Александр Чернов
Чемульпо – Владивосток
По этой причине Уриу отказал командиру «Асамы» капитану первого ранга Ясиро в просьбе разрешить навести на «Кореец» орудия главного и среднего калибра. Один слишком нервный наводчик – и прощай бескровная победа и целый трофей. В конце концов, эта старая лодка все равно ничего «Асаме» не сделает, а пугать русских до начала переговоров не стоило. Рано.
В бинокль было видно, как с «Корейца» на катер, до этого шедший за ним на буксире, перебрался офицер. «Наверное, сам Руднев пожаловал, раз ради него погнали канонерку, кого попроще отправили бы сразу на катере», – ехидно подумал Уриу, представив, как русский каперанг при параде, в треуголке и со шпагой будет карабкаться по бортовому трапу у переднего среза. Кормовой, по понятной причине полной боеготовности корабля, никто на японском флагмане ставить не собирался.
Но русских, находившихся в катере, отсутствие парадного трапа, похоже, ничуть не смутило. Сначала они нахально подошли к корме «Асамы» и только потом, так и не дождавшись его спуска, продвинулись вдоль борта вперед и ошвартовались под баковым бортовым трапом у носового каземата японского крейсера. Судя по тому, с какой скоростью плелся катер и как обильно при этом дымил, его машины и правда были не в лучшем состоянии. Бейли, скорее всего, не обманул и в отношении технического состояния «Варяга».
Неожиданно сноровисто поднявшийся на борт моложавый офицер с лихо подкрученными усиками был встречен на баке крейсера лейтенантами Иида и Нарута, после чего немедленно препровожден на мостик к контр-адмиралу. Откозыряв и представившись лейтенантом Берлингом, он заявил, что прибыл для вручения послания командира «Варяга» лично в руки японского командующего.
«Странно, – с легким привкусом раздражения отметил Уриу, – вообще-то, по логике вещей, на переговоры о капитуляции Руднев должен был прибыть сам. Или он ожидает на «Корейце» проведения второго раунда, а его лейтенант – не более чем прощупывание почвы? Интересно, догадывается ли этот молодой человек о том, что их ждет? Скорее всего, нет, уж больно дерзко и самоуверенно смотрит».
Примерно представляя себе общий смысл послания, японский адмирал неторопливо, смакуя момент, вскрыл его. На единственном вложенном листке был текст следующего содержания:
Контр-адмиралу Императорского японского флота, младшему флагману второй боевой эскадры и командующему отрядом кораблей на рейде в Чемульпо Уриу Сотокичи.
Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией, о чем вы меня любезно уведомили, и нарушения Вашими боевыми судами нейтралитета корейского порта Чемульпо, я имею честь почтительнейше просить вас капитулировать и сдать вверенные вам суда не позднее 18:00 27 января 1904 года.
В связи с высадкой японских войск в порту Чемульпо предложить вам вариант разоружения и интернирования не имею возможности. В случае вашего отказа я буду вынужден уничтожить Ваши суда всеми доступными мне средствами.
Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой.
Командир крейсера «Варяг»
Императорского российского флота,
старший начальник над всеми российскими кораблями
и судами на рейде Чемульпо,
капитан первого ранга В. Ф. Руднев[9].
По мере чтения в голове Уриу выстраивались и рушились десятки идей и теорий: «Если это капитуляция «Варяга», то я – император Кореи! Черт бы побрал Бейли и Руднева, они что, заодно?! Маловероятно… Но даже если так, то в какие игры они играют? Зачем передавать мне мой же, немного переделанный, ультиматум? Эскадра готова к бою, «Варяг» без хода, шансов у него как не было, так и нет. Вернее их стало меньше чем «нет» – русский крейсер стоит на якоре под прямой наводкой моих орудий…
Что они этими глупостями выиграли? Полчаса времени? Или это обещанный Бейли блеф Руднева? Но почему тогда такой наглый и глупый? И зачем «Кореец» обвешан парусами и выглядит как пугало, а не боевой корабль? Впрочем, возможно, это объясняет, почему прислан лейтенант. На второй раунд стоит ожидать кого-либо посерьезнее, того, кто может сам принимать решения», – при этом ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице контр-адмирала.
«Восточная школа, – подумал про себя Берлинг, – как жаль, любезнейший, что я не увижу выражение твоего лица минут через двадцать. Ну, ничего, обойдусь собственным воображением. Главное, что «подарочек»-то уже на месте, а ни ты, ни твоя камарилья ничего не заметили…»
– Передайте вашему командиру, господин лейтенант, что я готов обсуждать только капитуляцию ЕГО кораблей. Но не моих. Все, на что он может рассчитывать – это пропуск «Сунгари» с некомбатантами в ближайший нейтральный порт под конвоем одного из моих крейсеров. «Варяг» и «Кореец», так или иначе, останутся в Чемульпо, а вот на поверхности моря или на его дне – зависит от вашего начальника, капитана Руднева. Это мое последнее слово. И пусть в следующий раз потрудится прибыть сам, потому что его время истекает. Если через час мы не придем к соглашению, я открываю огонь. Все ли вам ясно?
– Так точно! Господин контр-адмирал, господа офицеры, разрешите откланяться, честь имею! – Берлинг, который, казалось, совсем не был удивлен услышанным, коротко козырнул, ответив столь же незаметным кивком головы на «микроскопические» прощальные поклоны японского адмирала и его офицеров, после чего, сопровождаемый лейтенантом Нарута, быстро спустился с мостика, направляясь к трапу.
В момент отхода катера от борта «Асамы» русская канлодка начала поворот на малом ходу на курс, позволявший его подобрать. Но катер не сразу повернул к ней, а продолжал некоторое время двигаться вперед, держась прямо по носу японского крейсера.
«Боятся, что машина не сможет выгрести против течения и их снесет, – усмехнулся про себя Уриу. – У англичан полчаса назад таких проблем не было. Все же, русские – не машинная нация. Тот же «Кореец» – ну, какой идиот дает ход, не подняв заранее якорь? Развернуться-то так еще можно, но вот тронуться с места нельзя, пока не порвется якорная цепь. Странно, а где, собственно, цепь? Вот идиоты, они утопили якорь!»
В этот момент с катера, который, пыхтя, продолжал удаляться от «Асамы», оставляя за собой хорошо видимый шлейф черного дыма, взвилась в зимнее небо ракета. «И что же сообщает этот невозмутимый лейтенант своему командиру таким образом? Что теперь наглецу Рудневу самому предстоит карабкаться по нашему бортовому трапу, наверное…» Это была последняя неторопливая и довоенная мысль контр-адмирала Уриу.
«Кореец» моментально спустил сигнал о переговорах, на обрубленные стеньги мачт взлетели боевые Андреевские флаги, и, едва они успели дойти до места, как на носу канонерки вспухли клубы порохового дыма от залпа двух восьмидюймовок[10] и носового торпедного аппарата! Примерно через секунду 88-килограммовый фугасный снаряд, разорвавшийся на мостике «Асамы», отправил контр-адмирала в нокаут. Среди погибших оказались командир, старший офицер и старший артиллерист японского крейсера, а также оба флаг-офицера штаба Уриу – капитан-лейтенант Мацуи и лейтенант Иида. Централизованного управления японским отрядом больше не существовало…
Второй снаряд первого залпа канлодки также ударил в носовую часть «Асамы», промахнуться с четырех кабельтовых было сложно, но попал он не так удачно – в борт на срезе, в паре метров от трапа, по которому недавно спускался лейтенант Берлинг.
Уриу пришел в себя через минуту, как раз к моменту взрыва самодвижущейся мины, выпущенной русскими. Увернуться стоявший на якоре крейсер, естественно, не мог. Причем очевидцы утверждали, что взрывов было два, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезет, первый взрыв якобы произошел за несколько секунд ДО попадания мины с «Корейца», что потом долго, нудно и упорно отрицалось российской стороной.
Глава 4
Обратная сторона Луны
Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, 18:15–19:35
– Итак, господа, положение вам ясно. Уриу нам уйти не даст. Я бы на его месте точно не дал. Прорваться лихим кавалерийским наскоком, как предлагает большинство из вас, мы не сможем физически. Я надеюсь, о состоянии машин все помнят? Двадцать два узла на два часа – вот наш предел, и то, никакой гарантии, что машины не скиснут раньше, наши механики дать не могут. А если и дали бы, так я не поверю.
О результатах наших состязательных стрельб с «Аскольдом» все помнят? Да и у Роунда нечем было особо похвалиться, Сергей Валериянович, – Руднев кивнул в сторону старарта лейтенанта Зарубаева, – кроме того, как старший артиллерист, уж вы-то должны прекрасно понимать, что существенного вреда «Асаме» мы причинить не сможем. Его четыре восьмидюймовых и семь шестидюймовых орудий в бортовом залпе уничтожат всю нашу ничем не прикрытую артиллерию, до того как мы подойдем на дистанцию, с которой шестидюймовки «Варяга» смогут пробить гарвеевский[11] броневой пояс и башни японца. А туда же: «Нанести повреждения нескольким кораблям противника…» Скромнее надо быть, господа! Скромнее… Итак, в лоб нам не пройти даже «Асаму». Поэтому уподобляться гороху, бросаемому об стену, мы не станем…
– Всеволод Федорович, вы что? Предлагаете нам сдаться?!
– Я надеюсь, что господин Уриу другого выхода из нашего положения тоже не усматривает. Вот от этого и будем плясать. Я завтра попробую задурить голову коммодору Бейли и убедить его попросить Уриу подпустить «Кореец» для отправки офицера на катере. Для переговоров о сдаче. Вот только японец будет ждать нашей капитуляции, а мы в своем ультиматуме потребуем… сдать его эскадру! И что такого смешного? Ничего? Тогда я продолжу с вашего позволения, господа?
Под катером за ночь надо скрытно подвесить ту самую гальваноударную мину, что не перегрузили на «Сунгари». Взрывать ее будем гальванически после отхода парламентеров от «Асамы», поэтому на катере пойдет наш минер, лейтенант Берлинг. «Асама» – главный противник для нас и самый мощный японский корабль у Чемульпо. И я не сомневаюсь, что переговоры Уриу будет вести на его мостике.
– Всеволод Федорович! Господин капитан первого ранга, но… Но ведь это же бесчестно! – почти выкрикнул Берлинг, как ужаленный вскакивая со стула.
– Вот как?! А запирать противника до объявления войны силами пятнадцати против двоих, даже полутора, все же «Кореец» по нынешним временам уже не полноценная боевая единица, а потом требовать выхода в море на «честный бой» под угрозой расстрела на нейтральном рейде – это честно, Роберт Иванович? А высаживать ДО объявления войны десант в нейтральном порту – это честно? Или эти миноносцы, стоящие сейчас с наведенными на нас минными аппаратами на виду у всех иностранных стационеров – это тоже честно? – Руднев резко взмахнул рукой в сторону иллюминатора, в который были видны готовые к бою японские корабли, расположившиеся между «Варягом» и своими разгружающими войска транспортами. Не я начал эту игру, господа. Но я буду играть по ТЕМ правилам, которые Уриу установил, как он думает, только для себя. И не волнуйтесь по поводу вашей чести. Перед любым судом, в том числе и перед судом офицерской чести тоже, в случае чего, отвечать только мне (вернее, Рудневу, шкуру которого я сейчас цинично подставляю, а что делать?.. На войне как на войне).
Так что, Роберт Иванович, не кипятитесь понапрасну, а сразу после нашего совета, не теряя времени, озадачьтесь-ка со своим коллегой с «Корейца» лейтенантом Левицким «простенькой» задачкой: как вы будете эту мину ставить? Поскольку точной глубины фарватера в том месте, где завтра соизволит встать «Асама», ни я, ни вы не знаем, а вся операция будет проводиться под взглядами любопытствующих и очень внимательных японских глаз, обычный штерто-грузовой способ[12] постановки мины нам не подойдет. За нас будет только одно – мутная вода, в которой на глубине метра уже ни черта не видно. Поэтому даю подсказку – мину хорошо бы привести к нулевой плавучести на углублении в два – четыре метра. Так, чтобы ее течением прижало к корпусу. Скорость течения будет меньше узла, если рассчитывать на пять часов после полного прилива, но все же я бы предложил вам сколотить вокруг нее деревянную обрешетку. Чтоб ползла по борту помедленнее и потише. И об электропроводном шнуре не забудьте. Он по мере размотки не должен ни мину ко дну своим весом потащить, ни всплыть на поверхность. Так что расчет с ним особой точности требует.
Конечно, господа, вы, как профессионалы, можете предложить и иной способ минирования, только сперва убедите меня в его большей пригодности. Думайте. Но помните – от того, как и где ваш первый «подарок» для Уриу сработает, во многом зависит исход всего дела. Так что, Роберт Иванович и Александр Иванович, я на вас очень надеюсь. Все вам понятно, господа минеры?
– Так точно, господин капитан первого ранга!
– Вот и прекрасно. Теперь по «Корейцу». Как только катер с Берлингом отвалит от японца, ваши орлы, Григорий Павлович, должны расклепать якорную цепь, вернее, закончить расклепку. Затем вы ворочаете носом к «Асаме» и по черной ракете с катера, черной – чтобы нам с «Варяга» ее тоже было сразу видно, залпируете из обеих восьмидюймовок. Одновременно пускаете мину Уайтхеда. Ну и изо всей мелочи по мостику, естественно. Постарайтесь попасть хоть одним восьмидюймовым снарядом первого залпа в мостик. Это существенно усложнит им борьбу за живучесть, потому что большинство офицеров будут стоять там, наслаждаясь процессом нашей «неизбежной» капитуляции.
Если «Асама» будет надежно выведен из строя двумя минными взрывами и первым залпом «Корейца», попробуйте достать второй крейсер в японской линии. Если нет – извините, но вы должны таранить «Асаму», после чего рвать погреба. Другого выхода нет. «Кореец» с его скоростью – не жилец при любом раскладе событий, так что из его неизбежной гибели нам надо извлечь максимальную пользу при минимальных потерях в людях. В море вам не прорваться. И назад не вернуться.
– А назад-то почему у «Корейца» не получится? Прикрываясь «Асамой». Разве мы их огнем не поддержим? – с металлом в голосе отчеканил Зарубаев.
– К этому моменту пути назад уже не будет. На фарватере будет лежать корпус затопленного «Сунгари», а за ним будут стоять мины заграждения.
– ПОЧЕМУ??? КАК?? Откуда они там возьмутся?
Но неожиданно вырвавшаяся из-под спуда субординации нервная разноголосица офицеров была прервана донесшимся откуда-то басом. Вернее БАСОМ…
Повернувшись на голос, Карпышев узрел втиснувшуюся на кресло между бюро и книжным шкафом глыбу, причем отнюдь не жира, а мускулов. Рудневская половина сознания услужливо подсказала, что скромно молчавшее в уголке до сего момента ЭТО – младший инженер-механик с «Корейца», Иван Леонович Франк. А карпышевская подумала: «Увидел бы незабвенный Арик Шварценеггер этого простого русского человека, так, наверное, повесился бы с горя от осознания собственной физической неполноценности».
Хоть «корейский» мех и не был столь высок и накачанно-плечист, как австрийско-американский секс-символ восьмидесятых, но от всей его фигуры исходила потрясающая энергетика. В свои двадцать четыре года он уже успел прослыть лучшим бойцом по английскому боксу на эскадре, а хваткие пальцы его ручищи сгибали серебряный рубль пополам буквально за несколько секунд. При всем при этом Франк был человеком исключительно компанейским и добросердечным по натуре и судя по сразу заулыбавшимся лицам повернувшихся к нему офицеров, изрядным балагуром.
– Господа. Ну, уж коли начальство нас тут собрало, то оно нам, наверное, все растолкует. Если мы ему наконец-то позволим. Давайте, не будем прерывать нашего командира, а то самые горластые арест с приставлением часового схлопочут, а остальные до завтра не узнают, что за мины, кто, куда и кому их вста… Пардон, поставит…
Ну, для начала двадцатого века чувство юмора неплохое.
– Благодарствуем за помощь в утихомиривании нашего бардака, любезный Иван Леонович. Мы будем, как и положено, мины ставить. А вот вставлять… Вставлять фитили за это господину Уриу и всей его честной компании будет господин Того. Шаровые мины сейчас перегружают с «Варяга» на «Сунгари» вместе с катерными метательными минами, подрывными зарядами и прочей взрыво- и огнеопасной гадостью и ненужной взрывчаткой. Еще на него завозят весь цемент, который смогут сыскать в городе до утра. Потому как у парохода этого – особая роль…
– Григорий Павлович, – обратился Руднев к Беляеву, – как только «Кореец» откроет огонь по «Асаме», я прошу ваших артиллеристов из ретирадного орудия стрельнуть перелетом пару раз по «Варягу» и стоящему рядом с ним «Сунгари». После падения снарядов, а их не смогут не заметить на «Паскале» и «Тэлботе», будут взорваны две гальваноударные мины, заложенные на пароходе. Его затопленный корпус существенно осложнит пользование фарватером, как минимум, до середины весны. А если на заграждении возле него еще кто-либо подорвется, то можно ожидать полной закупорки порта на месяц-другой. Вину за неудобства господам-стационерам свалим на неточный залп «Асамы» по «Варягу». Мины этого заграждения мы поставим, когда будем «эвакуировать» на шлюпках команду «Сунгари» на «Варяг». Чтоб веселее японцам было пытаться обойти утопленный на фарватере пароход. Думаю, пару месяцев господам-самураям будет не до высадки десантов в Чемульпо.
– Понятно, почему капитан «Сунгари» от вас красный, как из бани, вылетел! А не взгреет вас Старк за утопление собственного парохода? И потом, а как же стационеры?
– Взгреет, не взгреет… Как говорит один мой приятель: «Ты сначала доживи». Будем в Артуре – будем об этом беспокоиться. А стационеры посидят тут, пока японцы все это разгребать будут. Чай не помрут от безделья. Они нам очень помогли? Вот пусть и поскучают в этой дыре. И опять же – делаем большие глаза – это не мы, это японцы стрелять не умеют! Все претензии к ним!
– А цемент-то зачем на «Сунгари»?
– Когда судно затонет, из цемента получится бетон. А поднять со дна моря бетонную чушку нашим друзьям японцам будет гораздо труднее, чем порожний пароход… Смысл? Так, мелкая гадость… Далее. В связи с тем, что «Кореец» фактически идет на самоубийство, полная команда на нем ни к чему. Я предлагаю оставить половинный наряд машинной вахты и кочегаров, половину комендоров, полные расчеты только на восьмидюймовки, остальные – тоже сокращенные наполовину, как и у минеров, им все равно не удастся выпустить более одной мины. Остальной экипаж переведем на «Варяг», пригодятся при прорыве. Все масло и смазочные материалы у вас тоже заберу, Григорий Павлович…
– Всеволод Федорович, у нас же и так с казаками и севастопольскими будет почти полуторная команда, это не крейсер, а Ноев ковчег получится! Зачем? Передать на нейтральные суда не лучше ли будет? – подал голос молчавший до этого момента ревизор «Варяга» Черниговский-Сокол.
– Ну, во-первых, будет кем заменять орудийную прислугу, я прогнозирую в ней большую убыль, спасибо господину Крампу. Вернее, нашим умникам из-под шпица.[13] Даст бог прорваться, первым делом сделаем щитовые прикрытия для орудий. А, во-вторых, есть одна задумка… Но об этом пока рано.
– Всеволод Федорович, а цементик-то в сунгарский трюм прямо в мешках валить начали? – раздался ехидный, как обычно при обращении к «горячо любимому» командиру, голос старшего офицера.
– Да, Вениамин Васильевич, а что, собственно, вас смущает?
– Пустая затея, коли так. Мешки с цементом в монолит сами по себе не превратятся. Если уж вы потратили на эту затею казенные деньги, то могли бы приказать заранее подтопить трюмы и сыпать в воду гравий и цемент вперемешку. Тогда через сутки-двое, и правда, хоть плохонький, но бетон будет, а если сваливать как вы хотите, то японцам просто надо будет разобрать и выгрузить кучу слегка окаменевших мешков.
– Блин!!!
– Простите, Всеволод Федорович, не понял? Какой блин?
– Тот, который комом, конечно! Умоляю, сбегайте на шестерке на «Сунгари», там наш боцман Шлыков погрузкой распоряжается. Пусть распотрошат уже уложенные мешки и, действительно, надо подтопить немного трюмы. Прикажите ему, чтобы поторопил кули[14] – пусть начинают и гравий сыпать вперемешку с оставшимся цементом, я у входа в порт видел кучу. Доплату пообещайте за переработку, и за шаланды портовые отдельно. Учитесь у старшего офицера, господа, не в бровь, а в глаз что называется…
– Господа! – со своего места решительно поднялся до сего момента сосредоточенно записывавший карандашом в толстую синюю тетрадь указания Руднева капитан второго ранга Григорий Павлович Беляев-второй[15], командир «Корейца». – Господа, а не кажется вам, что Всеволод Федорович… Немного горячится, что ли? Ну, не выпустили нас сегодня японцы в море[16], побоявшись за свои транспорты с солдатами, видимо. Почему обязательно война из-за этого начнется? Разве Корея российская? Да и наш посланник Павлов не знает, как теперь в Особом комитете это все развернут… Я, кстати, не уверен, что их миноносцы мины по мне пускали, чтоб потопить. Могли просто пугать, чтоб к транспортам их не пошел. Зря я, конечно, стрелял. Каюсь. Но они мне весь фарватер перегородили своими пароходами. Люди на взводе, не выдержали… Может, все еще пронесет? Допустим, на Певческом мосту[17] договорятся, а у нас что? Пароход КВЖД залит бетоном по планширь и утоплен на международном фарватере, на него же перегрузили и с ним утопили все гребные суда, кучу боезапаса, завтра еще нейтральный порт заминируем. А не будет войны, за это художество лубочное нам всем отвечать ведь! За такое, знаете ли, по головке не погладят…
– Да не волнуйтесь вы так, Григорий Павлович, присаживайтесь, выпейте еще чаю. Вестовой! Тихон, братец, принеси-ка еще заварочки, да покруче сделай. Нам сегодня много чаю понадобится… А за свое, как вы явственно подразумевали, самодурство, я, если войны не будет, отвечу перед наместником Алексеевым сам. И за пароход тоже отвечу. Его капитан так расстроился, что даже отказался принимать участие в нашем совете… Отвечу, если что, по всей строгости, как начальник отряда, и ни за чью спину прятаться не намерен.
Вот только, к сожалению, не перед начальством каяться нам придется, а придется воевать. Драться на смерть… Завтра с утречка нам предъявят ультиматум: или выходим из Чемульпо – и Уриу нас топит, или не выходим – и тогда он топит нас прямо на рейде. Под осуждающими взглядами остальных стационеров, мол, русские – трусы, не вышли на бой, теперь нам могут случайными осколками краску поцарапать. Такие дела, господа…
Напряженное молчание собравшихся было прервано взволнованным голосом штурмана с «Корейца» мичмана Бирилева:
– Хорошо! Допустим, вы, Всеволод Федорович, правы, и война начнется завтра. Допустим, что, спрятав честь нашу в карман, мы сможем подорвать минами «Асаму». Но что потом? «Варяг» на полном ходу, значит, прорывается, а мы? Что нам-то делать? Особенно меня порадовал приказ о таране с последующим взрывом погребов. У нас на борту почти две сотни душ!
– Во-первых, любезный Павел Андреевич, война начнется не по моему желанию, а по японскому. Отменить я ее не могу, как бы ни хотел. А на войне, как вы понимаете, потери неизбежны. Поэтому всем нам нужно взять себя в руки. Прямо сейчас… Это насущно необходимо для того, чтобы скорее закончить ее с единственно приемлемым для России финалом – скорой и неоспоримой нашей победой. Во-вторых, специально для вас повторяю, полная команда «Корейцу» не нужна. Кстати, душ у вас на борту не две сотни, а сто семьдесят три. Плюс кот и канарейка. Итого сто семьдесят пять. Впрочем, вы ведь на канонерке меньше месяца, могли и не успеть всех сосчитать…
Расчеты носовых восьмидюймовок, это, простите, наш единственный шанс, нужны полные. Кормовой шестидюймовке достаточно сокращенного, вряд ли ей много придется стрелять, то же самое с малокалиберками. Машинистов и кочегаров тоже половины хватит, полного хода вам держать не надо, но маневрировать надо точно. Минеров – чтобы обеспечить один выстрел и, пожалуй, все. Оставьте добровольцев. Из офицеров я вынужден забрать штурмана, старшего офицера, артиллерийского офицера и врача.
– Лекаря-то зачем забираете, Всеволод Федорович? Как нам с ранеными быть? – мрачно поинтересовался, взглянув изподлобья на Руднева, худощавый, напоминающий мадьяра или цыгана, мичман Бутлеров, вахтенный начальник канлодки.
– На стационерах есть свои врачи, Александр Михайлович, а у меня, боюсь, будет раненых с полкоманды. Так что не обессудьте… Теперь вернемся к планированию боя. Допустим, что «Асама» после взрыва двух мин, вашей и Берлинга, будет выведен из строя. Как я уже говорил ранее, в этом случае, вы обстреливаете следующего противника. Думаю, им будет «Чиода»: во-первых, как-никак тоже поясной крейсер, во-вторых, скорость не позволяет ему быть в роли «гончей», если мы вдруг прорвемся. Я бы порекомендовал для каждого залпа «высовываться» из-за корпуса «Асамы», а для перезарядки сдавать задним ходом, прячась за ним. Тогда преимущество в скорострельности 120-миллиметровок «Чиоды» будет скомпенсировано, зато пары ваших фугасных 8-дюймовых бомб ему для выхода из строя вполне может хватить. Да, и не забывайте любое шевеление на палубе, в казематах и на марсах «Асамы» пресекать огнем ретирадной[18] пушки, всей противоминной мелочи и даже винтовок, а то прозеваете один-два восьми- или шестидюймовых снаряда, и – поминай как звали.
Как только вы получите повреждения, после которых ведение боя будет невозможно, направляйте брандер имени «Корейца» на «Асаму», чтоб японца этого потом подольше поднимали и чинили, сажайте команду в шлюпки, поджигайте запальные шнуры, заранее отмерив пять минут, и гребите к Чемульпо. Если до «Асамы» дотянуться не сможете – топитесь на фарватере. Но в этом случае крюйт-камеру лучше не рвать. Может разнести корабль на кусочки, а сейчас любое крупное препятствие, блокирующее судоходство в Чемульпо, будет костью в горле у япошек при высадке армейского десанта. Тем более, что им здесь, кроме местного порта и высаживаться особо негде.
– Могут по глубинам в бухте Асан, хотя там с пирсами проблема… – задумчиво протянул Бирилев.
– Вот-вот! Там им серьезно повозиться придется. Да и до Сеула еще топать. Но это будут их проблемы. Вернемся к нашим. Мне вовсе не нужно, чтобы моряки «Корейца» героически погибли. Наоборот, они должны выжить и рассказать НАШУ версию событий. Иногда на войне это важнее, чем выигранное сражение. А по поводу тарана… Я думаю, про бриг «Меркурий» и пистолет Казарского все помнят?[19] Так вот, если мы хотим выиграть эту войну, командир любого японского корабля, даже «Микасы», должен после нашего завтрашнего боя бояться сблизиться с любым самым занюханным русским миноносцем! Как турки боялись! Да и шансы на выживание не знаю где выше, на «Корейце» или на «Варяге», где лично вам, Павел Андреевич, придется завтра быть.
– На крейсере труса праздновать?! Своих погибать бросив? Да вы… – обиженно вскинулся было Бирилев.
– Не говорите глупостей, молодой человек! Просто мне дозарезу нужен на борту еще один штурман. Зачем – простите, позже. Но это приказ. А «Корейцу» штурман уже ни к чему, дедушке с рейда завтра не уйти…
– Всеволод Федорович, вот все-таки… Неужто вы точно знаете, что нам завтра идти в бой смертный! И кто вам это сказал? Ведь японцы и специально слух пустить…
– Вениамин Васильевич. Верите вы или не верите, но драку по сценарию «семеро на одного» на завтра нам всем уже заказали. Я это ТОЧНО знаю. Откуда – не ваша забота. И, простите великодушно, вы уже вернулись с «Сунгари» или все еще на пути туда? Ваша же идея с бетоном, любезнейший, – вам и выполнять. Инициатива – она наказуема!
Нервные смешки собрания медленно, но верно переходили в нормальный здоровый смех, чего, собственно, и добивался командир крейсера, как бы его ни звали. Обе его персоналии наперебой голосили, что с техническими деталями можно разобраться и попозже, а вот поднять дух команды и, особенно, офицеров перед предстоящим испытанием требуется прямо сейчас.
– Простите, ради бога, замешкался, вернее, заслушался. Вас послушать, так вы к этому дню будто год готовились! Только без меня больше ничего важного, пожалуйста, не обсуждайте, хорошо?
– Христом Богом клянусь, будем пить «адвокатов»[20] и музицировать! Все, кроме господ минеров. А готовился… Готовился не год, а всю жизнь. Как и вы, господа.
– Музицировать?!
– Так точно, господа офицеры. Кто у нас силен на рояле? Из «корейских» никто нашему Эйлеру конкуренцию не составит? Да знаю я, что у вас там лучшая солистка – певчая канарейка, а Степан Иванович больше гитару предпочитает. Значит, Дмитрия Павловича и будем просить… Мне тут давно пришла в голову идея гимн «Варяга» написать, а сегодня, по возвращению «Корейца», как обухом по голове ударило, повод-то какой! Вот вроде что-то получаться стало[21], давайте вместе попробуем. Я постараюсь напеть, а вы, будьте любезны, подберите ноты.
– Какие ноты?! Дел же невпроворот, а вы музицировать, Всеволод Федорович!
– Больше скажу. Завтра надо будет до обеда и команду обучить песне. Им она пригодится дух поднять, помирать русскому человеку с музыкой всегда веселее. Считайте это моей командирской блажью. Но, господа, команда должна идти в бой не потому, что она должна. Люди должны в него рваться! Тогда завтра у нас всех будет шанс…
* * *
В сгущающихся вечерних сумерках рейда Чемульпо впервые звучала песня «Варяга». Песня, пришедшая сюда из другого времени, или даже из другого мира… И пусть карты уже лежали немного иначе, пусть мелодия не на все 100 % совпадала с той, что Петрович помнил с детства («Эх, как я в третьем классе дрался с братьями Ким из-за «узкоглазых чертей», любо-дорого вспомнить!»), но ее пели именно те люди, у которых было на это больше прав, чем у любых других исполнителей во все времена.
Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
Все вымпелы вьются, и цепи гремят,
Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудия в ряд,
Hа солнце зловеще сверкая.
Из пристани верной мы в битву идем,
Навстречу грозящей нам смерти,
За Родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти!
Свистит, и гремит, и грохочет кругом,
Гром пушек, шипенье снарядов,
И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг»
Подобен кромешному аду!
В предсмертных мученьях трепещут тела,
Вкруг грохот, и дым, и стенанья,
И судно охвачено морем огня…
Настала минута прощанья.
Прощайте, товарищи! С Богом, ура!
Кипящее море под нами!
Hе думали, братцы, мы с вами вчера,
Что нынче уснем под волнами!
Hе скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят в века
Геройскую битву[22] «Варяга».
