Александр Черенов
Преступление из наказания

Глава третья (наши дни)

… – Товарищ генерал! – вклинился «Новичок». Пока мы с «Важняком» предавались философии, он работал «за себя и за того парня» на осмотре места происшествия. – Есть свежая партия вещественных доказательств…

– Дежа вю…

Я хмыкнул и покачал головой. «Новичок» ещё и не успел подключиться к недоумению «Важняка», а я уже «заходил на него» с вопросом:

– Ну, и что вы «нарыли»?

«Новичок» тут же «вывесил» передо мной в воздухе полиэтиленовый пакет с просвечивающим сквозь него окурком.

– Чьих будет? – слегка покривил я щекой.

«Новичок» в меру дозволенного осклабился.

– Пока – только от марки «Давидофф», товарищ генерал. А над подробностями будем работать.

Мы переглянулись с «Важняком».

– Приметные сигареты, – уважительно хмыкнул я. – Не для народа…

– «Автандил»? – включился «Важняк».

Я пожал плечами.

– Не торопись с выводами… Может, он. А, может, и нет.

Да, не только я, но и все – кому положено – знали, что упомянутый товарищ давно и бесповоротно отдал приоритет сигаретам именно этой марки. Но сразу «делать наколку» на этого человека мне бы не хотелось: «Автандил» являлся самым авторитетным «авторитетом» нашей области, имел выходы на столицу, и они оба пользовались там заслуженным уважением. «Они оба» – это он и его бизнес. Там за ним стояли очень «рослые» фигуры, поскольку он стоял за них здесь. При таких исходных без «железобетонных» улик к нему и соваться не стоило. Потому что соваться к нему «наобум Лазаря» – всё равно, что соваться в петлю. А для таких подвигов я был всего лишь маленьким генералом, и отнюдь не Наполеоном.

– Что ещё?

«Новичок», «отсутствовавший» в момент нашего диалога – не положено по рангу – встрепенулся.

– В столе прокурора среди его рабочих бумаг обнаружена странная бумага…

– «Странная»?

– Да, товарищ генерал: именно странная. Это – какой-то список без оглавления. Выполнено, похоже, рукой прокурора: мне этот почерк знаком.

– Покажи!

«Новичок» быстро нырнул рукой в папку, и протянул мне единственный листок. Я скользнул по нему глазами.

– Да, это – его рука… А фамилии-то, какие! Мама миа!

А контекст! Мда… За один «несанкционированный взгляд» на них и свинцом угостить могут!

«Важняк», уже наполовину протянувший руку к бумаге, тут же отдёрнул её обратно. Я усмехнулся.

– Не боись, сыщик! В крайнем случае, мы ничего не видели, потому что ничего не нашли! А не нашли потому, что и не искали! Ты понял?

Этот вопрос адресовался уже «Новичку». Парень вздрогнул, и испуганно заморгал глазами.

– Я… конечно… Я… ничего… Я…

– Ну, вот и славно! – «приговорил»я товарища «к соучастию». – Значит, теперь мы можем спокойно исследовать этот документ. Итак, кто тут у нас?

Я и в самом деле уже гораздо… ну, не спокойней: внимательней – прошёлся по каждой фамилии. Список действительно «бил», и не «по дых», а сразу «наповал». Я ещё не «въехал» в то, в какой связи, но в нём оказались все, за малым исключением, «вожди» области и областного центра. Здесь присутствовала вся верхушка областной и городской администраций, вся «силовая компонента» от прокуратуры до ФСБ, руководители «экспортно ориентированных предприятий союзного значения», крупнейшие «частники» и вся местная «авторитура». В плане личного авторитета… точнее: наличия «авторитетов», нам было, чем похвалиться: наследие «проклятого советского прошлого» и проклятого уже без кавычек «дикого капитализма девяностых». Это наследие представляли, аж, сразу три «вора в законе» и столько же «цивилизовавшихся беспредельщиков межобластного масштаба».

– «Ого! – сказал восхищённый Остап. – Полный архив на дому!»

Пока «Новичок» таращился на меня непонимающими глазами, «Важняк» успел с хохотом подключиться:

– «Совершенно полный, – скромно ответил архивариус. —

Я, знаете, на всякий случай…».

Мы ещё немного посмеялись вдвоём – «Новичок» так и не «включился» – и я первым «утёр слезу». От нагрянувших мыслей «за жизнь» смеяться уже почему-то не хотелось.

– Да, запасливый оказался наш главный законник…

– Паук и его паутина, – тоже без усмешки констатировал «Важняк»: понял уже, что «время плакать, и время смеяться». «Время плакать» ещё, слава Богу, не пришло, но смех уже лучше было отставить – до лучших же времён.

– А ты заметил, что часть фамилий зачёркнута?

«Важняк» тут же нырнул глазами в бумажку.

– Действительно…

– Не торопись «выныривать обратно»! – ухмыльнулся я. – Обрати внимание на то, какие это фамилии!

«Важняк» «задержался с возвращением», чтобы распрямиться уже под изумлённый взгляд и простонародное «фью».

– Вот именно! – покачал я головой. – Одна часть этих людей уже снята с должности, вторая находится в СИЗО под следствием. Есть какие-нибудь мысли «по поводу»?

«Важняк» даже не стал задумываться.

– «Сняты с учёта»?

– Хорошо сказано! – хмыкнул я. – Только небольшое уточнение: не они «сняты с учёта», а он «снялся с учёта» у них… Да, похоже, наш «бескорыстный и беззаветный» оставил нам в наследство список «дойных коров». Зачёркнутые фамилии – это, похоже, «бесперспективные», с точки зрения покойника, «кормильцы»… А вот это совсем интересно…

– Что, шеф?

– Ну, и ну!

Я оказался «настолько интриганом», что «Важняк» тут же присоседился своим взглядом к моему.

– Ты только посмотри: наш «авторитет» – в списке «выбывших из строя»!

– «Автандил»?!

Сомнения в голосе «Важняка» оказалось значительно меньше уверенности в обратном.

– Этого не может быть!

– «Он слишком рано нас похоронил»? – в очередной раз сослался я на Высоцкого.

– Вот именно!

– А, если он был уверен в том, что «Автандил» «кончился», или гарантированно «кончится» в ближайшее время?

«Важняк» откровенно растерялся: мужик «понюхал жизни» и знал ей цену, в редакции как «имени себя», так и «областных небожителей».

– Но – «Автандил»?!.. Ум отказывается верить!

Я рассмеялся, и по-свойски хлопнул товарища по плечу.

– Понимаю тебя, дружище. Но это только «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой – в горе, в надежде и радости»! Да и тот, как оказалось, не «всегда»… А наш «Автандил» – не Ленин, а так: переменная величина. Формата «свято место пусто не бывает». И не только для нас, но и для таких хренов, как наш покойничек. А для него – так в первую очередь.

«Важняк» простонародно шмыгнул носом, и прошёлся указательным пальцем по переносице.

– Вы хотите сказать, что прокурор был уверен… ну, в «кончине» «Автандила»?

– И какой следует из этого вывод?

Я ещё раз продемонстрировал верность Холмсу: промежуточные звенья – «по боку»: сразу вывод. «Важняк» прикусил зубами ноготь: фирменная привычка товарища.

– Да, пожалуй, что – не один…

– Ну, ну?

– Первый вывод…

«Важняк» на отечественный манер загнул палец.

– … Прокурор был в курсе намерений «заинтересованных товарищей» в отношении «Автандила».

– Разумно! Дальше!

– Второе…

«Важняк» «отложил» ещё один палец.

– … Уже «Автандил» был в курсе того, что прокурор – в курсе…

– «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю»?

– Именно так, шеф! Ну, и главный вывод…

Я тут же «водрузил» указательный палец.

– … У «Автандила» был мотив для… скажем так: «воздания».

– И я того же мнения!

Согласие с доводами «Важняка» я закрепил солидным шлепком по его плечу.

– Вероятно, наш «борец за личное благосостояние» «встал на учёт» у какого-то другого товарища. А поскольку нет ничего тайного, что не стало бы явным, то «товарищ «Автандил» не остался в неведении. В том числе, и в неведении относительно того, что «за так и прыщ не вскочит».

– ??? – обошёлся без голоса «Важняк».

– Прокурора могли «зачислить на довольствие» только за заслуги перед очередным «кормильцем». «Овёс нынче дорог» и авансом его не выдают. А это значит, что он попросту «сдал» «Автандила»: прокурор много, чего любопытного, знал…

Я «притормозил» и хмыкнул:

– … Думал, что на свою корысть, а оказалось, на свою задницу… Ладно… Подкрепимся ещё немножко пищей духовной.

– ? – в отсутствие мысли поработал бровью «Важняк».

– Как сказал бы товарищ Бывалов: «Пошли по объектам!».

– ??? – ещё раз оказался честным «следак».

– Посмотрим, какую запись сочинила наша красавица о посещении шефа начальником УСБ… и не сочинила ли она её?

– А-а-а! – честно же «сознался» «Важняк».

«Красавица» сочинила… и не сочинила: запись о визите начальника Управления собственной безопасности в книге регистрации посетителей имелась. Больше того: девица успела внести и запись о времени «начала визита»: оно пришлось на заключительную пятиминутку рабочего времени.

– Символично! – хмыкнул «Важняк».

– «Пять минут до двенадцати»?

«Важняк» рассмеялся.

– Ну, шеф, с Вами неинтересно разговаривать: всё-то Вы знаете!

– «Бытие мое…»! – хмыкнул я. Не слишком весело хмыкнул. А всё потому, что намёк относился не столько к фразе из знаменитой комедии, сколько к марксову «Бытие определяет сознание». Уж, моё бытие основательно поработало над сознанием!

– Пригласить «тётеньку»? – «догадался» «Важняк».

– И поживее!

Долго искать девицу не пришлось: она предавалась горю в пределах досягаемости. Точнее, в коридоре.

– Когда ушёл начальник УСБ?

Я устал задавать «красивые» вопросы, и поэтому изменил себе. Девица тут же собрала лоб в морщины.

– Так я же говорила, товарищ… то есть…

– Товарищ, товарищ!

– … товарищ генерал, я ушла, а они вдвоём с прокурором остались. Я же говорила!

– Вы не стали задерживаться?

Девица замешкалась с ответом.

– Ну, иногда шеф просил задержаться… когда приходили нужные люди… то есть, посетители. И я задерживалась. Но на этот раз такой просьбы не было. Мне даже показалось, что вчера шеф «попросил» бы меня, если бы я задержалась.

– Даже так?! «С вещами на выход»?!

Мы с «Важняком» обменялись быстрыми взглядами.

– Да, мне так показалось.

Видя, как глаз девицы всё время «съезжает» на покойника, я из соображений такта… или тактики решил не подвергать её дальнейшим страданиям.

– Ну, что ж: спасибо…

Девица направилась к двери, где и её и застиг «вопрос

на дорожку», он же – «на засыпку»:

– Значит, Вы ушли и больше не возвращались?

Было заметно – даже без бинокля – как секретарша очень постаралась не вздрогнуть. Да и её ответный текст «спиной к нам» тоже был «говорящим».

– Н… нет, не возвращалась…

– Тогда, всего доброго, но мы с Вами ещё встретимся.

Стараясь держать шаг с фасоном, девица вышла за двери, и первое, что я услышал, были слова «Важняка»:

– Врёт, как сивый мерин!

– Я тоже так думаю.

У меня и в самом деле не нашлось оснований для оппозиции. Правда, я их не слишком усердно искал: ведь, кроме оснований, у меня уже не находилось ни времени, ни терпения.

– Поедем к себе: не люблю я думать на ходу. А товарища пусть отгружают: нечего ему загрязнять окружающую среду.

«Важняк» оперативно распорядился – и «вольнонаёмные декабристы» из «суточников» засуетились возле трупа с полиэтиленовым мешком. Да, цивилизация, пусть в такой форме, затронула и наш городок. «При коммунистах» у нас «этого Запада» не было: «объект» укладывали на любую подходящую по размеру тряпку. Иногда это было одеяло, иногда – плед, редко – ковёр. Чаще всего транспортировали «жмурика» в простыне. И не всегда это делали наши верные «декабристы» из пятнадцатисуточников. Нередко приходилось напрягать и личные мышцы, подрывая, тем самым, здоровье и авторитет.

Оттого-то я всегда терпеть не мог советские детективы, в которых мордовороты в белых халатах – на носилках! – загружали покойника в карету «Скорой помощи». В реальной жизни врачи быстро поставили нас на место: «Мы возим живых!». Заодно они так же быстро ставили нас и «на уши»: нам, следователям и «операм», приходилось самостоятельно изыскивать и транспорт, и грузчиков.

Спасибо безотказным участковым: именно на их плечи ложилось тяжкое бремя отлова ни в чём не повинных водителей автомобилей, При этом в работу шли не только бортовые авто, но и самосвалы: «на войне – как…» в жизни, а не в кино. Нюансы из отношений родственников усопшего – и к нам, бессердечным, и к способу транспортировки – игнорировались: поначалу – старательно, затем – равнодушно.

Проводив «рабочим» взглядом чёрный мешок, я повернулся к своим ребятам, изнемогавшим у меня за спиной в ожидании долгожданной команды.

– Домой!

Глава четвёртая (год 1991)

«… Несмотря на фактор «навязчивого сервиса» и «где-то даже принудительной доставки», «Ахмед» встречал нас в своём кабинете. Я не возражал против несущественного «отступления от устава»: за минусом отдельных нюансов, пока ещё мы гостили у товарища, а не он у нас. Обстановка в служебном кабинете владельца «увеселительно-образовательного заведения» «была» и била: в глаза и за край. На дело дурновкусия «Ахмед» не пожалел ни денег, ни буйной фантазии. Товарищ явно не был знаком с хорошим вкусом, зато очень хорошо был знаком с хорошими деньгами.

Это несоответствие позволило ему обустроить кабинет с подобающим …. бесподобием. В этом «смешении жанров» нашлось место и ампиру, и модерну, и даже соцреализму «от девушки с веслом». В итоге, антикварное кресло красного дерева с позолоченными подлокотниками из девятнадцатого века и офисный шкаф из ДСП и наших дней вполне мирно уживались друг с другом. Из кабинета получился музей в духе коммунальной квартиры и басни Сергея Михалкова «Две подруги»: «Вот волос из турецкого дивана, вот лоскуток персидского ковра! А этот нежный пух достали мне вчера – он африканский, он – от Пеликана».

– Прошу, господа.

«Ахмед» одним из первых в области начал культивировать «новое старое» обращение. Хотя обращение «брат» было ему объективно ближе: как он был «братком», так и остался.

– Какое несчастье!

«Ахмед» решил не затягивать с прелюдией из коньяка и «Мальборо», и сразу же перешёл к делу, лишь оформив этот переход выражением сочувствия.

– Мне уже сообщили, но какое несчастье! Какая утрата для…

– … «деловых кругов» нашей области, – закончил я за докладчика, не забыв проставить голосом кавычки. Разумеется, «Ахмед» их услышал.

– Жаль, дорогой! – покачал он головой.

– Может, хватит уже его жалеть?

«Ахмед» усмехнулся.

– Да я уже – не его… чёрт с ним… или Бог.

– Кого же тогда жаль, или чего?

– «С нами – а не наш». Помните?

Моя бровь сама полезла на лоб: «авторитет» цитировал определение Троцкого Ильичом в пересказе Горького! Уголовник, не только умеющий читать, но и читающий классиков – это или для «Энциклопедии чудес», или для Книги рекордов Гиннеса!

– Не совсем в цель, – определив бровь на место, усмехнулся я. – Я не только не ваш, но и не с вами.

– Вот этого-то и жаль!

«Ахмед» почти обречённо взмахнул руками.

– Потому, что Вы, уважаемый – не чета покойнику. После минуты общения с этим типом, даже без рукопожатия, нужно было полчаса мыть руки с мылом! Я уже не говорю о дезинфекции помещения. А на Вас – ни пятна, ни «крючка». Мы могли бы успешно сотрудничать, к обоюдной выгоде, да Вы не пожелали. Оттого и жаль, что Ваше законное место занимают другие люди: непорядочные.

– Законное место у кормушки? – покривил я лицом. «Ахмед» тоже поморщился и махнул рукой.

– Зачем Вы так? Для Вас… скажем так: долевое участие в СП.

А кормушка – это для скотов, вроде нашего покойника.

– Эк, Вы его приложили! – усмехнулся я. – Какой скоропостижный переход от «сострадания» к правде жизни! Не очень-то, получается, Вы его любили.

– Совсем не любил.

«Ахмед» уже не улыбался. Выражение его лица моментально стало жёстким и недоброжелательным.

– Но Вас часто видели вместе улыбающимися друг другу?

– А куда мне было деваться?!

Горечь в голосе «Ахмеда» показалась мне на удивление натуральной. Я даже расслышал комбинацию из двух знаков, подтверждающих моё предположение.

– Вы хотите сказать, что…

– Да!

«Ахмед» и не пытался убежать от меня взглядом. Более того, уставился на меня в упор, почти не мигая.

– И Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать. Только это Вы мне в вину не поставите!

– А я и не собираюсь, – равнодушно двинул я плечом. Я говорил сейчас искренно: мне даже не пришлось подделывать равнодушие. – Разумеется, Вы – не единственный «такой друг» усопшего. Но это уже – не моя юрисдикция. Я всего лишь расследую убийство.

Потеплевшим взглядом «Ахмед» «поблагодарил» меня за отсутствие тайных умышлений, и тут же приподнял бровь:

– Вы уверены, что это – убийство?

Я вздохнул и развёл руками.

– Всё говорит за это… даже то, что молчит.

«Ахмед» хмыкнул, и покачал головой.

– Занятный Вы человек. Вот я и говорю: «Жаль»… Ну, что ж: я готов ответить на все Ваши вопросы.

Мы разговаривали с «авторитетом» «тет на тет» – даже без посредничества магнитофона – и всё равно я оценил «готовность товарища к сотрудничеству». И всё – по причине времени. Нет, не из-за его недостатка: из-за его перемены. Перемены в духе установки «здесь вам – не тут!». «Вам» – это таким, как я: «голодранцам-законникам». Нам и раньше цена была… мда… а сейчас мы и вовсе стали «бесценными»: никто не давал за нас никакой цены. Даже копейки. Потому наши жизни уже не дотягивали и до уровня «жизнь – копейка». Прокуратурские «мандаты» не пугали теперь и бомжей – что, уже было говорить за новых хозяев жизни. Так, что «авторитет», по состоянию на осень девяносто первого, вполне мог «послать» меня, а вместо этого сам пошёл навстречу.

– «Начюст» пришёл «на блядки» «упакованным»?

Я, конечно, «нарывался», но «Ахмед» не стал протестовать против «столь вопиющего искажения сущности культурного заведения». Он лишь усмехнулся, и утвердительно качнул головой.

– А «фамильная драгоценность» была при нём?

– Платиновый перстень с бриллиантами? – покривил щекой «Ахмед». – «Фамильная драгоценность», которую я ему «откатил» месяца три назад? При нём, куда же он без неё? А что, товарища «почистили»?

– Да, вряд ли он «потерял вещь по дороге». «Ты не брал»?

«Ахмед» коротко хохотнул: «расслышал» кавычки из «Ивана Васильевича».

– Слово джентльмена, дорогой!

– Тогда – «вопрос на дорожку». Не возражаете?

– «Сыпьте»!

– Вчера с будущим покойником Вы не пересекались?

– Не чаще, чем со всеми остальными.

Лицо «Ахмеда» искривилось в брезгливой усмешке.

– Не удостоился такой чести.

– Но – хотя бы «по маленькому делу»…

– Заходил, но прокурор мне на глаза не попадался.

– А под руку? – почти невинно блеснул я глазами.

Вместо «полагающегося» отвешивания челюсти «Ахмед» неожиданно проглотил слюну.

– Даже так?!.. То есть, и я – тоже?!..

– Не больше, чем все остальные, – максимально приятно улыбнулся я, частично исполняя установку «я возвращаю Ваш портрет».

– Нет.

«Ахмед» уже взял себя в руки.

– А «их» сынка?

– А его не было в числе приглашённых! – усмехнулся «авторитет»: «возьми меня за рупь, за двадцать!».

Оценив уклончивость ответа: «не было среди приглашённых» – не то же самое, что «не было» – я встал из-за стола. Вместе с лаконичным кивком встал.

– Благодарю Вас. Надеюсь, Вы не будете возражать, если чуть позже мы потревожим Вас для оформления показаний?

«Ахмед» тут же вывесил на лицо почти счастливую улыбку.

– Ну, что Вы – буду рад новой встрече!..

… – А теперь поговорим о самом насущном: о туалете.

«Опера» в унисон хохотнули.

– Я сказал что-то смешное? – художественно поработал я бровью.

Первым отвесил – и подтянул – челюсть начальник УУР.

– А-а, ты – в этом смысле… Извини, Петрович: «позднее зажигание».

– Итак?

Подполковник скосил глаза на дежурного «опера» – и тот оперативно нырнул в папку. Спустя мгновение он уже скользил глазами по исписанному листу бумаги.

– Это – список всех посетителей туалета… если, конечно, так можно сказать.

– А как же ещё можно сказать?! – хмыкнул я. – Сказано, как есть. Меня больше интересует другое: «всех»?

«Опер» принялся старательно прочищать горло.

– Хм… хм… Ну, Петрович, как ты сам понимаешь, видеонаблюдение в туалете не ведётся… Не дожили мы ещё до этого… Вот… Поэтому нам остаётся лишь одно: положиться на добросовестность уборщицы.

– Ну, положиться, кажется, есть на что, – воздал я «информатору». – Ладно: «вспомним всех поимённо…»: «глуши, Гаврила»!

Вряд ли знакомый с первоисточниками – другое поколение – «старлей» робко осклабился.

– Ну, тут у меня… А женщин давать?

В отличие от «старлея», мы с подполковником осклабились совсем даже не робко. Больше того: расхохотались.

– Я что-то не то сказал? – обиделся «старлей».

– Нет, всё нормально.

Взмахом руки я благосклонно «отпустил» товарищу – «не семи пядей», но и не последнему по мозгам.

– Только женщин – не надо. Не думаю, что кто-то из них осмелел настолько, что просочился в мужской туалет, и «завалил» прокурора «на чужой территории». Это у нас ещё блюдут даже бляди. Так, что, давай пока мужиков.

– Понял, – зашуршал бумажками «опер». – Тогда – «рыба гниёт с головы»?

– Логично. Давай – с прокурора.

Словно заправский лектор на трибуне, «опер» дёрнул кадыком, и пополнился воздухом для спича.

– «Объект» вчера отлучался дважды. Но в туалет только раз.

– А первый раз?

«Старлей» художественно «застеснялся».

– Отлучился с дамой…

– «Облегчённого» поведения?

– Ну, а с какой ещё?!

– «Только раз бывают в жизни встречи», – ухмыльнулся я, – это не для нашего прокурора. Ну, а что – по второму разу?

«Опер» почти решительно откашлялся, и тоже «позволил себе» по части ухмылки.

– «Объект», надо сказать, «задержались»: отсутствовал сорок минут, если не больше. Ну, «так прямо» на часы, естественно, никто не смотрел. Но поскольку он заранее объявил о «маршруте»…

– Гы-гы! – в унисон с подполковником одобрили мы докладчика.

– … то через эти сорок «с хвостиком» собутыльники… виноват: коллеги по руководству областью – встревожились фактом. Народ отправился на поиски. Но в туалете никого не было. Правда, одна кабинка оказалась закрытой. Стали звать, но «ни «ау», ни отклика на моё «ау». Когда на полу заметили кровь, решились на святотатство – и вынесли дверь. То, что открылось им вместе с дверью, мы уже знаем.

– Мда…

Я в очередной раз «не прочувствовал момент». Ну, в том смысле, что эмоции не смогли не только пробиться сквозь «защитное поле», но и даже «родиться на свет».

– Так, откуда, говоришь, «дровишки»?

«Старлей» – отдать ему должное – не смутился тем, что «говоришь» – это «ты говоришь».

– Показания всех «членов поисковой группы».

– Они же – посетители туалета врозь?

– Огласить список? – ещё раз выказал адекватность «опер».

– Валяй!

Палец «старлея» по-русски заскользил следом за глазом.

– Из тех, кто может представлять оперативный интерес – по ранжиру – первый заместитель прокурора области, заведующий отделом административных органов облисполкома, начальник областного УВД, директор комбината «Инмаш», директор СП «Инновация»…

«Новичок» помедлил секунду, и решительно почесал затылок:

– … Ну, и «Ахмед»…

Я легонько пробежался пальцами по столешнице – так, словно разминался перед настоящим забегом.

– А почему ты ограничил список только этими лицами?

У меня в мыслях не было давать неудовольствие, видимо, оно само просочилось в голос. Листок в руках «старлея» завибрировал, так же, как и его голос.

– Ну, как сказать… Дело в том, что… В общем, все остальные лица, так сказать, «заглянувшие в туалет», не кажутся мне… то есть… не показались мне…

– … «достойными представлять оперативный интерес»?

Мы с подполковником хмыкнули в унисон. «Старлей» порозовел, и заморгал глазами.

– Ну… примерно, так.

– А почему только «примерно»? – и не подумал уняться я.

«Опер» пожал плечами.

– С остальными «завсегдатаями»… виноват: «посетителями», наш «объект» по службе пересекался нечасто или не пересекался вообще. Кроме того, я не думаю, что председатель облисполкома – первое лицо области после демонтажа обкома – мог снизойти до прокурора области. Ну, не тот уровень.

Последнее отчасти было правдой. И правдой оно стало задолго до восемнадцатого августа настоящего, тысяча девятьсот девяносто первого года. Всё последнее время партия существовала только в одном качестве: «мальчика для битья». Люди, просчитывающие ситуацию хотя бы на пару шагов вперёд, старательно дистанцировались от обкома, горкомов и райкомов.

Но дистанцировались они только от идейного наследства партии, но не от материального. Имущество партии ещё подлежало разделу между «наследниками». И это было не пресловутое «золото партии», существовавшее только в воображении «зоологических» антикоммунистов: реальное имущество, состоящее на балансе. Для человека «с умом» оно и было «золотом партии». Безыдейные, но оборотистые «вожди» имели все возможности не только для классического обеспечения будущего, но и для обретения много большего, чем стартовый капитал: состояния. В этой цепочке «охотников на чужбинку» посреднические услуги прокурора области могли оказаться востребованными не только «по горизонтали», но и «по вертикали».

Поэтому я не стал бы исключать нашего «губернатора» из числа «подельников», впоследствии «доброжелателей» – но исключительно теоретически. По двум причинам. Первая: у нас уже хватало. Нет, не версий: «высокопоставленных контактов» для нескончаемых головных болей. Вторая: «для полного счастья» не хватало нам ещё связываться с местным «Кремлём»!

И я счёл благоразумным согласиться с доводами подчинённого. Тем более что он ещё раз «пролился бальзамом» на мою истерзанную душу.

– Да и в поле зрения органов чаще других попадали остальные люди из списка. И это мнение уже не моё, а «компетентных товарищей».

Довод выглядел, не ахти, каким «убойным», но я готов был принять версию «опера» и без этого дополнения. Потому что туманное будущее этого дела, и не только его, буквально на глазах становилось беспросветным. Я, конечно, всем сердцу был за установку «Прежде думай о Родине, а потом о себе!», но мозги перечили сердцу. Нужно было подумать и о себе, и не «тоже», а в первую очередь. Обратное «грозило»: делу – положением в стол, мне – положением в гроб. Ведь с нас, «сирых и убогих» советских граждан, за глаза хватало и силовиков, и «авторитетов».

Оставалось только удивляться, как ещё «опер`а» занесли в список своё начальство. Я, конечно, был в курсе глубины неприязни, которую сыщики испытывали к этому штафирке из обкома, но фактор корпоративной солидарности держал в уме. Во всяком случае, я не собирался делать упор на кандидатуре «полковника от КПСС». Как минимум, на первых порах. Так – не рабочая версия, а «помянули всуе». «За компанию с остальными товарищами».

– А сынок?

– Тьфу, ты! – шлёпнул себя по макушке «опер». – Совсем забыл: был сынок!

– И в наличии, и в туалете?

– Точно! – ухмыльнулся «старлей». – Не знаю, приглашали его или нет…

– Не приглашали, – «вклинились мы с «Ахмедом».

– … но он всё равно припёрся.

– Как вёл себя?

Лицо «старлея» прибавило в ухмылке.

– «Пел не музыкально, скандалил…». Помнишь, Петрович —

у Высоцкого?

– Ну, как же! – почти обиделся я: нашёл, кого экзаменовать, мальчишка! – «В Ленинграде-городе у «Пяти углов», получил по морде Саня Соколов…». Так «сынок» оказался «Саней» по полной программе?

Аккомпанируемый подполковником, «старлей» расхохотался.

– Нет, Петрович: как минимум, в зале морду ему не набили, хотя он и нарывался, и заслуживал.

– Заслуживал, но не заслужил…

Я неопределённо покривил щекой.

– А из всего того, что он заслуживал, было хоть что-нибудь, заслуживающее внимания? Нашего внимания?

– Мальчик «поминали папеньку», – ухмыльнулся «опер».

– Не в смысле «помина души»?

– Нет, в смысле матерных слов. Хотя пожелание «белых тапочек» имело место. Сынок «кричали», что «папенька» – жлоб, отказывает чаду в содержании, а, вот, на шлюх денег не жалеет.

У меня в глазах прояснилось. Наверно, от того, что прояснилось в мозгах.

– Папенька с сынком, часом, не пересеклись в туалете?

Подполковник и «старлей» переглянулись друг с другом. Заинтересованно, так, переглянулись. Компанию им тут же составил майор, замначальника УУР. Мужикам явно понравилось направление моих мыслей: другие мысли вели в те кабинеты, куда нормальный человек и за взятку не сунулся бы.

– Петрович, ты – гений! – первым же обложился руками начальник УУР. – Мы отработаем эту версию в первую очередь! Да что, там, «в первую очередь»: прямо сейчас и выезжаем!»…