– Так, ничего, – равнодушно процедил он, рассматривая носки своих сапог. – Играем. А вам что?
– Да ничего, хотел посмотреть.
– Вы, может быть, драться думаете? – продолжал Буланов, недоверчиво отходя в сторону. – Так не нарывайтесь, у меня рогатка в кармане.
– Ах, Буланов, – укоризненно сказал я, – совсем я не хочу драться. А вот зачем вы хотели котенка повесить?
– А вам что? – торопливо заговорил Синицын. – Вам-то не все равно? Все одно, его утопить хотели… и еще троих… Я у кухарки выпросил… Вот…
– Ему все равно! – подхватил Буланов.
– Так ведь вы не умеете, – заметил я, – тут нужно знать дело.
Мальчики переглянулись.
– Умеем! – тихо сказал Буланов.
– Ну, как же?
– Как? А вот как, – снова заговорил Синицын, и его бледное лицо мечтательно вспыхнуло, – а вот как: ставят его под виселицу… А стоит он на стуле… Потом палач петлю наденет и…
– Врешь! – горячо перебил Буланов. – Вот и врешь! Сперва еще балахон наденут… совсем… с головой… Ну? Не так, что ли?
– Балахон? Да, – покорно повторил Синицын. – А потом – раз! Стул из-под него вышибут – и вся недолга.
– Это кто же тебе рассказал?
– Кто? Вот он, – Синицын указал на Буланова. – А ему дядя рассказывал.
– И он весь бывает синий, – заявил Буланов, наматывая бечевку вокруг пальца.
– Котенка оставьте, – сказал я. – Жалко. Бросьте эту затею!
Дети молчали. Мое заявление, по-видимому, не было для них неожиданностью, они предчувствовали его и не обманулись моей смиренностью. Наконец, сердясь и краснея, Буланов сказал: