bannerbannerbanner
Остров священной гусеницы

Александр Евгениевич Владыкин
Остров священной гусеницы

Полная версия

–А, что конкретно грозит нам? -спросил я. Историк схватился за сердце: -А, ты что, ещё не понял? Не ты ли мне только что сказал, что неделю назад, на эту улицу ни одного мужика затащить нельзя было? Потому, что здесь, около карет, постоянно дежурили солдаты-вербовщики, и кого уговаривали, кого спаивали, кого воровали, для войска в страну Эха. Вот увидишь, там на другом конце будут ждать войны, которые будут делать из нас пушечное мясо. А, всех, не вписавшихся в эту, антирелигиозную революцию, кто– то удачно продал в армию Эха. И никакое плоскостопие, никакие камни тебе не помогут, даже сверхдрагоценные, даже если они в почках или в мочевом пузыре. В этой милитаристической стране совсем другие ценности и другая валюта.

Целую дорогу мне Историк рассказывал про страну Эха, то что знал сам. Верховный правитель этой страны-Генералиссимус, у него в подчинении два маршала, у каждого маршала есть один генерал и один адмирал, а дальше всё по субординации, как в любой армии, только названия разные. Самый бесправный это солдат, назови ты его хоть рядовым, хоть зелёным, хоть земляным. Штатных, то есть, мирного населения в этой стране нет. Здесь, если муж-рядовой, то жена-сержант, или наоборот, в зависимости от характера. Все заводы, конструкторские бюро, полигоны ориентированы на военную промышленность, везде охрана и группы допуска. Всё питание и любой товар, можно приобрести, при наличии воинского предписания либо других документов, подтверждающих личность-по продуктовым карточкам. Карточки выдаются командирами подразделений, в случае нахождения военнослужащего в командировке или на военном задании, вне места постоянной дислокации-карточки выдаются военными комиссариатами. В отдельных случаях вместо карточек выдаётся валюта-камнями или звончиками. У нас солдаты-вербовщики получали камнями. Поэтому старались не подходить близко к балконам. У нас очень любили этих солдат, ну о-о-очень! -Ну, а если маленький появляется в семье, тогда как? -Историк отреагировал на мою реплику: -Автоматически присваивается звание солдат, рожать приходится в другой стране, проживание до10 лет тоже в другой стране, с обязательным возвращением на Родину. Одежду твою, вместе со шляпой отберут, камни твои пропьют, взамен получишь мундир, который ещё надо будет отработать. Целый год из тебя будут делать солдата, учить ходить строем, маршировать, разговаривать кратко и лаконично, выбивать последние капли разума, чтобы ты был беспрекословен и легко управляем. И за это всё, ты пожизненно будешь должен стране Эха, учитывается даже то, что мы с тобой летим в карете, по прихоти работорговца. Прогноз Историка был пессимистичен, но то что ожидало нас, выглядело ещё печальнее. На территории ковропорта страны Эха, нас ждало человек 100 сержантов, одетых в черную униформу, с черепами демиургов на шевронах. В руках каждого была резиновая дубинка, с помощью которой они нас быстро привели в чувство и превратили в голый, сбившийся в кучу, скот. Врачебный осмотр, избавление от лишней волосатости, прохождение санитарно-гигиенических процедур превратилось в один непрерывный конвейер, где хоть одно неверное движение, приводило, всего лишь, к появлению нового синяка на теле, от знакомства с резиновыми игрушками сержантов. Через десять минут, мы с полученным комплектом белья, называемого формой, выстроенные по ранжиру, стояли перед своим сержантом. Форма одежды, в строю, у нас была 0(ноль), мы стояли перед командиром, в чём мама родила. Он дал нам минуту, чтоб мы привели себя в порядок, опять завертелась дубинка, но даже с её помощью, нам не хватило даже пяти минут. Кое как одевшись и обувшись, мы опять построились. И без зеркала было видно, выглядели мы ужасно. Сержант, при виде нас, скривился: -Теперь, стадо вонючих обезьян я буду делать из вас солдат! Поняли? Мы негромко вразнобой ответили -Да! -Что, не слышу? -Взревел сержант, приготовив свою резиновую помощницу. Теперь уже тридцать человек, забыв про свои дела, заорало так, что откликнулось эхо во всех пещерах страны. Это были цветочки. Год службы пролетел как один день–сплошной сон-тренаж, сменяющийся марш-бросками и монотонным отстукиванием каблуков, при строевой подготовке. Имя, я уже не помнил, как меня звали, в строю я был первым по ранжиру, все меня и звали Первым, а кто называл дылдой, получал в нюхальщик, в армии это поощрялось. Наше подразделение прогнали через полигон, испытав на стрельбу боевыми булами, и отправили на позиции, В окопах мы и должны были отрабатывать потраченные на нас государством средства. Первым делом нам поменяли руководство, вместо сержанта-садиста, дали другого и ещё капеллана. Дали бы и похоронную команду, но она где -то в тылу застряла, вместо похоронной команды, каждому выдали по лопате, со словами: -Спасение утопающих, дело рук самих утопающих! То есть, прежде чем тебя убили, сначала вырой яму, застрахуй свои похороны, купи гроб, закажи молебен в Храме, но прежде расплатись с государством. А ещё нас выучили самым главным армейским командам горна: Когда полевая кухня приезжает, и «Прячься, кто может! Изредка мы стреляли в даль, не видя врага, потом прилетал враг и бомбил наши позиции. Мы глубоко зарылись в землю, и по команде горна-Внимание. Воздушная тревога! Можно было выспаться. Бомбы до нас не доставали. Служить можно было, только всегда хотелось спать и сладкого, мне казалось, что за обыкновенное земное яблоко или плод инжира, я готов был Родину продать, только главное не продешевить в торговле. Меня вот продали, а я второй год…и все должен, должен. Историка я больше не видел, мы с ним потерялись при распределении. Лучше бы он тогда был не прав! Сержант, что нам дали, чаще заглядывал к себе во внутренний карман, где была баклажка с медицинским спиртом, для дезинфекции собственного организма, а капеллан боялся всего, даже собственной тени, и почти не выходил из каптёрки, где ему выделили место. Сержант время от времени устраивал строевой смотр, наш внешний вид его вдохновлял на очередной подвиг, который он приловчился делать в недалеко расположенном армейском туалете, по имени-параша. Он регулярно туда бегал, к вечеру иногда доползал до позиций, при этом, в его груди постоянно что– то хлюпало. Сердобольные солдаты затаскивали его в блиндаж и улаживали на уже приготовленное место. Он целую ночь уничтожал противника зашифрованными песнями, без слуха и совести. С противоположной стороны ему кто– то подпевал, разведчики говорили, что это чупокабры пытались в такт нашему сержанту подвыть. Своеобразный хор поддержки армейского солиста. Хорошо, что в казарме данное пенье не прослушивалось, иначе бы удушили его, из милосердия к искусству. Иногда сержанта вызывали к командиру, они там целую неделю решали стратегические планы, пока не появлялись зелёные чёртики, которых рота ловила по округе, специально сделанными сачками. Мы находились далеко и в стратегические планы никак не вписывались. Меня сержант оставлял за старшего, и главная задача была, чтобы полевая кухня мимо не проехала. Там на верху, в ставке главнокомандующего, вечно не хватало немного до победы: кому– то ума, а остальным –денег, поэтому все отдувались на нас, как могли, и откровенно солдат посылали…в атаку без бул. Булы числились на командире роты, и за каждую утерянную в бою, списывались с его карточного счёта, в десятикратном размере. Поэтому мы за свои продуктовые карточки, только расписывались. Я никогда не видел эти карточки и забыл, что такое продукты, то, что привозилось полевой кухней, называлось – баланда, что к продуктам не имеет никакого отношения. После каждой такой атаки, мы теряли человек пять личного состава, их потом ловили далеко от подразделения и через суд, возвращали назад. Война была альтернативой смертной казни. Побегав без оружия, под носом ошалевшего противника, мы возвращались в свои окопы, перед приездом полевой кухни. День пошел в зачёт. Сержанту ротный пообещал медаль за атаку, тот от радости так напился, что домой не пришёл ночевать. Его искать никто не стал, а зря! Я провёл вечернюю поверку, все были на местах, и скомандовал отбой. Поспать спокойно только не удалось. Только подразделение коснулось своих подушек, из каптёрки вылез, пританцовывая, капеллан. Разоружив дневального, для собственных нужд, он, с буллой наперевес, пошёл в атаку на туалет. Капеллан в парашу, без булы боялся ходить. Не знаю, что там случилось, но в бывшем темном туалете, встретились два наших армейских начальника, була автоматически сработала, выкинула убийственный заряд, разнесла туалет на ухарь, абсолютно не задев командиров. Только говорить они разучились, ничего не слышали, капеллан всё время икал, а сержант пускал пузыри, и пахло от них не розами. Из штаба приехала комиссия, нашли сержантский фонарик, ничего не решили и закрыли дело, обязав нас построить новое отхожее место. Старшим опять поставили первого по ранжиру. Теперь, кроме встречи походной кухни, у меня появилась новая задача-строительство, отдельно стоящего, туалета, типа параша. Наши, между собой обсудили случившееся. Сержант наклюкался и завалился спать в туалете, было темно, а тут начал шуметь капеллан, поднимая свою рясу. Сержанту это самоуправство постороннего, в распоряжении его личного кабинета, не понравилась…и он включил фонарик, а дальше случилось то, что должно было случиться. Только легче нам от этого не стало. Два сортира, что мы построили на нейтральной полосе, вдали от наших позиций, разбомбил противник. Такой ожесточённой атаки, на произведения нашего строительного таланта, я не видел с момента моего появления на этом поле боя. Один сортир, который мы соорудили у себя, глубоко в тылу-развалял, лично, ротный, надавав по шапке страждущему и пообещав наши позиции перенести поближе к противнику. Я оказался в цейтноте, и пока все отдыхали, я думу думал, там, где нашел не загаженное место. Вдруг я услышал знакомый голос, шепелявый и с присвистом. Свистулька! Как же ему я был рад, он стоял в свежевырытом туннеле, на платформе Г-66 и подозрительно принюхивался к окружающему воздуху. Потом он пристально посмотрел на меня, и показывая на кучи, спросил: -Это ты сделал? В Белой стране ты был Спасателем, а здесь ты кем работаешь? Мои руки хватали воздух, пока я гнался за Свистулькой по туннелю. Он от засранца убегал быстрее, чем от толпы фанатиков атеизма. Его поймала Г-66, подвесив на крюк за шкирку, только благодаря машине, мы и смогли поговорить. Свистулька долго привыкал к новому имиджу Святой Гусеницы, которая наняла его на работу, в качестве помощника машиниста, где что смазать, где подкрутить. Он признал, что металлический агрегат, является разумным, который выполняет строго заложенную миссию, на этой планете. А так же он с лёгкостью выполняет любую просьбу. Я только подумал: -Вот бы он мне помог с туалетом! Г-66 оставил нас наедине с другом, и пока мы беседовали, успел сделать подземный туалет, с вентиляцией, с канализацией и с говорящими само смываемыми унитазами, притом, выход был прорыт к тумбочке дневального. Свистулька рассказал, что бывший бог всё поделал, что планировал в Белой стране, и теперь примется за страну Эха, здесь у него, где-то подруга работает, у демиургов. А этот туннель, мы замаскируем, он ведёт в сад Историка, ты его не встречал случайно? Я рассказал Свистульке, как они с Астрономом его спасать хотели, потом рассказал, как нас государство предало и продало, только с Историком мы потерялись и ничего про него я не знаю. Свистулька ещё кое что рассказал про туннель из страны Эха в сад моего друга, в Белой стране; он сказал, что за неимением материала, туннель снабжен всего двумя каретами, одна с одной стороны, другая с другой. В течении трёх часов можно шесть человек провезти. А мне больше и не надо, найти бы самого Историка, интересно, как его жизнь сложилась в этом экстремальном мире? Свистулька мне показал вход в туннель и сказал заговорённое слово-Святая Гусеница, только произносить нужно его по-свистулькински, с шёпотом и присвистом. Я потренировался, дважды открыв и закрыв туннель.Г-66показал, что нам пора прощаться, Свистулька заскочил внутрь гусеницы, и она исчезла в земле, перерыв и перелопатив все «художества» нашего армейского коллектива. Я даже не попрощаться, не поблагодарить за туалет не успел. О нашем туалете поползли слухи, приехала комиссия от генерала, сказали, что нам не положено иметь такую роскошь, попытались демонтировать унитазы. Но те по пути их обматерили и даже покусали, сами добрались назад и само установились. Была ещё одна, и последняя попытка, переместить наше подразделение, но куда бы нас не селили, туалет следовал за нами, с выходом к тумбочке дневального. После этого про нас забыли, правда мне, за своевременное строительство туалета присвоили звание сержанта и поздравили с полагающимся отпуском. Но когда в генеральской бухгалтерии пересчитали мои долги, то я оказался должен ещё больше, чем был, поэтому был найден третий, оптимальный путь: отпуск я могу провести при части, с вычетом стоимости блюд походной кухни, и проживания в казарме. Когда я просмотрел разнарядку бухгалтеров по моему казарменному отдыху, то выходило, что я отдыхал в лучшей гостинице Белой страны, при трехразовом ресторанном питании, где экзотика окопов и периодические бомбардировки неприятелем, приравнивались к лазурному берегу подземного океана. Я понял, что лучший отдых, это отдых на фронте, в казармах страны Эха!

 

Глава 5.

Отпуска было 60 дней, я только жалел, что не было гражданского костюма. Так мне эта форма надоела. И всё-таки я решил рискнуть, и проехать туннелем Свистульки. Отдыхать, так отдыхать, и произнеся заветное слово, я влез в карету, и она меня понесла в Белую страну, к которой я уже успел привыкнуть. Я так рассчитал, чтобы прибыть ночью, и чтобы поменьше меня видели в военной форме, с сержантским шевроном. После революции видно ночи в государстве отменили, освещение падало, но незначительно, были светлые, белые ночи. Это было так непривычно. На улицах никого не было, не светились неоновые вывески, по дороге валялись порванные плакаты. В разбитых витринах магазинов гулял искусственный ветер, кондиционеры никто не выключал, за весь путь к дому Астронома, я не встретил ни одной влюблённой парочки. Странно, очень странно! Город как будто вымер! Астроном долго не просыпался, боялся открывать двери, а когда открыл, услышав мой голос, но испугался моего мундира. И заплакал, когда я его прижал к груди. Он сильно похудел, его шатало, дома, из еды, был только чай. Я нашёл в кармане несколько сухарей, для Астронома это был настоящий праздник. Когда мой друг отошел от шока, вызванного моим появлением, и всхлипывая, рассказал, что произошло в стране за эти полтора года, пока я отсутствовал. Всё рухнуло,-Астроном так и сказал,-всё рухнуло. За первой партией депортации, пошла следующая, и так было до тех пор, пока страна Эха, видимо набравшись солдат, перестала платить. Потом верхушка радикалов, командующая массой осознанных людей, лишённых антагонистических предрассудков, просто пропала. Купила или отняла последний корабль, и уплыла в неизвестном направлении, забив все каюты валютой страны, презренными дырявыми звончиками. Вслед за ними пропала полиция, последнего полицейского видели на Ковролётной улице, год назад. Уж лучше участь солдата, чем голодная смерть! Но только его там отлупили и прислали назад-на Родину, в голом виде. Наверно из полицейских солдаты не получаются. Больше мы его не видели. Голодная толпа, ещё по привычке бегала, во всех бедах обвиняя железную Гусеницу, бегать наверно лучше, чем работать, потом и она пропала. Последние, самые предприимчивые, организовали сборку металлолома, и продав весь металл, тоже слиняли. И жизнь теперь у нас, как в сказке-остались одни корешки. А камни, даже сверх драгоценные, здесь ничего не стоят. Всё рухнуло, и химия, и государство, и надежда на будущее. А если учесть, что 80процентов производства всего питания Белой страны, приходилось на экспорт, то не нужно быть экономистом, чтобы спрогнозировать, что ждет в ближайшем будущем соседние страны. Положение было ужасным, но не безнадёжным, но от того небезнадёжен становилось ещё ужасней. Астроном говорил, что люди просто умерли, в своих домах, на полях, копая не съедобные корешки, просто на улице. Их даже черви не грызут, они превратились в высохшие мумии.

И тогда я призвал музыку, и на площади заиграл оркестр, голодные музыканты воодушевились от волшебных звуков, издаваемых инструментов. На площадь потихоньку начал сползаться народ. Город, впервые за много дней, услышал человеческую речь. Каждый подходил ко мне и говорил, что он меткого здесь только не было: и химики, и браконьеры, и контрабандисты и пираты. Город надо было спасать. Рыбаков отправили ловить рыбу, и плав средства нашлись и сети, им помогали браконьеры, жители, что помоложе, отправились собирать корни, остальные пошли восстанавливать единственный химцех по производству молока, что ещё не основательно был освоен металлоломщиками.К вечеру уже что-то видно было, в крайнем случае ухой город накормили, порадовали контрабандисты, выменявшие за драгоценные камни, целый катер набитый с горой продуктами. К концу недели у нас появился первый хлеб, испечённый на нашем предприятии, через месяц…через месяц люди уже не умирали, избрали совет Белой страны, и первым указом этого совета, стал запрет возврата прежних руководителей-воров и расхитителей. Остров только жаль, где я родился, как Спасатель. Людей там совсем не осталось, но какой-то лохматый фанат, из паноптикума, предложил сделать из острова туристический район предложил, ему и карты в руки, не знаю, что он сделает из острова, но его директором острова Святой Гусеницы, сделал совет в тот же день. Даже первый из катеров закрепили за ним, восстановили ковролётное перемещение к острову, и на удивление, первые поступления в казну страны, пошли именно с острова, правда в виде продуктовых карточек и звонников. Что-то надо было делать с валютой, камни совсем обесценились, только контрабандисты ухитрялись получать из них выгоду. Я это понимал. Заработает институт валюты, как нам говорил знаменитый финансист, заработает всё, магазины, рестораны, экономика. Этого финансиста мы нашли умирающим в его квартире, и отпаивали ухой, с ложечки, а теперь ничего, даже румянец появился. А пока…пока все продукты распространялись по спискам, по праву единственного имени, рождённых в Белой стране. И впервые в совете были представлены, и Печник, и Врач, и Посудомойка–люди, спасшие эту страну. Город, как маленький ребёнок, начинал становиться на ноги, делал первые шаги, и с каждым днём всё крепчал, и крепчал. Валюту нашли химики, предоставившие на обозрение совета выращенные кристаллы, с вмонтированными изображениями музыкальных инструментов, и со всеми степенями защиты. Они пообещали в течение месяца предоставить цех, по выращиванию денег, для всего государства. У меня уже почти кончился отпуск, я сделал, что мог для этой страны. В замен…что получил взамен? Да ничего-День образования совета, сделали государственным праздником и назвали «Днем Спасателя», в местном кафе придумали печеное блюдо из сухарей на молоке, обильно сверху посыпанное жареной рыбой, назвали его «Спасателем». Это блюдо стало национальным на столах Белой страны. Я уезжал, Астроном не сдерживал своих слёз, просил остаться, что страна осиротеет без Спасателя. Я одел свою сержантскую форму, возвратиться в страну Эха решил через Ковролётную, представив какие рожи будут у встречающих волкодавов! Меня ждали новые дела. Пока я шел, к поджидающей меня карете, весь город собрался на улице, люди хлопали в ладоши, бросали цветы. Город провел меня овациями! …Вот что получил я взамен.

Встречающие, как испарились, когда я вылез из кареты с шевроном армейского сержанта, никому из них не хотелось попасть на фронт, это они перед гражданскими с дубинками смелые. Мне нравилась роль беспредельщика, я шёл по улицам столичного города, встречные патрули прятались по подъездам, смертной казни в стране не было, а дальше фронта, не сошлют, но мне хотелось, ах как хотелось, парочку этих маменькиных сосунков забрать с собой. Продуктовых карточек у меня не было, в военных магазинах я мог скупиться в долг, но в долг цены кусались, я просто гулял по столице Эха. В кармане лежало предписание, прибыть в часть не позже 24.00.Я просто убивал время, которого у меня было уйма, ближайший ковролёт в девять часов вечера, а там от посёлка час ходу до расположения. Проходя мимо одного здания, я услышал знакомый, не типичный для страны Эха, голос. Он, как издеваясь, катился по мостовой: -Милости просим…Вам не кажется, что эта вещь-эксклюзивна…Извините, что я вас назвал сударыней. И только подняв глаза на вывеску, висевшую на здании, на которой было крупными буквами написано-Центральный музей страны Эха, я понял, кому может принадлежать этот противный неэховский голос. Вхождение армейского сержанта в музей, это равносильно появлению кобры в женской бане, музей мгновенно опустел, оставив меня один на один с экскурсоводом. Экскурсовод, одетый в мешковатую форму рядового, запинался, бледнел, смахивая рукавом пот с лица и постоянно поправляя очки, не мог доложиться по форме, и уже готов был получить взыскание, в виде десяти отжиманий или чего похлеще. Меня, в этой форме, он явно не узнавал, для него в музее, я был бог, сидящий выше Святой Гусеницы. Я его хорошенечко встряхнул: -О ба, Историк! Нехорошо старых друзей не узнавать! Он, по привычке, схватился за сердце: -Я, господин сержант, никак нет…Спасатель! И Историк помчался закрывать музей. Он рассказал про ад, который ему пришлось пройти, как его забивали насмерть, как хотели дважды комиссовать, как абсолютно не пригодного к армии…но помог его величество случай, предыдущий директор музея попросил политического убежища, находясь на отдыхе в стране «Ё». Соседняя страна забрала его с удовольствием, вместе с армейскими секретами, который этот директор скрупулёзно копил несколько лет. Говорят, что у него был компромат на самого Генералиссимуса. Потом я рассказал ему всё, что случилось со мной, рассказал за Свистульку, за секретный туннель, ведущий в сад его дома, в Белой стране, рассказал всё про Белую страну, про новую валюту, про то, что осталось меньше 10 тысяч жителей, про новое возрождение, про остров. Теперь я хоть знал, где мне искать Историка. Он сначала схватился за секретный туннель, а потом притих, даже мне показалось приуныл: -Каждому человеку даётся жизнь, чтоб он выполнил возложенную на него богом миссию

Я не знаю, что мне готовит судьба, но не вижу своей миссии в Белой стране. Я наверно пока останусь здесь, в музее, мне пришлось столкнуться с Академиком, с братьями Докторами наук, им ещё пришлось хуже, чем мне, на всякий случай, туннель Свистульки может пригодиться. Я спешил в часть, шла война, я не знал смогу ли ещё встретиться с Историком. Ничего не мог сказать о своём местоположении, сегодня мы здесь, а завтра там, но мы были живы, а это главное.

В части было всё по– прежнему, если не считать появления пары особистов, которые поначалу начали права качать, среди обозлённых солдат. До первой тёмной, говорят еле медики отходили, гонору то у них поубавилось, только гниль осталась. Последнее время они переключились на войну с туалетом. Позавязывали скотчем рты унитазам, везде понавешивали плакатов – «Враг подслушивает!», и по ночам пугали дневального дикими криками, то одного, то второго время от времени кусали унитазы, поливая обильно, их же производным. Медики назначали сеанс лечения от унитазного бешенства, и кололи самые болючие уколы. Меня эти особисты абсолютно не волновали, но когда в руки попала докладная на Каланчу, то оба получили в нюхательник, чтоб знали, что в подразделении сержант главный. Я тут же распорядился убрать скотч с унитазов, как нарушение общего вида санузла, а плакаты…пусть висят, если бы этот враг только подслушивал, а он ещё и бомбить может. От ротного прибежал взмыленный связной, на вечер планировалась психическая атака, с саперными лопатками наперевес, психов обещали подвезти к трем часам, из местной больницы. Сегодня трудный день, накрылся отпуск для подчиненных, прошлый раз, три дня психов на нейтральной полосе ловили. Тогда они умудрились захватить полевую кухню, чуть повара не съели, требуя добавки. Этот раз они пришли смирненькие, застенчивые; за стенку сволочи прятались от моих солдат, видимо помнят, что подразделение голодным осталось. В войне не бывает без казусов, на нашу психическую враг ответил аналогичным контрвыпадом. Психи перемешались на нейтральной полосе, пришлось загонять, брали вроде своих, но с ними много чужих увязалось. Вместо лопаток, они тащили всякую хрень к себе на Родину: гранаты-связками, мины-штабелями, булы, колючую проволоку, ракеты и ракетницы, у одного психа даже адмиральский кортик обнаружился. Правда и тут ерунда получилась, кортик, что я отнял, настоящим оказался, адмирал-тоже, только неприятельский. А я ему ещё финал поставил! Этот раз обошлось без происшествий, кухня прибыла вовремя, после того, как психи вместе с военнопленными отбыли в тыл. Адмирал обзывал меня нехорошими словами, требуя вернуть ему мой трофей. Трофей забрал ротный, у ротного начштаба полка…, пока, в рукоять не вставили пару алмазов, и он мирно успокоился на стенке, в приёмной Генералиссимуса. На следующей неделе, явилась целая делегация, за результаты психической атаки, и за взятие неприятельского адмирала, меня наградили орденом «Трёх стран-БЭЁ.» Это высшая награда содружества, солдат моего подразделения наградил местный публичный дом. Так что мы вторую неделю на карантине, врачи обещают растянуть карантин до конца месяца. На время карантина, туалет закрылся на ремонт, а неприятельские позиции отодвинулись на пару километров. Перестала регулярно ходить полевая кухня, говорят, что кто -то заразил повара, и его видели лысым в лепрозории города. Старый осёл просто ходил, по привычке, знакомыми маршрутами, кто– то догадался в котелок класть сухпай, а ослу перед носом вешали морковку. Но внутренний враг не дремлет, сухпай кто -то спёр, морковку съел, а перед носом осла повесили носок ротного. Ошалевшее животное, пробежало по всем вражеским позициям, и захватив чужую полевую кухню, приплелось в расположение моего подразделения. Три дня мы осла откармливали сухарями и травой, которую собирали особисты, подальше от солдатского минного поля. На четвёртый день осёл сбежал, когда, кто– то пытался надеть на него женский шиньон и накрутить гриву, раскалёнными щипцами для бигудей. Врачи, чересчур изобретательных и смекалистых, припугнули прижиганием, кое-чего детородного, после этого дела пошли на поправку. Врачи, приезжающие на армейском броневике, стали возить продукты, для нашего подразделения, один из особистов оказался неплохим поваром. Ротного, врачи сказали, в ближайшее время не искать, его отправили в страну «Ё», на лечение, он потребовал отдельную палату, для себя и для 40 зелёных друзей. После того, как неприятель, пару раз предприняв попытку завладеть нашими позициями, наткнулся на мощное минное поле нашего подразделения, фронт выровнялся и успокоился. Вскоре появился новый ротный, из старых унтеров, он вызвал сержантов для ознакомления и сильно их не беспокоил. Появился и новый повар, старый, после госпиталя, на повышение пошел, теперь у генерала кухарит по ночам, видимо генералу его десерты понравились. Даже осёл новый появился, только кухня осталась прежней, бурдым бурдой, конгломерат брикетов Белой страны с порошковыми добавками страны «Ё». Я у ротного выпросил увольнение на три дня, впервые он нарезал мне продуктовых карточек. Я не стал дожидаться завтрака и первым ковролётом улетел в столицу. Первым делом я зашёл в кафе, если честно, так соскучился по нормальной пище. Официантки, в военной форме, бессовестно пялились на меня, на орден, на то, как я ем. Я постарался быстрее закончить с едой, почувствовав, что на меня открывается тотализатор. Мне, откровенно, уже кусок в горло не лез, хотелось, как можно быстрее улизнуть из этого кафе. Очень тяжело получить удовлетворение от еды, чувствуя себя десертом, для многих голодающих. Даже размеренно шагая по улице, я спиной чувствовал жадные взгляды девиц, в казарменных юбочках, выскочивших на улицу провожать меня. В храме, как на корабле, отбивали склянки водные часы, через каждые пол часа. Музей открывался в восемь, я ждал встречи с Историком. Мой столичный друг, как всегда, не прибывал, по– армейски, а являлся из воздуха, как привидение, я его по скрежету ключей, открывающих дверь, вычислил. Этот раз он не так испугался, единственно, задержал взгляд на ордене. -Да я тебя заметил, когда по улице шёл, ты по витринам пялился. Хорошо, что пораньше закатил, до прихода посетителей. У меня для тебя куча новостей, ну это потом. Ну, здравствуй, герой! Про тебя тут газеты такого написали, что если бы я не знал тебя лично, то подумал бы, что придумали всё. Пошли в музей, и всё по порядку: я тут такое откопал! Но никому не говорил, ждал, когда ты придёшь. Пойдем покажу. И Историк быстро начал удаляться, я еле за ним успевал. Я привык к причудам друга, он если что– ни будь обнаруживал, открывал, изобретал, то был немного не в себе. Этот раз он меня протащил по подвалам, дерганул за нос чучело гнома, и перед нами открылась комната. Вот! Что, вот? – спросил я его. -Вот, я это нашел. Я понял, что дальше бесполезно с ним разговаривать, пока он объяснял, как наводил порядок, упал и случайно схватился за нос чучела…, я обследовал его находку. Комната, была как комната, посреди двери, герметично закрытые, с двумя кнопками. Я попробовал нажать на одну-двери, со скрипом, раскрылись; нажал на другую-закрылись. Раскрывались они в стороны, пропадая в пустых ёмкостях стен. Странное сооружение подумал я. Я абсолютно не имел представления, что это, и для чего оно предназначено, но всегда относился к подобным находкам с опаской. Всё что непонятно, в конечном итоге, направлено против человека. Необходимо было подумать, мне что– то не верилось, что мы единственные, кто знает об этом секрете. Я отправил рядового Историка на вход музея, а сам порылся в подвалах, и среди хлама, -нашел обрывки рыбачьей сети и пол мешка мела. В голове зародился план. Сеть я пока отставил в сторону, а мел наскрёб и аккуратно притрусил перед входом в комнату, поставил нос гному на место и пошёл искать музейного работника. Историк, скучающе сидел перед входом. Я то думал, что мы, вдвоём, пойдем исследовать, искать, ждал тебя, как бога, а ты…У меня не было желания выслушивать его нытьё, я просто по– армейски оборвал его: -Отставить! Потом посвятил его в свои планы. Он воспарял, приключение началось, мой план он назвал «Охота на оборотня». И с нетерпением ждал результата, но часы пробили обед, и я пригласил земляка в кафе, предварительно сняв свой орден, уж слишком много внимания к себе притягивал. Историк предложил интендантское кафе, там к солдатам лояльнее относятся, да и готовят сносно. У меня там даже столик есть любимый, за Фикусом, тебя не видят, а перед тобой весь зал. Я подсмеялся над другом, а он напомнил мне, как быть солдатом в стране Эха. А, солдат в стране Эха, это низшая каста! Я особо и не возражал, за Фикусом, так за Фикусом. Готовили по сравнению с армейским харчем, неплохо, я заказал отбивные с гарниром, но всё же мне хотелось отбивных с моей родины, нет ничего, вкуснее шумерских отбивных. Бородатый русский проговорился, что давно уж нет шумерского царства, совсем другие государства, и другие народы населяют те места, где я рождён, но вкус настоящих отбивных не изменился. Пока мы наслаждались обедом, кафе наполнилось, появились офицеры в непонятной форме, говорящие на суржике страны «Ё», в основном вели себя прилично, но после принятия спиртного, процент адреналина в крови вырос, соразмерено с процентом хамства и уличного героизма. Но слава богу, мы доедали свой обед и не собирались ввязываться в какие бы то не было, разборки. Поблагодарили солдата-официанта, и продвигались потихоньку к выходу. Но не тут то было! Увидев, что младшие чины покидают кафе, выпившие офицеры решили поразвлечься, незаметно подставив подножку Историку, и толкнув меня на офицерский стол, заваленный едой. Хорошо, хоть интеллигент сбежал, на меня набросилась целая свора этого разномасштабного офицерья. Я, выдержав первый удар, вспомнил о своём шумерском происхождении, отломал пару ножек от стола, показал наш знаменитый бой с палками, которому учат отцы своих сыновей с детства. Те из офицеров, кто были потрезвей, побежали за военной полицией, а наши, армейские, случайно проходившие по этой центральной улице, кинулись мне помогать, но уже поздно было. Больше двадцати человек валялось на полу, издавая ритмичный стон. Только я вышел на улицу, меня схватил военный патруль, началась драка между армейцами и патрулём, и когда мы уже почти побеждали, остановился автомобиль и вылезший армейский генерал, так рявкнул, что мы забыли, для чего здесь собрались. Патрульные испарились, от греха подальше. Генерал взошел на ступеньки кафе, посмотрел внутрь, и видимо посочувствовал побитым офицерам, спросил у официанта: -Кто это сделал? Солдат показал на меня. Генерал был выше на голову и пошире в плечах: -Что, один? Официант подтвердил, и рассказал, как всё произошло. Генерал слушал в пол уха. По моей одежде трудно было понять, кто я, какого звания и каким войскам принадлежу; ко мне подскочил генеральский адъютант и брезгливо вытянул документы из моего кармана. Всё-таки мне тоже досталось: одна рука, повисла, как плеть, под глазом бланш, но я был на ногах…в отличии от противника. По мере читания моих документов, лицо у адъютанта вытягивалось всё больше, он просмотрел мой наградной лист, вернул мой орден. И доложил генералу по-египетски, я понял, не всё, но понял. Генерал сказал: -Молодец! Настоящий солдат! И по– египетски, дал распоряжение внести моё имя на повышение по службе. Генерал сел в автомобиль, а все действующие лица разбрелись по своим делам, хозяин кафе тормошил стонущих офицеров, требуя возмещения причинённого ущерба, а я уже был в музее, где Историк мне готовил компрессы от синяков, по особым историческим рецептам. Утром я, превозмогая боль, пошёл проведать тайную комнату; и труды мои не прошли даром, я увидел следы, кто-то сделал целый ряд маленьких шагов в сторону исторического архива, эти же следы возвратились назад. Следы были настолько маленькими, как будто ребёнок прошёл, пошалив в музее. Исторические книги архива были очень тяжёлыми, переплетены чёрным деревом, находились очень высоко, на стремянке тоже были следы от мела. Пора было переходить к плану «Б». Мы до ночи придумывали с Историком ловушку, для неизвестного посетителя музея, который инкогнито, через тайную комнату, пробирается, к историческому прошлому, охраняемой нами страны. И придумали, замаскировав сети у стремянки. Как только объект появляется в зоне действия ловушки, дотрагивается до стремянки, ловушка срабатывает автоматически, сеть с пойманной добычей летит к потолку, звенит сигнализация из связанных литавр. Объект опускаем в клетку, чтоб не убежал, при возможности, делаем допрос. План нами обеими был признан гениальным, мы немедля приступили к его осуществлению. И когда наши глаза начали слипаться, план был готов. Первым в ловушку попал Историк, я ещё спал, когда зазвенели литавры. Не думал, что он такой тяжёлый, и если бы не помощь маленькой девочки, похожей на Анику, я бы не смог его снять безболезненно, он всё норовил упасть с высоты. Наконец Историка посадили на землю, позволив из сетей ему выпутываться самому. Ты кто? -спросил я девчонку. Она посмотрела на меня, отвечать или не отвечать: -А, ты кто? Я увидел, что её подошвы были испачканы мелом: – Я Спасатель, а ты кто? И зачем здесь ходишь тайно. Я видел, что Историк смотрит на нас непонимающе, оказывается весь диалог мы с девчонкой вели на зверином языке, на который незаметно перешли, когда доставали потерпевшего. Девчонка рассмеялась: -Это тот Спасатель из Белой страны, которого когда– то звали Джафар? И перешла на шумерский, с лёгким акцентом, чтобы точно подтвердить, что я именно тот Джафар…я ответил по –шумерски, что не хорошо, не отвечать на вопросы, когда старшие их задают. Но эта егоза опять рассмеялась, но сейчас уже с моего вида. -Я то и думала, что такой большой, а неуклюжий,-девочка подала мне какую-то мазь. Говорит, что прошлый раз споткнулась, упала, забила коленку. Мы опять перешли на звериный, мазь ей подарила шумерская богиня Баба, ты не бойся, смажь все синяки, к утру ничего не останется. А зовут её, она сказала, что мы предварительно знакомы, зовут её-Ширин, и она принцесса демиургов.

 
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru