Александр Черевков
Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 2
ПРЕДИСЛОВИЕ
Александр Сергеевич Черевков, сын донского казака и терской казачки старинного рода Выприцких, родился в 1946 году в Старом хуторе станицы Кахановская (Вольная), ставшая к тому времени в Чечне городом Гудермес.
Автор объединил в одно собрание свои произведения разных лет в прозе и в поэзии. В своём собрании литературных произведений, трилогии «Прелести жизни» автор старается в свободной форме общения с читателем показать разные стороны окружающей нас жизни, которую порой не могут разглядеть герои произведений.
Прелесть жизни в том, что мы никогда не можем знать о конце своей жизни. Автор разбил свои литературные произведения на разные по жанру главы книг, которые носят собственные названия «Мера», «Цена» и «Смысл» жизни.
В первой книге охватывается период истории жизни терских казаков с конца 18-го века и до конца 20-го века. В этой книге герои многих событий пытаются определить меру жизни, которая так сильно запутана разными событиями жизни человека.
Порой героям произведений кажется, что эти вполне реальные истории и события жизни происходят рядом с другими людьми. Герои произведений стараются определить со стороны меру собственной жизни.
Автор произведений помогает читателю своим мышлением проникнуть в гущу тех событий, которые происходили на протяжении двух веков с героями разных истории, а также с потомками реальных героев, которым тоже хотелось определить меру собственной жизни на уровне происходящих событий. Настоящая жизнь настолько стремительна и разнообразна, что мы сами начинаем задумываться не только о мере собственной жизни, но также о цене и смысле жизни людей. Нам хочется узнать о корнях нашей жизни. Истории и события большинства произведений не выдуманы автором. Всё имело место в реальной жизни. Многие герои указанных событий по сей день живут среди нас.
Мы находимся с ними в одном измерении жизни. По разным уважительным причинам автор изменил некоторые имена и фамилии героев, не выдуманных историй.
Однако, ради правдивости, многие герои указанных историй и событий, носят собственные имена и фамилии. Таким образом, читатель может сам убедиться в реальности большинства прошедших событий, показанных в произведениях автора.
Читателю можно пообщаться с героями произведений живьём, через средства массовой информации, а также на местах происшедших событий.
Таким способом, читатель может сам проникнуть не только в историю описанных событий, но также реально окунуться в происходящие события.
В работе над произведениями трилогии использованы из Интернета географические карты, художественные открытки, а также собственные рисунки и стихи, семейные фотографии и документы из архива автора.
В произведения автора входят некоторые выдержки работ других авторов, на которые автор ссылается в своих книгах.
ТОМ-2.
ГЛАВА-1. МОЁ ДЕТСТВО.
Детство – то место, куда имеют желание вернуться все.
Часть-1. Познание себя.
1. Война с фашистами.
– Моя поездка в консульство Франции в Москве не состоялась. – продолжила вспоминать Маня. – Началась война с фашистами. С первых дней объявления войны ушли на фронт все мужчины нашего большого рода терских казаков.
В Старом хуторе остались только старики, женщины и малые дети. Даже дети Нюси, близнецы, Саша и Лёня, которым не было ещё восемнадцати лет, подделали себе документы и сбежали на фронт.
К этому времени Нюся, будучи парализованной, с интервалом в четыре года, родила ещё две девочки, Надю и Тамару. Теперь у Нюси было трое сынов и три дочки.
Дочери остались дома, а трое сынов ушли на фронт защищать нашу Родину, Союз Советских Социалистических Республик, на которые напали враги фашисты.
Терские казаки решили отстоять свою свободу. Вот тут-то у нас начались самые зловещие дни нашей жизни. Все мужчины на фронте, который движется в нашу сторону, а на Кавказе обнаглели горцы.
Вспомнили времена имама Шамиля. Стали вооружаться против России. Жители Старого хутора, в самом центре Гудермеса, тоже стали вооружаться.
Надо было отстаивать родовое место, так как в Гудермесе начались грабежи и убийства. В памяти горцев, очевидно, остались эпизоды столкновений с нашим Старым хутором, когда мы им давали отпор.
Поэтому, возможно, на Старый хутор никто не нападал? Может быть, они просто уважали терских казаков, которые прожили рядом с ними три столетия?
Как бы там не было, но наш Старый хутор не подвергся нападению со стороны горцев. В город вошли регулярные войска Советского Союза. В течение одной ночи, солдаты погрузили чеченцев и ингушей в товарные вагоны.
Отправили их в голодные степи Казахстана. В те самые места, откуда они пришли, несколько тысяч лет назад, чтобы покорить Кавказ и всю Россию.
Терские казаки получили относительную свободу в отсутствии чеченцев и ингушей. Казаки выдвинули свои вооружённые отряды на линию реки Терек.
В это время на другой стороне Терека были наши враги, фашисты, которые решили покорить мир. Фашисты добрались и до терских казаков, которые уважали, прежде всего, свободу.
Казакам надо было отстоять свою независимость. Казаки всячески помогали регулярным войскам Советского Союза. Показывали места укрепления противников.
Вели разведку в местах фашистских войск. Совершали диверсии в тылу врага. Терские казаки переправлялись через реку Терек, в любую погоду. На другом берегу реки казаки вырезали кинжалами целые подразделения в фашистских частях. Не давали врагам покоя.
Как рассказывали военнопленные, бежавшие от фашистов, что немцы называли народы Кавказа дикими и дивизию, в которой служили солдаты Кавказа, также называли «Дикой дивизией» только за то, что они якобы воюют не цивилизованно.
Разве можно назвать любое убийство цивилизованным? Когда один народ, своей громадой, вооружённый самой современной техникой, идёт на другой народ с целью уничтожить его.
Поэтому, защищаться и остаться живым, все методы возможны. Так считаю. Нас так учили с детства, что надо давать отпор любому врагу, кто нападает, а после разбираться, кто прав, кто виновен.
Практика жизни терских казаков веками доказывала, что тот, кто вовремя защищается, оказывается прав всегда.
Поэтому терские казаки выжили в окружении горских народов, не были уничтожены за три столетия проживания на берегах реки Терек. Может быть, по этой причине фашисты не продвинулись дальше реки Терек?
Потому, что народ, постоянно боровшийся за свою свободу с царской Россией, с горцами и с другими иноземными завоевателями выстоял. Свободный народ не имел желание быть кем-то порабощённым.
Терские казаки гордились тем, что в который раз они отстояли свою независимость от поработителей. С февраля 1943 года война с фашистами медленно пошла на убыль.
Мы продали и отдали все, что было ценного в Старом хуторе, включая и стадо белых лошадей, только бы быстрее закончилась ужасная война с фашистами.
Говорят, что даже командир конной армии Семён Будённый, имел белую лошадь из нашего стада лошадей, которых, долгие годы, выращивал наш Старый хутор, чтобы кормить свои семьи.
Терские казаки в который раз начинали налаживать свою жизнь. Война закончилась, но у нашего казачьего рода из Старого хутора, вона продолжалась почти двадцать лет.
Никто из мужчин нашего рода не погиб на войне. Домой воины возвращались до середины шестидесятых годов. На то было много причин, не зависящих от наших мужчин.
Одни мужчины в плену и раненые за границей. Другие сидели в СССР. Но все равно все вернулись домой. Самый старший из внуков, Степан Ивлев, бежал из плена в 1944 году.
Воевал против фашистов в Румынии, Венгрии и Болгарии. Затем пешком добирался без документов домой. Степана Ивлева дважды задерживали в Европе и три раза в Советском Союзе, но он каждый раз убегал.
Однако в 1953 году Степан Ивлев пришёл домой в Старый хутор. Степану Ивлеву пять лет понадобилось доказывать, что он не верблюд, а терский казак, который прошёл всю войну от своего Старого хутора до Румынии и хочет жить у себя дома. Поверили ему только после смерти Иосифа Сталина. Иван Ивлев, был тяжело ранен в конце войны. Пять лет находился в госпиталях Германии. Ваню Ивлева нашли в развалинах Берлина обгоревшего, с многочисленными ранениями и потерей памяти.
Так как у него не было документов, а одежду выбросили американские санитары, которые подобрали его, то Ваню Ивлева приняли за местного жителя и передали в немецкий госпиталь.
Три года из-за контузии он не говорил и ничего не помнил. Когда к нему вернулись речь и память, то Ваню Ивлева год лечили и готовили документы к передаче русским в Восточный Берлин. Целый год он долечивался в русском госпитале Восточного Берлина. Ждал документы из Советского Союза к отправке домой.
Привезли Ивлева Ваню в инвалидной коляске в 1954 году. За три года мы поставили Ваню на ноги без вмешательства медиков. Благодаря Гурею, он стал нормальным человеком.
Начал самостоятельно ходить и вскоре женился. У него есть нормальная семья, в которой много детей и внуков по линии Ивлевых. Кирилл Выприцкий, был тяжело ранен в лесах Белоруссии.
Кирилла подобрали партизаны. Когда он вылечился, то воевал с партизанами против фашистов до прихода наших войск. Затем, с войсками прошёл до Праги, там опять был ранен.
После госпиталя остался в Советских войсках в Восточной Европе до 1955 года. Кирилл закончил службу и вернулся в Старый хутор в 1956 году. Дольше всех домой возвращался Фёдор Фисюков, старший сын Нюси, от первого брака.
Фёдор был танкистом. Дважды горел в танке. Дважды попадал в плен, каждый раз бежал из плена. В последний раз из плена Фёдор Фисюков перешёл тайком линию фронта и пришёл в свою воинскую часть.
Где его объявили погибшим, а похоронное письмо отправили домой в Старый хутор. Фёдор Фисюков рассказал всю правду своего пленения и побега из плена, вплоть до перехода линии фронта.
Но ему не поверили. Осудили военным трибуналом и отправили отбывать свой срок на остров Сахалин. К этому времени закончилась война с фашистами, но продолжалась война с японцами.
Фисюкову предложили сидеть срок в лагерях на Сахалине или в боях с японцами доказывать свою преданность Советскому Союзу. Фёдор выбрал войну с японцами.
Он прошёл с боями, на своём танке от Монголии до Жёлтого моря, через весь Китай. Опять Фёдор Фисюков был ранен в бою. Но после войны с японцами Фёдора не освободили от наказания, а отправили досиживать срок на острове Сахалин. Там он устроился механиком на торговый корабль. Федя проплавал на корабле до пятьдесят седьмого года. Побывал в странах Тихоокеанского бассейна. В том числе и в США.
После каждого своего прибытия в порт Сахалина, Фёдор Фисюков отправлял свои письма в Москву с одной просьбой, чтобы ему разрешили вернуться домой в Старый хутор. Но ему постоянно отказывали, а точнее, вообще не отвечали.
Когда 8-го марта 1960 года парализованная Нюся, в возрасте восемьдесят лет, отправила себя к предкам, Фёдор собрал свою семью и самовольно покинул место вынужденного нахождения.
Естественно, что на похороны своей матери он не попал. Приехала семья Фисюковы тогда, когда отмечали поминки Нюси. Обратно на остров Сахалин семья Фёдора Фисюкова не вернулась.
Остались жить на Северном Кавказе. Больше всего повезло во время войны близнецам, Саше и Лени Морозовым, сыновьям Нюси от второго брака.
Они прошли войну от Старого хутора и до Берлина. Не были ни разу ранены. Хотя служили в передовых частях «Дикой дивизии», в разведке. Расписались на стенах Рейхстага.
Вернулись братья-близнецы домой целыми и невредимыми. Вскоре они женились в один день на двух Татьянах. У близнецов в одно и то же время рождались дети, которым братья-близнецы, не договариваясь между собой, давали одинаковые имена – Вова, Юра, Наташа.
Список наших родственников, которые долго возвращались после войны с фашистами или были потеряны в военное время, можно было бы продолжать.
К середине шестидесятых годов все мужчины нашего рода нашлись. Оказалось, что никто из мужчин нашего рода не погиб за время войны с фашистами. Можно подумать, что сам Бог берег наших мужчин-защитников, терских казаков.
2. Последние годы жизни.
Сразу после отступления фашистов с Северного Кавказа, у нас в родовом Старом хуторе осталось жить много беженцев из Европы. Были в основном еврейские семьи.
Рядом с аулом, где жили раньше чеченцы, на развалинах бывшего хутора Ивлевых, в цыганских шатрах поселились румыны. Они уехали к себе в Европу сразу после окончания войны с фашистами.
Семья евреев из Европы жила, у нас в Старом хуторе до конца пятидесятых годов. Евреи тоже уехали в Европу. В эти годы Гурей занимался врачеванием и садоводством. Он приобрёл две пары куланов (диких ишаков). Стал разводить куланов прямо в нашем Старом хуторе.
Все смеялись над затеей брата, говорили, что он немного свихнулся от старости. Однако брат продолжал выводить куланов, стадо которых увеличилось с каждым годом.
– У диких животных целебное молоко и мясо, – говорил Гурей. – Мои куланы спасут много людей.
Брат оказался прав. Кто употреблял молоко, а также мясо куланов в пищу, тот никогда не болел. Мало того, когда в конце пятидесятых годов в горах Дагестана было сильное землетрясение.
Никакая современная техника не могла добраться до места землетрясения. Куланы из стада моего брата помогли перевозить по горным тропам продукты и медикаменты пострадавшим людям.
Тогда куланы, действительно, спасли в горах Дагестана много людей от неминуемой гибели. Затем правительство Дагестана с благодарностью вернули Гурею обратно всех до одного куланов.
После войны опять занялась поиском своих детей-двойни, которые к этому времени сами уже были стариками. Надеялась на живучесть нашего казачьего рода.
Ведь естественной смертью из нашего рода умерли только папа и мама, которым было за девяносто лет. Из моего поколения после войны остались живы все.
Старшему брату Грише было сто лет. Младшей сестрёнке Нюсе семьдесят лет. Почему же не быть живыми моим деткам, которым всего по пятьдесят восемь лет от роду.
Им ещё жить и жить. Плодить детей и внуков. Надо обратно написать письмо. Переписка затянулась на годы. Писала в Красный крест, в консульство и в посольство Франции, в Организацию Объединённых Наций.
Ответов на мои письма ни откуда не получала. Все письма мои не достигали своей цели. Видимо после войны с фашистами таких людей было много. В канун своего столетия получила письмо из Франции, от Натали Валуа-Лебедева.
В письме сообщалось, что Иван Лебедев и Марья Валуа-Лебедева, погибли во время войны с фашистами в отрядах борцов Сопротивления против фашистов. Судьба Ермиловых неизвестна. Говорят, что они перебрались в Америку.
Письмо было написано на французском и русском языках. В конце письма была подпись на русском языке – «Я рада, что у меня в России есть прабабушка Маня (Мария). Ваша правнучка Натали Валуа-Лебедева». Вот так, в конце своей жизни, нашла своих деток, Ивана да Марью, в третьем поколении Валуа-Лебедевы.
Твёрдо знала, что мой род и там не прекратился. Возможно, что у меня во Франции были внуки и правнуки от моих детей, Ивана да Марьи? Была тому рада, что получила такой хороший подарок в канун своего столетия, к которому усиленно готовился весь наш многочисленный род.
Мы ждали возвращения Гурея, который был приглашён на девяностолетний юбилей, к своему другу по церковной службе на Кавказе, Патриарху Московскому и всея Руси Алексию-1. Естественно, что мы ждали и Алексия-1 гостем в Старый хутор.
Не отрываясь, мы следили за известиями в прессе и на телевидении за юбилеем Алексия-1. Но, какое было наше огорчение, когда мы услышали по телевизору слова Гурея, в которых он сказал, что религия и партия, это просто чушь.
Глупость, которую могли придумать люди. Мы все были в шоке, верующие и атеисты нашего рода терских казаков. Каждый из нас считал Гурея великим человеком среди религиозных людей. Никто из наших родных не мог поверить в то, что услышали.
– Это было ни так сказано. – ответил Гурей, когда приехал домой. – Там все переделали в звуке речи. Но не собираюсь оправдываться, доказывать перед всем народом правду сказанных мной слов. Пусть каждый останется при своём мнении в отношении к религии. У меня есть своя точка зрения насчёт любой партии, а также насчёт любой религии, которые придумали люди, а не Боги.
На наш столетний юбилей собрались родственники и станичники, которые дожили с прошлого столетия до нашего юбилея. Привезли и старшего брата Гришу, которому было почти сто двадцать лет.
Старший брат жил в то время после войны один в станице Каргинской. Гриша полностью не слышал и не видел, но по земле чувствовал от вибрации все звуки и отвечал на них своими ударами ногой.
Можно сказать, что он изобрёл собственную азбуку вибрации, с которой Гриша неплохо справлялся. Позже он приучил к азбуке своих родственников, вернувшихся с войны, а также домашних животных.
Даже собака Ласка приходила к нему на его удары подошвой по земле, чтобы Гриша её погладил. Гриша и сам отвечал, на похлопывание подошвой ног по земле на расстоянии, когда его домашние приглашали кушать.
Он вставал с завалинки на улице, шёл в дом на обед или на ужин. Мы редко виделись со старшим братом. Сильно были заняты своим хозяйством.
– Мне приснился сон, – сказал Гурей, во время торжества нашего юбилея. – погибну от нашей старой хаты-мазанки, в которой родились многие терские казаки из рода Выприцких. Поэтому прошу родичей сломать хату-мазанку, которая по самые окна провалилась в землю. На месте мазанки надо построить нам с Марией любое пригодное жилище. Где мы оба доживём последние годы нашей жизни. В старой хате-мазанке жить совсем невозможно, там все давно сгнило.
– Да ты, что, Гурей! – возмутились родственники. – Эта хата-мазанка история нашего рода. Если тебе надоело жить в хате-мазанке, то можешь поселиться в любом доме своих потомков, которые живут по всему Северному Кавказу. Любой из нас будет рад принять тебя и Маню в своём доме.
До настоящего времени в Гудермесе нашу мазанку называют Старым хутором. Ты хочешь уничтожить память нашего рода. Мы все категорически не согласны с твоим решением. Ломать хату-мазанку не будем и тебе не советуем. Подумай над этим решением представителей нашего рода.
– Тогда хату-мазанку поломаю сам. – гордо, заявил Гурей. – Пускай вам будет стыдно, что столетний старик делает то, что могли сделать молодые родственники. С этого времени объявляю всем родичам протест. Больше с вами общаться не буду до самой своей смерти. Маня! Ты со мной?
– Поддерживаю своего брата полностью. – гордо, сказала ему. – В знак протеста буду постоянно ходить в таком платье, которое одевала в имении своего мужа, графа Фёдора Лебедева. Не сменю фасон своей одежды до тех пор, пока вы не осознаете плохой поступок перед своим предком.
Мы с Гуреем встали и демонстративно покинули банкет в честь нашего столетнего юбилея. Не могу точно сказать, кто из нас был прав, а кто нет, но с того самого времени мы оба перестали общаться со своими родственниками.
Мы собственноручно оборудовали под жильё сарай в глубине сада, который был нашим ровесником. На наш столетний юбилей родственники попросили, чтобы мы с Гуреем оделись так, как одевались люди в прошлом веке.
Гурей надел свою родовую черкеску. Надела своё шикарное платье со шляпкой и пенсне с графского гардероба. Так мы ходили все своё свободное время. Брат в черкеске.
У меня платье графини. В шестидесятых годах так никто не одевался. Горцы и те не носили черкески. На смену национальной одежды пришёл костюм.
Нас, вероятно, принимали как старых дураков. Но в нас кипела кровь терских казаков, которые всегда держат сказанное слово.
Возможно, что родственники тоже так считали, поэтому ни одна из сторон не хотела уступать другой несмотря на то, что между нами была разница в десятки годов? Такой протест длился долго. Гурей по саману разбирал хату-мазанку.
Когда брат уставал, то занимался изучением своих странных книг, которые обратно появились у него неоткуда. Часами он копался с деревьями в саду. Стирала нашу одежду и готовила пищу. Смотрела за нашим жильём.
– Хочешь отправиться со мной в неизведанный край? – однажды, спросил меня, Гурей. – Там с тобой мы увидим то, что обычным людям никому не дано было узнать. Окунёмся в мир совершенно иных понятий о земной жизни. Ты поймёшь, что мир имеет совершенно разные стороны жизни.
В этот раз тоже подумала, как наши родичи, что Гурей к старости лет окончательно свихнулся.
– Мне и тут хорошо живётся, – деликатно, ответила. – Давай мы лучше помиримся с родичами.
Гурей больше ни стал разговаривать со мной. Замкнулся в своём изучении странных книг. Он изредка подходил к хате-мазанке и разбирал очередные саманы.
Так потянулись последние годы нашей жизни. Мы с Гуреем понимали, что нет обратной дороги в прошлую жизнь и в будущее нам тоже все закрыто.
Мы были на перепутье, между жизнью и смертью. Может быть, именно в этом состоит мера жизни, о которой все годы думал Гурей? Такой сытый момент жизни, как кусок вкусного мяса – когда есть совсем не хочется и выбросить жалко.
Понимаю, что, возможно, это не совсем точное сравнение меры нашей жизни, но другого примера у меня нет? Мы жили, как могли. Старались угодить себе и людям.
Сами строили свою меру жизни. Никто не может упрекнуть нас. Со времени нашего юбилея прошло шесть лет. Гурей разобрал всю хату-мазанку.
Осталась только одна тыльная стена, которую можно было толкнуть рукой, чтобы она сама завалилась. Но, очевидно, у брата это был самый ответственный момент.
Прежде чем завалить последнюю стенку, Гурей решил помериться со всеми родственниками, которые жили в Гудермесе. Написал письма во все города и станицы Кавказа, где жили наши родственники.
Попросил меня отдать Библию и Евангелию самым верующим людям в нашем городе. Эти книги имели историческую и культурную ценность. Библии и Евангелии было несколько столетий.
Всего было в мире четыре пары подобных книг. Ни стала спорить с братом о ценности книг. Отдала две книги, Библия и Евангелия действительно, особо верующим людям, которые всю свою жизнь молились Богу. Затем, Гурей сходил в русскую баню, которую никто не хотел рушить, так как в ней купались. После бани, брат, оделся в нарядную родовую черкеску. Взял меня за руку и отвёл к железному бревну в конце сада. Там мы всегда делились своими тайнами, о которых больше никто не знал.
– Маня! Может быть, ты согласишься отправиться со мной туда, где все иное? – серьёзно, предложил мне Гурей. – Никому никогда не доверял этой тайны. Лишь тебе могу её доверить. Там все совсем по-другому. Мне будет скучно жить без тебя в совершенно другом измерении жизни.
– Нет, братик, не могу, – твёрдо, отказалась. – Здесь вся моя жизнь и возраст мой не позволяет ездить. Если бы ни моя старость, то давно поехала бы во Францию к своим внукам и правнука.
– Тогда езжай к Грише. – сказал Гурей. – Брат умирает. Хочет, чтобы именно ты к нему приехала.
Гурей сказал все это так серьёзно, что не могла ему не поверить и в тот же день отправилась в станицу Каргинскую к старшему брату Грише, которому было почти сто двадцать лет.
Перед моим отъездом Гурей разогнал всех родственников из Старого хутора на целый день. Он сослался на то, что у него сегодня ответственный день в жизни и ему надо быть одному, чтобы окончательно разобраться во всем.
Другого такого времени в его жизни больше никогда не будет. В станице Каргинской меня встретили со слезами. Сразу ни поняла, что случилось у них. Думала, что Гриша умер, не дождавшись меня.
Но старший брат наш был вполне здоров. Даже стал немного говорить со мной, чего раньше с ним не было. Постоянно молчал и что-то думал о своём.
– Маня! – сказал Гриша, когда потрогал моё лицо. – Гурей тебя обманул. Он покинул нас навсегда.
Руки брата задрожали. Из-под огромных белых бровей, которые свисали над глазами до щёк, потекли слезы. Затем Гриша крепко прижал мою руку и постепенно обмяк.
Рука брата медленно сползла с моей руки на простыню. Почувствовала, как замедляется пульс старческого сердца. Постепенно, в течение этого дня, жизнь моего старшего брата Гриши закончилась.
Больше брат ни сказал, ни слова. К вечеру Гриша умер. По просьбе Гриши, перед смертью, в этот же день хоронили его те, кто жил в этом доме и был с ним рядом. Гриша никого из родственников не хотел тревожить от повседневной заботы. Он хотел умереть спокойно для всех. У каждого своя мера жизни.
– Неделю назад, – рассказывали родственники на поминках Гриши, – он, вдруг, неожиданно заговорил. Сказал нам, что надо, срочно, сообщить сестре Марии, чтобы она не оставляла Гурея одного. У него такой ответственный момент, что он может покинуть нас или жить долго. Мы думали, что дедушка Гриша пришёл в себя перед смертью и плетёт всякую старческую чушь. Когда вы, бабушка Маня, приехали, то мы сразу поняли, что он действительно говорил правду. Мы на расстоянии поняли о потери среди наших родных. Очень жалеем, что сразу не поверили словам своего деда.
Первым отправилась астраханским поездом в Гудермес. Когда пришла в Старый хутор, то увидела в нем много родственников. Все плакали. Прошла по всему двору и домам Старого хутора, но Гурея нигде не нашла.
Брата не было ни живого, ни мёртвого. Родственники тревожно и виновато смотрели на меня. Никак не могла понять, что случилось в Старом хуторе в моё отсутствие.
– Кто-нибудь скажет мне, где Гурей? – строго, спросила родичей. – Вы, что молчите, как рыбы?!
– Баба Маня! – начал говорить за всех Пётр Выприцкий. – Когда дедушка Гурей нас всех выгнал из Старого хутора, то стал ломать последнюю стенку в хате-мазанке. Вечером мы все пришли домой. Деда нет. Мы думали, что дед отправился к своим друзьям или на рыбалку. Но возле речки и у друзей его не было.
Мы обыскали весь Гудермес и все дома родственников, но деда не нашли. Тогда, на следующий день, мы разобрали по саманному кирпичику всю стену.
На краю стены нашли пучок его седых волос. В глубине сада нашли семь кучек пепла, возможно, что это осталось от семи странных книг, которые он сжёг перед смертью?
Среди вещей деда в сундуке нашли интересный лист с какими-то лицами и странными записями. Мы ни знаем, что здесь изображено. Пётр подал мне находку. Это был лист от странной книги, похожий на металлическую фольгу.
Стала изгибать лист в разные стороны и при ярких солнечных лучах увидела карту и какие-то неизвестные мне знаки с изображением двух лиц, мужского и женского. Возможно, это были лица Эль-русса и Лейлы? Так думаю, по той причине, что на обрывке обычного листа был перевод стихов с арабского языка –
В святых местах. Где пуп Земли.
Живёт моя любовь – Лейли.
В разлуке жизнь невыносима.
Пока душой не остыну,
Вернусь туда, к родному сыну.
Искали мы Гурея до конца месяца, но нигде его так и не нашли. Кто-то предложил похоронить то, что осталось от Гурея. Может быть, он опять явится, как в прошлом веке, в день своих похорон?
Вообще была против подобной затеи. Как можно похоронить того, кого нет в мёртвых? Взамен ничего другого не придумала. На необычные похороны без покойника собрались родственники, которые проживали в Гудермесе.
На свои импровизированные похороны брат не явился. Все присутствующие на похоронах поняли, что потеряли деда навсегда. Похоронили волосы Гурея и останки странных книг на родовом кладбище, рядом со всеми родственниками по линии Выприцких и Ивлевых, с которых и начинался на Северном Кавказе род терских казаков.
Теперь они все лежали рядом, кроме Гриши, который завещал похоронить себя в станице Каргинской, чтобы не возить его в Старый хутор. Видимо, Грише хотелось, чтобы Выприцкие продолжили свои корни в станице Каргинской.
Но, возможно, так, что брату Грише было все равно, где его похоронят родичи? Когда ни стало рядом никого из моих братьев и сестёр, то почувствовала себя совершенно заброшенной.
Рядом кипела другая жизнь, совершенно неизвестная мне. От моей прошлой жизни остались – сад с бревном, старенькая русская банька, столетний сарай, родовое кладбище, через речку Белку полусгнивший висячий мост, который был связующим звеном мирной жизни между терскими казаками и чеченцами.
За мостиком с левой стороны, на месте бывшего чеченского аула, старый кирпичный завод, из кирпича которого построили Гудермес. С правой стороны, от совхоза «Кундухова», холмики из развалин бывшего хутора Ивлевых, который был разрушен чеченцами.
Там до сих пор никто не решился строить жилье. По воскресным дням хожу на родовое кладбище, поправляю могилки родных. Тут лежит и Устин, мой бывший кучер и друг всей семьи.
Когда во время войны с фашистами Устин поехал с моей старшей сестрой Соней в лес косить траву своим лошадям, там на них напали чеченцы, пытались отобрать наших лошадей.
Силы были не равные. Чтобы спасти лошадей Устин обрезал стремена от подводы и приказал лошадям галопом скакать в Старый хутор. Так мы узнали об опасности, грозящей Устину и Соне.
Станичники поскакали в лес, но было поздно. В лесу нашли истерзанные тела Устина и Сони. Рядом много крови от чеченцев. Тела Сони и Устина привезли домой. Тут же, целым отрядом конных казаков с оружием, станичники отправились на левый берег речки Белка в аул к чеченцам. Там станичники застали весь чеченский аул у трупов, которых поубивал Устин из моего бельгийского ружья и заколол чеченцев вилами.
Бельгийское ружье знали все чеченцы и терские казаки. Ружье было рядом с трупами чеченцев. Ружье служило вещественным доказательством того, что именно из этого аула были те убийцы, Устина и Сони, на которых напали в лесу.
Станичники плотным кольцом окружили чеченцев. Потребовали от них сдачи оружия. Когда чеченцы отдали оружие станичникам, казаки разрешили чеченцам провести исламский обряд похорон убитых.
После похорон казаки изгнали чеченцев из их аула. Казаки разрушили аул до основания и сравняли с землёй. После войны с фашистами, на месте бывшего чеченского аула, построили совхоз «Кундухова», куда вскоре после смерти Сталина из эвакуации вернулись жить чеченцы.
Соню и Устина похоронили рядом. Родичи не знали фамилии Устина, то написали на кресте Выприцкий. Иначе в Старом хуторе о нем никто не вспоминал.
Всем он был Выприцкий. Устин всем жителям станицы и Старого хутора был терским казаком. Бабушка Маня умерла через три года, после смерти дедушки Гурея, в возрасте сто девять лет.
Смерть её была глупой, конечно, умной смерть тоже не бывает. Бабушка Маня первый раз в своей жизни купила в магазине колбасу, поела её и умерла.
