Александр Черенов
Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

Глава вторая

Заведующий отделом административных органов обкома партии товарищ Городецкий изрядно «потёрся» на нижних этажах всевозможных «комов», для того чтобы с порога безмозгло объявлять себя: «Мы, Николай Вторый…». Исключительно в силу этой причины Иванова встретила не холодная надменность недалёкого чинуши, а «доброжелательная» улыбка пройдошливого царедворца. И не одна встретила – на пару с протянутой рукой. Да и ту Завотделом протянул первым.

– Здравствуйте, уважаемый Александр Сергеевич!

Заведующий излучал не просто радость – счастье – от лицезрения столь приятного собеседника.

– Чай? Кофе?

Иванов опешил. И то: не иначе, как мир перевернулся?! В жизни своей он не видел столь обходительного партийного чина. А, если совсем точно – не «столь», а любого. За время контактов с чиновниками от КПСС он пришёл к твёрдому убеждению о том, что «обходительность» и «номенклатура» – понятия несовместимые. И вот – первое исключение. Неожиданное, приятное… и настораживающее.

– Благодарю… но я вызвал на сегодня много людей… потому что много дел…

Александр Сергеевич сходу принялся выказывать себя, неприглаженного и не выставочного. Но завотделом не обиделся. Напротив, лицо его только прибавило в улыбке.

– Понимаю, понимаю, уважаемый Александр Сергеевич. И заранее прошу меня простить за то, что отрываю Вас от насущных дел… Сами понимаете – служба… Но я не стану задерживать Вас без нужды. Только один вопрос, Александр Сергеевич: как там наше дело?

– Ваше? – так и не попытался исправиться Иванов.

Если завотделом и опешил, то лишь на мгновение. Уже в следующее мгновение лицо его вновь расцвело дружелюбной, почти открытой, почти беззаботной улыбкой, и он шутливо погрозил визави пальцем:

– Ох, и ёж Вы, Александр Сергеевич!

Шутка показалась Иванову – ибо таковой и была – формата «в каждой шутке – доля шутки». За шутливыми интонациями ему отчётливо послышалось «еж твою мать!». Не зря послышалось: товарищ Городецкий имел репутацию серьёзного человека, приверженца установки «Никто не забыт – и ничто не забыто». Он никому, никогда, ничего не отпускал, и при первой же возможности на вполне законных основаниях, с милейшей улыбкой добряги-людоеда, съедал обидчика не только с кашей, но и с говном. «За обеденным столом» он был принципиальным, но небрезгливым.

– Но Вы, конечно, правы.

Городецкий по роли – или в плановом порядке – решительно посерьёзнел лицом.

– Речь – о деле, которое стоит на контроле у Первого…

Завотделом ткнул «пальцем в небо», и совершил выразительный маневр бровями.

– … и не только у него.

– Слушаю Вас, – непочтительно покосился на часы Иванов, столь же непочтительно не испугавшись «потолочных» намёков собеседника. Но и при наличии оснований Завотделом опять не изменил амплуа: улыбнулся якобы смущённо, правда, глаза его при этом отработали автономно от улыбки. Глаза были правильные, начальственные: «будет и на нашей улице праздник, сукин ты сын!».

– Я хотел узнать у Вас, уважаемый Александр Сергеевич, как там «наш» зам по транспорту?

И опять прилагательное, звучно ударенное голосом, шло в сопровождении многозначительного взгляда. Иванов слегка удивлённо выдул губы, и пожал плечами.

– Насколько мне известно, по состоянию на сегодняшнее утро он был ещё жив.

– Смешно, – не улыбнулся Завотделом. – Если я верно понял Вас, он звонил Вам сегодня утром?

– Вы меня верно поняли.

– Звонил по поводу сегодняшней встречи?

– Нашей с ним, – художественно приподнял бровь Иванов.

Лицо Городецкого расцвело одной из бесчисленных улыбок.

– Конечно, конечно, уважаемый Александр Сергеевич: не нашей же с Вами!

Погасив улыбку, завотделом выдержал многозначительную паузу. Классически многозначительную: в её образовании участвовало не только отсутствие слов, но и присутствие мимики.

– А, кстати, он не в курсе нашей встречи? Нашей с Вами?

Классическое «я возвращаю Ваш портрет» состоялось, и Иванов почти одобрительно усмехнулся.

– Вы хотите знать, не ввёл ли я его в курс? Нет, не ввёл.

Лицо Завотделом максимально прибавило в приятности. Он даже закряхтел, то ли от удовольствия, то ли от другой мажорной причины.

– И как он Вам показался, Александр Сергеевич?

– Сегодня утром?

Городецкий рассмеялся и опять шутливо погрозил визави пальцем.

– Ну, Александр Сергеевич! «Сегодня утром?»! И такая стопроцентная невинность на лице! Как говорят некоторые из наших общих клиентов: «Перший сорт!».

Насчёт «общности клиентов» товарищ Городецкий преувеличивал совсем немного. «В детстве», правда, уже далёком, он окончил юрфак ЛГУ, и некоторое время работал следователем прокуратуры. Правда, совсем недолго: партийный долг обязал служению партии в буквальном смысле – и перспективного товарища определили в инструкторы райкома. Оттуда ему уже не было исхода, да и быть не могло. Разве что, «ногами вперёд».

– Нет, Александр Сергеевич, меня интересует то, как он чувствует себя… ну, вообще, что ли?

Улыбка исчезла с лица Городецкого так же быстро, как и появилась. Глаза его смотрели по-прежнему доброжелательно, но сквозь эту доброжелательность заметно пробивалось что-то от кобры. Именно от кобры. Не от гюрзы, не от эфы, не от гремучника – от змеи не столь прямолинейной, деликатной… и ещё более ядовитой. Да и в глаза визави завотделом «пополз» аналогичным манером.

– Это – в качестве «назначенного в козлы отпущения», что ли? – «по традиции отдерзился» Иванов. Надерзил, то есть: не дерзнул на дерзость.

– Можно и так.

На этот раз Зав даже не улыбнулся, по причине чего Иванову оставалось… тоже остаться без улыбки.

– Н, что ж… Мне показалось, товарищ понимает… что недолго ему осталось ходить в товарищах. Правда, не понимает, за что.

– А Вы не пытались ему объяснить? – частично вернулся к улыбке Городецкий.

– «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать»?

Иванов не только не убрал глаз с дороги начальственной улыбки, но даже спрямил неделикатный взгляд. Зав усмехнулся, и покачал головой.

– Ох, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… Хороший Вы человек… и следователь хороший… Но помяните моё слово: не умрёте Вы своей смертью. Поверьте на слово партийному бюрократу: даже в эпоху развитого социализма нельзя быть таким… не по годам развитым. Это очень плохо отражается на состоянии.

– Карьеры?

– Здоровья.

Городецкий уже совсем не улыбался. Расхотелось улыбаться и Иванову. К легковесной мимике не располагал и характер – колючий, неуживчивый и прямолинейный. Характер, он которого он не мог избавиться так же, как верблюд – от горба: судьба, что ли, такая.

Правда, судьба судьбой, а он и не хотел избавляться. Потому не хотел, что имел неправильные взгляды на жизнь и её составляющие. И такими неправильными они были у него, что даже сама жизнь не смогла не то, что исправить их: хотя бы поправить. Недаром сказано: «…посеешь характер – пожнёшь судьбу». «Сказка – ложь, да в ней намёк…». Только для Иванова уроком она никак не становилась. В свете этой минорной констатации перспективы старшего следователя районной прокуратуры выглядели незавидными. А, если совсем точно – отсутствующими. Да, он не собирался делать карьеры, но другие-то собирались! В том числе, и за его счёт…

– Возможно, – «испортился» лицом Иванов: не счёл нужным притворяться, или не нашёл резервов. – Но «раз пошла такая пьянка», вот Вам «последний огурец»: я намерен прекратить уголовное дело в отношении замдиректора.

– Почему?

Бровями заведующий отработал предельно экономно: большое дело – опыт.

– Я никогда не привлекал «стрелочников», особенно тех, которых «спускали» «сверху».

– Благородно…

Городецкий с усталым видом откинулся на спинку кресла.

– … и глупо… Жаль, уважаемый Александр Сергеевич… Очень жаль… Выходит, напрасно я звонил Вашему прокурору…

– Звонили?!

Хотя ситуация располагала, Иванов не стал кривить лицом, а всего лишь экономно двинул щекой.

– Зачем Вам понадобилось это? Я хотел сказать: зачем нужно было пугать старичка? Не ровён час, «даст дуба»… Он хватается за валидол уже от звонка из райкома, а тут «целый» обком!.. И зачем же Вы ему звонили, позвольте узнать? Неужели всерьёз рассчитывали на то, что он «даст мне ц. у.», и я немедленно «возьму под козырёк»?!

– Нет, – мило улыбнулся завотделом. – На это я и не рассчитывал.

Я всего лишь хотел узнать о Ваших настроениях из первоисточника.

– А в итоге нагнали страху на старичка.

Под всё ту же милую улыбку и без отрыва от спинки кресла Городецкий якобы с сожалением развёл руками.

– Так получилось…. Только я не виноват: в отличие от Вас, Александр Сергеевич, Пётр Николаевич «политику партии и правительства понимает правильно»… Но на «ниве устрашения» я отработал не напрасно. Кое-что о Ваших настроениях мне стало известно… в дополнение к информации о Ваших «антиобщественных взглядах».

– Об «антиобщественных взглядах»?!

Иванов попытался «остаться в лице», но далось ему это с большим трудом. И то: не каждый день на тебя вешают «политическую статью».

– Например?

– Например, то, что Вы собрались увольняться. И это – правильное решение. Для Вас. Для государства, если, конечно, говорить объективно, это решение ущербное.

– Потому что земля держится не на китах, а на дураках?

– В том числе, и поэтому.

Городецкий в очередной раз отставил улыбку.

– Не считайте мои слова данью высокому слогу. Такие люди, как Вы, не нужны отдельным чиновникам, но нужны стране. Даже – государству, при всей парадоксальности такого утверждения. Вы, надеюсь, «в курсе» разницы между понятиями «страна» и «государство»?

Иванов усмехнулся.

– «Государство – аппарат насилия для подавления большинства в интересах меньшинства».

Съехав щекой набок, Городецкий медленно поводил головой из стороны в сторону. Лицо его давало нерафинированную смесь различных эмоций: от уважения до пренебрежения включительно.

– Надо же: Вы дали сталинскую формулировку! Не Маркса, не Ленина – Сталина!.. Да Вы просто напрашиваетесь, уважаемый Александр Сергеевич! На очень большие неприятности напрашиваетесь! Может, на последние в Вашей жизни. Прошу не понять меня буквально: Вы же знаете, что сегодня можно зарезать и без ножа.

– «Убей меня нежно», как сказал один писатель?

– Вот именно.

Кривя губами, чтобы не слишком подрагивали, Иванов потрепал мочку уха.

– Что ж, приятно слышать угрозы в свой адрес в таком серьёзном учреждении, как Ваше. Здесь разбрасываются многими словами, но только не такими…

– Боязно? – «посочувствовал» Городецкий.

– И приятно, – не сдался Иванов. Как тот «гордый «Варяг». —

Значит, жизнь не зря прожита.

– Да не прожита ещё! – раздражённо – впервые с начала беседы – поморщился Городецкий: припекло. – Не прожита!.. Но может… если Вы и дальше будете противопоставлять себя обществу.

– А вы – общество?

Городецкий чуть слышно скрипнул зубами: и по причине «отказа в доверии», и потому, что расслышал местоимение с прописной буквы.

– Ну, хорошо – государству. Только от этой перемены для Вас лично ничего не меняется.

– А могу я узнать, что Вы сказали прокурору дословно?

Брови Городецкого на законных основаниях полезли наверх. И то: вместо того, чтобы «проникнуться и осознать», визави переключался на второстепенные… даже третьестепенные вопросы. Переключался с такой непосредственной заинтересованностью, словно важнее ответов на них для него ничего больше не существовало.

– Дословно?!

Непритворно пытаясь вспомнить, завотделом наморщил лоб.

– Ну, я не помню… Так – «печки-лавочки»… Поговорили, что называется, «о погоде»… Ну, там, о грядущих партийных конференциях, о съезде… Ах, да: я попросил его не нагружать Вас другими делами – с тем, чтобы позволить Вам спокойно…. относительно, конечно… разобраться с этим.

– И он…

– Пообещал, что не будет.

– Куда уже дальше! – покривил щекой Иванов. – Я и так нагружен «по самое не могу»! И так – четырнадцать только «подрасстрельных» дел, не считая мелочевки… А тут ещё дежурство по району: каждый день – два-три трупа. А это – два-три часа отвлечения на пустяки…

Городецкий улыбнулся и развёл руками.

– «Я сделал всё, что мог – пусть другой сделает больше!»…

– Вашими бы словами… Впрочем, и на том спасибо…

«По сценарию для подобных встреч», после этой фразы должно было наступить весьма неловкое молчание. Но на этот раз оно не получило ни единого шанса на самоё себя: оба участника постарались. Первым «воспротивился» Иванов – и всё по той же причине: «к мандатам почтения нету»:

– Если Вы не возражаете – вернёмся к нашим баранам…

– Слушаю Вас, – улыбнулся Городецкий, уже чуть менее приятно, чем прежде: явно «садились батарейки».

– Нет, это я Вас слушаю, – ещё приятней улыбнулся Иванов.

Городецкий – опять же вопреки «сценарию» – и не подумал смутиться.

– Жаль, Александр Сергеевич… Очень жаль…

– Вы ещё скажите: «С нами – а не наш»! – ухмыльнулся Иванов. Завотделом хлопнул себя по ляжкам, и, отбросив номенклатурную чопорность, покатился со смеху.

– Ну, молодец! – утирая слёзы, простонал он. – Даже Горького к месту ввернул! Потому-то и жаль, Александр Сергеевич… Но – в сторону лирику…

– «Я пришёл к Вам, как юридическое лицо к юридическому лицу»?

И новая цитата была к месту, только зав даже не улыбнулся.

– Вот именно, Александр Сергеевич… У меня к Вам небольшая просьба…

– Да?

Городецкий неожиданно откашлялся в кулак.

– Вы не могли бы… оставить мне это дело?

– На съедение? – хмыкнул Иванов.

– Для ознакомления, – не хмыкнул зав.

Бровь Иванова приподнялась сама, без усилий со стороны «правообладателя».

– На каком основании, позвольте спросить?

– Ну-у…

Неубедительно прозвучав, Городецкий попытался столь же неубедительно уйти глазами в сторону. Уйти получилось недалеко: визави хватал взглядом не хуже, чем рукой. Поэтому аргументация завотделом больше походила на жалкий лепет двоечника, чем на «железные доводы» столоначальника с четвёртого этажа.

– … Изучить… понять трудности… может, помочь чем… Помощь нужна?

Иванов безжалостно усмехнулся.

– Ну, разве тем, что мешать не будете… Так, так… Значит, говорите: оставить Вам дело… Разумеется – без «отношения» и без расписки?

Так как Иванов не столько спрашивал, сколько утверждал, Городецкий под «виноватую» улыбку развёл руками.

– Уважаемый Александр Сергеевич, мы же по закону не имеем права…

– Так, какого же х…

– А такого, – не обиделся зав, – что все мы под богом ходим.

Точнее, под разными богами. Я, например, хожу под богом по имени «Первый секретарь обкома»: он – ближайший ко мне «на небе». А он – под «республикой». А «республика» – под богом союзного значения… Да, будто Вы сами не знаете, Александр Сергеевич! Вы же не с Луны сюда десантированы!

Иванов озабоченно наморщил лоб.

– «Областной бог» интересуется этим делом?

– Потому что им интересуется вышестоящий Бог, – покривил щекой Городецкий.

– У него что, других дел нет? – «комбинированно» выдул губы Иванов: и насмешливо, и удивлённо одновременно. – Я не имею в виду уголовных?

По лицу Городецкого основательно проехалась ироническая ухмылка, не вполне уместная на лице… официального лица.

– Сказано ведь «пути Господни неисповедимы»…

– Вожжа под хвост попала?

– Может, и так, – спокойно двинул плечом Городецкий. – Так как, Александр Сергеевич: оставите дело? Я верну: честное слово! Могу дать любые гарантии!

– Например? – заинтересованно приподнял бровь Иванов. Городецкий забегал глазами по кабинету – и взгляд его прояснился.

– Например, я могу отдать Вам любое из своих дел!

– Угу, – хмыкнул Иванов. – «Равноценный обмен».

– Не понял? – не соврал завотделом.

– Все Ваши дела грузовиком вывези – никто не заметит и не вспомнит! А меня за одно это – в цугундер!

– А если я смогу убедить Первого в том, чтобы решение по делу оставить на Ваше усмотрение?

Чисто механическим движением Иванов пробежался ладонью по щеке. Поворот в разговоре намечался интересный: Городецкий – явно не последний дурак на свете – умел торговаться.

– Но Вы же будете докладывать одному из секретарей!

Завотделом уважительно посмотрел на собеседника: парень знал номенклатурные порядки.

– Так и было бы… раньше, но только не в этом случае. Вы правы: «вожжа под хвост попала». Кому-то там, «наверху». И теперь ни с этого дела, ни со всех причастных к нему уже не слезут…. пока мы его не заболтаем.

Под пристальным взглядом Городецкого Иванов отлучился глазами за окно, но задерживаться там не стал. Оперативно «вернувшись в кабинет», он щёлкнул замками кейса и вытащил увесистую папку в «черновой» обложке: переплёта удостаивалось лишь дело, направляемое в суд.

– Держите.

Дело перекочевало на половину стола Городецкого. Зав любовно огладил потрёпанную обложку.

– День на ознакомление даёте?

– Хоть два! – уже вставая, снисходительно махнул рукой Иванов. – У меня почти все документы скопированы в НП. Так, что, отсутствие дела работе не помешает.

Выдержав паузу – так, словно раздумывал над необходимостью продолжения – Иванов посмотрел Городецкому прямо в глаза.

– Даже, если Вы… или Ваши боссы надумаете «потерять» дело, у меня есть, чем его восстановить. Поэтому не стоит и трудиться…

– И в мыслях не было! – обложился руками Городецкий. – Послезавтра верну, честное пионерское!

Одна рука завотделом осталась «почивать» на сердце, а вторая уже тянулась прощаться с Ивановым…

Глава третья

– Саша, Пётр Николаевич уже трижды спрашивал тебя!

Заведующая канцелярией Таня – красивая натуральная блондинка лет двадцати пяти, на удивление не дура и мать-одиночка – первой услышала знакомые шаги Иванова, и первой же поспешила к нему кабинет.

– Ну, и что ты сказала? – не глядя на неё, буркнул Иванов, занятый определением «дипломата» под стол. Ногой.

– То, что ты и просил: «уехал по вызову в обком».

– И – как Пётр Николаевич?

Иванов, наконец, высвободил ногу и глаза. Последние тут же включились в ухмылку.

– Выжил после этого сообщения?

Таня рассмеялась: паническая боязнь прокурора всевозможных секретарей всевозможных «… комов» давно уже стала притчей во языцех. И не только в районной прокуратуре: «слух пройдет обо мне по всей Руси великой…».

– Просил тебя зайти к нему сразу, как вернёшься… Кстати, ему звонили из обкома в твоё отсутствие.

– Знаю… Ладно: «объяви меня»…

…Пётр Николаевич встретил Иванова уже на пороге кабинета. Весь его вид, далёкий от прокурорского, вопиял открытым текстом: «не до жиру!». Всё это – взамен «уставного» «Жду – не дождусь!».

– Ну, что, Александр Сергеевич? Как ты?

В прокуроре дрожало всё, что только могло дрожать: губы, руки, ноги, голос и даже глаза. Не прокурор, а живая иллюстрация к строкам Высоцкого: «сегодня жизнь моя решается: сегодня Нинка соглашается».

Иванов улыбнулся – и развёл руки в стороны.

– Выжил, Пётр Николаевич… пока…

– То-то и оно, что «пока»!

Прокурор трясущейся рукой подхватил Иванова под локоть, и лично сопроводил к стулу.

– Садись, Александр Сергеевич. Будем думать.

– О чём? – приподнял бровь Иванов.

– Как жить дальше!

Иванов небрежно махнул рукой.

– Не нагнетайте, Пётр Николаевич! Мало ли у нас было таких дел!

– Ни одного! – неожиданно огрызнулся прокурор.

– В каком смысле?

– В смысле контроля в ЦК КПСС!

– Фуфло, Пётр Николаевич! – опять не захотел «проникнуться» Иванов. – До Бога высоко, до царя далеко! Скоро им будет не до нас!

– Ты думаешь?

По голосу прокурора чувствовалось, что у него уже начало «отлегать» не только от сердца, но и от другого места, куда более чувствительного к воздействиям извне. Он задышал ровнее и даже частично вернул себе привычный чахоточный румянец.

– Так ведь – «новая метла», Пётр Николаевич…

Прокурор закусил губу: отчасти его следователь был прав. Совсем недавно кресло Генерального секретаря ЦК занял Михаил Сергеевич Горбачёв, товарищ относительно молодой, и по всему, деятельный. Отсюда был понятен расчёт Иванова на то, что это, действительно незначительное, дело вскоре потонет в массе куда более серьёзных дел нового Генсека и его команды. Хотя, наученный жизнью… в номенклатуре, Пётр Николаевич не исключал и другой расклад: делу, напротив, не дадут заглохнуть. Потому что – «вожжа под хвост»», потому что «шлея под мантию», потому что «кампанейщина», которая по традиции обязана заканчиваться жертвоприношением, пусть даже и ритуальным.

– Новая-то она новая, Александр Сергеевич…

Прокурор с сомнением покачал головой.

– … Только я не стал бы чересчур полагаться на фактор «новизны». Да и традиции у номенклатуры – хрен разберёшь: с одного – как с гуся вода, а другому – на полную катушку… И на скоротечность кампании я тоже не стал бы полагаться… Кто знает, как далеко они решили зайти. Может, это и не капания вовсе, а первая ласточка…

Иванов поморщился, и в очередной раз отмахнулся.

– Не накручивайте, Пётр Николаевич! Вы награждаете этих людей отсутствующими достоинствами: мозгами, планами, коварными умышлениями. А у них этого не было, нет и не будет. Новый Генсек будет делать лишь то, что нужно для удержания власти. Так делали все до него, так будут делать и после. Всё остальное – гарнир к основному блюду: умные разговоры, мелкие подачки народу, «громадьё планов»… на бумаге – и никаких дел!

– Ну, не знаю, не знаю…

Пётр Николаевич, вконец расстроенный, нервно забегал пальцами по столешнице. Лицо его посерело от невесёлых дум, а грудь медленно и тяжело колыхалась в такт им.

– … Может, ты прав, может – нет… Но нам с тобой нужно не на звёзды заглядываться, а смотреть под ноги.

– Не понял? – приподнял бровь Иванов.

– Нечего нам гадать «на политической гуще». Мы с тобой – люди маленькие… А спрос с нас – очень большой. Поэтому мы не можем допустить ошибки в этом деле…

Прокурор в очередной раз испустил тяжкий вздох, и медленно проехался рукой по «заросшему от волнения» подбородку.

– Кстати, мне звонил Городецкий…

– Кстати, я знаю.

– И что он сказал? – «дополнительно умер» прокурор, наплевав на сценарий, предписывавший частичное оживление.

– Сказал, что попросил Вас не перегружать меня делами.

– А ещё?

– Ещё, – усмехнулся Иванов, – сказал, что попросил Вас… упросить меня сконцентрироваться исключительно на этом деле.

– Вот!

Указательный палец прокурора несколько секунд дрожал у самого лица Иванова.

– Вот, Александр Сергеевич – а ты мне говоришь!

– А что я говорю?!

– Всё внимание – этому делу, Александр Сергеевич!

Прокурор от волнения взял такую высокую ноту, что «дал петуха».

«Дача» продолжилась и в следующем предложении.

– Всё внимание!

– А остальные, что: «по боку»?

– Да… то есть…

Пётр Николаевич, пусть и неуклюже, но всё же вывернулся из-под насмешливого взгляда Иванова.

– Что, там, у тебя за дела? Сколько всего?

– Двадцать. С этим – двадцать одно. Четырнадцать – «живых». Все – с судебной перспективой. Все – «подрасстрельные». Плюс ещё хренова уйма «отказных». И материалов, за которые ещё и не брался – штук десять. Ну, тех – из нового прихода, которые Вы мне отписали за последние две недели.

– «Четырнадцать с судебной перспективой»…

Прокурор ушёл глазами «в параллельное измерение», и зашелестел губами: явно калькулировал. Спустя полминуты он «вернулся», и в заметно улучшившемся настроении.

– Четырнадцать дел в суд, да ещё в областной – это хорошо, Александр Сергеевич! Это очень хорошо! Когда думаешь заканчивать?

Лицо Иванова скривилось, как от зубной боли: как и любого следователя, малейшее упоминание о сроках «убивало» его «на месте».

– В этом месяце дам шесть «на выход». Остальные восемь – в следующем.

– На продление выходить не будешь?

– Не планирую.

– Молодец!

Под вздох облегчения и улыбку на лице прокурор откинулся на спинку кресла.

– Значит, план двух месяцев мы выполняем досрочно!

Пётр Николаевич не шутил: и у следователей прокуратуры тоже имелся свой план. Конечно, негласный, но от этого не менее требуемый исполнением. Планы «спускались сверху» в зависимости от категории района. Старогородской район считался самым бандитским в городе, а, значит, самым «плодоносящим». Отсюда, с каждого следователя прокуратуры этого района «область» требовала ежемесячно «выдавать на гора́» – в суд, то есть – не меньше трёх дел областной подсудности, и не меньше трёх дел – районной. Любое прекращённое дело, даже по реабилитирующим основаниям, даже под условием защиты чьей-то жизни и чести, считалось браком в работе и непроизводительным расходом служебного времени.

Обычно «район» – следствие прокуратуры, значит – «давал стране угля». Иной раз и с заметным перевыполнением плана. И тогда «район» хвалили в «области», особенно, если основу плана составляли дела областной подсудности. Ведь сторону обвинения по таким делам представляли «областники». Но бывали и «засушливые» месяцы, когда преступники, «как на грех», не проявляли должной активности, словно не осознавая высоких задач, стоящих перед родной прокуратурой. И тогда план не натягивался и не вытягивался, даже за уши. Следователям приходилось идти на всякие хитрости, чтобы только «закрыть цифры». В суд шла любая мелочевка, от уклонистов от военных сборов до оказания сопротивления работникам милиции, благо, что и с военкоматом, и с РОВД установились подлинно творческие отношения формата: «ты – мне, я – тебе».

Именно поэтому и не шутил сейчас прокурор: четырнадцатью делами областной подсудности Иванов закрывал личный пятимесячный план «по расстрелу». За это «область» могла с лёгкостью «отпустить» и недостачу дел «районного звена».

– А что с остальными?

Иванов презрительно скривил губы.

– А-а, мелочевка для района…

– Всё – в суд?! – просиял глазами прокурор.

– За исключением двадцать первого.

Теперь уже лицо Петра Николаевича сморщилось, как от зубной боли.

– Александр Сергеевич, ты не торопись…

– Торопись, не торопись, – махнул рукой Иванов, – а из ничего не сделаешь что-то. Ну, вот, не вижу я в этом деле никаких перспективных блёсток!

– Чего не видишь?

– Ну, криминала в действиях замдиректора.

– А, может, вместе увидим?

Голос прокурора дрогнул настолько искренно, что Иванов даже отказался от текста, ограничившись иронически-укоряющим взглядом.

– А, может, в бездействии увидишь?

Вопрос, казалось бы, шутейного звучания, был исполнен прокурором совсем не шутейно, и «на высоком идейно-художественном уровне». Пётр Николаевич по традиции хватался за соломинку. По этой причине Иванов окончательно решил пощадить самолюбие шефа, и дал ответ на полном серьёзе.

– Увидел бы, когда бы оно было. Так ведь нет его, Пётр Николаевич! Ну, не накачаешь этому бедолаге состав, как ни накачивай! Сплошной «воздух», Пётр Николаевич!

Иванов нахмурил чело, потряс давно не стриженой шевелюрой – и спустился октавой ниже.

– За компанию со всеми я бы ещё пустил его, и то не на первых ролях. Так ведь не дают – и не дадут!

– «За компанию»?

Прокурор оживился на манер гэдээровского артиста Фрица Дица, сыгравшего Гитлера в эпопее «Освобождение»: «Контрудар?! В Померании?!». Иванов даже не удержался от хмыканья – настолько похоже Пётр Николаевич сыграл… нет, не фюрера: надежду на чудо.

– За компанию – с кем?

– Генеральный директор, главный инженер, директор по производству, директор…

– Хватит! – обречённо махнул рукой прокурор: энтузиазма, как не бывало.

– Так ведь это ещё не всё! – «тут же послушался» Иванов. – Есть ещё и чины в главке, которым не только должностная инструкция, но и сам Бог велел…

– Я же сказал: хватит! – поморщился прокурор. – Александр Сергеевич, что у тебя за манера, такая: сыпать соль на раны!

– Так в медицинских же целях, Пётр Николаевич… виноват.

Почувствовав небольшой перебор, Иванов одной рукой прикрыл рот, чтобы уже обеими тут же отработать «Хэндэ хох!». Укоризненно покосившись одним глазом на следователя, Пётр Иванович тяжело вздохнул.

– Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… тут такие, понимаешь дела, а тебе всё шуточки!.. Лучше бы сказал, что делать будем?

– Тянуть резину!

Прокурор скрипнул зубами, и уже изготовился к ответной речи, но, взглянув на абсолютно серьёзного Иванова, передумал и отказался от намерения.

– Ты не шутишь, Александр Сергеевич?

– Я никогда не был так серьёзен, Пётр Николаевич.

– Поделись!

– Классика, Пётр Николаевич!

Вот теперь Иванов усмехнулся.

– ??? – частично ожил прокурор.

– «Или шах помрёт, или ишак сдохнет»! Помните Ходжу Насреддина, Пётр Николаевич?

На лице прокурора обозначилась слабая улыбка. Сомнение в его взгляде боролась с надеждой – и с переменным успехом. Наконец, Пётр Николаевич, как всегда, полурешительно-полуобречённо махнул рукой.

– А у тебя получится, Александр Сергеевич?

– Не впервой, Пётр Николаевич!

Иванов панибратски обнял прокурора за плечи: «время обнимать, и время уклоняться от объятий». Конечно – нарушение «устава», но в меру, особенно в критических ситуациях, это было не только можно, но и нужно. Даже полезно – для сохранения физического и психического здоровья начальства.

– Я бы добавил ещё одну фразу, но она будет совсем «не из устава»…

– Добавь – разрешаю! – снисходительно покосил глазам Пётр Николаевич.

– «Не ссы, Маруся: я – Дубровский!».

Прокурор рассмеялся – как всегда, в половинном формате: полунервно, полуоблегчённо.

– Никакого у тебя почтения к начальству, Александр Сергеевич!

Ни малейшего!.. Ладно: действуй… Кстати, занеси мне дело: хочу ознакомиться с ним.

– В очередь! – усмехнулся Иванов.

– Не понял… – так и сделал Пётр Николаевич.

– Становитесь в очередь, Пётр Николаевич! За товарищем Городецким: он первым захотел ознакомиться.

Пётр Николаевич задумчиво поелозил рукой по щеке.

– Отдал, значит…

Иванов развёл руками.

– Ну, казните меня!

– Ну, что ты?! – махнул рукой прокурор. – Правильно сделал. Не стоит умножать число врагов своих: их и без того хватает.

Брови Иванова от удивления полезли на лоб: прокурор демонстрировал образчик мышления, достойный самой Библии! Обычно трусость Петра Николаевича носила характер исключительно житейский, даже бытовой, весьма далёкий от философского.

– Мудро, Пётр Николаевич, – благодарно не соврал Иванов. – Тем более, что нам с Вами это ничем не грозит… Ну, то, что они там, в обкоме, могут «заныкать» часть документов или даже целиком дело.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, Пётр Николаевич: НП по этому делу – фактически дубликат самого дела. И почти всё – подлинники, хоть и вторые экземпляры. Я, как почувствовал, что начинает «попахивать жареным», сразу же подстраховался. Так, что, отобьёмся, в случае чего. Кстати, Городецкого я уже предупредил. Ну, чтобы он зря не надрывался.

Прокурор с чувством пожал руку Иванова – даже слезу дал.

– Я всегда знал, что тебе можно верить, Александр Сергеевич…

Почти неизбежное «усиление осадков» не состоялось: в самый кульминационный момент дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Тани.

– Пётр Николаевич, там к Александру Сергеевичу пришёл этот… ну, замдиректора завода… Я его придержала, но он хочет уйти!