Александр Ермак
«ГЗ»
И я попил чайку. Завернул крышку опустевшего термоса и удивился неожиданному скрипу. Но это потихоньку открылась дверь правой комнаты. Из-за нее вышла Лиля. Все в том же халатике, что я видел на ней накануне. Она шепотом, как и Зоя вечером, произнесла:
– Доброе утро.
– Доброе утро. Как спалось?
Лиля улыбнулась:
– Вы знаете, хорошо… Хотя и странно как-то. Почти незнакомый человек сидит рядом, под твоей дверью. Но это лучше, чем какой-то вообще непонятный черный аспирант. Вы его не видели этой ночью, он не появлялся?
– Нет, – разочаровал ли я ее, – хотя какой-то аспирант или студент расхаживал тут с кастрюлей. Картошки с морковкой просил.
Лиля снова улыбнулась:
– Это Кеша. Да, он аспирант. Но не черный. Он немного помешан на науке. Читает целыми ночами и днями напролет. Мало ему библиотечных книг, так он и стипендию, и то, что ему родители подбрасывают, на книги пускает. А потом сидит голодный.
– Или варит суп с помощью соседей.
Лиля махнула рукой:
– Ну, это нормально. Мы все тут друг друга чаем-хлебом-сахаром выручаем. А Кеше, тем более, всегда помогаем. Если его не подкармливать, он просто загнется…
Я покачал головой:
– Да, странные у вас тут обитатели – черный аспирант, Кеша, который по ночам суп варит…
Лиля неожиданно согласилась:
– Да, в этом здании много странного. И неслучайно.
– Что значит неслучайно?
Лиля пристально посмотрела на меня:
– Это здание очень особенное.
Я согласился:
– Да, это своеобразный архитектурный шедевр.
– Нет, – чуть нахмурилась Лиля, – вы не поняли. Оно не только этим особенно.
– Ах, – догадался я, – здесь живут, учатся и работают самые талантливые люди…
Лиля кивнула:
– И это, конечно, так. Но дело еще и в другом.
– В чем?
– Как-нибудь в другой раз…
Мы попрощались. Я ушел, так и не увидев ни ночного черного аспиранта, ни утреннюю Зою. Но с нею мы увидимся уже вечером. Хотя у меня и не предусмотрено сегодня занятий по английскому, но я приду на ночное дежурство. И, может быть, уже сегодня все узнаю о странной цепочке различных происшествий в главном университете страны – и о взрывах, и о пожарах, и об убийствах с самоубийствами. Ведь иногда расследование тянется месяцами, а иногда все разъясняется за несколько дней.
Но сначала нужно отоспаться после бессонной ночи. Я должен быть в форме. Черному аспиранту нельзя давать форы. И, возможно, сегодня, уже сегодня все прояснится. И еще, добравшись до дома, засыпая, я подумал о Лиле, о ее словах, которые она так и не объяснила: «Да, в этом здании много странного. И не случайно…»
Масоны
Я проснулся к обеду. Надо бы закончить материалы, которые задолжал главному редактору. От основной работы в газете меня никто не освобождал, и ГЗ мне можно заниматься лишь «в свободное время».
Завтракаю-обедаю. Пишу о лопнувшем в конце прошлого года банке, благо вся фактура уже собрана, под рукой. Никакой мистики, только факты: жил-был банк по соседству с налоговой службой, брал у населения деньги, обещая высокие проценты, а потом раз и ничего не вернул. И оказалось вдруг, что банк этот в обязательной страховой программе не участвует, что лицензия у него липовая, и ничего вкладчики обратно не получат. Никакой мистики – простая коррупция…
Чертыхаюсь, плююсь и пишу.
Пора. Ужинать. Ехать в ГЗ на ночное дежурство. Навстречу черному аспиранту. И Зое…
Перед выходом делаю несколько звонков коллегам – из головы у меня все не идет: в каком же это известнейшем журнале работает Лилин парень – «журналист в третьем поколении» Артур Волосенко. Узнать это сходу не удалось. Звоню. Еще звоню. Все-таки нужные сведения нашлись у одного из старых знакомых:
– Да, есть такой полуобозреватель в «Отечественном сельском хозяйстве»…
– Почему «полу»?
– По протекции его туда папашка пристроил. Ну, ты знаешь, как это бывает.
– Знаю. И как он?
– Да, никак. На этом Волосенко «природа отдыхает». Толку с него в журнале, как с козла… Ну, ты понимаешь…
Да, я все понимаю. Действительно, факультет журналистики заканчивает много всяких сынков и дочек. Часть из них потом честно не работает в журналистике, но часть все же оседает протекционным балластом в не самых трудозатратных журналах или радиостанциях. Там же, где надо пахать круглые сутки, гоняясь за ньюсмейкерами и разгребая фактуру, такие не задерживаются. Вот и Волосенко на «передовой» не пригодился, нашлось ему креслице в спокойном «Отечественном сельском хозяйстве». Вряд ли он, конечно, понимает что-нибудь в свином опоросе или протравливании озимых, но по понятным причинам терпят в журнале «коллегуравливании озимых, но вот, ведь, "ибудь в свином опоросе или протравливании озимых, но журналист ведь,». В конце концов, вреда-то от него, наверное, тоже не много.
Все – бегу, еду в ГЗ.
Опоздал что ли, похоже. Внешняя дверь закрыта на ключ. После моего постукивания долго никто не выходит. Наконец дверь открывает испуганная Зоя, впускает в прихожую:
– Все как вчера было. К нам Артур приходил. Только он подошел к комнате, как за его спиной черный аспирант появился. Руки к нему тянул, мычал что-то или выл. Артур у нас часа полтора просидел, бледный весь трясся. Лиля его травками отпаивала. Если бы к мамочке возвращаться не нужно было, он остался бы и на ночь. Но потом Кеша заходил за солью, и Артур вместе с ним ушел.
Я глянул на правую дверь:
– А Лиля?
– Никак прийти в себя не может. Заперлась. Я боюсь, переживаю за нее. Она в последнее время сама не своя…
– Да, – вздохнул я, – Надо было мне пораньше прийти.
Зоя вздохнула:
– Не понимаю, почему он днем приходит. Если это Черный аспирант, то он же должен только по ночам появляться.
Я задумался:
– Но прошлый раз он тоже днем был…
Зоя подтвердила:
– Да, днем… И до этого еще так же было… Но мы думали, случайно.
Я снова посмотрел на правую дверь:
– Лиля его в прошлый раз не видела?
– Нет.
– И вы, Зоя, не видели?
– Нет. Только Артур.
– А сегодня?
– И сегодня тоже только Артур…, – Зоя поежилась. – Жуть какая. А рассказывать кому-то – вроде бы и несерьезно.
Я покачал головой:
– Все это серьезно, Зоя. Но не бойтесь. Я буду рядом и, по крайней мере, сегодня ночью вас никто не побеспокоит.
Она вздохнула:
– Хорошо бы…
– Спокойной ночи.
– Спокойной…
У входной двери снова стоял стул. И полный термос чая. И «История Московского университета»:
«В 1760 году на казенном коште в университете состояло студентов 30 и учеников гимназии 100… Некоторые из Профессоров приватными уроками довольно скоро нажили себе состояние: так особенно Рост и Дильтей, который имел свой дом на Козьем болоте. Дильтей брал за частные уроки по 12 р. в год с ученика за каждый предмет. Эти занятия отвлекали его часто от публичных лекций; он справедливо подвергся нареканию от товарищей в нехождении на лекции и должен был выдержать процесс с Университетом. Рейхель не имел его средств. Он, до получения места Профессора, должен был жить учителем частного дома и терпел горькую нужду. Лекции ему назначены были после обеда, от 4-х до 6-ти часов. Все утро посвящал урокам в доме, где жил. По обычаю Русских бар поздно обедать, весьма часто на тощий желудок отправлялся он в Университет на лекцию; а зимою возвращаться после 6-ти часов домой, в ночной темноте, была новая для него неприятность! Профессор опасался сделаться жертвой множества собак, бегавших по улицам…»
Собаки – это неприятно…
«Иностранцы, в начале по необходимости призванные в Университет, живучи в Москве, все более и более применяются к духу и потребностям нашей жизни и, наконец, по большей части, уступают место Русским Профессорам, уже собственным воспитанникам Университета, довершившим свое образование за границею. Наука, до сих пор не знавшая иного языка кроме Латинского, в устах нового Русского поколения ученых открывает для себя народный орган – Русский язык…»
Латинский был не самым любимым у студентов, и медики в своих работах нередко „нечаянно” делали ошибки – вместо venenum (яд) писали venerum (венерический).
В 1761 году Декабря 25, Московский Университет лишился своей Августейшей Основательницы, Императрицы Елизаветы Петровны. На престол взошел император Петр III. Его беспорядочные, плохо продуманные действия во внешней и внутренней политике не нашли поддержки у русского общества. В результате переворота 28 июня 1762 императрицей была провозглашена Екатерина II. Позже она издала указ о ежегодных отчетах об успехах гимназистов и студентов. Куратор Адодуров, следуя тому указу, приказал провести первую в истории университета „общую сессию” – экзамены всех студентов по преподаваемым им предметам.
„Студенты и ученики Гимназии помещались в здании у Воскресенских ворот; сторонние приходили на уроки до обеда и после обеда. В 1763 году, в конце Октября, когда уже ночь наступала в пять часов, Конференция просила у Куратора согласия не продолжать уроков после обеда более часу, потому что ученики, приходившие в Университет, подвергались опасности быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами”…»
Я подумал о том, что по сравнению с восемнадцатым веком ныне с собаками в Москве проблем стало намного меньше. А вот с грабителями никак ситуация не улучшается. Каждый день читаю сводки происшествий и ничего не меняется. Двести с лишним лет подряд криминальная обстановка практически одна и та же. Или по-другому и быть не может в большом городе? И сам себе возразил – может. Я, например, видел два Нью-Йорка: первый в начале 90-х годов двадцатого века, второй – пятнадцать лет спустя. Первый Нью-Йорк был грязный и даже днем пугающий недобрыми лицами обитателей местных улиц. Второй же заполонили веселые туристы. Они теперь даже среди ночи без какого-либо страха расхаживают по улицам многомиллионного города, который никогда не спит. Значит, можно вычистить город? Можно, если захотеть. А значит ли это, что кто-то у нас традиционно не хочет? Двести с лишним лет подряд…
Я почесал затылок и снова взялся за книжку:
«В 1766 г. университетская конференция постановила, чтобы профессора ежемесячно подавали рапорты о посещаемости студентами лекций. Непосещающие лекции студенты „должны были без промедления” вызываться для выговора.
В следующем году прибывшей в Москву Екатерине II был поднесен подписанный профессорами проект устава, под заглавием „Мнение об учреждении и содержании университета и гимназии в Москве”. В нем содержались новые положения, направленные на развитие университета. Во главе факультетов должны были стать деканы, которые бы ежегодно избирались из числа профессоров. В „Мнении” оговаривалось предоставление университету права производить „в академическое достоинство” и запрещение изымать из университета студентов до окончания ими срока обучения. По неясным причинам проект устава так и не был утвержден императрицей.
„Число студентов в иные годы не доходило и до сотни; иногда на всем юридическом, как и на всем медицинском, факультете оставалось по одному студенту и по одному профессору, который читал все науки своего факультета; студенты занимались в университете не более 100 дней в году; родной речи почти не слышно было с кафедр; люди хорошего общества еще побаивались пускать в университет своих сыновей…”
В начале 1768 г. „Московские новости” объявили, что „для лучшего распространения в России наук начались лекции во всех трех факультетах природными россиянами на российском языке”. На следующий год университетская конференция определила период обучения студентов на юридическом факультете в три года, на медицинском – в четыре. Так, минимальный срок обучения в университете, включая подготовительный курс философского факультета, для студентов-юристов составил шесть, а для медиков – семь лет.
В 1771 г. по решению университетской Конференции был издан „Способ учения” – первое пособие по методике преподавания, подготовленное профессорами университета. Также были напечатаны „Правила поведения”, выдававшиеся каждому студенту при поступлении в университет. „Студенты ходили всегда, даже гуляя за городом, в мундирах зеленого цвета с красным воротником, обшлагами подбоем. Они носили шляпы и шпаги; последние вручались им на актах торжественно, при производстве их в Студенты. Разночинцам шпага давала благородство. Как Студенты, так и пансионеры, ходили напудренные. За проступки Студенты и Информаторы гимназии наказывались лишением шпаги. Кроме того, за дурное поведение сажали Студентов на хлеб и воду, одевали на три дня в крестьянское платье, лишали жалования на месяц… В Важных проступках, Студентов судили Профессоры, по назначению Конференции…
От студента, благородно понимающего свои обязанности и отношения к Университету, требовалось повиновения его законам и полного сознания достоинства того училища, которому он принадлежал. Студент обязан был во всей жизни своей избегать всего того, что могло бы оскорбить значение и повредить его благу и выгодам Университета. Истинное благочестие, неутомимое прилежание к наукам, поведение благородное, вменены были в обязанность; строго запрещены шумные сходки, пьянство и всякия игры, в карты и в кости. За обиду, Студенту нанесенную, он не должен был мстить, ни сам ни делом, ни словом, ни побуждать другого к отмщению, а искать удовлетворения законного, и вообще избегать всякой ссоры. Во время учения, не имел он права ни делать долгов, ни продавать своего имущества…
Класса или чина Университет не давал, но Студента, окончившего курс с аттестатом, начальники весьма охотно принимали на службу и определяли четырнадцатым классом, и потому молодые люди, по выходе из Университета, весьма скоро находили себе места…
Студенты, получая жалование из Университетского казначейства, сто рублей в год по третям, сами себя содержали. Обыкновенно всякий новый казеннокоштный Студент должен был год или два прожить в Университете, пока заслужит доверие начальства и получить от него позволение жить особенно на квартире, или на уроки, с получением жалования в руки.
Живущие в Университете, с помещением, прислугою и отоплением, получали также по-недельно свечи, а для стола своего составляли партии от 10 до 12-ти, складкою от 3 до 4 рублей в месяц, чего по тогдашним ценам и курсу на серебро, хотя и с нуждою, доставало. Складочные деньги поручали хозяйливому товарищу на распоряжение. Из того имели сторожа купчиною и прислужником, платили поварихе из живущих в нижнем этаже семей. По истечение месяца, недостаток переводили в следующий месяц. За столом советовались о заказах на завтра и новых потребностях. Посуду и скатерти заготовляли особою складкаю, а столовой прибор и салфеты каждый содержал от себя. Таких столов было меж ними три, и свободно было всякому, по согласию в начале трети, переходить из одного стола в другой…
Недостаток жалования на одеяние, книги и прочия потребности пополнялся из дому, большей или меньшей руки, или собственными трудами. Рачительному Студенту, с своими достоинствами, всегда легко было, в роде отдыха и прогулки, иметь одно место, давать уроки по часам… Но другой, лучший способ доходов состоял в переводах книг на вольную продажу; а вошедшие в некую именитость были на то соглашаемы договором, и по великости труда разделяли его с одним или двумя товарищами, под общей политурою…
Гимназисты и Студенты казенного содержания помещались в длинных и обширных залах главного здания, именуемых камерами. Студентов было 50, Гимназистов втрое более. На половинах дворянской и разночинской камер было по восьми. В каждой помещалось по трем, внутренним стенам от 8 до 10 учеников, у четвертой наружной давались места трем или четверым Студентам. Один из них, благонравнешийся и отличнейший по успехам, занимал первое место под образами, в переднем углу, и назывался камерным. Он смотрел за порядком, чистотою, тишиною, занятиями, за безотлучностью учеников и приходом сторонних лиц, и получал за это, кроме обыкновенных студенческих ста рублей, двадцать рублей серебром в год. Всякое утро камерный обязан был ходить с отчетом к Эфору поведения…
В камерах разночинской половины находилась и библиотека, которую заведовал старший из камерных Студентов той половины…Студенты сходились сюда для чтения и для беседы о прочитанном. Как они, так и ученики, могли брать книги под росписку; но уходя домой, обязаны были на время отлучки возвращать книги…
Студенты делили с учениками и важные занятия и игры свои. На Пасху, на двор Университета ставили двое или трои качели. С Фоминой недели, т. е. с весны, начинались вечерами военные экзерции. Студенты, наставляемые офицерами, делили учеников по желанию их на роты и учили ружейным приемам, выправке, маршировать и строю…
Зимою, особенно на святках, во время вакации, театр составлял общее удовольствие Студентов и Гимназистов. Домашний театр Университета имел полный запас кулис и гардероба, приобретенный или пожертвованиями знатных лиц, доброжелателей Университета, или складчиною участников в удовольствие. О святках или на масляную давали обыкновенно два, три представления, с своею музыкой. Женские роли исполнялись обыкновенно учениками…
Кроме театра, о святках и на масляницу бывали в столовой зале и смежной с нею камерах дворянской половины маскерады, куда съезжались с своими семействами Начальники, Профессоры, учители, родственники Студентов и учеников. По воскресеньям и праздникам случались иногда вечерние танцы и концерты. Но бывало также, что ученики Гимназии, только не Студенты, принимали участие в кулачных боях на Неглинной или Никольской…Студент, получивший шпагу, должен был вести себя благородно и избегать подобных игрищ, которые исчезли перед силою образования и времени…”
В 1771 г в Москве свирепствовала чума, занесенная во время Турецкой войны из Румынии. Занятия в университете прекратились, и студенты были уволены с паспортами в деревни или другие города. Профессора университета работали врачами и являлись членами Медицинского совета по борьбе с эпидемией чумы. Возобновились занятия в начале 1772 г. На должность ректора был приглашен магистр Лейпцигского университета Маттеи.
В 1775 г. профессоры явили Сенату „представление” „О нуждах и недостатках Московского университета”. Кроме необходимости увеличения финансирования университета, в документе впервые высказывалось о целесообразности перевода университета из центра Москвы на Воробьевы горы.
В 1779 г в должность экстраординарного профессора немецкого языка вступил И.Г.Шварц – философ, активный проводник масонских идей. Профессор читал у себя дома приватные лекции „О трех познаниях: любопытном, приятном и полезном”. Философско-мистическое содержание курса вызвало недовольство светских и духовных властей. Через три года усилиями куратора и некоторых профессоров Шварц был вынужден оставить преподавание в университете и поселиться дома у своего последователя – крупнейшего издателя России Новикова. 17 февраля 1784 г. И.Г.Шварц скончался…»
Любопытно… Я оторвался от книги. Всего через двадцать лет после основания университета в нем наряду с наукой появляется мистика, масонство. Задумался и вздрогнул от непонятного шороха в комнате Зои. Или мне показалось? Прислушался. Наверное, показалось…
«В 1783 г. на кафедру всеобщей истории экстраординарным профессором назначен И.Виганд. Это был один из первых иностранных профессоров в университете, который читал лекции на русском языке и планировал начать преподавание русской истории.
После приобретения в 1784 г. императрицей Екатериной II для университета дома князя Барятинского на Моховой улице (соседнего с уже имеющимся там университетским владением) в центре Москвы начал возникать „университетский квартал”. В 1786 г. на пожалованные от имени императрицы университету 125 тыс. рублей началось строение первого в России здания, специально предназначенного для размещения в нем учебного заведения. Первый камень в основание будущего дома положил куратор Херасков. Им же была заложена медная доска с памятной надписью и монеты царствования Екатерины II.
В 1787 г. в Комиссии народных училищ подготовлен „План университета”, согласно которому планировалось открытие университетов в Екатеринославле, Пскове, Чернигове, Пензе… В качестве основы документа выступал „последний проект устава и штата Московского университета”. В российское университетское образование вводились такие важные принципы как всесословность, свобода преподавания.
В 1790 г. на лекциях по физиологии для экспериментального показа строения тела профессор медицинского факультета Керестури впервые использовал микроскоп.
5 апреля 1791 г. в левом крыле строящегося университетского здания на Моховой была освящена церковь во имя св. мученицы Татианы „в незабвенное воспоминание достойно чтимого дня, в который утвержден проект об Университете”.
В 1792 г. в Риге по делу масонов арестованы Невзоров и Колокольников, возвращавшиеся по окончании учебы из Германии в Россию. Невзоров, как член университетской корпорации, настаивал на праве давать показания только в присутствии представителя университета, и начал отвечать на вопросы следствия лишь в доме куратора Шувалова. Только заступничество последнего перед Екатериной II за Московский университет спасло студентов-масонов от более суровых преследований…»
Опять эти масоны…
«23 августа 1793 г. окончательное завершение строительства нового здания университета на Моховой улице было ознаменовано торжественным актом, состоявшемся в его Большой аудитории, спроектированной архитектором М. Ф. Казаковым как „храм науки”.
31 января 1795 г. от преподавания в университете отстранен и выслан из Москвы профессор Мельманн, который „при изъяснении ученикам классических авторов вмешивал хулительные и оскорбительные мысли свои против христианской религии”. Профессор излагал в своих лекциях взгляды, основанные на философии Канта, с которой он первым познакомил московских ученых, и которую они не приняли.
15 ноября 1796 г. директором Московского университета назначен И.П.Тургенев – друг издателя Новикова, масон…»
И опять масоны. Двести лет назад наука шла рука об рукой с этой сектой. Или организацией? Я задумался. Что о них знаю? Масоны, масоны, масоны… Они же «вольные каменщики». А вот почему «вольные», почему «каменщики», я не помнил. Что же их связывало с университетом? А, может, связывает до сих пор? Может, в этом все дело и я иду по следу масонского заговора? Продолжил чтение:
«5 апреля 1765 в Петербурге скончался Михаил Ломоносов. 6 ноября 1796 г. там же скончалась Екатерина II. 14 ноября 1797 г. – ушел из жизни основатель и первый куратор университета Шувалов. В 1796 г. на престол взошел император Павел I. Началась новая эпоха и в жизни страны, и в жизни университета. Последовали указы Павла о запрещении учиться заграницей, об ограничении на ввоз книг. Университетская жизнь в кризисе. Павел I не проявляет к университету того интереса, что был у Елизаветы или Екатерины II. И значение университета, и уровень образования в нем стремительно падают.
В стране нет структуры начального и среднего образования, которая выпускала бы слушателей, подготовленных к восприятию университетских лекций. Взрослые россияне выгод обучения, так что бы отправлять детей учиться, не ощущают. И сами молодые люди не особенно рвутся в студенты.
Постепенно в Москве исчезает поколение немецких профессоров: большая их часть не переступает рубеж 1812 г. Некоторые умирают, некоторые возвращаются на родину. Российские разночинцы идут в профессоры часто, чтобы служить за жалование, как чиновники в других местах. Встает вопрос профессорского воспроизводства. Одни ученые должны успевать передавать свои знания другим, чтобы процесс образования шел дальше.
12 марта 1801 г. на престол взошел император Александр I, по указу которого было учреждено министерство народного просвещения. В его подчинение от Сената перешел Московский университет.
24 января 1803 г. были приняты „Предварительные правила народного просвещения”. Россия делилась на шесть учебных округов, во главе которых должны были встать университеты – как существующие, так и намеченные к основанию. Московский университет получил право руководить работой всех школ и осуществлять цензуру книг в подведомственном учебном округе, избирать ректора и деканов, а также возводить в ученые степени кандидата, магистра и доктора наук. Должности директора и кураторов упразднялись, посредником между университетом и министерством народного просвещения являлся попечитель учебного округа.
5 ноября 1804 г. император Александр I утвердил Устав Московского университета. Согласно нему в университете учреждалось четыре отделения (факультета), соединявшие вместе 28 кафедр. На всех членов университета распространялось право внутреннего суда. „Все, что Университет для употребления своего по учебным и художественным предметам выписывает из чужих краев, как то: инструменты, книги, машины всякого рода и всякая художественные вещи, дозволяется привозить беспрепятственно и беспошлинно, как морем, так и сухим путем, и во избежание каковаго-либо вреда пограничная Таможня не вскрывает ящиков, Университету адресованных, но приложа клейма, при сообщении пропускает далее с тем, чтобы оные в самом Университете в присутствии Магистратского Члена вскрыты и освидетельствованы были…
Иностранные Чиновники Университета могут выехать за границу без всякого с имущества их в казну взыскания. При въезде в Государство предоставляется право каждому из них в первый раз привезти с собою, или по приезде выписать, пожитков или вещей в собственность ценою до 5.000 рублей беспошлинно…
Ординарные Профессоры Университета состоят в 7 классе; Профессоры Экстраординарные, Адъюнкты и удостоенные Университетом Доктора в 8 классе, Магистры в 9, Студенты-Кандидаты в 12 классе. Студенты, по принятие в Университет имеют право носить шпагу, и отличившиеся успехами в науках и похвальным поведением при вступлении в службу получают чин 14 класса. Ректор состоит в 5 классе…
Всякой Профессор и Адъюнкт, беспорочно и усердно в звании своем 25 лет прослуживший, будет почтен именем заслуженного; нежели пожелает оставить свое место, годовой его оклад обращается в пенсию по смерть из суммы Университетской, которою может пользоваться, жительствуя где заблагорассудит, в Государстве или вне оного… Вдовы Профессоров, Адъюнктов и Учителей и малолетные их дети имеют получать единовременно годовое жалованье умерших, или сверх того и пенсию… Когда вдова вступает в новый брак, то пенсию производить детям, которая прекращается, когда последнему из них исполнится 21 год, или когда и прежде 21 года, дочери выдут в замужество, а сыновья определены будут в службу…”
В июне 1805 г. профессор Страхов впервые в России произвел эксперимент, связанный с проверкой электропроводимости земли и воды. Электрический ток пропускался им с одного берега Москвы-реки на другой.
6 августа 1809 г. издан указ об обязательном государственном экзамене, который производился по университетской программе для производства в чин коллежского асессора и статского советника. Указ вызвал значительный приток в Московский университет студентов, а также чиновников, посещающих особые лекции для подготовки к экзамену.
16 сентября того же года вышел указ Александра I об избрании ректора в Московском университете на три года. Через три месяца император, первым из царствующих в России особ, посетил Московский университет. В сопровождении попечителя графа Разумовского осмотрел университетскую церковь, музей и Большую аудиторию.
21 апреля 1811 г. вышел указ об отсылке на военную службу казеннокоштных студентов за „развратное поведение”. Университетские власти получили возможность жестко подавлять ростки студенческого движения. В году том в Московском университете обучалось 220 студентов и 90 слушателей…»
Из комнаты Зои донеслись какие-то звуки. Точно. Значит, мне и в прошлый раз не показалось.
Я подошел к Зоиной двери, прислушался. Тихо. Но вот опять шорох. Я тихонько постучал. Снова шорох. Дверь приоткрылась, шепот из темноты:
– Я не сплю.
Я тоже шепчу:
– Ничего не случилось?
– Все в порядке. Но не спится. Бывает.
– Бывает.
Интересно, подумал я, если все представить наоборот. У меня под дверью сидит прелестная полузнакомка. Уснул бы я?
Предложил:
– Если не спится и нужна компания, то выходите ко мне, я вас чаем угощу.
Дверь распахнулась:
– У меня уютнее. Заходите.
Я шагнул и остановился. Свет из прихожей освещал только кусочек пола перед дверью. Дальше в темноту я шагать боялся, помнил, что комната очень узкая, заполнена кроватью, столом, шкафом, стулом. И где сейчас стоит этот стул? Наткнусь на него и загромыхаю, разбужу и Лилю, и соседей из других комнат.
Зоя взяла меня за руку:
– Сюда… А теперь садитесь.
Я послушно опустился. На стул. Глаза стали привыкать к темноте. Вот уже вижу окно, за которым, должно быть, разыгралась вьюга. На фоне серого пятна силуэт Зои. Она шепчет:
– Сижу без света. Лампочка перегорела. На днях – верхняя. А сегодня вечером и в светильнике вот.
Я тут же предложил:
– Так давайте поменяю.
Зоя вздохнула:
– Я бы и сама справилась. Но забыла новую купить.
Я не сдавался:
– А давайте я из прихожей сюда переставлю.
– И будете сидеть потом там в темноте.
Это меня не пугало:
– Для засады – так даже удобнее.
– А читать не сможете.
Тут я согласился:
– Не смогу…
– Сейчас будет свет, – сказала Зоя и чиркнула спичкой, зажгла свечу. – Это из арсенала девичьих гаданий. Раньше с Лилей иногда баловались… Но вот и пригодилась…
Зоя осторожно перенесла свечу на стол. Поставила в блюдце. Теперь в комнате можно было разглядеть и кровать, и стол, и шкаф с книгами. И Зою в длинном свитере, наброшенном, видимо, на голое тело.
Я встал:
– Сейчас принесу термос.
Зоя кивнула:
– А я достану чашки и еще что-нибудь. Будем пить чай, раз не спится. Завтра утром мне спешить все равно некуда…
Вернувшись в прихожую, выглянул наружу – никого, все студенты спят непробудным сном. На всякий случай закрыл внешнюю дверь на ключ.
Зоя сидела на кровати рядом со столом. У свечи стояли две чашки, на тарелочке лежало печение, шоколадка.
Мы пили чай и молчали. Слушали, как завывает за окном вьюжная ночь. От ветра вздрогнули окно и Зоя:
– Такой сильный ветер.
– Февраль…
Мы снова замолчали. У меня из головы все не выходили масоны:
– Зоя, большое спасибо за книгу, действительно очень интересно, только…
– Только…
– Только мне там кое-чего не хватает.
– Кое-чего?
– Нет ли у вас еще и какой-нибудь книги по масонству?
Зоя явно удивилась:
– По масонству?
– Да, – подтвердил я. – Оказывается, о них почти ничего не знаю, а хотелось бы…
Она улыбнулась, бросила взгляд на книжные полки в шкафу:
