Александр Черевков
Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 4
Вот только не могу им жестами объяснить общие понятия окружающей меня жизни и поэтому улыбаюсь им за их внимание, которое помогает мне выжить.
Где-то к обеду услышал шум и крики со стороны ущелья. Прибежали пацаны, без всяких объяснений они подняли меня на руки и понесли на другую сторону дувала, откуда было видно ущелье.
Со стороны ущелья, опираясь на палку, шёл мой отец. Едва он вышел из теневой полосы гор на поляну, как тут же свалился на землю.
Мужчины из аула побежали к моему отцу и на своих руках принесли его к кошарам. Лицо отца было обросшее щетиной, а также измучено длительным голодом и бессонницей.
На голове у отца запеклось много крови. Отца положили рядом со мной у дувала и сделали ему искусственное дыхание. Отец открыл глаза и на одном дыхании выпил целый кувшин козьего молока, которое ему дал старик Акмал.
Отца никто из аула не спрашивал, где он был четыре дня. Все были рады тому, что мой отец остался жив и его не убил каптар. Может быть, отец был без сознания все четыре дня?
Возможно, что каптар ранил отца? Отец спал до следующего утра. Но уже с первыми лучами солнца стал вести переговоры с Акмалом, чтобы вывести убитого им секача из ущелья в Избербаш.
Старик соглашался выполнить уговор насчёт обещанных баранов, гусей и кур, но вывозить отсюда секача категорически отказывался. Говорил отцу, что у него бричка поломалась и лошадь сильно больна. Хотя вчера говорил, что отвезёт меня на бричке к тёте Маши.
Значит Акмал сейчас врал, так как после секача, то есть свиньи дунгус, мусульманам пользоваться бричкой и лошадью вообще нельзя.
Бричка и лошадь в горах стоят очень дорого. Купить такое добро им в горах негде. В горах лошадь дороже золота. Аллах не велит мусульманам трогать дунгуса, грязное животное, которое испоганило место купания Мухаммеда, проповедника Аллаха.
Когда Мухаммед купался в водоёме, в это время пришла свинья и легла туда своей грязной задницей, тем самым испоганила святое место ислама. Мухаммед сказал, что эту часть свиньи кушать нельзя, но только не уточнил именно какую.
По этой самой причине мусульмане не едят свиней вообще и призирают свиней за скверный поступок перед исламом. Так мне объяснил один мусульманин.
Вот почему старик Акмал ищет любую причину, чтобы только жители аула не имели контакта с дунгусом и не осквернили свиньёй место в своём ауле. Так как нельзя будет пользоваться осквернённым видом.
– Если оставлю секача у вас в ущелье. – со злобой в голосе, сказал отец, – то он станет разлагаться и в вашей долине начнётся эпидемия. Тогда вам никто не поможет и вам придётся либо вымирать всем аулом, либо покинуть долину навсегда. Так что у вас нет другого выхода, как только помочь мне вынести секача из ущелья, хотя бы до моей машины. Чтобы не осквернять ваш обычай свиньёй, привяжу секача к двум длинным палкам.
Четверо мужчин возьмутся за концы этих палок и вынесут секача к моей машине. Так никто из ваших мужчин не коснётся дунгуса. Дальше с дунгусом разберусь сам. Вы лишь помогите мне с ним до погрузки на машину.
Старик Акмал долго беседовал с мужчинами своего аула, но никто не соглашался. Тогда старик показал на троих рослых парней и сам пошёл четвертым. Вероятно, это были дети Акмала, которые не посмели выступить против воли старика и повиновались его приказу.
Мой отец, с ружьём и верёвками, пошёл следом за стариком и его парнями. Они ещё не успели выйти на поле, как со стороны кошар за ними побежал ещё один парень, видимо с их рода.
Решил помочь своим соотечественникам и моему отцу. Вся группа в шесть человек остановилась и после непродолжительного разговора с этим парнем, двинулись дальше в ущелье.
Старик Акмал дальше не пошёл. Он вернулся обратно в свои кошары и занялся своим привычным делом.
Все зеваки разбрелись по своим местам. Манаба принесла мне кушать суп. К полному выздоровлению мне нужно было хорошо кушать и набираться калорий.
Через пару часов появился мой отец с парнями. На двух длинных шестах парни несли огромного кабана-секача, который был настолько большой и тяжёлый, что два толстых шеста прогибались с кабаном почти до самой земли.
Парни едва передвигали свои ноги под тяжестью этого груза. Трофейная процессия направилась в сторону нашего драндулета, который стоял далеко от кошар, чтобы запах дунгуса не осквернял жилище мусульман. Парни подошли к нашей мотоколяске и положили кабана на выступ сзади сидения. Драндулет вздрогнул всем своим корпусом и спустил свой дух сразу с двух задних колёс.
Затем слегка качнулся взад, задрал к верху своё единственное переднее колесо и перевернулся кверху колёсами, сбросив с себя секача, который бухнулся на землю.
Зрелище было, словно на родео у ковбоев с Дикого Запада. Драндулет вращал колёсами, как раненый бычок копытами. Туша кабана валялась рядом прямо на дороге.
Отец ни стал убиваться горем. Он тут же перевернул мотоколяску обратно на колёса. Достал из-под сидения драндулета насос и ниппеля для колёс. Так как старые ниппеля лопнули под тяжестью кабана.
Заменил оба старые ниппеля на новые и быстро стал качать колеса своей мотоколяски. Парни по очереди помогали отцу качать колеса. Вскоре драндулет был готов к дальнейшей поездке.
Как заядлый ковбой, отец лихо вскочил в мотоколяску. Отравляя окружающую среду копотью из выхлопной трубы драндулета, он скрылся на другой стороне долины, откуда постоянно доносился рёв тракторов и машин.
Там, в сторону посёлка Сергокола, шло какое-то строительство. Наверно, строили дорогу? Машины ездили вкруговую от долины, где находились эти кошары.
Прошло больше часа, прежде чем мы увидели огромный самосвал, в кузове которого лежал наш драндулет. Туда же парни закинули секача вместе с шестами, на которых он был привязан.
Мой отец дал какие-то указания старику Акмалу насчёт меня, а сам забрался в кабину самосвала и уехал домой в Избербаш.
Обратно остался лежать там же у дувала в шалаше, который для меня смастерили мальчишки аула. Меня постоянно охраняла кавказская овчарка по кличке Абрек.
Рядом бегали девчонки в длинных платьях до самой земли, с босыми ногами. Лежал в шалаше и наблюдал за этими девчонками сквозь щели. Старика Акмала долго не было.
Лишь к обеду старик Акмал появился на бричке, в которую запряжены два огромных вола с горбами. Наверно, старик Акмал ходил куда-то пешком за этими волами с бричкой?
– «Может быть, действительно лошадь в ауле заболела?» – подумал о ситуации. – «Старик не врал, а мне пришлось плохо о нём подумать. Запряжённые волы, точно для меня. Теперь он меня неделю будет везти домой.».
– Ты больной и не на скачках. – залез дед в мои мысли. – Тебя повезу, как больного прямо домой к твоим родственникам.
В последний раз меня кормила Манаба бульоном, на бараньем жиру от курдючного сала. Пришли пацаны. Они помогли старику Акмалу удобно положить меня на бричку в большую кучу сена.
Под мою голову постелили охапку жёлтой соломы, чтобы удобно было лежать и всё видеть. Каждый мальчишка, а затем и девчонки, по очереди пожали на прощанье мою правую руку, которая лежала плетью на сене рядом с моим телом.
Почти не чувствовал пожатия рук. Но прикосновение рук девчонок определил сразу. Руки у девчонок были какие-то мягкие и нежные. Такие же руки, как у девчонок нашего класса.
Когда девчонки одноклассницы приходили ко мне в больницу и жали мне руку, тогда тоже ощущал приятное прикосновение их нежных рук и меня это волновало.
Тогда, как и сейчас, вся душа моя невольно трепетала. Мне очень хотелось продлить приятное прикосновение девичьих рук. Девчонки аула, как замарашки, но они всё-таки тоже девчонки.
Может быть, какая-то из этих девчонок станет женой одного из моих друзей из горного аула? Наше затянувшееся прощание прервали волы. Когда старик Акмал привязал на оглобли палку с пучком соломы перед мордами волов, волы тут же потянулись к соломе.
Качнув слегка своими большими горбами на холке, волы медленно двинулись в путь. Бричка заскрипела под тяжестью груза и от своей ветхой старости. Колеса, повинуясь движению волов, покатили меня к пыльной дороге через горный перевал в сторону аула, в котором жили наши родственники, терские казаки.
Опять у меня с ними продлится наше знакомство. Волы медленно раскачивали своими огромными бёдрами, как та полная дама с собачкой вовремя своей очередной прогулки в городском парке.
Также как полной даме, волам некуда было спешить, поэтому они медленно жевали пучок свежей соломы и на ходу обильно удобряли землю и колеса брички.
Назойливые мухи тучами летали вокруг свежей халявы из помёта волов, на которой можно было отложить яйца со своим потомством и заодно полакомиться дармовым деликатесом волов.
Волы нехотя отбивались длинными хвостами от назойливых мух. Тяжело фыркая на подъёме в гору, пускали огромные пузыри из мокрых ноздрей. Старик Акмал слегка шлёпал ореховой веткой по толстым задницам волов, слева и справа, направляя движение брички в центр дороги. Волы нехотя поворачивали свои бедра от шлепков ореховой веточки.
Бричка медленно передвигалась к центру, закрывая волами проезжую часть дороги. Ползли дальше, чем думал.
– Так никуда не доедим. – сказал старику. – Ползём, словно черепахи. Можно быстрее двигаться?
– Тише едешь, дальше будешь. – ответил Акмал, старой поговоркой. – Сегодня будем на месте.
Ничего больше ни сказал. Закрыл глаза и стал дремать, чтобы как-то мне сократить дорогу в горах. Вообще-то мне некуда было спешить. Можно было хорошо выспаться в мягкой соломе.
8. Настины проделки.
Когда вечерние сумерки медленно, словно наши волы, стали продвигаться от гор в долину, то услышал лай собак из аула, где жили мои родственники.
Несколько самых внимательных собак, почуяв волов, начали своим лаям ругать пришельцев из другого аула за вторжение на их территорию. Громадные волы старика Акмала совершенно не обращали никакого внимания на истерический лай собак.
Как ни в чём небывало, волы жевали сено, размеренно вышагивая в глубину чужого аула и обильно удобряя своим помётом единственную улицу аула, которая разделяла аул.
– Боже мой, Шурка, что с тобой случилось? – запричитала тётя Маша, когда волы медленно повернули к ним во двор. – Ты чего перевязан грязными тряпками? Ни как каптар, тебя в горах зашиб?
– Нет, тётя Маша, это сам так сильно упал. – ответил ей. – Каптар меня напугал на горной тропе.
– Ты, что, действительно видел каптара? – удивлённо, спросила Настя. – Расскажи мне про него.
– Отстань от парня! – прикрикнула тётя Маша, на свою дочь. – Его лечить надо, а после расспрашивать об этих каптарах. Ты лучше иди воду нагрей для брата. Посмотри на него, какой он грязный. Можно подумать, что его выкатали в грязи и после всего обмотали грязными тряпками.
Настя ушла в дом. Тётя Маша, старик Акмал и три женщины аула осторожно сняли меня с брички. Понесли на руках в русскую баню возле дома. Настя принесла мне туда из дома чистое белье.
Стала растапливала печку дровами под огромным котлом с водой. Меня положили на широкую лавку.
Тётя Маша осторожно стала снимать с меня все повязки, которые намотали на меня в ауле. Тряпки больно вскрывали мои раны. Мне было стыдно показываться голым перед девчонкой.
– Сейчас же брысь отсюда. – сказала тётя Маша, своей дочери, которая внимательно смотрела, как с меня снимают грязные повязки. – Нечего тебе на голого парня смотреть. Слишком мала. Быстро иди, уложи детей спать, и сама тоже ложись. Завтра рано утром будешь помогать мне на кухне.
– Словно твоих больных голыми не видела. – огрызнулась Настя, на замечания матери. – Детям тоже рано ложиться спать. На кухне утром и без тебя справлюсь. И так знаю, что мне делать.
Тётя Маша взяла веник и запустила им в Настю, которая едва успела скрыться за дверью бани. Затем тётя Маша открыла свою медицинскую сумку и перекисью водорода стала обрабатывать мои не зажившие раны, которые были настолько грязные, что мне уже можно было, давно подхватить заражение.
Когда мои раны были обработаны, то тётя Маша приготовила какой-то раствор, обмакнула в него большой тампон, отжала его и стала протирать всё моё тело. Постепенно моё тело очистилось и стало совершенно белым. Словно только что вернулся на землю с того света.
– Так тебя можно очистить от грязи. – как бы в оправдание за свои услуги, сказала тётя Маша. – Иначе, грязь расползётся по твоим ранам и у тебя будет гангрена. Так что терпи казак – атаманом будешь. Раны у молодых на свежем воздухе заживают быстро. Через неделю будешь здоров.
Терпеть медицинскую скорую помощь мне пришлось долго. Уже стал засыпать, когда тётя Маша закончила больные процедуры. Моё тело постепенно стало наслаждаться от чистого воздуха.
– Что с ним случилось? – услышал, сквозь сон, голос дяди Ильи. – Словно волки задрали в лесу.
– Это ты у него завтра сам спросишь. – ответила тётя Маша. – А вот Сергею следует всыпать ремня, за такое отношение к собственному сыну. Он даже не соизволил нам сказать о травме сына. Неделю Сашка такой. В соседнем ауле в кошарах валялся. Он говорит, что каптар его напугал.
Они долго обсуждали какие-то проблемы жизни, но мой разум уже ничего не понимал сквозь сон. Только почувствовал, как сильные руки дяди Ильи подняли меня и понесли в дом с верандой в детскую спальню, где спал у них в прошлую неделю.
Меня чем-то укрыли просторным, так как прохладный воздух гор освежил вначале моё лицо, а затем проник под ткань, которой было укрыто моё тело, приятно коснулся открытых ран. Почувствовал облегчение. Напряжение спало с меня. Спал, наверно, очень долго, так как когда открыл глаза, то увидел перед собой лицо Насти и услышал во дворе детский смех? Посмотрел на стены, но часов «кукушка» нигде не было.
Такие часы всегда висели в любой казачьей избе. Значит, они есть где-то в другом месте или часы убрали, чтобы дольше спал. Отсюда вывод, что проспал в этой кровати много часов, времени.
– Саша, как хорошо, что ты проснулся. – сказала Настя. – Тебя сейчас буду кормить. Вон, как ты сильно отощал за неделю в кошарах рядом с отарой овец. Просто одна кожа и кости. Прямо как завшивевшая овца. Когда поешь, то будешь рассказывать мне, как ты повстречался с каптаром.
Когда Настя говорила о том, что мне удалось сильно похудеть за эти дни, тут на мне она приподняла простынь, которой был укрыт. Увидел себя совершенно голым.
Не знаю, что этим поступком хотела определить Настя, то ли моё похудание, то ли ей просто хотелось посмотреть на голого парня, пусть даже на своего двоюродного брата.
Не мог прикрыть себя от Настиных глаз, так как руки мои оставались по-прежнему без движения.
Этим воспользовалась Настя и наслаждалась созерцанием моего обнажённого тела. Знала, что не смогу противиться. Наверно, она вообразила из себя моего доктора?
– «Ну и пусть смотрит.» – подумал с усмешкой. – «Мне что, жалко, что ли. От меня голого ничего не убудет.»
Настя принесла суп с лапшей на курином бульоне и домашние котлеты с картошкой, жаренной на курдючном жире барашка.
Настолько был голоден, что Настя едва успевала меня кормить с ложки, придерживая меня левой рукой за спину, чтобы во время еды не свалился с подушки, которую, Настя, мне подложила под спинку железной кровати на пружинах.
Двигая усиленно своими челюстями во время еды, невольно раскачивался на мягкой постели и, вдруг, почувствовал, что руки как-то инстинктивно опираются о постель, чтобы сохранить равновесие моего тела и не свалился с кровати.
Для меня это было радостным началом моей новой жизни, которая едва не оборвалась на горной тропинке, когда обдирал себя об острые камни.
– Мне, кажется, что руки мои начинают двигаться?! – радостно, сообщил Насте. – Это хорошее начало дня. Может быть, так за пару дней поднимусь на ноги и уеду к себе домой? В морской воде у меня быстро затянутся раны. Намного быстрее, чем в больнице от любых лекарств.
– Мы сейчас тебя проверим, насколько ты здоров, – деловым тоном доктора, сказала Настя. – Принесу медицинские инструменты. Мы будем исследовать всё твоё тело на предмет здоровья.
Настя ушла из комнаты и вскоре вернулась, с медицинской сумкой в руках и в белом халате, накинутом на её почти голое тело, которое было видно через белую ткань халата.
Под халатом на Насте были только белые трусы и розовые соски слегка выпуклой груди нагло просматривались сквозь белую ткань халата.
Понимал, что она мне двоюродная сестра, но она всё-таки девчонка и такой её вид, тревожил мои не развитые мужские чувства.
Мне было как-то не по себе, но ничего, ни стал говорить Насте и прямо в упор нагло разглядывал сквозь ткань её соски. Настя делала вид, что не замечает моего наблюдения за её сосками. Стараясь держаться непринуждённо.
– Может быть, лучше позовём тётю Машу? – неуверенно предложил, волнуясь от такой близости Насти. – Она всё-таки врач, знает намного лучше тебя, как определить моё состояние. Тебе этому надо учиться. Ты можешь легко ошибиться в диагнозе определения состояния моего тела.
– Мамы нет дома. – сурово, ответила Настя. – Знаю, как поступать с больным. Если тебя раздражает моя близость, то ты не думай обо мне, как о девчонке, а думай, как о враче, которому дозволено трогать все части тела больного человека. Всё равно, кто больной, женщина или мужчина. Мы немедленно начнём обследование. Сейчас определим состояние твоего израненного тела.
Настя раскрыла медицинскую сумку, достала из неё бутылочку спирта и обыкновенную иглу. Затем она надела себе на руки новые акушерские перчатки. Взяла в руки кусочек белой ваты.
Смочила вату из бутылочки со спиртом и тщательно протёрла иглу. Все её движения были, как у настоящего врача. Словно Настя много лет занималась этой работой и знала всё о больных.
Но настороженно следил за её руками. С волнением думал, чем закончатся такие процедуры.
– Сейчас буду колоть все ваши конечности. – тоном доктора, предупредила Настя. – Вы будите мне говорить ваше состояние во время укола. Только так мы сможем точно определить диагноз вашего заболевания. Такие методы лечения принимали даже во время династии фараонов.
Настя подняла мою почти бесчувственную руку и уколола иглой средний палец. Слегка дёрнулся, но сильной боли почти не почувствовал. Тогда Настя уколола средний палец левой ноги.
Всё также повторилось. Наверно, вправду у меня были проблемы с конечностями мои рук и ног?
– Плохи ваши дела, любезный. – угрожающе, заявила Настя. – Вы совсем не чувствуете боли от уколов. Придётся обследовать на предмет реакции вашего тела к другим сложным процедурам.
Настя взяла левой рукой край простыни и оголила всё моё тело. Подошла к ногам и левой рукой подняла мою правую ногу за пятку. После чего Настя уколола иглой в пятку.
Но мне также не было сильно больно. Почти не дрыгал ногой. Лишь сама нога слегка качнулась от укола. Даже моей души от страха не было к этим процедурам. Хотя прекрасно понимал, что это глупые процедуры.
– Если ваш мужской орган в таком же состоянии. – сказала Настя, протягивая свою руку в акушерской перчатке к моему мужскому достоинству. – То тогда, любезный, у вас полностью атрофированы все ваши конечности. Придётся проводить вам кастрацию, чтобы так спасти вашу жизнь.
Настя взяла правой рукой в акушерских перчатках моё мужское достоинство и замахнулась иглой.
Меня всего затрясло в ознобе. Возможно, от прикосновения Насти к моему члену или от страха перед уколом?
Вдруг подумал, что на этом жизнь моя полностью закончится. Чем могли закончиться такие Настины процедуры лечения, не знаю. В этот момент в комнату зашла тётя Маша.
– Ах, ты, дрянь! – прямо с порога закричала тётя Маша и выхватила из рук Насти уже зловеще нацеленную иглу. – Ты чего это себе позволяешь? Вот, отцу всё расскажу, про эти твои проделки. Он тебе так всыплет. Разве так можно поступать с больным человеком? Тоже мне доктор!
Настя опустила голову. Она сразу, молча, быстро ушла из комнаты на веранду. Тётя Маша осторожно прикрыла меня белой простыню. Тут же собрала в саквояж все медицинские инструменты.
– Она, что с тобой делала? – сурово, спросила тётя Маша. – Какие-то опыты над тобой проводила?
– У меня слегка пошевелились руки, – виновато, ответил ей. – Вот, она уколами проверяла стояние.
– Тебя надо отправить в больницу. – серьёзно, сказала тётя. – Иначе, девчонка, тебя кастрирует.
Тогда не знал, что такое «кастрирует», но понял, что это что-то страшное и могу погибнуть. Мне стало очень жалко самого себя и у меня на глазах появились слезы, которые скользнули по моим щекам, сразу, привычно, вытер слезы рукой.
Задрожал от радости и стал сильно плакать. Во мне всё сразу зашевелилось. Понял, что контужен был больше от страха, чем от боли.
– Теперь ты скоро встанешь на ноги. – радостно, сказала тётя Маша. – Можешь оттаскать за косы эту наглую девчонку, которая позволила себе сделать тебя подопытным кроликом. Тебе разрешаю всыпать ей хорошо, чтобы впредь не было повадно издеваться над телом больного.
Ревел, как корова и обеими руками размазывал слезы по своим щекам. Очевидно, мне нужно стрессовое состояние, чтобы вернуть себя к обычной жизни.
Настя, возможно, даже не сознавала, что делала со мной, но своим поведением и разгоном тёти Маши устроила такой мне стресс, что после которого мои конечности пришли в движение?
Готов был расцеловать Настю за её поступок, а ни таскать за волосы, как сейчас мне предложила её мама. Однако Настя спряталась где-то в доме, чтобы ей отец не всыпал.
После обеда, из города, приехала машина скорой помощи. Видимо водитель самосвала, который отвёз секача и наш драндулет, показал медикам скорой помощи дорогу в аул, когда возвращался от нашего дома к себе на стройку в селение Сергокола. Сейчас меня заберут в больницу.
– Так, молодой человек. – сказал мой лечащий доктор, который приехал вместе с машиной скорой помощи. – Сейчас мы будем собираться в больницу. До полного выздоровления ты будешь рядом со мной. Больше таких прогулок в горы у тебя не будет. Собирайся в дорогу!
Чтобы не вести меня совершенно голым, тётя Маша надела на меня Настину ночную сорочку, которая просвечивалась больше, чем у Насти врачебный халат.
Но другой одежды для меня не было. Моя чистая одежда осталась в ауле, а сюда старик привёз меня в обмотках. Прикрывал своё мужское достоинство руками и самостоятельно спустился во двор, где меня поджидала Настя.
Она стояла под домом, хихикая себе в руки, рассматривала всего меня. Мне, собственно, стесняться было некого. Всё, кто здесь находился, уже видели меня голым много раз.
Так что, это так, для приличия, прикрывал свой срам, чтобы как-то интеллигентно выглядеть в таком одеянии, которое путалось у меня под ногами, так как никогда не одевал такой длинной рубашки, тем более от девчонки.
Хорошо, что больничная машина находилась рядом. Мне не пришлось долго смешить Настю. Своим полуголым видом. В её ночной рубахе.
Помахал Насте своей свободной рукой, когда мне санитары помогали сесть в больничную машину и лечь на большие носилки. Мне совершенно не было видно в пути, как мы едим по горной дороге, так как сесть в машине было негде.
Поэтому лежал постоянно на носилках разглядывая потолок больничной машины. Машина дёргалась из стороны в сторону по разбитой транспортом горной дороге.
Меня бросало на носилках, как мешок, наполненный картошкой. Санитары постоянно поправляли носилки, чтобы не свалился им на ноги. Когда машина спускалась вниз, то сползал к переднему сидению и стукался головой об железки.
Стоило машине подниматься на гору, тут же сползал ногами к задней двери и рисковал вылететь с машины, если бы задняя дверь открылась от удара моих ног.
Был бы на моём месте сильно больной, то, наверно, отдал бы богу душу от такой езды? Но терпел побои. Видимо, шёл на поправку и никак не собирался умирать от ударов.
Так мы ехали долго. На трассе Махачкала-Баку, как только выехали на полотно асфальта дороги, машина выровняла своё движение. Мог спокойно лежать, без опаски получить увечье.
До городской больницы было с десяток километров, которые машина преодолела очень быстро. В больнице меня поместили в отдельную палату рядом с кабинетом главного врача больницы.
В палате была решётка на окнах и железная дверь с окошком-кормушкой. Ну, прямо, как в тюремной камере. Только милиции или охраны у дверей ни хватало.
Видимо, что в этой палате держали буйных больных (психов), а возможно, заключённых, которые были сильно больны? Теперь меня, как психа, как заключённого собирались лечить в этой палате, для особо нервных больных.
– Теперь, молодой человек, ты никуда не сбежишь. – строго, сказал доктор. – Будем охранять тебя до полного твоего выздоровления. Сейчас переоденься, хорошо поужинай и ложись спать. Больному нужен отдых. Хороший сон, как хорошее лекарство, лечит тело и душу больного человека.
Мне не хотелось подчиняться указаниям доктора, но мои ноги плохо слушались, не мог никуда убежать. К тому же теперь был в палате за решёткой и под пристальным надзором. Моё сознание подсказывало, что мне стоит остаться тут и поддержать своё здоровье, пока вылечусь.
8. Охотничьи страсти.
На следующий день в моей палате было массовое посещение. Первой пришла моя мама, уговорил её идти домой. Себя чувствовал ни так безнадёжно, чтобы маме сидеть ночью у моей постели.
Мог сам за собой ухаживать и передвигаться по палате. У мамы дома ещё есть два сына-близнеца. У первенца Сергея при рождении врачи щипцами проломили череп.
Ему теперь постоянно нужен был присмотр, так как мозг Сергея, фактически, не защищён и любой толчок в голову может привести его к гибели. Кроме того, у мамы была новая забота, это секач, которого надо продать на мясо русским жителям Нового городка.
Так что мама у меня в гостях не задержалась. Когда выложила на тумбочку принесённые мне продукты, тут же ушла домой. Мне искренне было жалко свою маму, что у неё столько много проблем с сынами и с мужем.
Примерно через час в гости пришёл мой отец. От него так сильно пахло водкой, что его сразу попросил открыть у меня в палате форточку, чтобы самому не опьянеть от водочного перегара, который шёл от отца.
– Папа, где ты был эти три дня? – сходу, спросил отца. – Когда оставил меня одного на тропе.
– Когда спустился вниз ущелья к звериной тропе, начал отец, свой рассказ. – то услышал движение стада свиней. Мной овладела страсть охотника. Сел в засаду и стал там ждать. Стадо свиней было большое. Даже оторопел от такой неожиданной встречи. Мог почти, не целясь настрелять с десяток свиней. Но дал слово старику Акмалу убить секача и должен был его дождаться. Ждать долго не пришлось. Секач был настолько огромен, что его клыкастая морда резко выделялась над спинами всех свиней. Секач, как подобает вожаку стада, постоянно следил за передвижением стада и почти ничего ни ел.
Лишь после того, как стадо сгруппировалось в одном месте и на стражу встали молодые самцы, секач принялся утолять свой голод. Секач ел долго, терпеливо ждал, когда секач приблизится ко мне. Как только секач попал мне на мушку ружья.
Собирался выстрелить, где-то рядом раздался рёв неизвестного мне зверя. Стадо свиней тут же покинуло своё лежбище, а сам секач словно растворился с моих глаз.
Конечно, после всего этого зрелища не мог сразу покинуть место своей засады. Стадо могло опять вернуться. Остался ждать секача. Подумал, что ты ни станешь оставаться на ночь в горах один и уйдёшь в кошары. Поэтому ни стал подниматься на опушку леса к тебе.
Как раз в этот момент стадо свиней вновь повернуло ко мне. Но лишь стоило мне опять взять секача на мушку, как тут же вновь раздался странный рёв, и опять упустил секача из вида.
Ну, разве может охотник уйти без добычи в таких условиях. Дал себе слово, что не сдвинусь с этого места, пока не пристрелю этого секача. Стаду всё равно некуда деться от меня, рано или поздно, преодолевая страх перед человеком, стадо свиней двинется к водопою, который находится ниже в ущелье.
Тогда пристрелю секача, он всё равно пойдёт ко мне, так как другой тропы в ущелье нет. Мне лишь осталось ждать этого момента, который мог быть там в любое время.
Мог секач и вообще никогда не появиться. Но моя страсть к охоте оставила меня ожидать. Время шло, а вернее, мелькало, но только всё постоянно повторялось.
Стоило мне взять секача на мушку, как вновь раздавался рёв и секач исчезал куда-то из виду. Всё выглядело так, словно кто-то слишком умный контролировал данную ситуацию.
Хотелось его обматерить, но понимал прекрасно, что мой голос только спугнёт стадо свиней, которое уже стало привыкать к моему присутствию. Некоторые дикие свиньи совсем осмелели.
Прекратили метаться в истерике от зова вожака и расположились прямо вблизи меня, так близко, что мог свободно на выбор пристрелить пару самых больших свиней.
Вот только секач постоянно находился на расстоянии где-то в засаде, как подобает вожаку, охранял своё стадо. Мне никак не удавалось поймать секача на мушку своего ружья.
Так просидел рядом со свиньями до самой поздней ночи. С приходом ночи совершенно потерял из виду расположившееся на ночь рядом стадо свиней. решил поспать до утра и на рассвете подстрелить секача.
Чтобы меня ночью сонного не растоптало перепуганное кем-то стадо свиней или не загрызли хищные звери, осторожно забрался на ближайшее дерево, расположился между двумя стволами, крепко привязал себя ремнём к дереву.
Свежий воздух, напряжение в этой охоте и усталость за день, быстро склонили меня ко сну. Даже не почувствовал, как там крепко уснул. Проснулся во второй половине следующего дня. Земля под моим деревом была истоптана следами свиней и огромными стопами человеческих ног.
Точно такими следами, как на кукурузном поле. По свежим следам под деревом было видно, что каптар и стадо свиней прошли мимо меня ранним утром к водопою, а затем ввернулись обратно в горы. Так сильно спал, что ничего не слышал.
Мне было обидно за самого себя. Какой тогда охотник, если проспал целое стадо дичи. Естественно, что было стыдно вернуться без добычи. Возвращаться в кошары ни стал.
Пищи много в лесу и всё ещё лето, мне здесь жить было можно. Наевшись сочных плодов и ягод, решил опять остаться в засаде у звериной тропы. Тем более что свиньи хрюкали где-то рядом за кустами ущелья.
Однако, в течение всего светового времени этого дня, свиньи не спускались по тропе к моей засаде. Бесполезно ждал до глубокой ночи. Свиньи находились где-то близко, но в мою сторону они не шли.
Может быть, это свиньи чуяли меня и поэтому не решались спускаться ниже, а, возможно, корм там был лучше, чем возле водопоя? Но пить свиньи всё равно когда-то захотят.
