Александр Добровинский
Шедевры и преступления. Детективные истории из жизни известного адвоката
© Александр Андреевич Добровинский, текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
«Из участников тех событий осталось несколько свидетелей. Но они никогда ничего не расскажут, – говорит Добровинский. – Они шедевры живописи и обязаны молчать. Вместо них все расскажу я».
«Адвокат Александр Добровинский сочинил историю, которую вы начнете читать – и не остановитесь. Самые дотошные из вас будут думать: ну и где же тут заканчивается биография самого Александра Добровинского и начинается чистое безыскусное сочинительство? Везде и нигде».
АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ,заместитель гендиректора ИД Коммерсант
Коллекция портретов
Из участников тех событий осталось несколько свидетелей. Но они никогда ничего не расскажут. И не потому, что они не видели тех страшных преступлений, предательств и расследования. Не потому, что они чего-то боятся или не имеют права говорить. Они все видели, все знают, и им уже ничего не страшно. Просто они – шедевры живописи и обязаны молчать. Вместо них все расскажу я.
– Привет, студент! Тебе деньги нужны?
Вопрос двадцатилетнему парню, полгода назад приехавшему из Москвы в Париж, звучал издевательски. Это была самая середина семидесятых, и я каждый день наслаждался старой доброй Европой в городе света. Мой дядя жил в Париже с двадцатых годов, знал несметное количество народа, и моя просьба по поводу работы не осталась без внимания. Конечно, после такого вопроса где-то под рубашкой теплилась надежда, что любимый родственник даст тысячи две франков на гулянку. Дядя меня очень любил, говорил, что я на него похож немного внешне и много внутренне, но на этот раз я подарка не дождался.
– Мне позвонили знакомые. Они ищут смышленого молодого человека, который прилично владеет русским, французским и английским языками.
– А что надо делать?
– Понятия не имею. Впрочем, какая тебе разница. Они хорошо платят: никогда не слышал, чтобы работнику в антикварной лавке платили столько денег. Честно говоря, мне за тебя боязно слегка… Не факт, правда, что тебя возьмут. Но попробовать стоит. Или у тебя другие планы на жизнь?
Гениально и нереально одновременно. Не спугнуть бы шанс. В те годы русское искусство было безумно интересно и модно по всему Западу. Особое место занимал пласт под названием «Вокруг Дягилева[1]». Даже не просто «Русские сезоны», а именно все, что имело (и все, кто имел) хоть какое-то, пусть косвенное, отношение к великому продюсеру из Перми. От шедевров давно ушедшего в лучший мир Леона Бакста[2] до живого и здорового на тот момент Сержа Лифаря[3].
Надо сказать, что сам Париж был наводнен антикварными магазинами, специализировавшимися на нашем искусстве. На левом и правом берегу Сены главенствовали в городе две галереи современного искусства легендарной Кати Гранофф[4]. Одна из ее галерей находилась на площади Бове, в ста метрах от президентского дворца, а рядом, в великолепном старинном особняке, располагались сменяющие друг друга министры внутренних дел и их подчиненные. Традиционно каждый вновь назначенный министр должен был в первые же дни засвидетельствовать свое почтение великой соседке. Не менее легендарная Дина Верни[5], хозяйка потрясающей галереи и пантеона великого скульптора Аристида Майоля[6], находилась недалеко от площади Сен-Жермен.
Прямо напротив президентского дворца на улице Фобур Сент-Оноре возвышался над всеми коллегами, может быть, самый известный русский антикварный магазин господина Попова. Известен он был шедеврами живописи и фарфора, и ни один турист, захотевший посмотреть на президентский кортеж и почетный караул, не мог не заметить витрины с картинами Рокотова[7], Айвазовского[8], Боровиковского[9], а также царскими сервизами Николая I и всех трех Александров.
Еще через сто метров по направлению к магазину Hermes во дворе располагалось небольшое гнездо антикварщиков. Шесть или семь магазинов. Среди них милейшая лавочка Нины Кутузовой, специализировавшейся на поповских, гарднеровских и кузнецовских фигурках, а также на ювелирных украшениях XIX века. Чуть дальше, если пересечь рю Руаяль со знаменитым рестораном Maxim’s, мельком взглянув направо (здание Национальной ассамблеи) и налево (церковь Святой Мадлен), можно было заглянуть к старику Джанчеву, который, посапывая, сидел в своем уютном удобном кресле, но все видел и слышал. Продажами занимался его сын, феноменальный знаток русской эмали и серебра. Видя хорошего клиента, папа Джанчев отодвигал пятидесятилетнего сынишку и приносил откуда-то из своих дебрей шедевры Фаберже. Если сделка происходила удачно, папа Джанчев возвращался в любимое кресло, и сон наступал с улыбкой на лице хозяина, а в случае, если сделка не срасталась, это был просто сон. Полчаса пешком по этой же улице – и мы натыкались на магазин «Санкт-Петербург». Владелец был из эмиграции начала семидесятых, и невзрачность обстановки компенсировалась всегда хорошим подбором книг, изысканными редкостями и двумя красивыми дочками.
Напротив главного православного собора Парижа находились два пользовавшихся популярностью заведения: ресторан «Петроград» с вкуснейшими пирожками и антикварная лавка господина Сияльского. Хозяин занимался книгами и военными артефактами: погоны, нагрудные полковые знаки, ордена, униформы, оружие и так далее. Все, что связано с оружием и военными штуками, предлагали и в галерее Горчакова на втором этаже антикварного центра Лувр.
На бульваре Монпарнас находился чудный и какой-то интеллигентный, что ли, антикварный салон Брюллова. Около бульвара Сен-Жермен – букинистический магазин «Каплан и сыновья». А подальше – знаменитая ИМКА-Пресс, книжное издательство, возглавляемое Никитой Струве[10]. Но там же можно было найти раритеты. Даже на блошином рынке была пара магазинов, тонущих в страстях русского искусства. Один назывался «Гори, гори!», с очаровательной хозяйкой Еленой Задорной. Она время от времени брала гитару и очень приятным голосом напевала: «Гори, гори, моя звезда…» Вторая лавочка с вновь прибывшей из Москвы девушкой по прозвищу Чита была маленькой, но бойкой. Кроме всего вышеперечисленного, существовали в Париже еще несколько галерей с иконами и штук пять магазинов, особого внимания не заслуживающих.
Дядя протянул мне бумажку с номером телефона и именами: Виктор и Виолетта Пахомовы.
Оставалось только позвонить и назначить встречу.
Это была не беседа с помощником, желающим подработать у скучающих старичков пару дней в неделю. Нет… Это был самый настоящий допрос человека, который хочет устроиться шифровальщиком в КГБ, Моссад, МИ-6 или, на худой конец, в ЦРУ.
Огромный двухэтажный магазин представлял собой невероятное сборище всего того, что можно было себе вообразить у дилера антиквариата с тягой к старьевщику. Здесь было все: книги, рукописи, картины, ковры, гобелены, фарфор, бронза, художественное стекло, мебель и даже кружева.
Я с удивлением смотрел по сторонам, мало обращая внимание на то, что допрос довольно быстро набирал обороты:
Где я родился?
Как хорошо я знаю языки? А почему я не знаю немецкий?
Почему я разбираюсь в антиквариате?
Кто мои родители?
Зачем мне работа?
Что я делал в Москве ровно год назад?
Кем я хочу стать?
И еще штук сто идиотских вопросов. Потом все то же самое на английском. Чашка кофе, и еще разок на французском. Мне стало уже интересно. Я заметил, что хозяин, который на вид был ровесником фараона (хотя дядя мне сказал, что его друзьям нет еще и шестидесяти), говорил на прекрасном и очень чистом (что вообще у эмигрантов редко встречается) русском языке, а Виолетта, которая внешне казалась немного старше своего мужа, с каким-то явным акцентом. И еще Виктор едва заметно хромал. Что же касается госпожи Пахомовой, то, несмотря на возраст, ее фигура могла вызвать зависть даже у двадцатилетних красавиц.
Когда допрос был закончен, пара попросила меня посидеть внизу, а сама отправилась на антресоль, где началось пятнадцатиминутное шептание. Я напряг слух, как только мог, но сверху долетали лишь жалкие обрывки фраз:
«Мы знаем его дядю с…», «Это разные…», «Если он умный, то по вопр… все понял», «Как хочешь, можем еще поиск…», «Мы уже не справимся…», «Ты уверена…»
Становилось понятно, что по каким-то параметрам я этим психам не подхожу.
Погрустневший дядин протеже допил свой кофе, доел печенье и встал навстречу шаркающим сверху шагам. Спустилась только Виолетта, Виктор остался наверху писать что-то.
– Мы берем тебя на работу с испытательным сроком в месяц. Однако надо запомнить следующие вещи: никогда не вступать в разговор с клиентом или с кем-либо, кто сюда зашел, без нашего обращения к тебе или разрешения. Никогда не реагировать на то, что здесь происходит, что бы это ни было. Если нас будут грабить, вот здесь тревожная кнопка в полицию. Но лучше ее не нажимать: ничего хорошего от легавых ждать нельзя. Тебя интересует, что у меня за акцент. Не ври, я вижу, что интересует. Я родилась в Эльзасе, мой родной язык немецкий. В тридцать первом я переехала в Париж и познакомилась с Виктором. У него уже был этот магазин, и в основном все клиенты были из России. Мне действовало на нервы, что я ничего не понимаю, и я пошла учить язык в институт восточных языков. Через год мы поженились. А вообще, чем меньше ты будешь задавать вопросов, не связанных с работой, тем лучше. В первую очередь для тебя. Теперь о том, что надо делать. Твоя задача – каждое рабочее утро покупать нам две газеты. Мужу – Le Figaro, мне – L’Humanité. И три круассана с маслом. Два нам, один тебе. Также тебе придется классифицировать и описывать вещи. Но работа бывает разная. В подвале находится библиотека. Когда дойдут руки и время, там надо тоже разобраться. Мы поставили туда стол и стул. Туалет здесь и в подвале. Кофе здесь. Теперь к делу. Недавно вышло постановление, по которому все предметы из драгоценных металлов, продающиеся в антикварных магазинах, должны иметь французскую пробу, чтоб они там все сгорели. Я имею в виду не вещи, конечно, а чиновников. Приходится описывать каждый предмет и указывать этим идиотам, где ставить пробу. Иначе они могут поставить ее на эмали, посередине портсигара и тому подобное. Думаю, что делают это нарочно. Портят, и все. Вредители. Тебе нужно описывать предмет и точно указывать расположение будущей пробы. Так мы сможем избежать французского вредительства. Понятно? И еще: то, что ты здесь увидишь и услышишь, должно оставаться здесь. Работать начнешь прямо сейчас. Если что-то не устраивает – вот дверь.
«Точно психи», – решил я. Но деньги были нужны кровь из носа, и я согласился.
Единственное, меня смущало полное отсутствие в обозримом пространстве любых предметов, хотя бы издали напоминающих драгоценные металлы. Но, в конце концов, психи есть психи. Тем не менее день был полон сюрпризов. Виолетта поднялась наверх, долго ковырялась в какой-то каморке и, наконец, спустившись, положила передо мной на стол четыре невероятной красоты золотых портсигара. Два – Фаберже и два – просто непонятного ювелирного, но явно русского дома. Потом постояла надо мной, забрала изделия Фаберже, положила их в карманы жуткого синего передника и, буркнув: «Начни вот с этих», удалилась в глубь первого этажа.
Через час зашла пара людей. Я перестал печатать, поймал на себе одобрительный взгляд госпожи Пахомовой, заметил, что Виктор наверху даже не шелохнулся и уткнулся в свою рукопись. Разговор шел по-французски:
– Пожалуйста, входите. Вы ищете что-то конкретное? Если да, скажите, и я в этих дебрях попробую найти вам шедевр.
– Добрый день, мадам. Нет, ничего такого определенного мы не ищем. Нам нужен подарок для друзей на свадьбу.
Слева над моей головой свисал типично французский небольшой пейзаж с желтеньким коровником или сараем на фоне живописной лужайки. На мой взгляд, полный отстой. Между тем Виолетта, поймав взгляд мужчины, абсолютно неожиданно для меня сказала:
– О, не обращайте внимания на молодого человека. Это дальний родственник моего мужа. Мальчик только что приехал из России: ни одного слова по-французски. Но мы же должны помогать эмигрантам, не правда ли?
– Да, несомненно. Скажите, а сколько стоит эта картина?
Гнусный пейзаж над моей головой имел успех.
– Простите, я плохо слышу. Возраст. Что вы сказали?
– Сколько стоит эта картина, мадам? – К двум октавам выше предыдущей беседы прибавился еще «перст указующий».
– Ой, я не знаю. Всеми ценами владеет мой муж. Сейчас спрошу.
И дальше также на французском:
– Дорогой, скажи, сколько стоит эта желтая картина в углу над столом?
Громкий голос сверху:
– Какая корзина?
– Извините, он ничего не слышит. Оторвись уже от своих бумаг. Картина желтая, в углу над Александром! Сарай или свинарник.
– А… подожди. Мы ее купили в шестьдесят втором за восемь тысяч. Десять – крайняя цена, дорогая. Не отвлекай, я весь в бухгалтерии.
И вот тут, обернувшись к покупателям, сморщив лицо до неузнаваемости, Виолетта внезапно для дальнего родственника из России спросила:
– Простите, я не расслышала, что муж сказал. Четыре тысячи?
Я сидел каменный, как Наполеон на лошади в противоположном углу магазина.
В красивом венецианском зеркале отражались лица покупателей.
У мужчины слегка дрогнул глаз. Что же касается дамы, то она, едва одернув своего спутника, быстро сказала:
– Да, мадам. Франсуа, отсчитай четыре тысячи. Заворачивать не надо, мы очень торопимся.
Когда колокольчик на двери обозначил, что пара исчезла с глаз, Виолетта, показывая «родственнику из России» оттопыренный большой палец, крикнула мужу наверх:
– Запиши! Рухлядь с блошиного рынка, которую ты купил месяц назад за пятьсот франков, продана за четыре тысячи!
– Что ты орешь? Я все слышал. Александр подумает, что я действительно глухой. Пойдем съедим по салату в кафе за углом. Саша, ты с нами?
…За неделю я переписал все изделия, и мы с Виктором отправились в Пробирную палату на его стареньком, но по-прежнему элегантном CX. Я работал через день, иногда чаще, и быстро освоился с терминологией поручений, а также необычным поведением хозяев. Эта пещера Али-Бабы пользовалась у парижан большим успехом. Я был поражен, но не было ни одного дня, чтобы супруги не продали бы пять-шесть вещей разным клиентам, причем большей частью вполне приличного качества. Надо отметить, что то ли у Пахомовых был отличный вкус, то ли они хорошо знали и чувствовали конъюнктуру рынка, но факт остается фактом.
Торговля шла просто семимильными шагами. Время от времени к Виктору и Виолетте заходили какие-то странные люди. Все вместе они удалялись на антресоль и о чем-то подолгу шептались. Я решил, что речь наверняка идет о торговле краденым, но совать нос в чужие дела совершенно не хотелось, тем более что мне достаточно хорошо платили, и я занимался интересной и познавательной для себя работой. Так, после того как я закончил с золотыми изделиями, мне поручили классификацию русских книг и раритетных изданий XVIII века. Это было уже занятие, требующее знаний и навыков. Иногда Виктор проверял работу, едва поправляя молодого и, скажем откровенно, самонадеянного служащего. Было увлекательно разговаривать, периодически вступая в спор с хозяином. Пахомов удивлялся, откуда я набрался всех этих знаний, очевидно, считая, что в Советском Союзе мы читаем и собираем только труды Ленина. Я мысленно благодарил дедушку за московские семейные уроки и за чудесную библиотеку, которую тот собрал за многие годы.
Так прошло почти несколько недель. Помимо книг, я получал еще массу разных заданий и даже удосужился в отсутствие хозяев совершить пару удачных продаж.
Итак, покончив с внушительным книжным шкафом, я обратился к Виктору за новой работой. Минут через двадцать мне выдали папку с черно-белыми фотографиями картин, и Виолетта, не отрываясь от чтения какого-то научного журнала, даже не объяснила, а как-то продиктовала задание:
– Нас интересует все, что связано с этой коллекцией. Надо определить всех художников, происхождение работ, что известно об их судьбе в настоящий момент, все несостыковки и загадки вокруг этих полотен. Кто собрал эту коллекцию? Кому продал? Или она была больше и разошлась по рукам. Считай, что в наличии есть только эта папка. Действуй, Александр. Походи по городу. Узнай, что можешь. Мужу предлагают купить эту коллекцию какие-то подозрительные люди. Поспрашивай. Не надо говорить, где ты взял эту папку. Понятно? Иначе или цены взлетят, или покупка сорвется. Как только что-нибудь раскопаешь, сразу расскажи или мне, или Виктору. И не стесняйся обращаться за помощью. Когда понадобится. Но не морочь нам голову по пустякам. Ясно?
Тоненькая папка, которая легла на мой рабочий стол, была старой и основательно потертой. В верхнем правом углу выцветшими чернилами была обозначена совсем непонятная надпись, состоявшая из букв и цифр.
Настоящий шифр, хотя, скорее всего, простая кодификация. Внутри находились тринадцать черно-белых фотографий каких-то картин и в конверте еще одна фотография… фотографии. На обороте каждого снимка, включая тот самый конверт, были аналогичные надписи с добавлением в конце римских цифр. От одного до четырнадцати. Собственно, с этого и начинались секреты старой папки. Дело в том, что еще до изучения криминалистики я более-менее разбирался в характерах почерка. И в данном случае я практически уверенно мог предположить, что на папке, равно как и на всех листах внутри, почерк хозяина нашего магазина – старика Виктора. Дело в том, что и тут, и там валялись страницы, исписанные, по его собственным словам, им самим. Это были давние почеркушки с описанием предметов, заметки для аукционных домов, черновики переписки с какими-то официальными организациями и тому подобная ерунда. Все это создавало у покупателей очень нужное ощущение легкого беспорядка, столь необходимое для успешной пахомовской торговли.
Некоторые цифры и буквы были весьма характерны, и тут не нужно было быть Шерлоком Холмсом. Тихонько сравнив почерк и убедившись в своей правоте, в юной голове возник каскад, казалось бы, незначимых, но для меня тревожных вопросов. Если это Виктор классифицировал каким-то образом всю эту муть, то почему никто мне об этом не сказал? И другой вопрос, не менее сложный. Все надписи явно нанесены его рукой много-много лет назад. Просто чернила давно поблекли. Чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу. Тогда почему именно сейчас папка заинтересовала Виолетту и ее мужа? Что-то случилось в последнее время с этой коллекцией? А не взяли ли случайно меня на работу из-за нее? Дальше становилось совсем все странно. Все работы на фотографиях, принадлежавшие разным авторам (это просто бросалось в глаза), изображали одну и ту же девушку. Узнаваемость черт героини была поразительна, неважно, в каком стиле был написан портрет: в манере кубизма, сюрреализма или наива. Везде была она. Одна из работ уж очень сильно смахивала на творчество Пикассо[11], другая – на Хаима Сутина[12]. Два дорогих и всемирно известных имени бульвара Монпарнас начала века.
История, как мне показалось, попахивала гнильцой. Мне что-то не договаривали или, говоря по-русски, водили за нос. Зачем? Или, вернее, для чего? Я хорошо понимал, что ничего не понимал. Что здесь происходит? Скупка краденого? Я в центре какой-то банды или на ее периферии? Пройдясь глазами по всем стенам и полкам, я точно был уверен в одном: ни одной из этих картин здесь нет. Тогда где же они? Время шло к семи вечера, и я тихонько сворачивал свои бумаги, успокаивая дребезжащие в голове мысли. Завтра свободный день. С улыбкой вспоминалась школьная привычка: не очень хорошо выучил урок – положи тетрадку или учебник на ночь под подушку.
Встав из-за стола и попрощавшись с тухнущим на антресоли Виктором, я пожелал доброго вечера Виолетте и уже собирался достать любимые сигареты «Житан» с зажигалкой, как вдруг… Она просто неуклюже повернулась ко мне. Такое приходит с возрастом, когда твои движения перестают быть кошачьими, когда суставы больше не подчиняются музыке Шопена, а докучают тебе, как тяжелый рок, когда нелепость движения становится сродни оставшемуся малюсенькому желанию где-нибудь нашалить. Ты неуклюж и больше не спортивен. Но ведь ты еще жив, и это самое главное. Короче говоря, Виолетта повернулась ко мне всем телом и случайно смахнула своей большой шалью некий предмет, до поры до времени мирно лежавший на столе. В процессе падения на пол с мирным предметом происходила быстрая и довольно неприятная трансформация: во-первых, он резко переставал быть мирным, а во-вторых, из-за этого все мое тело мгновенно покрылось липкой испариной. Я не разбираюсь в оружии и не люблю его, но, благодаря шедевру Татьяны Лиозновой[13], я точно понимал, что на полу лежит немецкий пистолет системы «Вальтер». Самый настоящий. Страх подсказывал мне, что реагировать надо спокойно и чуть глуповато. Иначе все может пойти решительно не в том направлении, как мне хотелось бы в жизни. В долгой и счастливой. Я начинал серьезно побаиваться этих людей:
– У вас упал пистолет, Виолетта. Не поцарапайте. Вы же сами говорили, что клиент всегда ищет трещину, царапинку, чтобы снизить цену. Вам помочь? Нет? Доброго вам вечера. До послезавтра.
Теперь надо спокойно постоять перед входом. Закурить, небрежно потянуться, всем видом показывая: «Я не знаю, что произошло, вы о чем? Ах да, какая-то штука упала со стола».
«Что же происходит в этом доме и когда мне лучше делать отсюда ноги?» Я ехал в метро на свидание к своей Даниэль, но мысли были далеко не романтические. На ночь я даже не стал класть под подушку эту дурацкую папку: надо было постараться сообразить и проанализировать, куда я вообще попал. Проще всего было посоветоваться с дядей, но он гарантированно запретил бы мне приближаться к этой парочке на километр. Генетический набор гнал меня куда-нибудь подальше от Виктора и Виолетты, тогда как мальчишество и страсть к приключениям заставляли немного притормозить побег. Сна не было ни в одном глазу. Дядя, похрюкивающий в своей кровати, не подозревающий, что я о нем думаю, отпал в качестве источника информации. Можно, вооружившись пачкой фотографий с этой страхолюдной теткой, пойти по другим галереям. Кто-то наверняка рано или поздно откроет мне тайну черно-белой героини. Однако если картины ворованные, то вся гадость со мной может произойти скорее рано, чем поздно, и как поведут себя в такой ситуации Пахомовы, одному Богу известно. Могут на меня все и повесить. Подожди, подожди… Повесить что?
Тупик. Надо зайти с другой стороны. Я работаю почти два месяца. Кроме клиентов, кого я там видел? Начнем по порядку. Вчера был некий старичок с внуком (с внуком?), пришел вечером перед закрытием. Они все (кроме внука) долго обнимались, даже всхлипывали, и потом произошел кое-какой обмен.
Пахомовы отдали внуку увесистый сверток с картинами. Старичок достал из портфеля пухлую пачку денег и передал ее Виктору. Именно Виктору. Имеет ли это значение? Если в свертке хорошие картины, то пачка маленькая. А если плохие? Если плохие, зачем там все распускали нюни на полчаса?! А потом еще в красивой бронзовой вазе ар-нуво долго что-то жгли.
Точно жгли все вчетвером. Стоп. А откуда взялся этот дурацкий пакет? Правильно, в четыре часа дня Виктор остановил свой автомобиль около магазина, под бесконечные гудки беснующихся сзади машин занес пакет и еще один поменьше в галерею, поставил около Виолетты и поехал искать место для парковки. Знать бы еще, где он их взял, эти пакеты, было бы очень неплохо. Когда меня попросят залить бензин в «Ситроен», надо будет как следует обшмонать машину. Любопытно, Виолетта в курсе, что такое «обшмонать тачку»?
А что они еще говорили? Слышно было плохо. Нет, помню одну фразу: «Девочка, конечно, ваша по праву». Скупаем ворованное, так еще и у нас детский труд в почете? А не педофилия ли тут налицо? Надо делать ноги. Сто процентов.
Также несколько раз приезжали какие-то уж очень странные типы. Причем их появлению предшествует целая долгая церемония. Сначала прямо у магазина останавливается машина. Оттуда появляются два человека, со всеми здороваются, осматривают каждый уголок магазина, затем один исчезает, а второй остается. Им лет по тридцать или меньше, не знаю. Худые, спортивные, подтянутые и неулыбчивые. Через двадцать – тридцать минут подъезжает другая машина. В галерею заходят двое пожилых, хорошо одетых месье. Меня знакомили с ними. Месье Паранки́ и месье Фабиани́. Эти двое всегда улыбаются, шутят, приносят с собой разные вкусные штучки. В основном сыры, глазированные фрукты и пирожные. И обязательно пару бутылок чего-нибудь. Анисовая водка и кальвадос, анисовая водка и коньяк, анисовая водка и просто хорошее вино. В любом наборе неукоснительно присутствует анисовая водка. Они очень изысканно одеты, можно сказать, с иголочки. Несмотря на возраст, в хорошей форме. Магазин закрывается. Хозяева и гости садятся за стол и о чем-то разговаривают. Часа полтора-два. Я сижу в своем углу и никому не мешаю. Что смешно, каждый раз к их приходу Виолетта надевает на себя что-то фиолетовое. Так, чтобы играло с именем. То шарфик, то маленькую шляпку, то платье или туфли. Вообще-то ей этот цвет идет. Тоже мне, кокетка в шестьдесят…
Кто они, я не знаю. Но очень смахивают на мафиози. Регулярно передают моему дяде привет. Я регулярно забываю вовремя ему об этом сказать.
Еще пару раз приходили какие-то люди, чего-то требовали, говорили на повышенных тонах. Виолетта не вмешивалась. Виктор был очень спокоен и все время рассказывал про какие-то документы и доказательства. Больше ничего выдающегося и интересного я не помню. Как всю эту белиберду сложить в целую картину, понятия не имею. Пора валить.
Следующий день выдался больше автомобильный, чем антикварный.
Сначала Виолетта попросила меня отвезти машину на мойку и заправить.
Это был шанс. Пока меня со всех сторон утюжили щетки, мыли с мылом и поливали водой, я залез в бардачок и во все карманы дверей. Любопытство было удовлетворено частично. Я нашел то, что ожидал, и обнаружил то, что не ожидал никак.
В левом кармане рядом с сиденьем водителя валялось несколько скомканных бумажек. Чеки с заправок на дороге Париж – Женева. Последний чек швейцарской заправки был датирован утром того дня, когда тяжелый сверток передавали внуку, а другой, не разворачивая, поставили отдыхать в углу. Заправка находилась в кантоне Женева.
Но самое неожиданное я обнаружил в бардачке. Это была колодка фрачников, состоящая из пяти предметов: двух орденов и трех медалей.
В этом я уже отлично разбирался. Ношение фрачников в России до революции было распространенной практикой. Происходит название от миниатюрных копий наград, надевавшихся на фрак вместо громоздких и увесистых оригиналов. Потом их стали цеплять на костюмы и платья, но название прижилось. В Советском Союзе фрачники исчезли и были заменены на колодки. А вот в странах Западной Европы традиция осталась. Набор из бардачка был впечатляющий: Орден Освобождения, Медаль Сопротивления, Крест добровольцев Сопротивления и что-то еще, чего я не знал. Удивительная находка.
Если предположить, что владелец еще жив, а после окончания Второй мировой войны прошло «всего лишь» тридцать лет, то тогда для чего он отдал Пахомову свои ордена? Если он умер, и ордена продали нерадивые наследники, то почему они продали только не очень нужные фрачники, а не настоящие с документами? И почему они здесь, а не в магазине? И зачем их вообще покупать? Это же не антиквариат, им лет двадцать – двадцать пять от силы. Носить не свои ордена, насколько я знаю, уголовно наказуемое деяние.
С другой стороны, а что делать в Швейцарии обыкновенному антик-дилеру? Он же не на лыжах ездил кататься: утром уехал, днем покатался, вечером вернулся. На лыжном костюме фрачники тоже не смотрятся. Так для чего нужны эти поездки? Отмывать деньги? Прятать ворованное? Тогда и ордена понятны: надевал на пиджак при переезде пограничного пункта все эти штуки, чтобы у него не обыскивали машину. А ведь кто-то кровью зарабатывал награды. Противно.
Тем временем я привез заправленный и блестящий «Ситроен» под самые окна магазина. Оказывается, без меня уже позвонил дядя и попросил отпустить меня на полдня. По его личным делам. Спорить с родственником никто не стал.
Виктор попросил меня завтра утром купить новый справочник – план Парижа.
Очень удобная книжка. Все улицы города в списке по алфавиту по номерам домов от пересечения до пересечения. Все подробно и доходчиво.
Магазинный довоенный план города давно надо было выбросить в помойку. Он весь истрепался, потерял много страниц, а также появились новые названия. Площадь Stalingrad до войны в Париже не существовала. Это как пример.
– Два сандвича с сыром, два бокала божоле, один кофе! – Наш заказ голосом официанта перекрыл на мгновение шум кафе.
– Дядя Саша, мы, кажется, посмотрели все варианты. Что ты решил?
– «Пежо» – очень хорошая машина, но мне не нравится внешне. Потом, эти детские игры с нумерологией: 505, 304, 408 с вечными нулями посередине мне действуют на нервы. «Матра» – классный автомобиль, но, по-моему, скоро перестанет существовать. Японки стали сейчас модными, но они пока не слишком престижные. Остались «Альфа Ромео» и «Ягуар».
– Тогда уж БМВ? Или тебе не нравится?
– Нравится. Но не куплю.
– Не понял. Если нравится, почему не купить?
– Не хочу. Меня на БМВ везли в гестапо.
– Ничего себе. Мне мама говорила, что ты был в маки. А как ты туда попал?
– Если б я не ушел в партизаны, меня бы увезли как еврейского парня в концлагерь. Это были самые страшные пять лет в моей жизни… Но без этих пяти лет жизни вообще бы не было.
– Дядя Саша, да ты просто герой! Расскажи.
– Нет. Не буду. То, что я помню, я хотел бы забыть. И уж точно многое вспоминать не хочется.
– А гестапо? У вас был предатель?
– Был. Хотя ошибка и предательство – это практически одно и то же. Но мне удалось бежать от немцев. Чудом.
– А вы нашли предателя? Вы его судили?
– Нет, не судили. Он умер. Саш, дорогой, что ты хочешь от меня? Я не люблю говорить обо всем об этом. В маки было полно коммунистов, это были настоящие бойцы и патриоты. Ты приехал из СССР, это коммунистическая страна, не знаю, такие же там живут ребята, с которыми я провел военные годы, но, если такие, ты должен ими гордиться. Все. Я не люблю говорить на эти темы. Хочешь пирог с яблоками?
