Ганэль еще не успел сообразить что-либо, колеблясь между желанием объявить себя и желанием провалиться сквозь землю, как вдруг резкое восклицание вывело его из оцепенения, сменив это неприятное ощущение зудом тоскливого любопытства.
– Этому не бывать! – крикнул Роэнк. – И вы это лучше, чем кто-либо, знаете, Нуарес. Проваливайте скорее!
– Фиас, – возразил собеседник еще более громким голосом, – упрямство бесполезно, а вы один. Признайте наши права.
Ганэль вспотел. В следующее мгновение ему показалось, что биение сердца, усиливаясь, оглушает его. «Фиас»! Слово это прозвучало эхом в самой глубине его внутренностей. Две верховые фигуры, находившиеся перед ним, как будто вышли из забытого сновидения; в позах их было что-то угрожающее и высокомерное. Душа Ганэля съежилась и заныла. Кто они? Холодея, он вообразил на одно мгновение, что именно его особа служит предметом грозного собеседования.
Новый приступ волнения заставил Ганэля пропустить мимо ушей целый ряд фраз; он успокоился лишь тогда, когда услышал следующее заявление Роэнка-Фиаса:
– Я охотился у этого озера, Нуарес, еще в то время, когда вас драли за уши. Вы можете угрожать, преследовать, но я не изменю себе. Озеро принадлежит мне!
– Нет!
– Говорите «нет», если это вам нравится.
– Да, я говорю и подтверждаю.
– Как хотите.
– Фиас, мне поручено сегодня в последний раз поговорить с вами. Когда я отъеду – будет поздно.
Охотник поднял голову.
– Ты отъедешь с пулей в голове, собака, если не оставишь меня! – Он щелкнул курком, а Нуарес бешеным движением взвил лошадь на дыбы и прыгнул в сторону.
– Темный Король! – закричал он, исчезая в тенях и солнце леса. – Ты сегодня заплатишь мне с процентами! Берегись!
Фиас пригнулся к седлу в тот самый момент, когда из стволов грянул белый клубок дыма.
Удержав свою гнедую кобылу, он прицелился, выстрелил и поскакал в том направлении, куда скрылся перевязанный человек.
Бледный, как рука чахоточного, Ганэль машинально схватил ружье, не решаясь тронуться с места. Долорес вытянула шею, почувствовала пороховой дым и протяжно заржала. Торговец проклял судьбу; оглушенному сознанию его казалось, что ржет не только животное: что лес, небо, земля, воздух и даже сам он, Ганэль, залились этим пронзительным, дребезжащим, осужденным продолжаться до бесконечности, мучительным лошадиным криком.
Теперь он не сомневался, что присутствие его, конечно, замечено. Это подтвердил выстрел, раздавшийся в отдалении. Пуля, противно жикнув у самого лица Ганэля, щелкнулась о дерево, оставив после себя желание лететь сломя голову прочь – куда-нибудь, без остановки и рассуждения.
Ганэль, дернув изо всей силы повод, ссадил руку и ударил Долорес кулаком между ушей.