Александр Черевков
История нашей жизни том-3
– Фу! Наконец-то сделали. – сказал Шурик, поворачиваясь спиной к столу. – У нас одна морока была с ним.
Не знаю, кого имел в виду, Шурик, насчёт мороки, Москвичёва или прибор. Тоже повернулся спиной к столу и стал вытирать тряпкой отвёртку. Шурик стоял между мной и Москвичёвым.
Какое-то неизвестное подсознанию чувство повернуло меня в сторону Шурика. В этот самый момент Москвичёв резко замахнулся отвёрткой на Шурика. Почти у живота перехватил, правой рукой, руку Москвичёва с отвёрткой. В тоже самое мгновение, крутанул руку Москвичёва с отвёрткой.
Сильно врезал Москвичёву левой рукой по морде, рукояткой своей отвёртки. В этот момент хрустнула кость правой руки Москвичёва. Кровь с его лица брызнула на стены кабины.
Не раздумывая ни минуты, открыл дверь отдела и выбросил Москвичёва за шиворот в коридор. Посмотрел на свои руки, они не пострадали. Расстегнул халат Шурика, его живот был цел. Ничего страшного не произошло. Можно было продолжать работу.
– Ты все же размазал Москвичёва по кабине. – очухавшись от шока, прошептал Шурик. – Если ты его убил, то тебя посадят. Если он жив, то нас с тобой убьют сегодня. Так что, сегодня остерегайся и того и другого.
– Ну, если его убил, то ты выступишь в мою защиту. – подколол, Шурика. – Будешь мне в тюрьму сухари носить. Если он жив, то его друзей сегодня ждёт то же самое, что произошло сейчас с Москвичёвым.
Но такие люди, как Москвичёв, наверно, сразу не умирают? Прошло минут десять. Видимо, он очухался? Стал сильно стучать ногами в нашу дверь, которая открывалась в рабочее время изнутри нашего отдела.
– Тебе, что нужно? – спросил, Москвичёва, когда открыл дверь отдела. – Охрану что ли вызвать в отдел?
В тот самый момент, когда говорил, Москвичёв выхватил левой рукой из-за спины какой-то прут и ринулся с ним на Шурика. Возможно, что Москвичёва зациклился на мести к Шурику?
Мне вторично пришлось спасать друга, который стоял словно тюфяк. Схватил Москвичёва за железный прут и сильно ударил его ногой в грудь. Москвичёв перелетел через контрольный коридор и вляпался в стену.
Оставил железный прут у себя и вторично закрыл двери отдела. Теперь уже меня взбесило отношение Шурика к самому себе.
– Тебе ни кажется, что это уже слишком! – заорал, на Шурика. – К тебе в телохранители не нанимался. Если Москвичёв ещё раз постучит в нашу дверь, то тогда тебя сам к нему выкину. Разбирайся там с ним! В это время дверь нашей кабины открылась. Вошёл Сергиенко Сергей, он спустился вниз к нам на крик.
– Что тут случилось? – испуганно, спросил Сергиенко Сергей. – Ваш дикий крик слышно даже у нас наверху.
Рассказал мастеру, что тут произошло у нас в кабине. Сергиенко Сергей внимательно выслушал меня.
– Мне это давно известно, – сказал Сергиенко Сергей, – что Москвичёв постоянно придирается к Шурику. Говорил главному инженеру, чтобы Москвичёва убрали от нас. Но главный инженер сказал, что не может разбрасываться людьми. Сейчас позвоню ему в кабинет, пускай теперь главный инженер сам разбирается.
Мастер ушёл в свою кабину звонить к главному инженеру. Мы с Шуриком навели порядок после драки и продолжили свою работу. Надо было исправленный прибор поставить на своё место и дубликат вернуть обратно в запасник.
Мы старались это сделать быстро, чтобы наверстать упущенное в драке время. Когда прибор стоял на месте, в это время в кабину пришёл Сергиенко Сергей, который хотел нам что-то сказать.
– Москвичёву оказали медицинскую помощь. – сказал мастер. – Ты ему, Саша, вывихнул правую руку. В кровь разбил лицо. Когда Москвичёва выставили за пределы завода, он стал орать. Разбил стекло витринное на КПП. Удрал. Главный инженер сказал, что на него подадут в суд за плохое поведение на работе.
В этот день мы работали во вторую смену. Когда закончилась работа, предложил Шурику проводить его домой. Но он отказался, сказал, что уедет с Сергиенко Сергеем на его машине, тот обещал его подвести.
Ни стал ждать Сергея, который сдавал смену другому мастеру. Мне нужно было успеть на поезд до Беслана. Пошёл на полустанок пешком, так как в это время в ту сторону уже транспорта никакого не было. Улицы были пустыми от прохожих и транспорта.
Лишь изредка проезжал дежурный общественный транспорт, который развозил по домам рабочих второй смены от различных заводов с ночными сменами.
Мне требовалось преодолеть несколько сот метров до площади Революции и там немного до полустанка на последний пригородный поезд "Беслан-Орджоникидзе". По времени у меня было в запасе ещё около часа.
С самого детства у меня выработалась привычка к быстрой ходьбе. Вот и сейчас, быстро шлёпал по первому снегу поздней осени. Снег выпал перед окончанием нашей работы и мокрыми простынями он лежал всюду на тротуарах.
Температура была не настолько холодная, чтобы сохранить снег до самого утра на радость детям. Тёплые ручьи талого снега стекали по асфальту в расщелины.
На середине улицы снега не было совсем. Ближе к железной дороги вышел на середину пустой улицы, почти у переезда. Уличный фонарь от тротуара небрежно бросил на асфальт мою тень.
В этот момент увидел, как над моей тенью зависла другая тень, с чем-то, в руке? Не задумываясь, машинально, шагнул в сторону от удара и налёту поймал чью-то руку с ножом.
Так сильно крутанул эту руку, что почувствовал, как рука сделала оборот вокруг своей оси и потеряла напряжение. С дикими воплями, обезумевший от боли парень, свалился на асфальт и покатился на обочину дороги у тротуара.
В двух шагах от него стоял ещё один парень. Сам напал на него. Ударил ботинком кованым железом по ноге этого парня. Когда парень загнулся, хватаясь за ногу, то второй удар ботинком пришёлся ему по челюсти.
Под ярким светом фонаря увидел, как на белый снег у тротуара брызнула алая кровь. Ни дал опомниться третьему парню, который в ужасе смотрел на происходящее.
Сильно ударил кованым ботинком ему по яйцам и в тот же момент разворотил ботинком его челюсть. Но рядом со мной стояли ещё трое парней, которые пытались напасть на меня.
Схватил лежащий у дороги деревянный брусок и с такой силой нанёс удар по головам двум парням, что они сразу свалились без сознания на землю. Шестой парень решил удрать, чтобы не быть битым.
Кинулся за ним, но у меня не было сил догнать его. Тогда из последних сил бросил ему под ноги брусок. Парень споткнулся о брусок. Со всего маха упал на землю. Парень пытался подняться, чтобы спастись бегством.
Ни дал ему бежать. У меня ещё от драки с Москвичёвым кипело все внутри, а тут эти парни. Словно озверел. Со всех сил стал бить, своими кованными железом ботинками, корчащихся от боли парней.
Рядом больше не было никого. Мог бить парней сколько угодно, а затем сесть на свой поезд и уехать домой в Беслан. Возможно, что моё сознание на это и рассчитывало?
Но так увлёкся своей расправой над парнями, что не заметил, как приехали машины милиции и скорой помощи. В этот момент приехал междугородный поезд до Беслана.
Но междугородный поезд, ни стал ждать, когда подойду к нему и дальше ушёл без меня. Сгоряча сразу не понял, что это милиция приехала. Некоторое мгновение оказывал сопротивление милиционерам, которым пришлось меня сбить с ног. Силой закрутить мне руки за спину и одеть наручники.
– Рассказывай, что случилось там с тобой у переезда? – спросил меня, дежурный офицер в отделе милиции.
– Шёл с работы на поезд домой. – стал, отвечать. – Парни пытались меня зарезать. Их побил. Вот и все.
– Сколько вас было, когда били парней? – не унимался, дежурный офицер милиции. – Ты говори правду!
– Их, вроде, было шестеро. – растерянно, отвечал. – Больше там никого не было. Был у переезда один.
Присутствующие в отделении милиционеры переглянулись между собой. Видимо, они не поверили мне?
– Ты что поешь? – по блатному, сказал сержант милиции. – У одного парня поломана рука. Двое с разбитыми челюстями. Двое с разбитыми головами. Один так сильно пострадал, что на нем нет целого места на теле. Не говорю о многочисленных ссадинах. Эти парни просто чудом остались живыми от побоев. Можно сделать вывод. Во вторую группу входило не меньше десятка человек. Так думаю, что шестерых здоровых парней избить один человек, практически не мог. Возможно, что он пытается все взять на себя за друзей?
– Вам говорю правду. – стал защищать, своё сказанное слово. – Если сомневаетесь, то спросите у того, кто сообщил вам об этой драке. Думаю, что это был честный человек. Иначе бы вам не позвонил об этом.
– Не сомневайся, мы сейчас выясним. – ответил дежурный офицер милиции. – Позовите свидетеля сюда.
В кабинет дежурного милиции вошёл железнодорожник, который работает на переезде. Его часто видел там, когда уезжал после работы домой. Мы, бывало, иногда, даже с ним словами перекидывались.
Спрашивали друг друга о своих делах и о здоровье, как принято между горцами Кавказа.
Он тоже узнал меня. Мы поздоровались кивком головы. Мужчина испуганно сел в углу на стул, словно его побили у переезда.
– Вы, что, его знаете, что ли? – спросил этого мужчину, дежурный офицер милиции. – Знаете, как его зовут?
– Его часто вижу вовремя своего дежурства. – ответил мужчина. – Он на поезд садится. В разное время суток. Наверно, он с Беслана? С работы домой ездит. Как звать, этого парня, не знаю? Не спрашивал.
– Сколько у него там было сообщников, которые избили этих шестерых парней? – спросил офицер милиции.
– Он шёл с работы один. – удивлённо, ответил мужчина. – Возле последнего фонаря повернул на середину дороги, чтобы перейти через переезд. Эти парни стояли за будкой. Возможно, что они его ждали? Их было семеро, а не шестеро. Видел, когда они раньше пришли. Мой напарник тогда сказал, что, наверно, кого-то хотят подловить? Такое, иногда, бывает у нас на переезде. Когда шестеро напали на этого парня, то седьмой сразу удрал между домами. Его даже разглядел хорошо. Он такой, маленького роста и худой, как дистрофик. У него правая рука перевязана. Даже, возможно, что в гипсе? Мы думали, что шестеро побили этого парня. Оказалось, всё наоборот. Вы можете спросить у моего напарника. Он тоже видел эту драку.
– Обязательно спросим. – ответил дежурный офицер милиции. – Если эти парни выживут, то мы будем их судить. Если умрут, то мы этого парня будем судить. Так как он превысил свои права. Человек владеющий военными приёмами самозащиты не имеет право нигде применять их. Даже с целью личной самообороны.
– Никакими военными приёмами самозащиты не владею. – выступил в свою защиту. – В армии служил художником. Вы это можете проверить в военкомате. Всего лишь защищал свою жизнь. Думаю, что любой из вас поступил бы точно так, если бы вам кто-то преднамеренно угрожал оружием. У меня была обычная самозащита и всё.
Присутствующие милиционеры смотрели на меня глазами полными удивления и не знали, что говорить.
– Думаю, что он псих. – нарушив паузу, сказал сержант милиции. – Нам его надо сдать в психушку. На "Камалова". Пускай они с ним разберутся. Пока псих на улицах города ещё с десяток парней не искалечил.
– Ты знаешь, почему, так говоришь? – разозлился на сержанта. – Оттого, что ты слабак. Сам за себя постоять не умеешь. Поэтому в милицию пошёл, чтобы формой прикрыть свою трусость. Завидуешь мне, что один смог побить шестерых и ни дал себя в обиду. Так что, это ты дебил, а не мент. Моли бога, чтоб тебя не подловили…
– Видите! – в страхе, закричал, сержант милиции. – На него находит. Сейчас нас начнёт бить. Уймите его.
Перестал орать на худого сержанта и сел обратно на стул. Дежурный офицер вызвал по телефону машину из психиатрической больницы. Железнодорожника отпустили на дежурство, а остался ждать своей участи.
В голове у меня все перемешалось. Никак не мог сообразить, как поступать дальше.
Конечно, свалял дурака, когда орал на сержанта милиции. Может быть, все обошлось бы, и меня отпустили домой, а так, поместят меня в психиатрическую больницу?
Неизвестно, чем кончится моё посещение психбольницы. Психиатрическая больница на улице Камалова, пользовалась скверной репутацией не только в Орджоникидзе, но и далеко за пределами Северной Осетии.
В народе говорили, что там проводят разные опыты над людьми, как над животными. Никто не помнит такого случая, чтобы кто-то из тяжело больных вышел оттуда живым.
Даже анекдоты в народе о психушке были чёрные. Пугали ни тюрьмой и не могилой, а психушкой на Камалова. Говорили – "Тебя, что ли на Камалова надо отправить?", "Ты, что, на Камалова вырос?" и тому подобное. Двое санитаров-громил в белых халатах приехали через час.
Наверно, они были заняты кем-то другим? Если мне пришлось встретить этих парней где-то на улице, то сразу мог подумать, что эти парни с Камалова.
– Вот, этот псих, шестерых парней искалечил. – сказал сержант милиции, когда санитары психушки вошли в отделение милицию. – Хвастался своей силой и нас в милиции собирался бить. Поэтому мы вас вызвали.
– Мы его сейчас упакуем и в больнице вылечим. – удивлённо, разглядывая меня, заявил громила двухметрового роста. – У нас такие экземпляры быстро тихенькими становятся.
Вскоре, молчком, санитары психушки напялили на меня усмирительную рубашку, вероятно, они боялись, что их побью в дороге? Затем, схватили меня по бокам и поволокли в машину, которая стояла у двери.
– Ты, правда, шестерых побил? – в голос, спросили меня, санитары психушки, когда отъехали от милиции.
– Шёл с работы домой на поезд. – стал рассказывать. – Возле переезда меня хотели зарезать. Их было шестеро. Оказал им сопротивление и дрался с ними до приезда милиции. У меня была своя самооборона.
– Молодец! – радостно, воскликнул громила – Пойдёшь к нам на Камалова работать? Нам такие нужны. У нас очень, хорошая зарплата. Кормят. Одевают. Обувают. Девочек сколько хочешь есть. Трахай любую.
– Мне надо хорошо подумать. – с надеждой на спасение, ответил. – Может быть, соглашусь на работу?
– У тебя там будет много времени подумать. – смеясь, сказал второй санитар. – Думай быстрее. Пока жив.
Мы долго колесили по городу. Хорошо знал Орджоникидзе, но в темноте никак не мог с ориентироваться на местности. Само расположение психушки, мне не было известно.
Машина скиталась по каким-то узеньким улочкам, в то время как всегда гулял чаще по широким улицам и проспектам. Наконец-то машина остановилась возле огромного белого забора.
Таких заборов в Орджоникидзе не видел. Открылись старые ворота. Мы въехали в огромный двор психушки, которая состояла из нескольких старых зданий.
Санитары культурно вытащили меня из машины, распеленали из усмирительной рубашки, поправили на мне одежду и пригласили пройти в здание.
Приветливо поклонился им за приличное внимание и пошёл вверх по ступеням на второй этаж. Здание было очень старое. Многократно раз перекрашенное.
Толщина стен внушала на крепость этого сооружения. Такой дом никакое землетрясение не возьмёт. Даже бомбой его не разворотишь.
Видно строили дом на многие годы. Возможно, что это когда-то была крепость осетин?
Санитары поместили меня в какое-то маленькое помещение, без единого окна. Видимо, карцер? Закрыли на замок и ушли. Огляделся. Кругом белые стены и матрас на деревянном полу.
Лампочка вмонтирована в внутрь потолка. Туда никак не забраться. Высота больше трёх метров. Двери карцера и пол такие гладкие, что пальцем их не отдерёшь.
В двери вставлен стеклянный глазок. За мной наблюдают. Чтобы не расстраивать того, кто за дверью решил лечь спать. Ремень из брюк, документы и шнурки из ботинок у меня забрали ещё в милиции. Вероятно, это для того, чтобы не повесился или не задушил кого-нибудь из них?
– "Вот дебилы!" – подумал сам. – "Самое грозное оружие оставили на мне. Этими ботинками побил парней."
Снял с себя всю одежду до плавок и положил под матрас в виде подушки. Ботинки и носки поставил под двери, чтобы мне от них потом не воняло. Пускай нюхает мой пот тот, кто за дверью стоит.
В карцере было тепло и сухо. Времени около двух часов ночи. Само время хорошего отдыха. Лёг на матрас и сразу уснул. Без часов и без уличного света не мог определить, сколько времени спал в карцере.
Лишь мой желудок подсказывал, что сплю давно, мне очень хочется кушать и гулять на свежем воздухе. В карцере вообще-то было не плохо. Такое место не назовёшь армейским карцером.
Вовремя службы в армии мне пришлось однажды сидеть за драку в карцере. Там железная дверь, бетонный пол и стены. На улице температура плюс сорок градусов, в армейском карцере, почти, минусовая температура.
Чтобы наказанный не мог спать. На пол льют холодную воду. Так что всю отсидку в армейском карцере физзарядкой приходилось заниматься. Иначе бы совсем замёрз. Тогда, в армейском карцере, мне пришлось отсидеть десять суток.
В этом карцере в психушке был просто рай, по сравнению с армейским карцером. Но мне в нем задерживаться в этом раю никак не хотелось. Стучать в дверь и звать на помощь, тоже бесполезно.
Тогда точно меня признают психом и дорога домой будет закрыта на всегда. Ведь никто из милиции или из психушки не сообщили домой о моей пропаже. Буду всю жизнь сидеть в психушки. Мама, наверно, ищет меня всюду?
В двери что-то зашуршало. Очевидно, про меня вспомнили? Вошла какая-то странная санитарка в белом халате.
Сразу подумал, что это мужчина, по волосатым рукам, торчащим ниже колен из-под рукава халата.
Но вскоре обратил внимание, что у неё нет волос на лице. Под халатом торчат не большие женские груди.
– Одевай больничную одежду. – сказала она. – Только по быстрее. Тебя профессор давно ждёт на осмотр.
Санитарка сказала так, словно задержался где-то в дороге и опоздал на приём к профессору к лечащему меня профессору. Только после сказанных санитаркой слов, заметил отсутствие своей одежды.
На месте моих кованых ботинок лежала стопка чистого белого белья. стал внимательно разглядывать стопку белья.
Тут пара белых тапочек, тёплый белый халат, белая рубашка и белые шаровары на резинке.
В такой одежде только в гроб ложиться. Можно подумать, что в морге и меня скоро живьём отправят в морозилку для умерших.
Ведь не зря в народе говорят – "В гробу в белых тапочках.". Вот и мне белые тапочки достались. Только ещё не собираюсь отправляться к своим предкам. Мне и на этом свете хочется пожить.
– Пошли быстрее! – грубо, скомандовала санитарка. – Мне надоело тебя ждать. Скоро обед у нас будет.
Теперь точно можно было определить, что проспал не меньше двенадцати часов. Стал выходить впереди санитарки и вновь удивился её виду. Вроде это была женщина, на первый взгляд, у неё широкие бедра, узкая талия, в прорезе халата выделяются небольшие женские груди, но плечи широкие, как у мужчины.
Что-то в ней было ещё мужское. Из-под халата торчали волосатые мужские ноги. Лицо тоже, как бы бритое. Руки до локтей волосатые. Даже между грудей растут волосы.
Только причёска на голове у неё женская. Не обычный человек, а какой-то гибрид между мужчиной и женщиной. Впрочем, что тут удивительного. Многие горянки Кавказа бывают такие волосатые, как мужчины.
У моего друга Абдуллазизова Абдулла, мама была до такой степени волосатая, что ей приходилось делать из ниток и пуговицы вертушку, которую она сильно раскручивала и вертушкой выщипывала волосы на поверхности своего тела и лица.
Отчего её лицо и ноги блестели, как стекло. Однажды, муж за провинность замкнул её на целую неделю в пустой комнате. Через неделю мама Абдулла была обросшая, словно обезьяна.
Возможно, эта санитарка в психушке, тоже такая волосатая? Всё-таки, у неё есть большие сходства с обычным мужчиной. Какая-то она странная на вид.
– Так, молодой человек! – потирая привычно руки, сказал профессор в очках. – Куда нам вас определить? Наполеонов у нас с десяток, туда тебя нельзя. Ты слишком мощный для наполеонов. Они с тобой с голоду помрут.
Ты их объедать будешь. К математикам и физикам тебя тоже нельзя. На бандита ты тоже не похож. Нет ни одной наколки. До политиков тебе далеко. Возрастом малый. Что вы мне за материал привели?
– Братья Жлобины сказали, что он им нужен. – виновато, ответила санитарка. – Пускай малость, подумает.
– Что вы мне, Мамочка, сразу не сказали? – возмутился профессор. – Отправьте его пока в общую палату.
Санитарка открыла дверь. Пригласила меня выйти из кабинета профессора в длинный коридор здания.
– Тебя за что сюда привезли санитары. – тихо, спросила меня санитарка. – Ты что, побил кого-то на улице?
– Работаю на "ФЭУ". – тоже тихо, ответил. – Возвращался ночью домой на поезде в Беслан. На меня напали с ножом сразу шестеро парней. Парней сильно побил. Милиция вызвала ваших санитаров.
– Постараюсь помочь тебе выбраться отсюда. – подала мне надежду на спасение эта странная санитарка.
Мы прошли в конец коридора и вошли в большую палату, окна которой с железными решётками выходили во двор психушки. В палате было больше десятка человек.
В углу стоит большой телевизор, который был отгорожен толстыми прутьями железной решётки между стенами, потолком и полом. Больные все с огромной радостью встретили приход этой странной санитарки. Стали улыбаться ей и потянулись к ней руками.
– Наша Мамочка пришла. Молочка нам принесла. – тут дружно запели больные, встречая санитарку у двери.
– Молочко будет чуть позже! – повелительно, сказала санитарка. – Сейчас вы с ним познакомьтесь. Его обижать нельзя. Он мой друг. Если кто его тронет, тот сразу получит в задницу большущую порцию аминозина.
При слове "аминозин", больные шарахнулись в сторону и замолчали. Она ушла, погрозив больным большим, не женским, кулаком. Остался один в окружении психов, некоторые с удивление разглядывали меня, на безопасном расстоянии.
Другие, почти сразу забыли о моём присутствии, каждый стал заниматься свои делом. Тощий парень изображал змею и ползал по полу. Рядом с ним мужчина был орлом и клевал эту шипящую змею.
Седой старик, с видом профессора, что-то вычислял на листке исписанной бумаги. Другой играл сам с собой в шахматы. Кто-то на полу плакал. Трое "артистов" играли в свой театр драмы.
Это действительно был "общаг", как только что сказал профессор. Тут были учёные разных наук, артисты театра и кино, спортсмены, поэты и писатели, музыканты и животные.
Все действия у них выглядели настолько талантливо и правдоподобно, что даже засомневался, называть этих профессионалов в кавычках или принять их, как они есть в действительности.
Возможно, это действительно талантливые люди, которые сошли с ума по той причине, что не вписались в общество, в котором жили? Опережали в своём умственном развитии то время, в котором мы живём. Вот тогда их изолировали за это от себя люди прошедшего времени, считая умных людей глупыми существами.
Куда теперь определят меня в психушке, в ранг умных или глупых? Но лучше бы меня никуда не определяли, а отпустили домой. Меня и так сейчас ищут.
– Пойдём со мной. – сказала мне, Мамочка, когда она опять появилась в палате. – Поможешь мне с обедом.
Мы вышли опять в коридор. Пошли в противоположную сторону к выходу во двор. Спускаясь по ступеням, услышал жуткий крик женщины, которая плакала и звала людей на помощь. Над ней кто-то издевался.
– Вот кабели! Опять женщину насилуют. – зло, сказала Мамочка. – Будь моя воля, то бы их замочила.
Она осеклась, так как в это время из палаты женщины вышли два санитара, которые привезли меня.
– Привет, братан! Уже осваиваешься? – сказал один из них. – Может быть, ты зайдёшь в палату? Трахнешь одну телку, пока она ещё свежая. Ты смотри с Мамочкой осторожно. Сегодня ты её трахаешь, а завтра она тебя может трахать. Все зависит лишь от неё, а так она у нас только с виду смирная всегда. Остерегайся!
– Хватит, Жлобины, порезвились и баста. – со злостью, осекла она, обеих санитаров. – Сейчас обед!
– Ну, ладно, уж, пошутить нельзя. – стали оправдываться братья. – Братан! Ты с нами или нет? Подумай!
– Только привыкаю. – как бы оправдываясь, ответил. – Пару дней посмотрю, возможно, соглашусь с вами?
Мамочка вышла во двор. Последовал за ней. Большой двор окружён огромным кирпичным забором, утыканный толстыми кусками острых стёкол. Забор окутан колючей проволокой сверху и по бокам.
В некоторых местах забор тесно сливался в единое целое с главным корпусом, откуда мы с ней вышли, и, с двумя зданиями поменьше. Все возможные места выхода за пределы психушки густо запутаны колючей проволокой.
Ровные стены забора и зданий утыканы острыми стёклами. В некоторых местах видны пятна засохшей крови и лохмотья окровавленной одежды.
Свидетельство бывших попыток побега из психушки. Даже многочисленные скелеты кошек и птиц указывают на то, что отсюда бежать никому невозможно.
– Это бесполезная мечта. – сказала Мамочка, словно прочитала мои мысли. – За сто лет отсюда не убежал ни один человек. Если ты будешь со мной откровенным, то мы с тобой убежим из этой страшной ловушки.
– Ты разве здесь не работаешь? – удивлённо, спросил, её. – Вроде ты тут свободно ходишь всюду?
– Здесь родилась. – шёпотом, ответила Мамочка. – Свободна, только внутри этого колючего двора больницы.
Она показала рукой вокруг зловещего забора. Мы подошли к небольшому домику, который был одновременно кухней и прачечной психушки. Мамочка показала мне знак молчания.
Мы прошли дверь кухни, помещение которой разделено рядами столов и разных печей. По количеству кухонных принадлежностей можно было определить примерный состав больных и служащих.
Возможно, что это сотни человек? Почти воинская часть служащих и психов. Представляю, сколько здесь проблем с таким количеством больных?!
– Мне по списку на общаг. – сказала Мамочка, кухарке, когда вошли на кухню. – Плюс дополнительный обед на службу. Парень будет работать с нами. Его поставили на наше довольствие. Положите ему мяса.
Жирная кухарка подняла на меня глаза, налитые кровью от злости, словно её собирался сейчас объесть. Ничего не говоря, кухарка жестом руки показала подчинённым ей женщинам и те быстро стали выполнять её задание.
Два эмалированных ведра заполнили продуктами, словно помоями для животных. Две стопки, по высоте эмалированных вёдер, приготовили комплексные обеды. В ведро опустили половники и закрыли крышками.
В две чистые наволочки от подушек положили нарезанный хлеб, и все вместе связали. Взял то, что было тяжелее. Два эмалированных ведра. Она взяла две стопки комплексных обедов и наволочки с нарезанным хлебом.
Пошёл во двор впереди Мамочки. Ведра настолько тяжёлые, что не прошёл и половины двора, а руки мои сильно затекли. Поставил ведра прямо на середину бетонной дорожки.
– Там, что ли, все кухарки глухонемые? – спросил, Мамочку, когда она поставила свой груз рядом со мной.
– Этой кухарке санитары отрезали язык. – объяснила она. – Она слишком много болтала и много ела. Теперь кухарка только манную кашу может есть. Другие просто берегут свои языки, чтобы не потерять их.
Мы подняли свой груз. Пошли в главный корпус. В начале коридора Мамочка зашла в комнату, которая была приспособлена под столовую для служащих. Связку комплексных обедов и одну наволочку с хлебом она оставила там. Эмалированные ведра понёс в общаги.
Рядом с дверью общага, Мамочка взяла из шкафа алюминиевые чашки и кружки. Открыла двери, и мы все занесли в общаг. Больные, как обезьяны, внимательно следили за движением её рук. Каждый ждал своей посуды, которая ими была подписана.
Она разливала в чашки баланду. Наливала кисель в кружки и сверху клала кусок хлеба. Затем называла номер посуды. Каждый номер подходил за своей порцией и уходил в отведённое ему место.
Один огромный мужчина лежал на полу и ничего ни ел. На его голое тело, как на стол, больные клали горячие чашки с баландой и кружки с горячим киселём.
Тело мужчины тут же покрывалось красными пятнами и волдырями. Мужчина лежал совершенно без движения.
Можно было подумать, что он манекен. Но у мужчины были открыты глаза и текли слезы. Выходит, что он чувствовал боль на своём теле, но не мог двигаться.
– Зачем, они это с ним так делают? – в ужасе от увиденного, спросил, Мамочку. – Ведь ему очень больно!
– Сегодня он в общаге вместо стола? – объяснила она. – Ему санитары укололи с аминозином какой-то препарат. Весь его чувствительный и двигательный организм отключён. С мужчиной целые сутки в общаге делают все, что придёт на ум этим больным. Лишь убийство запрещено. Кто его убьёт, тот будет с аминозином на его месте. За сутки он у больных стол, женщина, туалет, кровать и что угодно другое. Через сутки мужчину заберут санитары. Отмоют его хорошо и будут на нем испытывать различные медицинские препараты по заживанию ран. Если он выживет, то поселят в отдельную палату. Будут наблюдать за его выздоровлением. Колют аминозином самых буйных. Бывает, что больные сами специально заводят кого-нибудь, чтобы он стал буйным вместо них. Прибегают санитары, вводят больному аминозина и другие препараты.
Молчал. Мой разум никак не мог понять такую информацию. Ведь это, ни в какие рамки моего мышления нельзя было поместить. Чтобы человек проводил опыты на живом человеке?! Боже мой! Где живу?!
– Так, мальчики, теперь помыли свою посуду после еды. – сказала Мамочка. – Хорошо помыли! Чисто! Чисто!
Больные после еды стали тщательно вылизывать свои чашки и кружки. Пока на них не осталось никаких признаков пищи. После чего, каждый, согласно своего номера, показал посуду Мамочке и положил стопкой перед ней. Она собрала посуду больных. Взял пустые ведра. После Мамочка замкнула дверь, всю посуду положила обратно в шкаф за дверью в коридоре.
Затем мы пошли в служебную столовую. Там уже лежала в стопке пустая посуда. Лишь наши порции были на столе. Мамочка, тут же тщательно с мылом помыли свои руки под умывальником и сели за стол. По сравнению с общагой, это была, пища богов, которая была больше похожа на блюдо с банкетного стола или из шикарного ресторана, где кормят знатных.
– Завтра и после завтра, в субботу и в воскресенье, в больнице выходной. – тихо, сказала она. – Никого из городских служащих не будет. Останутся, санитары и охрана. Мы с тобой оба обсудим план побега.
Ничего не сказал, а только подумал, что, однако, обед в психушке был отменный. Так только в ресторане можно покушать. На первое было харче.
Вторым блюдом, большие пельмени (хинкали) с перцем и с мясом. На третье, вишнёвый компот. Вся посуда из нержавеющей стали. Ложки тоже были. Ни так как больные ели без ложек через край.
Посуду языком не мыли. Даже подумал, что, может быть, согласиться с братьями санитарами и работать в этой психушки? Но не человеческое отношение санитаров к больным, сдерживало меня на согласие.
Тут пахло не только криминалом, но и фашизмом. Такое отношение к людям было у фашистов в концентрационных лагерях, вовремя второй мировой войны 1939-1945 годов.
