bannerbannerbanner
Желтый Эскадроль

Александр Галиев
Желтый Эскадроль

Полная версия

Именно этой ночью я ощутил резкий и мощный прилив ностальгии, совсем как в юности. Я явственно понял, что я должен, нет, моя прямая миссия – собрать вновь старых друзей, будто общество в целом еще чего-то стоит. После двенадцатилетнего перерыва в собраниях полным составом. Но идея мне нравилась. Я хотел, чтобы мы вместе, как раньше, сели в нашем милом городском парке у большого и крепкого дуба, кто на его корнях, кто на принесенных стульях, и мы, как высший свет центральных губерний, важно бы покутили. Иногда мы приносили в наш парк столы и прямо там трапезничали под живую музыку и чтение стихов. Мы мечтали, красовались друг перед другом, пели, рассказывали занимательные истории, высказывали свои сокровенные мысли, но, кажется, ничего не делали из того, что нарушает органические принципы. В последние дни мы даже стали пробовать легкие наркотики, что доставляло нам некоторое удовольствие, но в больших партиях нам, почти подросткам, их было сложно достать без собственных средств. О том, как я уезжал в гляд и как меня провожали, я не решился вспоминать, иначе бы я почувствовал себя совсем плохо и дошел бы до вертолета сердитым и мрачным.

У меня был альбом с фотографиями тех лет. Вероятно, сейчас он погребен под штабом. Последнее время я его смотрел. И когда я закрывал его, вдоволь насмотревшись на приятные лица, лес, дуб и время юношества пропадали, но я слышал шум листвы этого леса и наши звонкие красивые голоса…

Некоторых из своих друзей я и вовсе не видел долгие годы, с другими редко встречаюсь лишь по делам. Не мог знать, почему мы до сих пор не устроили встречу в Централисе или дома у Флора, который жил совсем недалеко. Прекрасно можно понять, что Флор, по своему спокойному характеру, никуда не уезжал и жил почти там же, где родился. Но, безусловно, мой друг жил уже не в нашем прелестном небольшом городе, который мне дороже всех слащавых и кичащихся (заслуженно) глядовских улиц или миссий в Централисе. Он уехал, но всего лишь на несколько десятков верст от родного города. Это позволяло Флору часто встречаться с друзьями юности, с моим обществом.

Накапливая пыль на своих сапогах и пиная камни маленьких переулков Централиса, я всегда жил одной мыслью – нужно дождаться постройки машины, а о старинных друзьях и не думал. Но Флор, Флор, моя белая воздушная птица, часто напоминал мне о том, что я бросил своих. Напоминал мне он и в эти недели, пока я жил у него. Я пропускал это мимо ушей, заботясь лишь о собственном существовании и лелея себя будущими вестями об окончании строительства императорского механизма. Осознал я все окончательно именно в момент восстания. Когда вокруг рвутся пополам людские тела, рушатся здания и восстают из недр земли боевые машины, я должен был думать совсем не о старых друзьях.

Наконец я дошел до вертолетной площадки. Она была на крыше научной администрации. Несколько впереди находился приличных размеров научно-исследовательский кампус, ученые которого работали на фабрику и машину. Еще дальше – вокзал, а за ним продолжался лес. Я остановился, глядя вполоборота на вертолет, будто путник, который шел своей дорогой, но вдруг увидел какого-то странного лесного зверя. Отчего-то казалось и мне, что я постою и пойду дальше. Но мой штаб – мой дом – был уничтожен, не жить же мне было в гостинице? Я летел жить к Флору до оформления нового военного учреждения, которым легко займется все та же военная коллегия с умной головой Туркелова. Машина построена, фабрика разрушена, Централис потерял свое сакральное значение – он больше никому не нужен. До восстановления фабрики, разумеется, которое уже давно началось. Но при всем этом мне, как и всем эскадрольцам, было лень ехать в целом, в путешествиях любого рода было мало органики, путешествия отрывали от привычного и традиционного. Но мой дом пал, я был вынужден лететь. Вертолет уже шумел винтами на крыше, в нем были собраны все необходимые мне вещи. Я прошел КПП, слушая радостные возгласы солдат, и вскоре взлетал.

Светало. Внизу ярко горели уличными фонарями, магазинными вывесками и непотушенными пожарами три главных улицы Централиса, остальное пространство города было темно, так что яркий желтый свет создавал на земле три неполных окружности. Центр горел наиболее ярко, огонь фабрики уходил вглубь земли на многие сотни аршин. Через какое-то время Централис исчез из поля зрения. Я ненадолго заснул и проснулся минут через двадцать, ибо мы уже были на месте. Флор жил недалеко, как и мы все когда-то…

Сейчас Флор стоял у крыльца, широко расставив ноги, и не менее широко, довольно и ехидно улыбаясь. Руки скрещены за спиной, осанка гордо выпрямлена. Похоже, он ждал меня. На улице вдруг стало холоднее, поэтому я быстрым шагом направился к крыльцу. Здесь мне нравилось больше. Централис оторвал меня от общественной жизни и, похоже, от жизни в целом. Я стал не в меру апатичным, хоть и не бросал своих сторонних занятий. А этот уютный дом, напоминавший мне прошлое, давал надежду на будущее.

Дом Флора стоит совсем недалеко от Централиса, но он был мало похож на скучный фабричный город. Напротив, Флор живет в легком и просторном доме, без изысков и претензий на высокое искусство. Выкрашенный весьма позитивными светло-синими тонами, дом в то же время с первого взгляда представлялся весьма монолитным и важным, каким и хотел представить себя его хозяин. Флор действительно имеет свой вес в обществе, которого все же сторонится, и большую часть времени проводит в своем доме, лишь иногда выезжая по коммерческим делам. Флор был владельцем крупной фармацевтической аптечной сети и, более того, владельцем ряда крупных химических заводов. Рядом с его домом чувствовался дух инициативности и азарта – вокруг было множество административных строений его фирмы. Неплохая органическая шутка: главная цель предпринимателя не доход, а общественное благополучие.

Все медицинские ресурсы давно были в руках крупнейших монополий фармацевтики и аптечного бизнеса, а также производителей химического оружия. Флор занимается в том числе и последним, поэтому ему и не приходится часто выезжать из дома. Все заказы железно поддерживались императорским Фондом и глядовской Военной Администрацией, а его фабриками, по сути, управляют избранные им доверенные люди. Я не разбираюсь в фармацевтике, как Флор, или в экономике. В экономике у нас вообще никто не разбирался, все просто производят и продают, не зная никаких законов.

Дом стоит среди почти бесконечных жарких хлебных полей центральных губерний, без ограждений и без охраны. С крестьянами, которые каждое утро приезжают на свои поля, Флор был в крайне положительных отношениях. Можно сказать, даже в дружеских. По причине природной дружелюбности характера и частой помощи крестьянам деньгами или заступничеством. Здесь также пролегает хорошая дорога, но по ней, кроме крестьян и ежедневных грузовиков с покупками Флора, почти никто не ездит. Центр Эскадроля богат лишь плодородными землями и ресурсами, а основная масса населения давно уехала на запад – ближе к гляду и фронту.

А здесь, в центре, обычно тихо и беззаботно, истинное блаженство и настоящий пример эскадрольской идиллии. Которую почему-то у нас мало кто ценит.

Флор фон Фогль. Он был невысокого роста, тридцати лет, на два года младше меня. Флор казался вполне крепким и подвижным, несмотря на природную лень. На широкой шее сидела голова весьма приличной наружности. Взгляд прямой, простой, но с блеском гордости, даже напыщенности. Также в его глазах можно было найти беспричинное беспокойство, черту мелочную, но неким образом благородно проявляющуюся. Он переживал высокомерно и резко, но искренне. Флор, не имеющий денег, разумеется, совсем бы ни о чем не переживал, ничему не учился, ничего не хотел, а в его глазах бы искрилась глупость, пустая усмешка и беззаботное веселье. Флор очень любил себя и свое блаженство в этом уединенном месте, хотя так могло совсем не показаться из-за его незамысловатого образа. Обычно он приятно и весело улыбался, как и сейчас. В целом можно было выделить две черты: бесконечную ленивую безмятежность, стремящуюся к увеселению и отдыху, и гордое стремление к финансам, к жадному безудержному накоплению и одновременно к гигантским тратам, которые не были мне известны, но пугали даже от предположения. Был он в этом словно Якопо Пацци в описании Полициано. Мне была по душе такая дихотомия. С друзьями Флор никогда не вел себя высокомерно, был дружелюбным и слегка медлительным, разве что иногда раздражался, когда уставал. В делах же, где он мог получить прибыль, Флор был горд до грубости. Но власти и славы он не хотел совсем. Его друзья знали его истинную ипостась – он не любил этих деловых моментов своей жизни и желал бы вечно лежать на гамаке у своего дома, смотреть на поля, читать что-то незатейливо-увлекательное да пить что-то увеселительное и бодрящее.

– Ждешь? – спросил я, выдавливая иронию в голосе из своего уставшего тела.

– Жду, – ответил Флор. – Я слышал, у вас там все хорошо кончилось, с чем я тебя и поздравляю. Белые птицы помогли тебе и на этот раз.

– Вижу, ты всем доволен. Но я знаю тебя. Ты не можешь быть довольным просто оттого, что я подавил неких «зеленых» зверушек, – я наконец поравнялся с ним и пожал руку.

– Разумеется, я доволен не только этим, – он улыбнулся еще сильнее, и мы вошли в его дом.

Внутри практически все состояло из темного резного дерева дорогих пород. Мы пошли на второй этаж, в его кабинет.

– Тебя не было больше суток, и за это время ко мне заезжал Фонд. Я было разозлился, что фондовцы лезут на частную территорию, прямо как твои офицерики вчера, но причина их приезда меня обрадовала.

Он стал еще более довольным, хотя, казалось, куда больше? Деловито поправил свой синий пиджак и прикрыл глаза.

– Интригуешь, Флор Александрович. И что Фонд тебе сказал?

– Мне передали сертификат, подписанный Императором. Сертификат делает меня монополистом в сфере производства медикаментов для армии. Звучит не так престижно, как с химическим оружием, но этот сертификат увеличит мои доходы в полтора раза.

 

– Поздравляю. Молодец! – я редко радовался кому-то искренне, но теперь у меня получилось. Я вновь пожал ему руку. – Странно только, что вручали сами агенты Фонда, а не специальный императорский курьер. Быть может, в этом деле есть темные стороны?

– Есть, Андар, – Флор несколько помрачнел, – они тут пытались вести со мной беседу насчет тебя. О том, что я не должен с тобой связываться, если и дальше хочу радовать Императора. Я не дал им договорить и выгнал.

– Странно. Фонд целенаправленно начал вести против меня какую-то странную игру. А я ведь ненавижу интриги и борьбу за власть, это мелочно. Они не сказали, в чем причина?

– Нет, совсем никакой причины не назвали.

– Впрочем, я думаю, что у Императора нет какой-либо обиды на меня. Машину я ему построил и сегодня прекрасно показал в действии. Помнишь ведь, что из моего гарнизона забрали сорок тысяч человек? Оказывается, в недалекой резервации случилось восстание. Да, одновременно с нашим. Оно разразилось так сильно, что Фонд оперативно начал изымать войска из всех гарнизонов центральных губерний, не пожалев и Централис. В итоге, туда забрали и машину. Аннигилянтов подавили, машина показала себя в действии. Думаю, ее уже везут на фронт. Об остальном, думаю, ты знаешь.

– Да, осведомлен, но без деталей.

Мы вошли в его кабинет. Он, как это принято, отображал характер хозяина. Все кругом было сделано из дорогого узорчатого дерева, но это дерево было слегка грязноватым и заляпанным. Книги на полках стояли вразброс, неаккуратно и некрасиво. На верхних полках вдоль стен находились красивые, ручной работы, фигурки различных животных; преобладали птицы. Они были выполнены из слоновой кости. На стенах висели медицинские и химические формулы. На прекрасном диване, стоявшем несколько в тени, далеко от окна, валялась чуть ли не грудами разная одежда. Диван был мягкий и бархатный, синего оттенка, и служил иногда Флору постелью. Из окна, задернутого одной шторой, было видно хлебное поле. Перед окном вплотную стояли два бюро, полностью заваленные стопками разных бумаг. Перед бюро, лицом к дверям, стоял громадный, даже громоздкий дубовый стол. Он был таким большим, что Флор не мог дотянуться до противоположного конца, когда сидел за ним. На столе почти ничего не лежало.

Я всегда испытывал странное чувство любопытства и почти восхищения, когда входил в чужой обывательский храм. Здесь все было не как у меня, все вызывало интерес, и хотелось просто наблюдать, восторгаясь, и изучать каждый предмет нового помещения, как старинный музей. Чем интересней и разнообразней помещение, тем интересней и человек, живущий в нем.

– А с какими словами Император обратился к тебе? Это же такое знаменательное событие! – проговорил я, пока мы садились за стол.

– Хм, интересненько. Наверно, стоило прочитать письмо. Его дали вместе с сертификатом.

– Ну и дурак.

– Бывает.

– Так давай сейчас и прочитаем!

– Не, мне лень, его еще и искать надо, – Флор кивнул головой на стопки бумаги за его спиной.

– Вдвойне дурак.

– Ну вот, как же я могу пойти на уступки Фонду? Мало того, что ты нас всех тотальным диктатом держишь, так еще и беспокоишься за мои отношения с Императором.

Я усмехнулся. Давно прошли те времена, когда я пытался всех друзей детства держать в единстве и согласии так, чтобы мы жили и действовали вместе. Флор иронизировал о прошлом, ибо теперь сам почти стал таким диктатором, благо, на меня его власть не распространялась. А вот бывшее «братство» было теперь под его надзором.

– Могу поделиться одной не совсем хорошей новостью, если хочешь. На нее тебе будет также наплевать, – я изобразил досаду.

– Слушаю, – незатейливо сказал Флор.

– Нам не удалось выяснить, каким образом восставшие вообще появились в городе и как им так легко удалось все спланировать. Армия, конечно, привыкла ругать Фонд, но стоит признать, что разведку он всегда творил искусно, со знанием дела. И здесь такая ошибка. Чудо божие.

Мы засмеялись вдвоем.

– Если ты сейчас опять начнешь рассказывать свои нудные теории об эскадрольском сознании, я уйду, – весело проговорил Флор, не дав затянуться неловкой паузе.

– Не буду, не бойся. Хотя я вот вчера вспоминал, иногда какие-нибудь знаменитые ученые-биологи очень любят поговорить о сознании и политике. При этом говорят вполне органично.

– О, ты о Ценине?

– О нем, родимом.

– Давно его видел?

– Ты знаешь, когда мы встречались последний раз. С тех пор я был в гляде только один раз, но его не застал. И вряд ли я снова буду там в ближайшее время.

– Вот это-то меня и беспокоит. Ты построил машину. Отдал ее Императору. Тебе больше нечего делать в Централисе, а значит, ты опять уедешь в свой расписной Гедонис. А я ведь почти уговорил тебя собраться вновь, – Флор смутился от какого-то странного проявления сентиментализма и отвел глаза.

Но вдруг в коридоре послышался шум и грозный крик. В комнату ввалился поручик Краснов с ужасным выражением лица. Краснов служил моим адъютантом, одним из ответственных за город в мое отсутствие. Ирония была в том, что он точно так же ввалился в этот же дом вчера утром, когда объявил о восстании в Централисе. Флора на самом деле сложно было раздражить, но беспрепятственное вхождение непрошеных гостей на его территорию его всегда бесило.

С первого взгляда всегда казалось, что Краснов не обладает хорошим умом, что он знает, как разобрать трехзарядную винтовку, но не знает, зачем он учился читать. Хотя в его случае первое впечатление оказывалось ошибочным. Краснов, как я считаю, невероятно умен и находчив. Внешне также хорош; высок, широк в плечах и брюхе, лицо крупное, приятное, но маслянистое. У него нет никаких заслуг, нет положительных черт характера, можно сказать, вообще никаких черт характера, разве что типичная эскадрольская кровожадность. Правда, в гораздо большей степени. Рядом с эскадрольцем-котенком, сожравшим мышку, сидел тигр, сожравший всех кошек в округе. Его хотели казнить: во время проведения аннигиляции в одном из ликонских городов четыре года назад он сбежал из полка и начал убивать и насиловать всех приглянувшихся ему барышень-смертниц. Органический сбой налицо, кровосмешение в любом виде запрещалось, но я узнал об этом, и мне понравилось. Мне удалось отменить трибунал и взять Краснова под свою «опеку», уверяя всех подряд, что я хочу «вылечить» его сбой и доказать всему миру, что офицер Священного Воинства не может пойти против органики. Разумеется, мне был нужен только лояльный жестокий кадр.

Флор хотел было встать и крикнуть с кривой улыбкой: «Что ты опять здесь делаешь, собака красная?», но увидел его лицо и не стал даже вставать. Обреченный, запыхавшийся, словно чему-то не верящий, Краснов несколько секунд глотал ртом воздух как рыба и лишь потом хрипло выдал:

– Туркелов наврал! Наврал вам! Я же всегда говорил, что этот черт может ошибаться! Не грозили вам отставкой, вас возвращают в гляд!

На секунду мое лицо стало почти таким же, как у грозного поручика. На секунду.

– Как переводят? О чем ты? Меня не могут… не должны переводить! Это мой город!

Флор посмотрел на меня с досадой. Но момент получался действительно некрасивый, он угадал органические тенденции за минуту до их исполнения.

Краснов не успел больше ничего сказать. В кабинет зашел приятного вида офицер в опрятной форме. Погоны говорили о звании капитана, но я его не знал.

– Доброе утро, господа, прошу простить, что помешал вам, – начал он весьма тактично и даже немного поклонился. Вся его поза как бы демонстрировала покорность и расположенность к нам. – Если бы не поручик Краснов, предприятие вышло бы спокойнее. Мы летели с ним на одном вертолете из Централиса. Думал застать вас там, но не удалось.

– Что вам нужно? – небрежно бросил я.

– О, ничего, господин Танский, разве что сообщить новость. Я курьер Военной Администрации. Вас отставляют с поста генерал-губернатора Централиса, предлагая взамен взять во владение одну из крупнейших военных баз в предместьях гляда.

Отчаяние кольнуло мне в сердце ножом, и я пошатнулся вместе со стулом, на котором сидел.

– Отставка? По какому поводу? – ужаснулся я.

– Тише, тише, господин генерал, всякое может случиться. Это не отставка, я некрасиво выразился. Это перевод, – он был довольно скромен и даже будто бы извинялся. – Я понимаю, что вы привыкли к Централису, приросли к нему, но органицизм требует вашего пребывания уже в иных местах. Вот бумаги из Военной Администрации, – он передал мне бежевые листы, которые я пробежал глазами.

– Какова причина перевода? – спросил я, быстро придя в себя.

– Восстание в Централисе и в резервации неподалеку не были единственными. Не так давно произошло нечто необыкновенное. На гляд было совершено крупное нападение, разрушена важная часть города. Император требует стянуть лояльные кадры.

Происходило то, что могло разрушить мое спокойствие и дальнейшие планы на жизнь, срабатывал закон подлости, будь он хоть миллион раз неорганичным.

– Я могу отсрочить перевод или отменить его? В конце концов, фабрика ведь наиболее важное место во всей Эскадре! Нельзя просто так переводить отсюда кадры, которые знают, как ей управлять и считают ее родной. Это же мой дом, да, я прирос к нему, как вы выразились, капитан. Централис легко восстановить и продолжать производство машин.

– О, по этому поводу, господин генерал, у меня нет компетенции говорить. И как можно отменить приказ Императора?

– Переговорив с Императором, к примеру, – сказал я заманчивым тоном, заманчивым в первую очередь для себя.

– Не думаю, что у него найдется время для аудиенции по такому вопросу. Вы же примерно знаете ситуацию на фронте. А тут еще нечто совсем немыслимое, атаки на крупные города, восстания резерваций, и даже всемогущий Фонд, – офицер как бы посмотрел вверх, – не может узнать, кто это скоординировал.

– Не знаете, кто нападал на гляд? – спросил я с серьезным сомнением.

– Даже если знаем, мне не доложили, – ответил офицер уже нейтральным тоном, собираясь уходить, – могу посоветовать обратиться к Генерал-Губернатору Гедониса, вам все равно ехать в гляд.

– А кого хотят назначить здесь губернатором вместо меня? Я переговорю и с ним. Здесь же пахнет интригами, капитан, – я поднялся со стула и вгляделся в курьера.

– Я полагаю, Централис будет под непосредственным управлением самого Императора, – ответил тот тихо.

– То есть под управлением Фонда.

– Именно так.

– Благодарю за информацию, – ответил я фальшивым тоном и протянул капитану руку.

– Эм, что? – он недоуменно посмотрел на мою руку и рефлекторно протянул свою.

– До свидания, милый друг, что же еще? – сказал я почти со злостью, улыбнувшись правой стороной лица. Сощурил правый глаз и пренебрежительно исковеркал правый кончик губ.

Капитан ушел. Флор выгнал Краснова, который молчал и с интересом разглядывал нас обоих весь короткий разговор. Выходила интересная ситуация, которая выглядела неестественной и противной, пусть Император и мог так поступить. Но я моментально и органически все принял. Решение было одно – ехать в гляд и говорить с Генерал-Губернатором Гедониса, который и был главой Военной Администрации, об отмене перевода. Убедить администраторов в том, что я нужнее здесь, я считал возможным. Мне нужно было быстро восстановить свой престиж, свою независимость и свое общество. Новая служба в гляде, безусловно, открывала для меня миллионы новых возможностей, но она была в те же миллионы раз хуже того, что я уже имел.

К тому же мечты Флора о долгожданной встрече общества, видимо, откладывались. Флор на меня даже обиделся. Но мне было все равно.

– Я поеду в Гедонис разбираться, Флор, – проговорил я без эмоций, – здесь замешан Фонд, это ясная картина. Но отставить Генерал-Губернатора Централиса – дело невероятной сложности. Что они нашли во мне? Разрушение фабрики по моей вине? Не отрицаю этого, я знал, что Иванов мог не справиться, но какая, к черту, разница? Хоть кому-то в этом мире не наплевать на фабрику? Это еще один символ, о котором уже забыли! Отстроят заново через пару месяцев – и все проблемы решены! Это вообще не органично так заботиться о последствиях разрушения, ха-ха-ха, у Фонда сбой!

– С чего ты взял, что замешан именно Фонд? – ответил Флор голосом страдальца. – У него нет влияния на Императора, в газетах пишут, что он постоянно угрожает разогнать это злачно-синее заведение.

– Газеты-то не врут, но Фонд может действовать в обход центральной персоны. В конце концов, как можно отдать военную фабрику какому-то гражданскому ведомству? Психоз.

– Мы можем собраться, пока ты не уехал…

– Это нецелесообразно. Я поговорю с Ген-Губом гляда, верну себе город и вернусь сам. Потом… – я задумался, – а знаешь, мне хватит недели, может, двух. Созывай знамена, зови наше общество, радуйся.

 

– Правда? – он действительно обрадовался и, кажется, подпрыгнул. Я не смотрел в его сторону. – Ты все-таки согласился?

– Общества полноценно нет уже 14 лет. Почему бы не вернуть былую славу? Пусть современная слава сильна и велика, но вид старого дружеского союза будет красивее и сильнее.

– Да-да… да, мы ведь не можем съехаться прямо сейчас, – отчего-то засуетился Флор. – Нужно несколько недель, мы, видишь ли, тоже разбрелись. Я уж думал почти обижаться за твое пренебрежение нами, – он усмехнулся, – после того как ты уехал, ты только пользовался нашими услугами, часто неорганичными, мы добывали тебе информацию, доход и влияние. А вот теперь будет обратная реакция!

– Ох, друг мой, что же вы обижались? Я прекрасно понимаю всю вашу боль и негодование, но и вы поймите меня. Я есть часть организма. Далее – радикальнее – я есть организм. И имя мне организм! Вы, друзья мне, обещали поддерживать меня, поддерживать все мои начинания и стремления, а потому и переродились в то, что вы есть сейчас.

– В твоих помощников, что ли? Белые птицы не очень довольны.

– Нет, я не это хотел сказать, – отмахнулся я. – Сейчас я должен уехать. Разобраться в ситуации, прийти лично к Ген-Губу или даже к Императору. Вот тогда я узнаю обо всем и получу обратно свой город. И приеду к вам. К тому же не все так плохо, как ты думаешь, – я сначала просто саркастически усмехнулся, а потом прямо рассмеялся, – машина дает нам громадный потенциал, и мы можем победить уже в этот век, а может, и в ближайшие лет двадцать пять. Возрадуйся же за органику, сын Эскадроля! Какое дело ныне живущим до общества, когда у нас есть такие машины?

– В этот век? Веселые побрякушки вы там делаете.

– Не могу разглашать подробности пока что, но да, вроде машина настолько сильна.

– Да, мне радоваться консервативным состоянием еще пару недель, – Флор снова улыбнулся, – несмотря на то, что я сейчас центральная фигура в обществе и организую наши неполные сходки, меня считают, ха, только твоим секретарем. Секретарем аннигилятора, губернатора и тирана, – съязвил Флор.

– Радуйтесь, – резко бросил я, но смягчился: – Все ли, кстати, поблизости? Или кто-то уехал очень далеко, не зная моих вдруг возникших планов?

– Я точно не знаю, где кто, но на твой зов все съедутся. Центральные губернии слишком большие, чтобы я всех постоянно контролировал. Елисса в гляде, несколько человек в нашем старом городе, кого-то я давно не видел. Разберусь.

– Я увижусь с Елиссой, как доберусь до Гедониса. Мы с ней уже давно договорились встретиться все по тем же тайным вопросам.

– Я смотрю, с ней ты встречаешься чаще. Даже, может быть, чаще, чем со мной.

Я невольно отвернулся, не отвечая на это.

– Будешь заезжать в башню? – спросил он.

– Не знаю, будет ли время.

– Да, время на свой прекрасный второй дом ты всегда находишь. Хотя ты вспомнил, что твой родной дом здесь, – он улыбнулся высокомерно, но панибратски, что меня вполне удовлетворило. – Мы будем ждать тебя, – его грусть об откладывающемся на несколько недель ренессансе общества не давала ему сосредоточиться, но он старательно отгонял мрак мыслей.

Этот разговор ухудшил мое впечатление. Общество теперь было, по выражению Милославской, пустым символом, а люди как бы прикреплялись к бренду. Об этом ли я грустил? О своих старых друзьях? Или, может, о Флоре, который вздумал, что дружеские посиделки под дубом важнее военной славы и моей жизни? Но не эта ли мысль старательно пролезала мне в мозги через череп все ближайшие дни? Я временно остался без своего города, что омрачало будущую радость встречи. Оставалось лишь надеяться на свою отходчивость и на благотворные события в гляде.

Время лопалось и увлекало меня за тысячу верст от центра. На запад. В гляд Гедонис.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru