Александр Граница
Безумие ли? Как психиатры выставляют диагноз?
– Они и сейчас следят за Вами?
– Не знаю. Возможно. Вроде бы сначала, как я попал сюда, они присматривали за мной. Но недели две уже все стало спокойнее. Я боюсь, что когда меня выпишут, они вернутся и доделают то, чего не смог я.
– Вы не допускаете возможность, что это Вам показалось? Это ведь странно и нелогично, что спустя восемь лет Вам начали мстить и использовать такие большие ресурсы. Слежка, разные машины, установка прослушивающих устройств. А потом еще сидеть в кустах под окнами и кричать Вам угрозы, хотя вокруг много людей, которые могли их тоже слышать?
– Ну, другие люди не могли их слышать. Похоже, какое-то устройство у них было, чтобы сразу мне в голову передавать.
– И все же. Какими же возможностями нужно обладать, чтобы такое устроить. И зачем?
– Вот это-то меня и пугает. Я ничего не смогу с этим сделать. А зачем, я и сам не пойму.
– И все-таки, возможно ли, что произошедшее с Вами было не совсем реально?
Л. засомневался. Эта системная картина в его разуме, схема преследователей, существовала уже больше полутора месяцев. Но в последние две недели ее влияние ослабевало. С того времени как он начал получать антипсихотические препараты. Поэтому он решился мне рассказать. Поэтому сейчас возможно было зародить в нем неуверенность в этой системе. И потому же нельзя его еще было выписывать, ведь вера в эту систему была с ним, а значит и усугубление идей преследования и страхов могло вырасти и привести к еще более тяжелым последствиям.
– Л., Вы сами сказали, что последнее время Вас «они» не беспокоят. Может быть, «они» оставят Вас совсем в покое, если Вы пробудете в отделении еще немного?
Л. согласился. Мы продолжили терапию, увеличив дозировку. Его жене и матери я объяснял, насколько важно, чтобы он принимал препараты. В том числе и после выписки. Страх постепенно отступал. Не было звуков и других признаков слежки. И Л. на четвертой неделе антипсихотической терапии наконец успокоился. Все больше крепло в нем ощущение, что пережитое им – плод его психики. И, что самое важное, он переключился с идеи, что можно защитить семью, умерев, на то, что ему нужно жить ради них. Он заговорил о ребенке, о своем будущем, возможности продолжать работу. Мы консультировали его с профессором и пришли к заключению, что пациента можно готовить к выписке, конечно, продолжая прием препаратов в последующем.
Нет, идеи преследования до конца не ушли из него. Мы виделись с ним после выписки несколько раз, он советовался со мной в те периоды, когда снова появлялась тревога. Он сказал, что если не думать о «них», не вспоминать и тем более не говорить ни с кем, то «они» его не беспокоят, словно «им» важно сохранять тайну своего присутствия. Но Л. признавал, что звуки и шорохи ему казались, что у него есть болезнь, которая проявляется тревогой и «всякими галлюцинациями», так он их называл. Подобных приступов у него больше не возникало, он исправно принимал препараты и в целом вел обычную жизнь. С женой они ждали рождение первенца. Хотя болезнь не отступила до конца, но у Л. появились инструменты, как с ней бороться».
Заключение
В данной истории мы наблюдали за тремя пациентами, совершившими попытку самоубийства. Во многом их симптоматика была схожей: они испытывали обманы восприятия, и их мышление было искажено бредовыми идеями. Забегая вперед, стоит сказать, что подобная симптоматика характерна, прежде всего, для заболеваний шизофренического спектра и в этой части главы будет уместно разобрать их.
Эмиль Крепелин
Шизофрения относится к группе эндогенных психических расстройств. Исходя из действующих причин, традиционно выделяются группы: экзогенных, возникающих вследствие органического поражения головного мозга травмирующими факторами (инфекции, черепно-мозговые травмы, токсическое воздействие, нарушение кровоснабжения и др.), психогенных, основой которых являются психологические травмы, и эндогенных, причину которых в настоящее время полностью выявить не удалось, но предполагается наличие нарушения внутренних взаимодействий клеток головного мозга, в том числе генетически обусловленного. Такая классификация достаточно условна и не общепризнана, но как рабочий вариант применяется достаточно широко. Проявление сходных с шизофренией симптомов описывается давно, предполагается, что человечество на протяжении всей истории сталкивалось с этим заболеванием. Однако как специфическую нозологию ее выделили только в XIX веке. В основе представлений о шизофрении лежит концепция немецкого психиатра Эмиля Крепелина (1856–1926) о раннем слабоумии (лат. dementia praecox), под которым он объединил несколько описанных до него состояний: гебефрения (Э. Геккер), кататония (К. Кальбаум), параноиды (В. Маньян), раннее слабоумие (Б. Морель). Он обнаружил, что с течением времени у пациентов с этими диагнозами наблюдаются схожие нарушения психической деятельности – уменьшение продуктивного осмысления окружающего и снижение интеллекта – состояние, близкое к слабоумию, но в отличие от возрастных изменений, оно возникает гораздо раньше и часто наблюдается в детском и юношеском возрасте. Позднее эти взгляды были пересмотрены. Необходимо также отметить, что в то время набор возможностей терапии был крайне ограниченным, и после прихода эры психофармакотерапии (середина XX века) исходные состояния стали наблюдаться значительно реже, выросла вероятность ремиссий. Сам термин «шизофрения» был предложен другим немецким психиатром – Ойгеном Блейлером (1857–1939) в 1911 году. Название было настолько удачным, что прижилось в научной среде, а второе название шизофрении – болезнь Блейлера. Шизофрения включает в себя два корня: от греческого «шизо» – расщепляю и «френ» – разум, душа. Название отражает важнейшую особенность шизофрении – «расщепление» (диссоциативность) психических функций обусловливает своеобразие психопатологии этого заболевания, поведения больных и психического дефекта, сочетающихся с сохранностью формальных интеллектуальных функций. Так, даже при выраженном дефекте, пациенты могут отлично играть в шахматы, но неспособны ходить в магазин или следить за своим внешним видом.
Эвальд Геккер (1843–1909), немецкий психиатр
Карл Кальбаум (1828–1899), немецкий психиатр
Жак-Жозеф-Валантен Маньян (1835–1916), французский психиатр
Бенедикт Морель (1809–1873), французский психиатр
Ойген Блейлер
С точки зрения симптомов выделяются позитивные (продуктивные) и негативные (дефицитарные). К позитивной симптоматике относятся: бред (разные его виды, включая идеи открытости и отнятия мыслей), галлюцинации, расстройства мышления (паралогичность, амбивалентность, разорванность, «всплески мышления», отраженные в бессвязных выкриках), изменения поведения (изменение манеры одеваться, изменение сексуального поведения, агрессивноажитированное и стереотипное поведение, кататонические явления). К негативным явлениям отнесены: эмоциональные нарушения (снижение эмоциональной экспрессии, утрата зрительного контакта с окружающими, утрата чувства удовольствия, утрата интонационной окраски речи, бедность экспрессивной жестикуляции, застывшее выражение лица), снижение социальной активности (невнимание к одежде и гигиене, невыносливость работы, школьных занятий, физическая анергия), асоциальность (потеря интересов, избегание развлечений, утрата связей с окружающими. Курт Шнайдер ввел понятие симптомов первого и второго ранга, с помощью которых в настоящее время ставится диагноз в рамках международной классификации болезней десятого пересмотра.
Курт Шнайдер (1887–1967), немецкий психиатр и патопсихолог
Традиционно выделяются четыре типичные формы шизофрении: простая, кататоническая, гебефреническая, параноидная. Кроме того, обозначаются особые формы: фебрильная, паранойяльная. Бедную на продуктивную симптоматику и близкую по проявлению к пограничным психическим расстройствам шизофрению раньше называли вялотекущей шизофренией, а теперь же чаще применяется понятие шизотипического расстройства. Сейчас авторы склонны рассматривать формы шизофрении не как одно заболевание, а скорее как группу близких психических расстройств. Так Гофман А. Г. определяет шизофрению как «группу распространенных психотических расстройств, характеризующуюся утратой единства психических процессов, связи между мышлением, контактом с окружающей действительностью и эмоциональным откликом на происходящие события с неблагоприятными медицинскими и социальными последствиями».
При гебефренической шизофрении (от имени греческой богини юности Гебы) у пациентов наблюдаются симптомы «дурашливости» – они гримасничают, склонны к похожим на детские выходкам, смеются без причины, ломая голос. Хоть это и похоже на регрессию к детским формам поведения, они чаще всего не испытывают тех же эмоций, что эти моменты сопровождают у детей. Все-таки это нарушения именно волевой регуляции поведения и мышления. При кататонической форме в клинической картине наблюдаются явления кататонического ступора и кататонического возбуждения. И в том и в другом случае у пациентов происходит нарушение волевой регуляции двигательных актов – при ступоре в форме замирания, а при возбуждении наоборот – повышенной нецеленаправленной активности. Во время возбуждения пациенты могут куда-то бежать, внезапно вскакивать, ударять окружающие предметы или людей, чаще всего совершенно безэмоционально. При кататоническом ступоре встречаются характерные симптомы – восковой гибкости, воздушной подушки, капюшона, мутизма и некоторых других. Восковая гибкость или каталепсия проявляется тем, что пациенты замирают в случайных позах, и другие люди могут изменять положение их тела, поднимать и опускать конечности, а пациенты будут сохранять это положение, иногда по нескольку часов или даже суток, не обращая внимания на происходящее вокруг. В это время у них может быть помрачено сознание в форме онейроида – грезоподобных галлюцинаций с яркими сюжетами. Если у пациента, во время ступора лежащего на кровати, вытащить из-под головы подушку, то он будет долгое время сохранять позу, будто она осталась у него под головой. Также такие пациенты часто укрывают голову одеялом, словно капюшоном. При этом контакту они бывают недоступны, не отвечают на вопросы, молчат (проявление мутизма). Однако интересна избирательность – на шепотную речь пациенты могут внезапно отвечать. Простая форма шизофрении бедна симптомами. При ней могут встречаться бредовые идеи, мало систематизированные отдельные галлюцинаторные проявления, но на первый план выходит нарастающая негативная симптоматика.
Геба, богиня юности в древнегреческой мифологии
В нашем клиническом примере мы наблюдали за проявлениями параноидной шизофрении. Для нее характерны наличие обманов восприятия, как правило, в форме псевдогаллюцинаций и своеобразных бредовых идей: преследования, реформаторства, величия, в сочетании с другими описанными выше симптомами. В последующих главах мы также будем говорить об обманах восприятия: иллюзиях и галлюцинациях, здесь же хотелось бы осветить псевдогаллюцинации. Это особенная группа расстройств, при которых пациенты испытывают воздействие нереальных зрительных или чаще всего слуховых стимулов, которые ощутимо выделяются из окружающей обстановки. Пациенты могут слышать «голоса», но только внутри своей головы, а закрывая глаза, видеть инопланетян или чудовищ, стоящих позади них.
Один из пациентов так описывал свои переживания: он садился «медитировать» на колени на пол, закрывал глаза, и к нему «являлся демон». Он стоял позади пациента, был с огромными пылающими рогами и мускулистыми руками. В руках он держал огненные цепи, к которым были прикованы мужчина и женщина. Пациент ни разу не видел его перед собой, но «ощущал его присутствие». Он рассказывал это с гордостью, так как такие явления находил признаком своего «величия».
При параноидной шизофрении может возникнуть убеждение, что окружающие их люди изменились. Например, возникает бред отрицательного двойника (синдром Капгра), при котором возникает ощущение, что близкие и знакомые люди были заменены их двойниками – близнецами, клонами, роботами, людьми, изменившими свою внешность. Я наблюдал пациентку, которой показалось, что ее родителей подменили, из-за чего она хотела сбежать из дома, испугавшись их. Встречается также бред положительного двойника (синдром Фреголи), когда пациенты узнают в окружающих людях одного и того же человека, преследующего их. Это убеждение может распространяться и приобретать черты инсценировки, когда пациенты считают всю сложившуюся ситуацию чьей-то постановкой, а пациентов вокруг них – переодевшимися знакомыми. Один из таких пациентов принимал меня за своего приятеля, который зачем-то «нацепил маску».
Пациенты в данной истории слышали «голоса» внутри головы. Они были уверены, что эти «голоса» существуют, как и были уверены, что они слышны только им. Под влиянием этих «голосов» менялось их эмоциональное состояние и поведение. Одному из них «голоса» приказывали выпрыгнуть из окна, они угрожали и словно управляли им. Он не мог сопротивляться и чувствовал, как «они» (кто именно он не знал) завладевают им. Такое сочетание бредовых идей и псевдогаллюцинаций называется синдромом психического автоматизма Кандинского-Клерамбо. Есть несколько вариантов этого синдрома:
• идеаторный (мыслительный) автоматизм, когда у пациентов возникает чувство, будто мысли им «вложили в голову», и влияют на их протекание, а пациенты их не контролируют. Могут возникать обрывы, пропадание (шперрунг) мыслей или наоборот их наплывы, пациенты говорят, что мысли их словно захлестывают (ментизм). Возникает убеждение, что мысли известны окружающим людям (симптом открытости мыслей). Иногда возникает убеждение, что мысли пациенту передаются на расстоянии, телепатически.
• сенсорный (чувственный) автоматизм – состояние, при котором ощущения в теле кажутся «сделанными», ненатуральными, специально вызванными в пациентах кем-то.
• моторный (двигательный) автоматизм – убеждение, будто некоторые движения больного совершаются помимо его воли, вызваны воздействием со стороны.
Мне ярко запомнилась иллюстрация двигательного автоматизма на плакате в нашей учебной комнате: там был нарисован человек с гримасой страха, ото всех конечностей которого уходили вверх, к чьей-то невидимой руке, нити. Таким образом, человек превращался в куклу-марионетку.
У второго пациента «голоса» были источником знаний, откровений. Они помогали ему выстраивать систему убежденности в собственном величии. Он ни разу не видел тех, чьи «голоса» говорили в его мыслях, однако, доверял им. Голоса «говорили» ему, что он избран и после перерождения в саркофаге его ждет великое будущее. И что только с ним они делятся этой «сокровенной тайной». Несколько недель он слышал эти «голоса», но они запрещали ему кому бы то ни было о них рассказывать «пока не придет время». Поэтому родители пациента даже не подозревали об этом. И он открылся им и окружающим только после прыжка. Эта вера в особое предназначение, как и «голоса», его радовала, поэтому он рассказывал об этом с удовольствием и улыбкой. Его состояние описывалось как параноидный синдром с вербальными псевдогаллюцинациями и систематическим бредом величия.
У Л. также наблюдался систематизированный бред, но это был бред преследования. Он не чувствовал на себе воздействия, хотя при синдроме Кандинского-Клерамбо пациенты могут утверждать, что чувствуют особые волны или лучи, которые с помощью силы мысли или специального оборудования направляют их преследователи. В то же время, Л. был склонен выстраивать систему, и был готов к истолкованию окружающих событий, как части этой системы. Во взглядах прохожих, мимо проезжающих автомобилях, шорохах и щелчках он находил признаки преследования. Его мозг был настроен на формирование таких связей – закономерностей среди случающихся событий, как когда он увязывал совпадающие по времени собственную речь и карканье вороны. Это свидетельствует о мыслительных нарушениях – создание системы собственной логики и доказательств (паралогии), ориентированность на латентные (скрытые, вторичные) признаки. И завершением, кульминацией этой системы было появление близких к галлюцинаторным расстройств, когда он слышал насмешки и угрозы «шайки в кустах». Остается спорным, были ли это псевдогаллюцинации или особенность толкования обычных голосов компании, шумно общавшейся во дворе.
Кроме этих продуктивных расстройств у Л. были и признаки негативной симптоматики. Хотя, ввиду того что это был первый эпизод, выраженный дефект не был сформирован. У него наблюдались признаки аутизации – ухода от социального взаимодействия, сравнительная маловыразительность в эмоциональной сфере, определенная сдержанность и холодность в общении с родными. В этом же проявлялся и схизис – расщепление, амбивалентность: его поступок был направлен на их защиту, исходил, прежде всего, из страха за них, и в то же время не наблюдалось большой теплоты при их встречах. Это не было равнодушием, это была скорее малая глубина выражения эмоциональности.
В течение параноидной шизофрении могут прослеживаться определенные этапы трансформации бредовых синдромов: паранойяльного, параноидного и парафренного. Проявления паранойяльного синдрома – это систематизированный бред, чаще всего преследования, ревности или величия, без галлюцинаторных расстройств и явлений психического автоматизма. Он может встречаться в начальном периоде развития психоза, либо может быть основным проявлением заболевания в длительном периоде при паранойяльной шизофрении (более подробное описание см. в главе 1). Бредовые идеи формируются не на основе обманов восприятия, а вследствие бредового, паралогичного толкования фактов и событий действительности. На начальных этапах такой бред может производить впечатление правдоподобия. При шизофрении паранойяльный синдром может развиваться и переходить в параноидный синдром. При параноидном синдроме наряду с бредовыми идеями (чаще всего преследования) возникают галлюцинаторные переживания. Также возникают новые идеи – идеи воздействия. При параноидном синдроме выстроенная на паранойяльном этапе бредовая система может начать распадаться с течением времени, а сам бред приобретать черты вычурности, нелепости. В дальнейшем эти особенности становятся еще более заметными при трансформации в парафренный синдром. При нем возникает сочетание фантастических, нелепых идей величия, благодушного или приподнятого настроения, бреда воздействия и вербальных псевдогаллюцинаций. При параноидной шизофрении парафренный синдром является заключительным этапом течения психоза. Вот пример бредовой системы одного из пациентов:
«1983 год. Год, когда я получил тело. Я плохо помню свою планету, Междуметье, где у нас не было ни тела, ни пола, но слишком хорошо помню, как в КГБ мне пришивали куски мяса. Последними мне приделали гениталии. Эксперименты, иглы, шприцы, тридцать лет они изучали меня. Лезли мне в голову, кромсали. А когда я им надоел, бросили меня в эту больницу. И здесь они смотрят за мной, слушают, притворяются больными. Я не виню Вас, я понимаю, доктор, почему Вы меня не выпустите. Они ведь и Вам угрожают?».
Пациент заболел в 1983 году. В течение своей болезни прошел этапы паранойяльного бреда преследования, параноидного синдрома с вербальными слуховыми псевдогаллюцинациями. Постепенно его изначальная система стала менее собранной, однако черты ее остались – он считал себя уникальным (инопланетянином), говорил об этом благодушно, утверждал, не скрывая, что на «его планете у него скрыты несметные богатства». Высказывал идеи воздействия со стороны преследователей (они лезли мне в голову), редко испытывал обманы восприятия в форме обрывистых фраз. Также он сохранил склонность к бредовому толкованию событий, исходя из своей системы: когда у него случился инфаркт миокарда, он связывал его с воздействием преследователей, что это «они компьютером мне сделали инфаркт». Однако системы доказательств того, что он являлся инопланетянином, он не приводил, для него это было неоспоримым фактом. При паранойяльном же синдроме пациенты могут быть весьма подробны в защите своих идей.
С точки зрения прогноза заболевания у Л. его делать практически невозможно, так как это был первый эпизод. У многих пациентов он может быть и последним. Важную роль занимала необходимость продолжения приема назначенной терапии. Современные антипсихотические препараты способствуют не только купированию приступов, контролированию их наступлений и влиянию на социальную сферу пациентов, но также препятствуют развитию негативной симптоматики. Именно эмоционально-волевой дефект: снижение мотивации, замкнутость, безынициативность, охлаждение отношений с близкими в наибольшей степени ухудшает качество жизни пациентов и их изоляцию от общества. В то же время именно поддержка других людей, вовлечение в простую, нормальную жизнь дает таким пациентам порой гораздо больше, чем сейчас могут дать лекарства. Известны методы, основывающиеся на социальном вовлечении: совместная жизнь со здоровыми людьми, выполнение простейших бытовых задач (стирка, приготовление пищи, уборка), совместный просмотр фильмов и т. д., которые приводят к более продолжительным ремиссиям, даже в тяжелых клинических случаях. Не терять социальную поддержку, семейные отношения и работу, – вот то, что им действительно нужно.
