Александр Черенов
Заговор против заговора: ГКЧП-3. Книга вторая
Глава двадцать первая
Восемнадцатого августа около восемнадцати же часов «по Москве» в кабинете Председателя КГБ раздался звонок. Рука Крючкова буквально снесла трубку с рычагов: так сильно и непритворно её хозяин извёлся в ожидании.
– Владимир Александрович: Бакланов, – на удивление бесстрастно «представилась» трубка.
– Слушаю тебя, Олег Дмитриевич! – без всякой конспирации заорал в ответ Крючков.
– Мы только что от него…
– Ну?!
– Не «ну» – а «ну, и ну», Владимир Александрович…
Даже за тысячи километров было слышно, как тяжело вздохнул Бакланов. А ещё даже за тысячи километров было «видно», как помрачнело усталое лицо тяжело вздохнувшего Бакланова. Всё поняв без перевода, Крючков перестал кричать – и перешёл на октаву ниже.
– В своём репертуаре?
– Вот именно: «и ни «да», и ни «нет»…
Владимир Александрович нервно пробежался ладонью по заросшему подбородку: брился, как и положено, с утра – но ли «от жизни такой», то ли от нечистого бритья, волос пробился, всё равно – и досрочно.
– Вы уже в дороге?
– Ну, а то!
Крючков бросил взгляд на часы.
– Значит, в Москве будете около девяти?
– Если долетим, – «дал мажору» Бакланов.
– Никаких «если»! – не принял шутку Крючков. – Машины с охраной будут ждать вас в «Чкаловском» ещё до девяти! Как только сядете – сразу же в Кремль! Ждать больше нечего!
– Хорошо, – пустым, безжизненным голосом откликнулась трубка. – Только ты…
– Разумеется, разумеется!
Судя по характеру и скорости «перехвата», Крючков сразу же догадался о продолжении.
– Я сейчас же начинаю обзванивать всю нашу «гоп-компанию». К восьми часам все будут в Кремле. А там и вы подтянетесь… Ну, до встречи, Олег Дмитриевич.
Получив в ответ «последнее «прости», Крючков положил трубку, и несколько секунд ничего не видящими глазами смотрел в никуда. Затем он резко махнул головой, будто стряхивая с себя то ли наваждение, то ли нерешительность – и левой рукой поднял ближайшую к себе трубку.
– Привет, Валентин Сергеевич.
– Ну, наконец-то! – «шумно перевела дух» трубка. – Только не «убивай» сразу: звонили из Фороса?
– Да.
Даже в трубку было слышно, с каким шумом упал духом премьер.
– Что: так плохо?
– Странный вы, всё-таки, народ!
Обычно «легко обтекаемый», Крючков взорвался не хуже героя одной из песен Высоцкого – того, который: «Я щас взорвусь, как триста тонн тротила».
– Говорили, говорили – а вы всё о том же! Неужели и ты питал иллюзии?! Ну, ладно: Болдин… это пустое место… или Тизяков со Стародубцевым – люди хорошие, но случайные… Но – ты-то?! Ты-то с какого хрена «возлюбил Михал Сергеича»?! Да он нас – как тот Паниковский в «Золотом телёнке»: продаст, купит – и снова продаст, но уже подороже!
– Ладно, – пристыжено вздохнув «капитулировал» Павлов. – Собираемся, что ли?
– Ну, хоть на этот раз ты был на высоте! – отметил «верный упадок духа» Крючков. – В восемь в Кремле? Годится? Или у тебя опять – «юбилей Губенко»?
Даже в трубку «было видно», как раздражённо поморщился Валентин Сергеевич.
– Не можешь не уколоть – да, Владимир Александрович? Я, хоть и был «при параде», а тут же позвонил Николаю Николаевичу, извинился перед ним – и поехал на твой АБЦ!
Несмотря на избыток нервических флюидов, переполнявших не только нутро, но и воздух, Крючков открыто, «не по сценарию», рассмеялся.
– Ну, извини, Валентин Сергеевич, если я тебя обидел! Как говорится, кто старое помянет… Да, и будь добр: позвони Янаеву.
– А ты…
– Я, разумеется, тоже позвоню. Но это – тот случай, когда две головы… то есть, два языка – лучше, чем один. Ты же сам знаешь: один звонок наш «героический вице» сумет отбить. Надо – чтобы наверняка… как контрольный выстрел в голову…
Ровно в восемь, почти с боем курантов, все приглашённые собрались в кабинете Павлова. Вице-президент Янаев вошёл в кабинет последним, когда все уже сидели за столом. «Всех», с учётом новоприбывшего, оказалось семеро: премьер-министр Павлов, Председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов, министр внутренних дел Пуго и «представители от народа» Стародубцев и Тизяков.
Несмотря на численное сходство, на героев героических же фильмов «Семеро смелых» и «Великолепная семёрка» эта семёрка не походила ни в малейшей степени. Исключение составлял Крючков, как всегда, бодрый, деятельный и энергичный. Все другие гэкачеписты были честно потрясены фактом свалившейся на них ответственности. И пусть она ещё даже не свалилась на них, а только грозила сваливанием – потрясения от этого не становилось меньше.
«Ещё в дороге» покосив глазом в Крючкова, Янаев нерешительным шагом проследовал к свободному креслу во главе стола, и медленно, словно извиняясь за самозванство, опустился в него. Опустившись, он тут же принялся «решительно отсутствовать» взглядом, голосом и «остальным имуществом».
Не дождавшись «соблюдения протокола», премьер-министр – частично по причине большего мужества, частично на правах хозяина кабинета – медленно подрос над столом. Даже по «зарытым в пол» глазам соратников было видно, что они благодарны Валентину Сергеевичу за избавление от участи Александра Матросова и избранной тем амбразуры. Но, едва только Павлов открыл рот, впечатление, произведённое его «решительностью» на коллег, тут же обратилось в свою противоположность, ибо решительность премьера оказалась специфического характера.
– Слово для важного сообщение предоставляется члену нашего Чрезвычайного комитета Владимиру Александровичу Крючкову.
Пока соратники, кто ироническими, кто растерянными ухмылками давали оценку «дезавуированному мужеству» премьера, глава КГБ успел первым ликвидировать «неуставное выражение» лица – и вернуться к образу «главного заговорщика».
– Начну без предисловий, товарищи…
Даже анонсировав отсутствие предисловий, Крючков умело выдержал драматическую паузу, за которую его контрагентам пришлось не раз «извертеться на пупе».
– Полчаса назад мне звонил Бакланов. Звонил из машины, по дороге из Фороса в Бельбек.
Публика моментально насторожилась, чтобы тут же упасть духом: голос докладчика не оставлял другой возможности.
– Да-да, товарищи: вы правильно меня поняли… К сожалению, Горбачёв оказался… Горбачёвым: «ни «бэ», ни «мэ», ни «ку-ка-ре-ку».
– Что: Бакланов так прямо и сказал?!
Первым «из окопа выглянул» министр обороны – но лицо его при этом не соответствовало образу храбреца, первым откликнувшегося на призыв комиссара полка: «Коммунисты – вперёд!». Разумеется, «героизм» маршала не остался без должной оценки: Крючков не поскупился на ухмылку.
– Нет, уважаемый Дмитрий Тимофеевич: Бакланов был несколько проще. Если – совсем точно, то он сказал буквально следующее: «Как мы и ожидали: «ни «да», ни «нет».
После разъяснения Председателя КГБ народ уныл вторично. И на этот раз кривых – и даже растерянных – ухмылок не было. Все оказались «из одного лукошка», не имеющего никакого отношения к установке «Мы все – бесстрашные герои, и вся-то наша жизнь есть борьба».
Ожидаемая реакция коллег ожидаемо же не смутила Крючкова. Он даже не стал «совершать подворный обход»: решительно ограничился холодным взглядом светло-серых, почти стальных теперь, глаз, которыми он уставился в первого попавшегося. Первым попавшимся оказался маршал Язов.
– Полагаю, ни у кого уже нет сомнений в том, что час пробил.
«Час» – из уст Председателя КГБ – пробил своеобразно: по головам соратников. Пробил кузнечным молотом: товарищи вмяли головы в плечи настолько энергично, что уменьшились в длину не хуже былинных Ильи Муромца и Святогора, которые одним ударом по очереди вгоняли вдруг друга по пояс в землю. Правда, этим их сходство с былинными героями и ограничилось.
Зрелище не огорчило шефа КГБ: даже порадовало.
– Выбор сделан, «господа заговорщики». И обратного пути нет… как бы ни хотелось этого кому-то из присутствующих.
«Первым из присутствующих, кому ни хотелось», ожидаемо стал вице-президент Янаев. Бледный, как обычно, он без труда изыскал резервы для обесцвечивания сверх норматива. Его «политического мужества» хватило даже на вопрос. Точнее – на его начало:
– Вы хотите сказать…
– Да! – безжалостно отработал на перехват Крючков. – Вы правильно меня поняли, Геннадий Иванович: ГКЧП должен немедленно объявить о взятии власти… Виноват: о введении чрезвычайного положения в Москве и отдельных регионах Советского Союза. По достоверным сведениям, демократы сейчас почивают – и не лаврах: просто отдыхают по домам «от трудов праведных». Как говорится, сам Бог велел нам воспользоваться случаем. За то время, пока они дремлют, полагая, что ни мы, ни власть от них никуда не денутся, мы спокойно, без шума, пыли и крови возьмём «Белый дом», чтобы не допустить создания параллельного центра власти.
Предложение – оно же заявление – Крючкова народ встретил гробовым молчанием. И только через минуту, звенящую до рези в ушах тишину оживил голос Павлова.
– Есть другие мнения?
Над равниной «отсутствующих» голов медленно и нерешительно поднялась рука Язова.
– Я предлагаю не принимать никакого решения, пока мы не заслушаем отчёт… ну… сообщение нашей делегации об итогах встречи с Горбачёвым… Может, ещё не всё потеряно…
Под исполненный надежды взгляд маршал «отошёл в сторону», но его место тут же занял вице-президент.
– Я буду прям, товарищи…
Под это мужественное заявление Геннадий Иванович, первым делом, ушёл глазами в сторону, где они пребывали всю «оставшуюся часть подвига».
– … Я был совершенно не в курсе того, что тут затевается… Мне несколько раз звонили в машину Валентин Сергеевич и Владимир Александрович, оба просили меня срочно приехать для того, чтобы обсудить какие-то срочные вопросы… Именно так: какие-то срочные вопросы… какие именно, мне не сказали. Я и не догадывался об их характере… А приехал я лишь потому, что знаю тяжелейшую ситуацию в стране. Подписание нового Союзного договора… неоднозначная реакция общества по этому поводу… всё такое… Я и не знал, о чём пойдёт речь…
– Очень содержательное выступление, – не выдержал Крючков, не жалея яда ни на взгляд, ни на голос. – Теперь мы все знаем, что уважаемый Геннадий Иванович стал жертвой коварных умыслов премьер-министра и Председателя КГБ, которые злодейски скрыли от него повестку дня. Можно сказать: «заманили в западню» – а сам он, разумеется – «ни сном, ни духом».
Янаев покраснел, и ещё ниже опустил голову.
– Кажется, Геннадию Ивановичу нечего больше сказать, – жёстко усмехнулся Крючков. – Так что, слово пока свободно. Может, есть желающие его взять?
– Разрешите мне?
Вначале над столом нервно заколыхалась рука министра внутренних дел – а затем и «весь» Борис Карлович составил ей компанию.
– Нравится Вам это или нет…
Пуго «мужественно» стрельнул дрожащим, как и всё остальное, взглядом в Крючкова.
– … но я считаю, что Дмитрий Тимофеевич прав. Незачем нам «бежать впереди паровоза». В данной ситуации, когда у нас нет точной и объективной информации, самым разумным будет дождаться товарищей из Фороса, и выслушать их. Тогда и будем решать…
Не глядя ни на кого, Пуго вернулся на место. Заметив «воскресающие» глаза соратников, Крючков молча усмехнулся – и отдёрнул рукав пиджака. Тусклым золотом блеснул корпус наручных часов.
– Ну, что ж… По моим расчётам, машины с делегацией уже на полпути от «Чкаловского» к Кремлю… Достаточно моих слов – или?..
Зацепившись ироническим взглядом за первого попавшегося, которым вновь оказался маршал Язов, Владимир Александрович сделал выразительную паузу и не менее выразительно приподнял бровь. Такой неделикатности Дмитрий Тимофеевич не выдержал – и «отступил на заранее подготовленные позиции»: уткнулся глазами в пол. Правда, «уже в дороге» он успел, таки, оппонировать чекисту.
– «Или», Владимир Александрович…
– Хорошо.
Крючков энергично подошёл к батарее разноцветных аппаратов, стоящих на тумбочке у стола премьера.
– Ты позволишь, Валентин Сергеевич?
Павлов молча, с шутливой укоризной во взгляде, улыбнулся в ответ – и развёл руками. Сухо кивнув головой, Крючков даже не потратился на поиски нужной трубки: сразу поднял «нужную». Долго ждать контакта не пришлось: «с того конца провода» откликнулись почти сразу.
– Нет, Олег Дмитриевич, это – не Валентин Сергеевич! – озорно подмигнув премьеру, крикнул в трубку чекист. – Да, я… Чем порадую? Нет, Олег Дмитриевич: это ты – чем порадуешь?.. Через пятнадцать минут? Ждём… Кто «ждём»?
Крючков выдержал паузу и усмехнулся.
– Все ждём, Олег Дмитриевич… Весь «бомонд»… Да, собрались все… У Павлова. Так, что – сразу же сюда. Всё.
Крючков положил трубку – и «вернулся» к коллегам. Несмотря на «удовлетворение ходатайства», удовлетворения на их лицах не было. Напротив: они напряглись столь выразительно, словно окончательно поняли: «Рубикон перейдён», и никакой, самый благодушный, самообман не спасёт их от правды жизни.
– Поскольку работы пока нет… ну, в том смысле, что кое-кто так считает, а пятнадцать минут ничего не решают, предлагаю объявить перекур.
Подавая пример коллегам, шеф КГБ первым направился к двери. За ним недружно загремели стульями остальные. В прихожей народ не задержался – и транзитом проследовал в коридор. «Перекур» оказался всего лишь фигурой речи, в лучшем случае – условностью. Никто – даже из курильщиков – не обозначил и попытки закурить. Все молча рассредоточились вдоль стен, будто обрадовавшись возможности хотя бы на пять минут абстрагироваться от действительности, которая уже вынуждала к поступкам. К тем самым, неизбежность совершения которых они всячески, под любым предлогом, откладывали – но, как оказалось, «и только».
В отличие от погружённых в себя коллег, Председатель КГБ тут же занялся делом: открыл прихваченную собой папку, и углубился в чтение. Время от времени он делал карандашом лаконичные пометки на листах, иногда что-то перенося в записную книжку, которая солидно выпирала из внутреннего кармана отменного серого пиджака. За всё это время он ни разу не взглянул на соратников, если не считать взглядом «шпионский», без участия головы, одномоментный «перекос» глаз, закончившийся иронической ухмылкой на губах.
Народ застыл в ожидании. Время – нет…
Глава двадцать вторая
– Борис Николаевич, прибыл Руцкой.
Улыбаясь помесью голодного крокодила и чёрной мамбы, Бурбулис сложился в подобострастном поклоне.
Ельцин неспешно оторвался… нет, не от документов и даже не от газеты: от рюмки с «Метаксой»: с подачи Гавриила Попова, этого «замаскировавшегося грека», напиток с берегов Эллады пришёлся Борису Николаевичу по душе и прочим внутренностям. Поэтому «отрыв» произошёл только после освобождения рюмки от содержимого.
– Давно ждёт? – самодовольно осклабился Ельцин: хоть Руцкой и был вице-президентом – а показать, кто в доме хозяин, не мешало даже «государственному деятелю номер два».
– Только что, Борис Николаевич – но я предложил ему посидеть.
– Заводи!
Бурбулис исчез за дверью, чтобы тут же распахнуть её с той стороны, отойти в сторону, но отработать при этом совсем не привратником: слащаво-приторная ухмылка превосходства на тонких губах мешала образу. А, может, и помогала – но уже настоящему. Не глядя на Бурбулиса: сразу чувствовалось, что «приязнь» взаимна – Руцкой вошёл в кабинет. Ельцин встал из-за стола только при его появлении. Да и как встал: вальяжно, неспешно, барином.
– Здравствуй, Александр Владимирович.
«Барин» даже расщедрился на рукопожатие: обычно «клиенты из обслуги» удостаивались, в лучшем случае, благосклонного кивка.
– Здравствуйте, Борис Николаевич.
Разнобой в приветствиях не был случайным: вице-президент не мог обращаться к президенту «на ты». «По определению». Но в ещё большей степени не мог этого сделать просто Руцкой: как и все властные хамы, Ельцин не терпел панибратства даже такого уровня. И ни один человек из его окружения не мог претендовать на чин «исключения из правил». По старой – тоже хамской – привычке Ельцину «тыкал» один лишь Горбачёв.
Но в последнее время и «Михал Сергеич» – «тот ещё» хам! – всё чаще понимал, что наступает момент, когда ему придётся либо самому перейти «на Вы» – либо не скрипеть зубами в ответ на ельцинское «ты».
На уважительное «Вы» работало и то обстоятельство, что Руцкой по природе не был хамом. До недавнего времени Александр Владимирович был военным лётчиком, полковником, воевал в Афганистане, попал в плен, много чего перенёс – зато на Родину, в отличие от многих товарищей по несчастью, вернулся в ранге героя и ореоле славы. Ранг героя тут же был оформлен надлежащим образом: Руцкому присвоили звание Героя Советского Союза.
К этому времени «перестройка» уже вовсю корёжила не только судьбу страны, но и судьбы людские. Настал черёд Руцкого – и служба как-то сразу перестала занимать Александра Владимировича. Даже учёба в Академии Генерального Штаба – предел мечтаний в прежние годы – уже не входила в планы героического полковника. Руцкой подался в политику.
Но, не имеющий никакого опыта «закулисья» и «подковёрья», он не сразу пробился в депутаты. Зато, когда пробился, сразу понял, что, первым делом, ему надо правильно сориентироваться в обстановке. Сориентироваться помогли депутаты либеральных взглядов. Имя Руцкого, как одной из «звёзд» «демплатформы в КПСС», было теперь на слуху у всех.
Подошедшие выборы президента РСФСР довершили «переформирование образа» отставного полковника: демократический кандидат Ельцин неожиданно предложил Руцкому идти с ним на выборы «в одной упряжке». В чине кандидата на пост вице-президента России, то есть. Не понял Александр Владимирович, что нужен он был Ельцину как… нет, не «как пятая нога»: как таран, которым можно было сокрушить «ворота» к сердцам избирателей. Ведь у главного противника Ельцина – бывшего Предсовмина СССР Рыжкова – «пристяжным» шёл другой герой недавней войны: генерал Громов. Эта конфигурация сразу же понизила шансы Ельцина на избрание до минимума. Нужен был эффективный противовес.
Таким противовесом и стал Руцкой. Естественно, товарищу «предложили откушать» совсем другую наживку: Ельцин пообещал Александру Владимировичу, что тот не превратится в декорацию, а будет реально контролировать весь блок силовых министерств. Избрание состоялось, но после июня прошло слишком мало времени для того, чтобы делать выводы…
– Садись, Александр Владимирович: разговор у нас с тобой будет долгим.
Лицо Руцкого моментально напряглось и посерело – да так выразительно, что даже пышные «буденовские» усы Александра Владимировича не смогли «расцветить» его. Но «лезть поперёд батьки» с вопросами он не стал – и молча занял предложенный стул.
Ельцин долго «гулял взглядом» по сторонам, в основном, за окном: никак не мог начать разговор. И лишь, когда Руцкой начал беспокойно ёрзать на стуле, президент «включил звук».
– Вот, какое, значит, дело, Александр Владимирович… Как тебе известно, со дня на день произойдёт выступление… путч этого… ГКЧП…
Ельцин покосил глазом в Руцкого, но тот лишь молча прибавил в бледности. Борис Николаевич ухмыльнулся.
– Не пугайся, Александр Владимирович: мы готовы к этому путчу…. в отличие от самих путчистов. Наши люди не позволят ГКЧП ничего серьёзного. А своими глупостями те лишь сыграют нам на руку…
Ельцин красиво – как только он один и умел – сдвинул брови.
– Меня сейчас занимает другой вопрос: Горбачёв…
На этот раз «вице» не смог «отделаться краской»: тут же удивлённо вскинул брови.
– Да-да, – краем глаза одобрив реакцию собеседника, покачал головой Борис Николаевич. – С этими дураками мы разберёмся, как сказал бы Лёлик из «Бриллиантовой руки», «без шума и пыли». Они даже полезны – в качестве дураков. А, вот – Горбачёв…
Злость полилась и из голоса, и из глаз Ельцина, но он даже не «прикрутил крантик».
– Этот тип будет выжидать: кто кого переборет – чтобы примкнуть к победителю. Да и на тот случай, если победим мы, он уже заготовил себе «запасной аэродром»… как говорят не только в авиации, но и в политике.
– Союзный договор?
Словно отвечая Ельцину почти «один в один», Руцкой показал, что в политике соображают и авиаторы. И Борис Николаевич понял это, хоть и не переменился в лице.
– Да. Горбачёв рассчитывает избавиться от консерваторов из своего окружения, чтобы они не мешали ему возглавить новый Союз.
– Опять метит в президенты?
– В президенты ССГ.
Рукой озадаченно наморщил лоб.
– Что это такое, и с чем его едят?!
Ельцин рассмеялся: ему понравились и вопрос, и формулировка.
– Ну, сейчас, как ты знаешь, планируется сохранить название «СССР» – только с другим содержанием. Если будет подписан новый союзный договор, СССР из «Союза Советских Социалистических Республик» превратится в «Союз Советских Суверенных Республик».
– Существенная разница, – покривил щекой Руцкой.
– Но это – лишь начало, Александр Владимирович!
Ельцин многозначительно потряс толстым указательным пальцем в сантиметре от лица вице-президента.
– Вторую часть Горбачёв уже сейчас наметил к сокращению – только помалкивает об этом до поры до времени, чтобы «не дразнить собак». Так что, себя он видит президентом ССГ: «Союза Суверенных Государств».
Своей паузой Борис Николаевич словно «оставил местечко» для вице-президента – и тот укоризненно покачал головой.
– Не лучшее название… Лишённое смысла и географической привязки… Да и – вообще…
– Вот именно: «вообще»! – тут же подхватил Ельцин. – Горбачёв понимает, что «ССГ» – это всего лишь временная остановка на пути к полной независимости республик. Но, поскольку ему хочется уйти красиво – так, что не плевали в спину – о большем он и не думает…
Ельцин опять замолчал – а Руцкой почти растерянно наморщил лоб. Он всё ещё не понимал, к чему клонит «Бабай», как называла Бориса Николаевича его спичрайтер Люся Пихоя. Хотя одно уже было ясно: его приглашение к президенту как-то связано с Горбачёвым, то ли с «настоящим», то ли с «будущим».
– Я предпочёл бы разом избавиться от Горбачёва! – здоровенной мужицкой ладонью рубанул воздух Ельцин. – Всё время он путается под ногами у республик! Всё время комбинирует, чтобы выгоднее пристроить самого себя! Но…
Борис Николаевич с непритворным сожалением развёл руками.
– … пока убрать его не получается… Пока существует СССР и пока идут разговоры о новом Союзном договоре, Горбачёв неуязвим…
– Борис Николаевич, Вы хотите сказать, что ГКЧП…
– Вот именно! – решительно махнул головой Ельцин. – ГКЧП, сам того не желая, сделает для нас доброе дело – и даже не одно! Во-первых…
Ельцин энергично загнул «сосисочный» палец.
– … Он ускорит так называемые… как их… ну?..
– Центробежные тенденции?
– Точно! Как только мы раздавим ГКЧП, республики, одна за другой, начнут объявлять о своей независимости.
– Но хорошо ли это? – с сомнением покачал головой Руцкой. – Хорошо ли это для России? Не окажемся ли мы в кольце враждебных государств? Если сейчас все, кому не лень, обвиняют русских в империализме, колониализме и ещё, чёрт знает в чём – что же будет потом?!
– Накручиваешь, Александр Владимирович!
Ельцин презрительно махнул рукой.
– Да, нам – России – Союз больше не нужен. Ни этот, ни любой другой. Россия пойдёт одна, своим путём. А что касается остальных…
Ухмылка Ельцина прибавила в размере.
– Они сами прибегут к России! На коленях приползут! Упрашивать будут! Умолять! А мы ещё подумаем: брать – или не брать!
– «Упрашивать и умолять»?..
Руцкой с сомнением – но на этот раз предельно осторожно – покачал головой.
– Не уверен, Борис Николаевич…
– Да так и будет! – ещё решительней отмахнулся Ельцин, и тут же, словно вспомнив о главном, величественно сдвинул брови к переносице. – Но мы ушли в сторону… Значит, центробежные тенденции – это во-первых. А, во-вторых: никакого подписания нового Союзного договора не будет!
Лицо Ельцина, всё в красных прожилках от злоупотребления спиртным – пришло в ликование.
– Не будет никакого двадцатого августа! А это значит, что не будет никакого «Союза Суверенных Государств» и тёпленького местечка для Горбачёва!
– Но Президентом СССР он, всё равно, останется, – то ли возразил, то ли констатировал Руцкой. – Кто бы и как ни заявлял о независимости – Союз не сразу кончится…
– Вот!
Ельцин грузно, всем животом, налёг на столик, разделяющий их с Руцким, затем перегнулся через него – и панибратски, от всей «широкой русской души», врезал собеседнику по плечу.
– Вот, Александр Владимирович! «В яблочко»! Об этом я и хотел поговорить с тобой!
Как всегда, умело «напустив туман» и бледность на лицо контрагента, Борис Николаевич грузно осел в кресло.
– Ты верно подметил, Александр Владимирович: из путча Горбачёв выйдет, хоть и не победителем, но не без выгоды для себя…
Гримаса ненависти, изрядно сдобренная презрительной иронией в адрес «героя повествования», искривила лицо Ельцина.
– А как иначе: «жертва коварных заговорщиков», которым он «героически противостоял». Вот увидишь: сам себя запрёт в Форосе – а будет кричать на весь мир, что его чуть ли не «повязали»!
Не удовлетворившись гримасой, Борис Николаевич длинно и сочно выматерился, вложив в текст не только душу, но и всю свою «любовь» к «дорогому Михал Сергеичу».
– А, главное: он останется Президентом Союза. Потому что Союз останется… пока…
Воспользовавшись паузой, Руцкой неожиданно «легковесно» пожал плечами.
– Ну, и пусть остаётся! Вы же сами говорите: «пока». Центробежные тенденции уже не остановить и процесс впять не повернуть. Союзу остались считанные месяцы – а, может, недели. Всё это время Горбачёв будет ежедневно лишаться тех или иных властных полномочий. И это – не потому, что я – такой «Нострадамус»: после разгрома ГКЧП обязательно начнётся демонтаж советского государства. Так бывает всегда: это – диалектика, закон политической борьбы. И, скорее всего, он начнётся с силовых ведомств. Контроль над ними у Горбачёва отберут в первую очередь… В свете этого я не вижу оснований для беспокойства, Борис Николаевич: пусть «Михал Сергеич» «умирает своей смертью»!
Впервые за время беседы Ельцин посмотрел на собеседника с неподдельным уважением. Он даже восхищённо покачал головой.
– Вот, уж, не ожидал от тебя, Александр Владимирович… Грешным делом, я думал, ты – тупо… ты – такой, как все вояки… А ты – словно стоял у меня за спиной, когда мы составляли план работы!.. Не ожидал от тебя…
– Значит, уже есть план? – на удивление… не удивился Руцкой.
– Есть, Александр Владимирович!
Ельцин подмигнул – и с видом неисправимого заговорщика подался вперёд.
– Я даже скажу больше: это – не мой план: это – наш план. Наш… с Горбачёвым.
– А… – захотел теперь удивиться Руцкой – но не успел.
– Только – в этой части! – шутливо капитулировал поднятыми вверх руками Ельцин. – В остальном, как говорит Бурбулис, «всё – без изменений: «Карфаген должен быть разрушен»! Ха-ха-ха!
Хохотнув, Борис Николаевич опять взял тайм-аут, что, в свою очередь, позволило Александру Владимировичу взять слово. Правда, сначала он старательно взял себя в руки – и прочистил горло.
– Хм… хм… Борис Николаевич, разрешите – напрямую… с солдатской прямотой?
Одна из бровей Ельцина удивлённо приподнялась.
– «Безумству храбрых поём мы песню»…
Руцкой вздрогнул – но отступать было некуда: за «а» – по закону диалектики – следовало «б». Можно было, конечно, поработать под Аркадия Райкина: «И тогда я врезал начальнику со всей прямотой: «А у Вас со стола карандашик упали!». Но «вдруг оказалось», что в Александре Владимировиче ещё не совсем умер советский офицер… со всеми его «неадекватными» представлениями о чести. И на этот раз он не «свернул в кусты».
– Тогда я – по-солдатски прямо: я чего-то не понимаю, Борис Николаевич?
– Не понял?..
Пусть и не «по-солдатски» – но Борис Николаевич тоже оказался прям.
– К чему этот разговор?
– Ах, это! – облегчённо выдохнул Ельцин, маша рукой. – Но тогда – и я тебе – «вашим же салом»! Идёт?
– Идёт, Борис Николаевич.
Ельцин ещё решительней подался в сторону визави – так, что едва не уткнулся в того «картофельным» носом.
– При любом раскладе за Горбачёвым нужен пригляд?
– Ну… нужен, – осторожно шмыгнул носом Руцкой, явно всё ещё не понимая, к чему клонит президент.
– Нужен! – удовлетворённо махнул головой Ельцин. – Потому что от этого хрена ожидать можно, чего угодно! Он ведь не прекратит интриговать! Того и гляди – начнёт вскоре науськивать на меня других президентов! Некоторые-то – между нами, Александр Владимирович – боятся независимости, как чёрт ладана! На словах все – «за», а как до дела – все в кусты! Горбачёв этим уже сейчас пользуется – а что будет дальше?! Откуда, думаешь, растут ноги у нового Союзного договора? Думаешь, только из желания Горбачёва заиметь хоть какое-то кресло? Дудки, Александр Владимирович: из страхов этих «независимых» перед независимостью! Привыкли, понимаешь, жить за счёт России… аборигены, мать их так!
Ельцин ещё несколько секунд посвятил «непечатным характеристикам аборигенов». Всё это время Руцкой почтительно внимал «докладчику» и хранил вежливое молчание. Он всё ещё не понимал – но уже не всё. Кое-что он уже понял. А именно – то, что каким-то образом Ельцин увязывает его имя с приглядом за Горбачёвым. Оставалось выяснить: каким именно образом?
– Я понял, Борис Николаевич, – вновь решительно откашлялся в кулак Руцкой. – За Горбачёвым нужен пригляд. И Вы наверняка уже знаете, как это сделать.
Руцкой напрасно хитрил: Бориса Николаевича и не требовалось побуждать к откровенности. И, если бы Александр Владимирович промедлил с вопросом – Ельцин опередил бы его своим «автодифирамбом». Наглядным доказательством того работало сейчас лицо Бориса Николаевича, расплывшееся в самодовольной ухмылке.
– Разумеется, знаю. А сейчас он это узнаешь и ты.
Борис Николаевич энергично дохнул в Руцкого смесью застарелого и свежего перегаров.
– Тебе, Александр Владимирович, нужно подать в отставку.
Руцкой обомлел. Всего он ждал от этого разговора, но только не этого. Удар оказался настолько неожиданным, что взять себя в руки у него не получалось, как он ни старался. Хорошо ещё, что вопрос, обычный для таких случаев, пошёл «автоматом», без малейших усилий со стороны «задающего».
– За что?!
– Не «за что?», а «зачем»! – внушительным голосом поправил Ельцин, ассистируя себе «восклицательным знаком» из указательного пальца. – За тем, что именно ты и будешь приглядывать за Горбачёвым…
Ельцин выдержал интригующую паузу…
– .. в качестве вице-президента СССР!
Руцкой проглотил, наконец, вставший в горле комок – и в изнеможении промокнул носовым платком вспотевший лоб.
– А ты думал: «в расход»? – хохотнул Ельцин.
– Ну-у… – честно сознался Руцкой. – Значит, Янаева – по боку?
– Не-а! – ухмыльнулся Борис Николаевич. – Не «по боку» – а в «Матросскую тишину»! Или – в Лефортово: я ещё не решил. А куда ещё девать главного заговорщика? Какая он ни есть «тряпка» – а, всё же, Председатель ГКЧП! Как говорится, по заслугам – и честь! Так что долго ждать тебе не придётся: местечко освободится сразу.
