Моя повесть относится к лету 1996 года, когда я путешествовал по Америке с художниками из словенской группы IRWIN.
Они организовали проект под названием Transnacionala – месячную поездку по Соединённым Штатам.
Мы передвигались в двух трейлерах – жилых комнатах на колёсах.
Путешествие началось в Атланте и закончилось в Сиэтле.
В проекте участвовали ещё два московских художника – Юрий Лейдерман и Вадим Фишкин.
Как почти все художественные затеи подобного рода, это была халтура (под соусом встречи Запада и Востока).
Зато я увидел места, о которых мог только мечтать: Долину Смерти, Большой Каньон, Скалистые горы.
В каком-то мотеле в пустыне я обнаружил в ванне гремучую змею, спавшую мирно, как младенец.
В другой раз я видел койота, забежавшего в супермаркет и раскидавшего товары.
Но самым неожиданным моим открытием было то, что аризонские божьи коровки хрюкают, как месячные поросята.
В Америке мне снились странные кошмары: будто туча летучих мышей вылетает из унитаза и облепляет моё тело.
Или что у меня вместо зубов гвозди и я пережёвываю ими жевательную резину.
Или что я встречаюсь в каком-то подвале с Фиделем Кастро.
Из-за этих чёртовых снов нервы мои расшатались.
Впрочем, другие участники проекта Transnacionala тоже нуждались в починке.
У Фишкина, например, ни с того ни с сего завелись блохи.
Лейдерман постоянно скрипел зубами.
А у Борута Вогельника из группы IRWIN поминутно текли слёзы.
Отношения в нашей компании разладились: из-за тесного соседства в трейлерах мы готовы были прикончить друг друга.
Но у меня сохранились приятельские отношения с Мираном Мохаром – самым доброжелательным из группы IRWIN.
Ему я навсегда благодарен и за это американское приключение, и за многое другое, что он для нас с Барбарой сделал.
IRWINы планировали дискуссии с разными людьми в разных городах Соединённых Штатов.
Самой заманчивой в их списке была встреча с Уильямом Берроузом – знаменитым автором «Naked Lunch» и прочих забавных книжек.
Калифорнийский художник Марк Полин – основатель группы Survival Research Labs и организатор механических перформансов Robot Wars – дал IRWINам телефон Берроуза в Лоуренсе.
Вот они и вознамерились заехать в этот городок в Канзасе, где обитал писатель.
Однако Берроуз на звонки не отвечал, и, посовещавшись, IRWINы отказались от своего плана.
Меня это не только расстроило, но и разозлило.
Я очень хотел увидеть Берроуза: я им тогда восхищался.
Кроме того, мне настолько опротивела компания Лейдермана (а ему моя), что я просто жаждал смыться из машины, где мы сидели, как два скорпиона.
Я решил отколоться от группы Transnacionala и пообещал Мирану, что догоню их в Альбукерке.
Как сказал Берроуз: «Told by an idiot, signifying nothing».
В Канзас-сити я сел на рейсовый автобус и покатил в Лоуренс, понадеявшись на удачу.
За окном маячили поля кукурузы, поля кукурузы, поля кукурузы.
Я думал: «В Америке меня ни с чем не связывают никакие узы».
Мне это было по нраву.
Помню, мы проехали мимо громадного потрёпанного американского флага, развевающегося над бензоколонкой.
И я вспомнил флаги Джаспера Джонса.
Помню, в кукурузных полях стояли заброшенные амбары.
Я подумал, что мог бы спрятаться в одном из них, если бы скрывался от закона.
В автобусе сидел чернокожий, как две капли воды похожий на Джеймса Болдуина.
Я любил его книги, но Уильям Берроуз интересовал меня куда больше.
Он сказал о себе однажды: «Я знаю то, чего никто не знает. И понимаю то, чего никто не понимает».
Я ехал в Лоуренс, чтобы познакомиться с самым знающим и понимающим человеком на свете.
В том автобусе на плече впередисидящего пассажира сидел большой зелёный богомол, молитвенно сложив длинные лапки с острыми шипами.
Возможно, этот богомол спас нас от автодорожной катастрофы.
А потом он куда-то делся.
Город Берроуза оказался довольно провинциальным.
Сперва я прошёлся по центральной улице, застроенной красными кирпичными домами.
Там я встретил красивую девушку, прогуливавшую свою попку.
Именно так: девушка двигалась сама по себе, а её попка – чуть сбоку, как роскошная собачонка.
Попка была одета в белые шорты, а девушка – в чёрную блузку с очень низким вырезом (и спереди, и сзади).
Я решил бросить всё на свете и навечно связать судьбу с этой красоткой.
Вообще-то я не любитель попок, но эта меня околдовала.
Я упорно влачился за ними, пока мы не оказались в респектабельном квартале с каменными особняками.
Тут красотка повернулась ко мне и сказала:
– Ты ведь не обидишь меня, милый?
– Ни за что, – сказал я и положил руку на сердце.
– Ты меня не поранишь?
– Нет, конечно.
– И не задушишь?
– Да нет же.
– И не порежешь ножом на мелкие кусочки? Я стоял и смотрел на неё честными глазами.
– Тогда пойдём, – сказала она и, взяв меня за руку, повела к старому двухэтажному дому, окружённому чугунной решёткой.
У этой девушки было неимоверно мощное, сосредоточенное, изумительно властное магнитное поле.
И я угодил в него, как металлическая стружка. Её звали Бренда.
Дом был вроде виллы – с лужайкой и бассейном. Больше всего меня поразило то, что в бассейне плавал мёртвый опоссум.
Бренда попросила меня достать его оттуда.
– Они сюда часто забегают и тонут, – сказала моя новая знакомка. – А однажды я нашла здесь здоровенного дикобраза. У него были очень острые иглы. Он плавал прямо посреди бассейна. Я сперва решила, что это гризли.
Я выловил опоссума большим сачком на длинной ручке.
Потом мы положили его в чёрный пластиковый мешок, принесённый Брендой.
Она унесла мешок и вернулась – без всякой одежды.
Голая она была ещё красивее, чем в блузке.
Голая она была СОВЕРШЕНСТВО.
Я испугался. Я не знал, что всё это значит.
Я подумал, что она нимфоманка.
Я подумал, что она безумна.
Я подумал: «Неужели я опять влип во что-то?»
Я подумал: всё это мне снится.
Она предложила мне поплавать голышом в том самом бассейне, где ещё недавно плавал мёртвый опоссум.
Она сказала:
– Я хочу осмотреть твой член и решить, что нам дальше делать.
После этих слов я ещё больше испугался.
Но, должно быть, я был действительно околдован Брендой.
И поэтому мог пойти на любое безрассудство.
– У тебя член сухой и тёмный, как мумия кошки из Древнего Египта, – сказала Бренда. – Я видела такую мумию в музее в Нью-Йорке.
Она повертела мой член в своих нежных пальцах:
– Мне это не подходит. Я люблю толстые мужские члены, похожие на голову льва, разъярившегося при виде добычи. А у тебя он слишком тонкий.
Мы стояли голые на краю бассейна.
Мой член сам собой поднялся от зрелища её брюшного пресса.
У неё были младенческие груди.
И пупок чемпионки по многоборью.
Но она сказала:
– Я люблю поднимать члены собственноручно. Иногда я их поднимаю, массируя своими ступнями. Я не люблю, когда член стоит сам по себе, как бейсбольная бита.
После этих слов мой член стал медленно опускаться.
У Бренды были очень красивые ляжки и икры.
Она встала на голову, прошлась на руках и спросила:
– А ты так умеешь?
Я сказал, что не умею.
Она рассмеялась, показав восхитительные зубы.
Сверх того, у неё был великолепный позвоночник.
И лодыжки.
Как сказал бы Берроуз: «The Secret Agent, set in Wild West» (вот кем эта девушка была).
Или я просто спятил?
Мы немного поплавали в бассейне, но у меня из головы не выходил мёртвый опоссум.
Бренда плавала заправски, в разных стилях.
Её попка плавала отдельно и напоминала Стромболи – маленький итальянский остров с действующим вулканом.
Этот вулкан постоянно активен и знаменит частыми мелкими извержениями, которые можно наблюдать с разных точек острова, а также из Тирренского моря.
Потом Бренда сказала:
– Я хочу приготовить бараньи рёбра на гриле.
Она сама разожгла огонь и положила на решётку рёбра.
Мне она как будто уже не доверяла, хотя и не проявляла особой враждебности или неприязни.
Она принесла из дома бумажные тарелки.
Она пользовалась специальными щипцами, переворачивая рёбра на жаровне.
Потом мы сидели в чёрных шезлонгах перед бассейном.
Она ела без ножа и вилки – голыми руками.
Я тоже.
Я уже не помню вкус этих бараньих рёбер.
Кажется, они были как горелые камни.
Бренда так и осталась в голом виде, а я надел трусы и футболку.
Я её стеснялся.
И по-прежнему чего-то боялся.
Мы запивали рёбра белым вином из пластиковых стаканов.
Я спросил её:
– Бренда, ты не знаешь, где живёт Уильям Берроуз?
– Кто? – переспросила она со скрытой угрозой.
– Берроуз. Знаменитый писатель. Автор романа «Джанки».
– Я не понимаю. У тебя очень плохое произношение, – сказала Бренда.
Больше мы к этому не возвращались.
После еды она сказала:
– Этот дом принадлежит одному почтенному джентльмену. Он мой покровитель. Сейчас он в больнице. Ему вырезали опухоль величиной с кулак Мухаммеда Али – знаменитого чемпиона по боксу. Надеюсь, ты ценишь моё гостеприимство.
Я поблагодарил её от всего сердца.
Я и сейчас ей благодарен за весь этот опыт, за всю эту науку.
Она сказала:
– Хочу показать тебе что-то.
Она пошла к дому, а её попка поспешала за ней чуть вразвалку.
Я подумал: «I want to know how this turns out».
Бренда вернулась – в ковбойских сапогах из змеиной кожи.
Она так мне и объяснила:
– Эти сапоги – из змеиной кожи.
Они были зелёные, на лихих скошенных каблуках, с металлическими клёпками: великолепный аксессуар для Бренды и её жопы.
Теперь я думал именно так: «жопа», а не «попка». Она прошлась передо мной в этих сапогах, как модель по подиуму, но совершенно нагая.
Её жопа прыгала за ней, как детский надувной шарик.
У неё были изумительные плечи, ключицы.
Её лобковые волосы были тонкими и серыми, как паутина.
У меня опять поднялся пенис.
Он выпирал из трусов: не пенис, а фаллос.
Заметив это, Бренда сказала:
– Пусть он встаёт сколько хочет. Всё равно никакого толку от этого не будет.
Я хотел спросить её, какой толк она подразумевает, но не нашёл подходящих выражений.
Мой английский был беден, беден!
К тому же я почти что лишился дара речи.
Вдруг она сказала:
– Я пошла спать. А ты, если хочешь, можешь переночевать в этом шезлонге.
Я с радостью согласился.
Мне не хотелось искать Берроуза ночью.
Как говорится: «Утро вечера мудренее».
Между мной и Берроузом разверзлась бездна!
Между мной и Берроузом были Содом и Гоморра.
Бренда принесла мне лоскутное одеяло.
Я вежливо пожелал ей спокойной ночи.
Но это не проторило тропку к её сердцу.
Она смотрела на меня как на проходимца!
Впрочем, она тоже пожелала мне спокойной ночи.
И направилась к дому.
Я провожал её взглядом.
Её жопа резвилась, как пара разыгравшихся в сумерках дельфинов.
В ту ночь мне приснилось, будто я – неизвестно кто с мягким стоячим членом.
Член одновременно стоял и был мягок, как вата!
И какая-то женщина, похожая на Бренду, обнимала мои ноги и брала мой член в рот, отчего мне делалось очень, очень приятно.
Но внезапно я понимал, что у неё во рту зубья пилы, а не зубы.
И мне становилось страшно и больно.
О боги!
Такой вот примитивный кошмар приснился.
Я проснулся в холодном поту, с головной болью. И подумал: «Почему все мои сны поверхностны и брутальны?»
А Берроуз записывал свои сновидения в журнал и потом опубликовал книгу под названием: «My Education: AoBook of Dreams» – замечательный опус.
Однажды он сказал, что писатели учат людей видеть сны и жить в соответствии с ними.
Вот я и испугался: «Неужели мне ничего не удастся извлечь из своих кошмаров?»
Я восклицал про себя: «Что я наделал?! Чего ради приехал в этот город? Зачем откололся от группы IRWIN, которая меня поила и кормила? Куда мне теперь деваться?!»
Я осознал, что между мной и Берроузом стоит вавилонский хаос.
Я осознал своё вопиющее одиночество в Соединённых Штатах.
Но тут из дома вышла Бренда.
Она была в тех же змеиных сапогах, но уже в купальном халате.
Впрочем, этот белый халат был распахнут.
Я опять увидел её младенческие груди.
И пупок атлетки.
И чудесный лобок, покрытый паутинными волосами.
А вот лицо у неё как-то изменилось.
Это было лицо не вчерашней Бренды, а зубастой женщины из моего эротического кошмара.
О, человеческие лица!
Они так обманчивы, так непостоянны.
Сейчас я уже не могу вспомнить лицо Бренды.
Бывают такие лица, которые невозможно вспомнить – даже если видел их накануне.
Почему я так легко забываю лица?
Даже лица отца и матери я припоминаю с натугой. Они представляются мне то такими, то сякими, то такими, то сякими.
А иногда вместо их лиц я вижу только белые пятна.
Зато фигуру Бренды я хорошо запомнил.
Она принесла мне банку пепси-колы на завтрак.
Она подала мне её, не говоря ни слова.
Потом она проводила меня на пустынную улицу и сказала:
– Желаю удачи.
И добавила:
– Okey-dokey!
И опять я ходил по Лоуренсу.
Помню, серая кошка сидела под тутовым деревом и что-то громко кричала.
Она смахивала больше на сову, чем на кошку.
Что же она кричала?
Почему я не прислушался к ней, почему прошёл мимо?
Я слишком часто проходил мимо кричащих тварей. Я слишком часто проходил мимо молчащих тварей.
Я слишком часто проходил мимо.
Потом появились люди.
Они все куда-то спешили.
Я шёл и пялился на мужчин: а вдруг это Уильям Сьюард Берроуз?
Не знаю, о чём я думал: что он будет стоять на тротуаре, прислонившись к фонарному столбу, и курить цигарку?
Или что на каждом углу будет висеть его портрет с адресом, написанным ниже?
У меня не было ни малейшего представления, как я найду выдающегося автора «Интерзоны».
И всё-таки я не падал духом, а наслаждался своей авантюрой.
Конечно, я немного побаивался, но не слишком.
Я очень легкомыслен.
Кроме того, я был рад, что уже не нахожусь под гипнозом Бренды.
Я воспрянул духом, позавтракав в кафе оладьями с кленовым сиропом.
Помню, больше всего меня поразили витрины Лоуренса.
Некоторые из них были совершенно пусты, как те московские витрины 1918 года, о которых рассказывала Эмма Герштейн (моя любимая мемуаристка).
А другие наоборот – завалены пыльным барахлом: чучелами енотов, насекомыми в картонных коробках, оленьими рогами, медными портсигарами, оловянными солдатиками, старыми вымпелами, орденами…
Был там ружейный магазин, в витрине которого красовались старые и новые модели револьвера Smith & Wesson.
Я знал, что Берроуз любит оружие, и надолго прилип носом к этой витрине.
Помню белый кольт с костяной ручкой, помню резной барабан и гранёное дуло.
Очень изящные, соблазнительные игрушки.
Я сначала возжелал их, но потом вспомнил философа Ивана Иллича, считавшего, что чем больше у человека вещей, тем он глупей и слабее.
А Берроуз сказал: «I love good guns. If some dog attacked you, that’d be one dead dog, buddy».
Он был против контроля оружия и обожал ножи и ружья.
Есть известное фото, на котором он стоит с винтовкой.
В 1951 году он убил выстрелом из пистолета свою жену Джоан Воллмер, но и после этого не утратил вкус к огнестрельным игрушкам и хвастался этим.
Уильям Берроуз был непростой штучкой.
Ещё в какой-то витрине лежали ножницы разного размера, а рядом – гигантская металлическая расчёска, в зубьях которой застряли длинные волосы какого-то зверя.
Я подумал, что это шерсть бизона.
Рядом с расчёской высился засохший торт, на котором сидел овод.
Почему-то я хорошо запомнил эту витрину.
Я шёл дальше и дальше.
Помню довольно уродливую церковь с тонким шпилем.
Помню церковную дверь из прессованных опилок.
Перед дверью стоял человек в чёрном костюме и белой ковбойской шляпе.
Он держал в руке Библию и улыбался.
Сначала я подумал, что это Деннис Хоппер.
И тоже ему улыбнулся.
Но это был не Деннис Хоппер, а какой-то зазывала.
Он воззвал ко мне гулким басом:
– Заходите, молодой человек, заходите! Время, которое вы проведёте в нашем храме, подобно вечности в саду Эдема! Вы перестанете стареть, и с вашей головы не упадёт ни один волос! Вы выздоровеете от всех ваших болезней. В вас войдёт Святой Дух и уже никогда не выйдет. Ваши дети будут ангелами и никогда не доставят вам печали. Заходите к нам, заходите!
Но я всей душой стремился к Уильяму Берроузу и не зашёл в эту церковь.
Вдруг я увидел припаркованный к тротуару лимузин, на котором сидели звери.
Это были кошки разных мастей и собаки разной породы.
Не менее сорока тварей помещались на капоте, кузове и багажнике большой легковой машины.
Я подошёл поближе и обнаружил, что внутри автомобиля – на переднем и заднем сиденьях – тоже сидели собаки и кошки.
У всех этих зверей из пасти торчали языки – то ли издевательски, то ли идиотски.
Я просто обалдел от этой картины.
И тут дверца звериной машины распахнулась и из неё выскочила крошечная старуха в изодранном платье.
Её седые космы развевались, глаза блуждали.
Она схватила меня за руку и закричала:
– I am terribly sorry! Я ужасно извиняюсь! Мы не хотели причинить вам неудобство! Эти животные ни в чём не виноваты! Они были рождены для игр и веселья, а вместо этого их заперли в машине! Это совсем не шутка! Это звериная забастовка! Каждый зверь, которого я знаю, подавлен и печален! Каждый зверь разобщён и отгорожен! Каждый зверь кастрирован и стерилизован! Но это не может так продолжаться! Они наконец возмутились! Они взбунтовались! Они объединились, чтобы выразить своё отвращение к человеческому роду!
В этот момент чёрный кот, сидевший передо мной на буфере лимузина, задрал заднюю лапу и показал мне свою алую залупу.
Старуха увидела это и заорала:
– Смотрите, что он вытворяет! Это всё от печали! Это от хандры, меланхолии и сплина! А сплин и хандра приводят к ресентименту и бунту! И что же тут делать? К кому прикажете обратиться? К ветеринару? К шерифу? Написать губернатору штата? Посмотрите на этих животных! Я хочу, чтобы вы прониклись их состоянием, их самочувствием, их несчастьем! Я хочу, чтобы вы осознали их modus vivendi! Если б они только могли, то покончили самоубийством! Коллективно, скопом!
Она воззрилась на меня белыми безумными глазами:
– Вы помните, что случилось в Маунт-Кармел в Уэйко? Вы знаете, кто такой Дэвид Кореш? Он уважал животных! А они его убили! Они всех хороших людей убивают!
Тут серый слюнявый бульдог с кровавыми глазами, сидевший на кузове в довольно нелепой позе, уронил длинную прозрачную слюнку прямо на нос старухи.
А может, и не уронил, а намеренно плюнул?
Старуха утёрлась и уже спокойнее сказала:
– Некоторые домашние животные околдовывают своих хозяев. Другие чрезвычайно привередливы в пище, а иные просто созерцают. Некоторые из них задумчивы, другие склонны к озорству и проделкам. А кое-кто умудрён жизнью и не хочет ничего, кроме безболезненной смерти.
С этими словами она мне поклонилась и снова залезла в машину.
Углубившись в окрестности Лоуренса, я очутился в районе с разноцветными, крытыми дранкой коттеджами и гаражами.
Вокруг было много зелени – клумб, лужаек, развесистых деревьев.
Дома выглядели крайне запущенно, газоны тоже.
Пахло то ли барбекю, то ли просто кострами.
Словом, настоящая американская глубинка.
Если б я не искал Берроуза, то мог бы встретить тут Гекльберри Финна!
Или Сисси Спейсек!
Почему я там, чёрт возьми, не остался?
У меня был шанс, а я его профукал!
Нет, всё-таки не профукал!
На веранде скромного домика сидел старик и курил вонючую сигару.
Я спросил его, не знает ли он, где живёт Берроуз – автор повести «Пидор».
Старик ответил, что никогда не слыхал о таком парне.
Я уже собирался уйти, но тут из дома вышла маленькая загорелая брюнетка с морщинистым лицом и спросила:
– Ты любишь большие сиськи с коричневыми сосками?
Я смутился и не знал, что ответить.
Она улыбнулась:
– Вижу, что любишь. Заходи, я накормлю тебя, а потом мы вместе посмотрим на сиськи. И не бойся! Мой член до сих пор стоял от Бренды – поэтому я немедленно согласился.
Как сказал бы Берроуз: «You haven’t had your education yet, buddy».
В том доме сильно пахло варёной кукурузой. На кухонном столе, покрытом узорчатой клеёнкой, лежала гора дымящихся початков.
– Кушай, – сказала морщинистая брюнетка.
Она была миниатюрным вариантом знаменитой киноактрисы Авы Гарднер, которую когда-то называли «самым сексуальным животным на этой планете». Я накинулся на кукурузу как оголтелый. Дело в том, что я с детства обожаю кукурузу. Но мне ни разу в жизни не удалось вволю полакомиться этим яством. И вот я дорвался!
Я ел и давился, а брюнетка окунала влажные ладони в большую миску с солью и обмазывала очередной початок крупными кристаллами морской соли.
Эта соль была не простой, а копчёной.
И от брюнетки тоже исходил сильный копчёный запах.
Я обглодал целых девять початков, запивая их ледяной кока-колой.
«Америка есть Америка», – думал я, наслаждаясь кукурузой.
И тут она поманила меня пальцем:
– Come in and show me, dear.
Я с ужасом подумал, что она намеревается осмотреть мой пенис.
Как Бренда!
Но её звали Лоретта, и она всего лишь хотела взглянуть на мои голые ступни.