Александр Гиршон
Жить танцуя
Самая очевидная, лежащая на поверхности, ценность – это, конечно, свобода. Мы говорим: «Двигайтесь свободно!» Мы редко обращаемся к готовым законченным формам, а работаем в основном с импровизацией. Мы признаем ценность естественного, спонтанного самовыражения – того, как по-своему человек может выражать себя. И это всё сфера свободы.
Понятно, что свобода – сложная категория. И поэтому мы её определяем не философски, а прагматически. Какую свободу мы имеем в виду? Свободу как отпускание и высвобождение на физическом и эмоциональном уровне, свободу как разрешение быть Другим, разрешение самому себе быть разным; свободу как увеличение вариантов выбора, особенно там, где, казалось, его не было; свободу как трансценденцию…
Вторая ценность – тоже, безусловно, лежащая на поверхности – это творчество. Танец – процесс, в котором мы создаем ускользающую красоту. Возникающую и тут же исчезающую красоту. И для людей, которые приходят и на танцевальную практику, и в терапию, оказывается важным этот момент творчества.
Время от времени на занятиях появляются художники, потому что танец высвобождает их кисть. Иногда мы видим здесь людей, которые пишут тексты, – если они танцуют, им лучше пишется. Люди приходят, когда у них слишком много рутины в повседневной жизни. Они начинают танцевать и потом находят свой реальный интерес. Недавно пришла женщина, которой долгое время не было на занятиях, и говорит: «У меня появилось новое увлечение – фигурное катание, и времени на танцы уже не хватает. В фигурном катании для меня сейчас много творчества. И именно за этим качеством жизни я четыре года ходила на танцевальную терапию – за тем, чтобы творчество появилось в моей жизни». Человек действительно находит свое занятие, которое его наполняет, позволяет ему чувствовать себя живым, творческим, настоящим и т. д.
В танцевальном творчестве человек получает разрешение: я могу проявлять себя сейчас, создавать что-то свое в этот момент во взаимодействии с другими людьми, я могу быть видим и принят, когда творю, – и это разрешение дает возможность процессу творчества продолжаться в других областях жизни. Особенно если мы ставим эту задачу, работая в терапевтическом контексте, с запросами. Человек рано или поздно, со своей скоростью, в своем ритме, находит способ творить свою жизнь.
Люди приходят в танец как за вдохновением, так и за дисциплиной, точностью или усилием – за разными качествами, которые нужны им для творчества. Важно, что ценность – это не требование. Творчество – это не требование. Это та возможность, которую мы обретаем как дар и к которой затем обращаемся.
Следующая ценность – переживание целостности. В танце мы находим целый спектр аспектов целостности. В пространстве свободной импровизации тот, кто создает танец, тот, кто его исполняет, и сам танец – это одно и то же. Вот этот самый человек. Говоря словами Габриеллы Рот: «Вы и есть живое произведение искусства». Когда вы танцуете, вы – живое произведение искусства, которое вы же и создаете.
Мы подходим к цельности на разных уровнях. В танце физическое, эмоциональное, образное (или понимаемое) могут соединяться. Я знаю, про что я сейчас танцую, я эмоционально переживаю этот опыт и очень ясно воплощаю его телесно. При этом здесь может быть ещё более глубокий уровень: я танцую не только «себя» – я ощущаю себя частью чего-то большего.
И не менее важно, что целостность – это процесс, а не цель, критерий и т. д. И моя задача именно в том, чтобы конкретизировать этот процесс в целостности движения, то есть транслировать его в движение всем телом, всем существом. Целостность как движение в согласии с пространством и временем, социумом и культурой, мгновенным и вечным…
И ещё одна ценность: я формулирую её вслед за Мишелем Фуко как ценность заботы. Она играет особую роль в терапевтическом контексте, который занимает достаточно большое место в интегральном танце. Во многих отношениях это в первую очередь ценность заботы о себе. Это означает, что через принятие, через внимательность к себе, через слушание потребностей, через прояснение желаний и границ человек обучается искусству заботы о себе. Слушание своего ритма, слушание своего глубинного желания, слушание своей подлинности – то, чему человек обучается. И, естественно, когда человек учится заботе о себе, он начинает в качественно ином ключе заботиться о выстраивании связей с другими.
Ощущение заботы связано и с переживанием безопасности и принятия, которое оказывается в фокусе внимания на моих занятиях или занятиях моих учеников. Это вообще базовое условие человеческого бытия: здоровое человеческое существование подразумевает качественную заботу о себе, что имеет самое прямое отношение к саморазвитию. Подлинная забота о себе не означает залезть под одеялко, угнездиться в комфорте и не двигаться. Нет, это означает быть свободным и творить.
Как мы понимаем интеграцию?
Понятие интеграции есть во многих направлениях терапии. Нюансы в том, как мы понимаем целостность, какие её аспекты активизируем. Что имеется в виду, когда речь идет об интеграции в танце?
Целостность может быть переживанием: я ощущаю себя в этот момент целым, наполненным, очень связным. Это мало вербализируемое переживание, но очень узнаваемое изнутри. Целостность подтверждается во взаимодействии: всё тело включено, человек говорит немного иначе, проявляет себя немного по-другому, можно сказать, что он полнее присутствует. Но это только состояние. И, как любое состояние, оно заканчивается.
И тогда встает вопрос более глобального стратегического самоотношения, вопрос связности или соединенности «я». Это может проявляться на телесном уровне: все части своего тела я считаю собой. На двигательном уровне при телесной интеграции в движение вовлечено всё тело (если мои физические возможности это позволяют), а также есть взаимосвязь между телом и чувствами и пониманием себя и представлениями о себе и о мире.
К этому уровню интеграции мы добавляем ещё бол́ ьшую связность: разные мои «я», разные качества и грани моей натуры связаны друг с другом (сюда относится, например, интеграция личности и Тени, которой посвящена моя «Маленькая книга о Тени»). Я не отвергаю ни чувства, самые разные, ни импульсы, какими бы они ни были, ни состояния – но я нахожу им такое место, которое позволяет мне оставаться в мире с собой и другими.
Кроме того, важна связность личной истории, связность меня во времени: я принимаю разные этапы своей индивидуальной истории, все эпизоды моей жизни – это «Я». Даже если опыт травматический и сложный, я могу найти способ с ним соотноситься. Я не отвергаю себя прошлого и даю этому опыту место внутри. «Я» непрерывен как история.
Здесь я отчасти опираюсь на модель Дэниела Стерна, его понятие «сущностного чувства „Я“». Он выделяет 12 сторон сущностного ощущения «Я», но для практических целей можно сократить этот перечень, оставив самое главное. На базовом уровне у человека присутствует глубинное ощущение бытия: «Я есть, и я имею право быть». Я есть, и этого достаточно. И дальше, если я есть, я могу чувствовать, и я могу действовать. У меня есть право на чувства и право на действия. И есть ощущение, что всё это – я: и это я, и это я, и сама суть этого «Я» – переживание «я целостен». Я могу принять свою прошлую историю и могу принять свое будущее (в том числе старение). Это всё относится к связности «Я». Признание себя как части бытия, как истории, как пространства-вместилища разных сил и голосов, проживание этого разнообразия во взаимосвязи – вот что такое соединенность «Я».
Следующий круг интеграции – соединенность с Другим. Не бывает интеграции, которая была бы исключительно индивидуальна. Не может быть такого, что сам я целостен, а в отношениях с другими сразу же теряю это состояние. Если человек по-настоящему целостен, это распространяется на качество его взаимоотношений с окружающими. Конфликтность не исчезает, но конфликтам отводится определённое четко осознаваемое место. Где-то они нужны, где-то они не нужны. Где-то я могу договариваться, где-то я отстаиваю границы, где-то я пробиваю свою точку зрения, где-то мы находим консенсус, где-то мы просто чувствуем и переживаем нечто волшебное и невообразимое, где-то мы занимаемся очень практичными вещами и проясняем детали нашей договоренности. Всё это происходит в рамках одних и тех же отношений. Мы растем в отношениях с другими, мы переживаем кризисы в отношениях с другими. И то и другое – разные стороны одного процесса.
Конечно, существует моя глубокая внутренняя жизнь, которая мало соотносится с моими внешними социальными контактами – например, когда я вступаю в сферу архетипических, экзистенциальных, духовных категорий, которыми нет смысла и даже возможности делиться. Но кто-то молится в одиночку, а кто-то в церкви. Или в экстатическом танце. Или погружается в медитацию. Всё это способы, которые, может быть, удовлетворяют одну потребность, но осуществляются очень по-разному. У нас есть те моменты жизни, когда мы остаемся наедине с собой, наедине с миром или наедине с большими силами в этом мире. Но не бывает людей, полностью лишенных соприкосновения с другими. Поэтому это очень важный аспект интеграции – моя способность участвовать в живых, многомерных и длительных отношениях.
Ещё один цикл интеграции – интегрированность с миром. Это означает, что у меня есть свое место в мире и оно меня устраивает. Мое место в социуме, культуре и природе (если опять же воспользоваться моделью «большой тройки» Кена Уилбера).
Это значит, что у меня есть определённая связь с природой – такая, которая меня устраивает. Это могут быть очень простые вещи: например, человек любит гулять в парке и интуитивно знает, когда нужно туда пойти. А может быть, чувствует глубинную связь с той или иной стихией, например с водой, и у него сложилась своя практика общения с этой стихией. Или человек уходит в горы, и при этом выстраивается связь одновременно и с внешней стихией, и с особыми состояниями сознания.
Тело – неотделимая часть природы. В моем опыте и в опыте многих людей телесные практики приводят к формированию нового взгляда на природу в целом. Это не означает, что сразу же потянет в лес или в горы. Просто я начинаю лучше понимать мир природы и устанавливаю с ним те отношения, которые оптимальны для меня на данный момент. Не нормативность, но осознанность.
Связь с миром проявляется и как связь с культурой. В том смысле, что я действительно понимаю, какая культура влияет на меня, какой культуре я принадлежу, почему мои вкусы, пристрастия именно таковы. Например, кого-то дзенская живопись вдохновляет больше, чем европейская, потому что у него было особое впечатление от нее в детстве, дальше развивался интерес, и сейчас ценности восточной культуры резонируют с его глубинными ценностями. У меня есть ощущение связи с определённой культурой, культурная идентичность, которая мной достаточно хорошо осознана, с которой я внутренне согласен.
Интеграция с социумом означает, что мое место рядом с другими людьми, в экономическом, политическом, социальном смысле, то, в чем я реализуюсь, действительно соответствует моему внутреннему самоощущению. Это и есть интеграция: то, что я делаю в социуме, соответствует моему внутреннему самоощущению, и у меня здесь нет сильных противоречий. Могут быть компромиссы, могут быть кризисы, через которые я прохожу, но в стратегическом плане я на своем месте в этом мире.
Интеграция – непрерывный процесс взаимопроникновения разных областей. Как и любой процесс, он не может быть линейным. Это не конвейер. Всегда есть пересечения, перескоки, одно может поддерживать другое, одно может убегать вперёд, и иногда связь может разрываться – это в порядке вещей, часть всё того же процесса.
Такова общая модель интеграции. Здесь можно заметить ту же самую интегральную жадность – мы находим максимально широкую точку зрения, стараемся вместить столько, сколько сейчас можем вместить. Согласовать все эти процессы в практике танца можно только одним способом: если мы танцуем в самом широком смысле этого слова, то есть переживаем свою жизнь как сложный, многомерный и завораживающе красивый процесс.
Изменения в ходе практики
Как мы понимаем, что интегральный танец развивает, продвигает нас куда-то? Самое очевидное – если человек занимается движением, у него появляется больше энергии и вдохновения для жизни.
Большая часть изменений, происходящих с людьми, настолько субъективна и процессуальна, что их сложно описать. Но в целом это выглядит следующим образом: я замечаю, что по-другому отношусь к себе, по-другому ощущаю себя, у меня складываются другие отношения… И через какое-то время, через какое-то количество лет я обнаруживаю себя вообще в другом жизненном пространстве. Меня окружают другие люди, у меня другой образ жизни.
Зачастую люди приходят к нам на занятия после того, как довели себя до изнеможения, или уперлись в тупик, или испытав сложный, даже травмирующий опыт. Иногда это связано с профессиональной деятельностью: человек настолько себя загнал или попал в такую ситуацию на работе, что потом несколько лет восстанавливается эмоционально. Зачастую травматический опыт или сверхусилие по отношению к себе связаны с потерей чувствительности – человек теряет контакт с собственными ощущениями. В первую очередь это проявляется на физическом уровне: чувствую вялость, вообще не понимаю, чего я хочу, и так далее… И с помощью интегрального танца можно постепенно сдвигаться с мертвой точки: я начинаю ощущать себя чуть более живым, я чуть больше понимаю, чего я хочу, я уже выбираю других людей для общения – тех, с кем мне лучше. Человек больше прислушивается к себе и начинает слышать, что ему нужно, осознавать, что его устраивает, а что не устраивает, чего он хочет и чего не хочет, пытается по-другому выстраивать отношения.
Я больше люблю частные истории, чем статистические исследования, хотя, конечно, отдаю должное доказательствам, основанным на массиве данных. Я работаю с людьми, с их уникальными ситуациями, а обобщения и аналитика – лишь небольшая часть моей работы. Если мы рассматриваем каждый случай как уникальный, значит, мы признаем сложность человеческого существа.
Можно описать этот процесс изменений через ценности интегрального танца: в жизни человека постепенно появляется всё больше свободы, творчества, целостности и заботы. Больше в его уникальной ситуации – ценности всякий раз реализуются сугубо индивидуальным маршрутом. Человек начинает по-настоящему заботиться о себе и о жизни вокруг. Увеличивается его уровень свободы в том, что он выбирает, где он выбирает, как он выбирает; возрастает степень самовыражения – как он может проявлять себя через собственное творчество.
Хотя целостность – понятие широкое, но в контексте индивидуальной эволюции мы можем отмечать, что согласия с многогранным собой и с окружающим глобальным миром становится больше. И мир тоже больше соглашается с нами. Это и есть путь к целостности.
Интервью для конференции практик осознанности «Ясный ум»1
Беседует Елена Соколова
– Скажи, что для тебя телесная осознанность?
– Я не очень часто использую слова «телесная осознанность», потому что это влечет за собой многое, что нужно объяснять. Зачастую, чтобы привести к пониманию и переживанию телесной осознанности, я начинаю с более простых вещей, когда внимание просто направлено на тело.
Иногда сам факт того, что внимание направляется на тело не с целью исправить в нём что-то, не с точки зрения достижения результатов, а чтобы взглянуть на телесную жизнь как таковую, раскрывает огромный мир, огромный пласт. Эта даже осознанностью ещё сложно назвать: просто открытое внимание направлено на тело. Но не для того, чтобы сразу же что-то подправить, а чтобы свидетельствовать, созерцать, изучать, как это всё существует.
Второй важный момент – как мы понимаем тело, что мы подразумеваем, когда говорим: «Я обращаюсь к телу». Конечно, в первую очередь это живое тело и движущееся тело. Можно воспринимать, ощущать, переживать тело как живой многомерный процесс. Есть различные способы исследовать тело, которые идут из анатомии: они изучают тело как объект, как инструмент – такое «мертвое» тело, анатомическое тело. А наша идея в том, что мы живем в живом теле; мы начинаем осознавать, как эта жизнь происходит в движении и неподвижности, в простом и сложном движении и т. д. И при таком восприятии действительно у людей случается очень много открытий.
Исходя из моего опыта дыхательных и двигательных практик, базовый фон для тела, для телесной жизни – это чистое, безусловное наслаждение, и это наслаждение – не то, что мне нужно достигать или заслуживать. Ровно наоборот – скорее, когда я «расчищаю почву», там, кроме удовольствия и наслаждения, ничего и нет, если в это не вмешиваться с вопросами: «Как мне нужно правильно относиться к телу?», «Чего я требую?» и так далее. Именно безыскусное, очень простое обращение к телу дает сразу же очень большой ресурс. Косвенное доказательство этого естественного телесного блаженства – дети, их существование, телесное, очень чувственное, связанное с удовольствием. Для нас это не то чтобы регресс, но возвращение к здоровой основе – изначальной целостности, непосредственности – для движения вперёд. Конечно, мы уже не можем быть в точности как дети, но к этому базовому ощущению можно вернуться. Причем интересно, что в моей практике с людьми, имеющими заболевания, это базовое первичное удовольствие также оказывается доступным, к нему можно добраться. Оно может существовать одновременно с болью, не самой сильной, как бы параллельно, потому что тело – многомерный процесс. Это прямое знание на уровне ощущения, что в нас всегда сохраняется некая неизменно здоровая основа, пока мы живы. Само прикосновение к ней может быть связано именно с таким базовым удовольствием, и это первый ключевой ресурс, к которому мы можем обратиться.
И дальше направление внимания на тело приводит к тому, что мы начинаем открывать гораздо больше возможностей. Оказывается, что даже люди, которые занимаются телом профессионально, в повседневной жизни используют всё равно определённый узкий спектр, связанный с привычными задачами и функциями, а потенциал – доступный нам телесный, двигательный репертуар – намного шире. Само обращение к тем возможностям, которые не востребованы нами, зачастую является достаточно ресурсным переживанием. Это переживание непосредственного опыта новизны, открытия, ощущения, что у меня есть много возможностей! Понятно, что оно всё ещё завязано с определённым контекстом, но для меня как психотерапевта очень важно, что этот потенциал становится видимым и доступным, что человек даже в очень сложной жизненной ситуации может вспомнить: «А, так я же не использую большую часть возможностей». И это не я ему говорю со стороны, привношу эту идею, это то, что он находит в собственном опыте. Отсюда может начаться важный процесс изменений. Когда я больше узнаю этот спектр возможностей, тогда способность выражать себя телесно, воплощать в контакте расширяется, способность самовыражения усиливается, развивается, разворачивается.
Следующий момент, не менее важный: телесное осознавание является основой для более безопасного контакта с эмоциями. Понятно, что любые эмоции – это процесс, и мы всегда можем найти разные уровни в телесной стороне эмоционального переживания. Если у нас есть возможность действовать в контакте с многомерностью ощущений, то, естественно, у нас появляется дополнительная опция в том, как мы можем обращаться с собственными эмоциональными переживаниями.
И ещё одна обязательная рекомендация: больше обращать внимание на то, как мы телесно взаимодействуем с другими людьми, потому что мы всегда общаемся всем собой, даже в формате виртуальной реальности. Никуда не исчезают невербальные факторы, по крайней мере интонация, какой-то образ человека…
– Картинка и набор смайликов.
– Это уже немного другое, хотя, конечно, можно его назвать опосредованно невербальным. Я именно поэтому мало провожу вебинаров, потому что без телесной обратной связи я очень сильно чувствую неполноценность коммуникации. Когда мы находимся в одном материальном пространстве, да ещё и сидим достаточно близко, мне комфортно, потому что я очень хорошо тебя вижу, и это всё передается. Понятно, что это моя зона комфорта.
– Понимаю, потому что я так же к этому отношусь, так же чувствую. Хочу добавить, что сейчас антропологи даже работы на эту тему пишут. Есть книжка про разговор в современную эпоху, где рассматриваются разного типа отношения, происходящие в виртуальной реальности и при личном контакте, например личные отношения, рабочие отношения, – в чем разница между ними. Очень интересная штука.
– Я хотела спросить тебя о твоем личном опыте. Как ты пришёл к телесности?
– Из настоящего, из момента «сейчас», кажется, что всё как-то само собой случилось – «так получилось», но, присмотревшись, можно понять, что было множество треков, которые вели именно сюда и собрались в одном месте.
Понятно, что я не могу отделить мою работу в качестве тренера и психотерапевта от того, что у меня первое образование филологическое, и движение в сторону творчества для меня началось со стихов.
Ещё в советские времена я участвовал во всяких контркультурных течениях. У нас сложилось объединение авангардных художников, поэтов, музыкантов, причем в разных городах, и как-то оказалось, что это не только мое личное творческое дело, это дело сообщества. В этом был процесс взаимообогащения, и одна из линий, которая появилась, была театральная. Товарищ, который учился в Питере, занимался у Антона Адасинского, вернулся однажды и говорит: «Так, делаем пластическую студию». А мы уже играем в рок-группе, выпускаем литературные сборники и альманахи. А почему бы и театр не сделать?! И с этого началось. Вот такое обращение к телу, скорее, со стороны творчества. Естественно, каждый день – достаточно много часов практики, сразу же особой: исследование, изучение необычных возможностей, необычных состояний в движении. Это не про то, чтобы воплощать готовые формы, а про то, чтобы исследовать. В том числе исследование архаической телесной природы, работа с ритуалами, с тем, как миф откликается в теле. Это был конец 80-х, уже перестройка началась, стали американцы приезжать, завязывались контакты. Одна из первых встреч – с Лисой Фёрст, преподавателем техники Александера. Мы встретились, и оказалось, что у нас очень много общего, что мы через движение очень легко и глубоко понимаем друг друга. В итоге появился большой проект – международный фестиваль «Искусство движения» на Волге. Сейчас он уже завершился, но это был хороший проект, который шел с начала 90-х, и многим он показал мир современного танца и движения, как он существует на Западе. Открылись двери, и мы начали взаимодействовать, учиться, участвовать в совместных проектах.
Параллельно с этим, поскольку наше творчество касалось самых разных областей, мы узнали о дыхательных психотехниках, о ребефинге. Начали заниматься подготовкой к домашним родам с моей первой женой. Вот такой клубок. Дыхательные техники привели меня к тренингам личного развития. И тут, наверное, тоже сыграл роль поток, ориентир на интуицию, чувство: «О, интересно, прикольно, я иду туда». Как-то достаточно живо я стал развиваться в этом направлении. Как раз у нас театр на время прекратился, потому что дети уже пошли, и нужно было по-другому действовать. Я быстро профессионализировался, в том смысле, что я ещё и инструктор дыхательных психотехник, стал тренером, членом Международной ассоциации. В 90-е это очень быстро происходило, в течение нескольких лет.
И ещё одна из важных вещей того времени. Вместе с некоторыми коллегами и моим научным руководителем (он тогда ещё не защитился сам) профессором Козловым Владимиром Васильевичем мы работали с материалами мастер-классов разных преподавателей, психотерапевтов, и надо было разобраться, как они устроены, качественно осмыслить: а что же там происходит? Из этого родилось понимание, что многие психологические техники похожи по внутреннему устройству на то, что мы делали в театре, и наши наработки можно использовать в психологическом контексте. Постепенно начал складываться тот подход, который я потом назвал танцевально-психологическим тренингом, потому что я шел именно со стороны тренинга.
Вот так это начало развиваться. Я провел мастер-класс на конференции, сразу на 70 человек, и меня пригласили ещё в несколько мест. Я активно начал проводить тренинги. При этом я ещё до начала 2000-х годов выступал, мы продолжали делать фестивали и так далее. Всё шло параллельно.
Понятно, что материал, который поднимается на тренингах, это действительно очень глубокий психологический материал, он требует уже немного другого обращения, не только с позиций творчества и развития. Очень много вещей, которые требуют большей внимательности, большей бережности, большего понимания того, как это развивается в ходе жизни человека, как это связано. Затем я получил образование телесного психотерапевта. В 2008 году защитился, мы с моим научным руководителем выпустили монографию по интегративной танцевально-двигательной психотерапии.
– Каковы твои интересы сейчас и что ты предлагаешь людям в качестве практики или инструментария, с чем работаешь?
– Есть несколько направлений, которыми я занимаюсь. В целом всё, что я делаю, входит в зонтичное определёние «интегральный танец», потому что как раз в нулевые годы я познакомился с интегральными моделями Кена Уилбера, значительно обогатившими мою картину мира. Они поставили многие вещи на свои места и оказались очень удобными для собирания разных областей интересов. Соответственно, сформировались четыре направления. Одно из них – соматика, интегральная соматика, то есть глубинное знакомство с жизнью тела: что это такое – проживать жизнь, воплощенную вот в этом живом теле? Здесь мы используем анатомические знания, современную нейрофизиологию и пласт практик, который появился на Западе в 60-70-е годы в попытке понять, как внутренняя жизнь тела связана с внешней выразительностью, с коммуникацией. Непосредственно соматика – жить этим телом.
Второе направление творческое – импровизация и перформанс, потому что это создает собственный стиль движения, развивает язык выражения. Третий вектор – непосредственно интегральная танцевальнодвигательная психотерапия, где движение важно не столько само по себе, сколько в контексте жизненных задач человека, в ситуациях, когда ему сложно, когда он обращается к помощи психотерапевта, в ситуациях, когда ему важно разобраться. То есть отчасти я работаю и как психотерапевт, и как тренер, а здесь это работа непосредственно с жизненными темами. И не менее важное направление – танец как духовная практика, которое вышло из моего занятия трансперсональной психологией, но в первую очередь из самой практики, потому что через танец, через движение, через обращение к телу, оказывается, очень легко приблизиться к изменённым состояниям сознания, получить доступ к особым переживаниям, которые иначе как духовномистическими не назовешь. И мы не идем туда специально, это происходит само. Если позволить процессу происходить, то оказываешься там естественным образом.
– Я это у индейцев наблюдала. Видела, как они танцуют по многу часов. Ничего не курят, не пьют при этом, им достаточно движения.
– Соответственно, движение и танец как духовная практика, как форма ритуала или медитации – это ещё один слой, с которым я работаю сейчас. И вот с четырех разных сторон: со стороны творчества, телесности, психотерапии и духовных практик, – всё это собирается. Разумеется, это скорее попытка внести структуру в живой большой поток, в котором всё переплетено, но она полезна тем, что включает перечисленные фокусы внимания.
– А с чем к тебе приходят люди, с какими запросами?
– Запросы достаточно разные. Я в основном работаю с людьми, которые живут в большом городе. Естественно, что их задачи прежде всего внешние, информационные, виртуальные, и в какой-то момент оказывается, что, занимаясь этими внешними задачами, человек теряет жизненность, теряет ощущение себя. Много напряжения в теле, большая зажатость, потеря контакта с телом. Зачастую это один из первичных запросов, с которыми люди приходят. Часто говорят: «Я танцевал и чувствовал себя тогда более живым, а сейчас этого нет в моей жизни, и я чувствую, что мне не просто этого не хватает – как будто жизни мало». Человеку при этом не интересна форма, ему интересно переживание внутри танца. Это другой момент – возвращение жизненности.
Ещё очень похожие слова: «Я чувствую, что теряю контакт с собой, не очень понимаю себя, у меня ощущение, что я где-то заблудился, запутался или что-то потерял. Может, танец, движение мне поможет». Вот с этого начинается. Дальше уже у людей могут всплывать другие темы, требующие внимания, и они разные, потому что кто-то не очень хорошо понимает эмоциональную жизнь, а кому-то важны сейчас вопросы отношений и то, как с этим разбираться, как решать это через движение.
– За двадцать лет что-то поменялось?
– Конечно. Во-первых, изменились наши способы работы, их стало намного больше, и в силу этого есть возможность подобрать индивидуальную методику и подходить по-разному к разным людям.
– А что изменилось со стороны человека, со стороны его проблем? Особенно в последние годы. Есть ли что-то такое, что ты заметил?
– Я вижу, что есть разные волны, но мне кажется, что первичный базовый тон проблем не изменился, он тот же самый. То есть в той ситуации, в которой люди живут сегодня, он продолжает сохраняться. Скорее, углубляется понимание того, куда и как может переходить оформление тех блоков, о которых я говорил. И это связано не столько с танцем, сколько с телом и языком движения в целом, это про более свободное движение.
Да, вот ещё один важный момент, я бы сказал, один из самых распространенных запросов. Человек приходит ко мне на занятия или на индивидуальную терапию, когда у него в жизни наметился некий переход: завершились отношения, он закончил работу, ему нужно что-то поменять… Таких переходных зон, сменяющих те или иные декорации, обстоятельства, довольно много в жизни. В некоторых точках перехода происходит смена идентичности, и тогда человек действительно нуждается в поддержке. Ему не очень понятно, как ориентироваться, на что опираться, и он приходит сюда. И хотя танцевальная практика кажется далекой от решения его актуальных проблем, но здесь есть специально выделенное пространство и время, где реконструируется опора на тело и на себя, и есть внешняя поддержка – со стороны группы или с моей стороны, для того чтобы благополучно прожить этот переход.
