Александр Михайловский
Врата войны
Но, видимо, сегодня голова дерьмом была набита не у одного нашего Ганса. Не успели мы как следует отругать его, приказать удвоить бдительность и не поддаваться на провокации, пока мы собираем тут манатки на выход, как из черного облака показалась колонна грузовиков с эмблемами нашей дивизии. Чуть позже выяснилось, что мой заместитель, ефрейтор Кляйн, услышав стрельбу, сообщил о ней по телефону лейтенанту Рикерту, которого как раз в этот момент допрашивал по поводу межвременной дыры генерал Модель, только что вместе со своим штабом добравшийся до Красновичей. Полк моторизованной пехоты – это как раз его вклад в общую неразбериху.
* * *
Тогда же и там же.
Максим Алексеевич Тимофейцев, либеральный журналист и модный блогер.
Едва немцы встревоженными котами выскочили за порог, я тут же схватился за клавиатуру. Пришло время бросить в их суп небольшого, но очень вонючего дохлого кота. Раз уж они считают меня не добровольным сотрудником, которого требуется уважать, а военнопленным, о которого можно вытирать ноги, то пусть знают, с кем связались! Я им сейчас устрою диверсию мирового масштаба. Быстро, пока ни тот, ни другой не успели вернуться, я включил Аську и отправил по разным адресам несколько сообщений.
Одно – в редакцию НТВ (где у меня есть определенные завязки) о том, что здесь, в Красновичах, есть совершенно убойный сюжет. Я им уже подкидывал работенку, так что меня там должны хорошо помнить. Если НТВ пришлет сюда съемочную группу, то я нагажу сразу и немцам, и ботоксному карлику, чтобы у него не было простора для маневра. А то у него еще хватит ума сговориться с фашистами за нашей спиной – ведь диктатор всегда помогает диктатору. Сообщение о том, что здесь творится, должно как можно громче прогреметь в независимой прессе и как можно шире разойтись по интернету.
Другое послание я отправил своей девушке Марине. Ну как своей – встречаемся иногда, ведь ничто человеческое мне не чуждо, как и ей тоже. Короче, связь у нас чисто сексуально-эмоциональная, поскольку я тусуюсь на одной стороне Луны среди заядлых оппозиционеров, а она на другой, то есть среди верных запутинцев. Я уже давно уговаривал ее бросить эту дурь, но она хранит идеологическую верность господину Пу, и в постели ласково называет меня своим маленьким несогласным. Еще у нее есть одно замечательное свойство – она всегда до конца выслушивает все мои, как она говорит, бредни. Правда, потом, выслушав мои дифирамбы Великой Америке и продвигаемым ею либерализму и демократии, она в пух и прах разносит все мои умственные построения несколькими, как ей кажется, неоспоримыми аргументами.
Мой отъезд в творческий отпуск она приняла спокойно. Я и не рассчитывал, что к своему возвращению застану Маринкину постель пустой, но она пока хранила верность именно мне. Один раз за все это время встретились в Москве, и два раза она приезжала на поезде ко мне в деревню на несколько дней – побродить по весеннему лесу, послушать чирикающих птичек и позаниматься со мной сексом на настоящей русской печи. Она у меня отвязная и совершенно бесстыжая. Но в данном случае она была ценна для меня мне не своими сексуально-эмоциональными свойствами, а связями в патриотическо-запутинской тусовке, и еще своим папой – армейским генералом, который мог бы хорошенько колыхнуть местное армейское болото. Пусть повоюют немного, а то эти бездельники только зря жрут свои усиленные пайки и изнашивают фильдеперсовую форму от Юдашкина.
Еще несколько посланий я отправил своим друзьям и знакомым, чтобы они как можно шире разнесли их среди широких кругов общественности по обе стороны фронта. Пусть даже кто-то будет за немцев, как я в начале. Плевать! Самое главное – успеть поднять как можно больше шума. Пусть все знают, что злобный враг уже стоит у ворот, а то эти немцы по-хозяйски расположились у меня дома, хлебают мой кофе, жрут мою колбасу и нагло курят мои сигареты. А я за своевременное предупреждение кого надо, глядишь, еще и орден заработаю, за заслуги перед Отечеством. Для этого надо будет только суметь своевременно слинять от этих поганых фашистов, и при этом не попасться совкам из того мира. Они моментально поставят меня к стенке как классово чуждый элемент.
* * *
20 апреля 2018 года 09:35. Брянская область, Унечский район, поселок Красновичи.
Антон Васильевич Агапов, майор полиции и старший участковый Красновичского сельского поселения.
Утром, не успел я прийти на службу, а у администрации меня уже ждал опирающийся на свою палку дед Михалыч… Этого персонажа с подведомственного мне хутора Кучма, старого как Мафусаил, известного борца за справедливость и порядок, знала вся округа. Не было такой дыры в районе, в которую ушлый дедок не сунул бы свой нос в поисках неустройств и беспорядка, доставляя немало хлопот как разным незаконопослушным гражданам, так и служителям порядка вроде меня. По большей части он только мешал нашей работе (а дилетанты всегда мешали и будут мешать профессионалам), но, честно сказать, будет очень жалко, когда этот беспокойный и неуемный, почти девяностолетний одинокий старик отойдет наконец от нас в мир иной.
Обычно это шебутной дед не боялся никого и ничего, но сегодня он был явно напуган.
– Слышь, товарищ майор, ЧэПэ у нас, понимаешь… – угрюмо сказал он мне, против обыкновения даже не поздоровавшись, – опять на нас немцы напали.
– Какие такие немцы, Мыхалыч, и на кого они напали? – не понял я сути вопроса. – Быть может, ты с немецкими туристами чего не поделил?
– Какие туристы, товарищ майор, окститесь, – обиделся старик, – обыкновенные немцы напали, которые фашисты. Я тогда пацаном был, а этих тварей хорошо запомнил. И запашок их специфический, и речь гортанную, будто гуси за речкой гогочут. Осемь годков тогда мне было, но страху натерпелся на всю жизнь. А ты говоришь, туристы…
Сказав это, он вдруг замолчал и испытующе посмотрел в мою сторону.
– Да ты, товарищ майор, поди, еще ничего и не знаешь? – произнес он после не очень продолжительной паузы. – Скажи, ты какой дорогой сегодня на службу ехал?
– Какой, какой, – раздраженно ответил я, – обыкновенной, как каждый день. Но всяко не мимо вашей несчастной Кучмы!
– Вот в этом все и дело, – Михалыч ткнул в небо сухим прокуренным пальцем, – ехал бы мимо нас, так знал бы, что нас посетило невиданное явление природы, похожее на упавшее на землю большое черное облако. Вот оттуда эти фрицы и вылезли.
Я с сожалением посмотрел на старика. Я-то думал, что его на почве его склочности хватит Кондратий, а к нему тихо, бесплатной квартиранткой, подселилась веселая тетка Шиза. Натерпелся страха на всю жизнь, и теперь ему вместо зеленых чертей повсюду будут мерещиться немецко-фашистские захватчики.
– Не веришь, – вздохнул дед, – ладно, официально тебе заявляю, могу даже в письменном виде, о том, что во дворе у моего соседа, московского туриста, седни ночью видел несколько человек, одетых в немецкую военную форму, и с оружием, которые между собой гуторили по-немецки. Еще я видел два бронетранспортера – один возле черного облака, а один возле дома того дачника. Если моя информация не подтвердится, черт с ним, можешь привлекать меня за ложный донос, клевету и все прочее, что положено в таких случаях. Я старый, мне уже все равно. Но людей-то жалко. Фашисты опять пришли, а они ничего не знают…
И тут я понял, что отвяжусь от назойливого старика только в том случае, если поеду с ним в эту Кучму, посмотреть на его «фашистов». Скорее всего, это реконструкторы с муляжами винтовок, хотя в любом случае, если эти люди находятся на моей территории, я должен знать, кто они такие и чем дышат.
– Ладно, Константин Михалыч, – сказал я, – заявление писать не надо. Потом напишешь, если что, а сейчас садись в машину, и поедем, посмотрим на твоих немцев.
– Ты это, майор, – с сомнением сказал тот, – хоть автомат с собой возьми и кого-нито из своих архаровцев, а то, неровен час, твой пистолет против их винтовок будет просто плюнуть и растереть.
– Так я же с ними не воевать собрался, – как маленькому объяснил я Михалычу, – я же все-таки участковый уполномоченный, а не какой-нибудь армейский майор… Мое дело – задерживать преступников и поддерживать порядок.
– Дурак ты, майор, прости господи, хоть и большой вырос, – со вздохом ответил дед, – ну чисто как хохол – пока не помацаешь, не поверишь. Немцы же, тебе говорят, там, которые фашисты! С ними только воевать, по-другому никак.
Михалыч меня уболтал и, несмотря на все мое неверие в «фашистов», я приказал помощнику участкового сержанту Васе достать из оружейного ящика две «ксюхи» и подсумки с магазинами, после чего присоединяться к нашей честной компании. Сержант Вася у нас ну просто красавчик с плаката. Представьте себе – парень два метра ростом и спортивной фигурой, да и лицом из себя недурен, натуральный блондин, кровь с молоком – так что весь женский пол в округе, как и заезжие туристки, от него просто млеют и тают. Но самое главное его свойство – это широкие плечи, здоровенные кулаки и добрый взгляд голубых глаз, из-за чего даже завзятые бузотеры в Васином присутствии соглашаются жить дружно. На хозяйстве остался второй мой помощник сержант Сергей и делопроизводительница Анюта, которым я приказал паники пока не поднимать, никуда не звонить и никому ничего не сообщать. Мол, мы сначала сами во всем разберемся и внесем ясность.
Короче, так втроем и поехали. Я сел за руль, Михалыч, как проводник, на пассажирское место, а Вася вместе с автоматами и прочей снарягой разместился на заднем сиденье. Навьючивать все это на себя, чтобы походить на ряженых, не хотелось. Хотя у меня в прошлом, в молодые годы, были командировки на Кавказ, да и Вася во время своей срочной службы тоже не генеральские дачи строил. Опыт, как говорится, не пропьешь, хотя в изложенных Михалычем немцев-фашистов нам откровенно не верилось. Если бы верилось, то я бы не стал так подставляться и повел бы себя совершенно по-иному…
Все эти наши разговоры в пользу бедных, конечно, отняли много времени, так что выехали мы только около десяти часов. Ехать нам предстояло километра четыре – то есть, с учетом плохой видимости, дождя и скользкой дороги, на дорогу предполагалось потратить не больше пятнадцати минут. Еще с дороги Унеча-Сураж, при подъезде к повороту на Кучму, с левой стороны, через хмарь и морось стали прорисовываться контуры лежащего прямо на земле огромного черного облака, похожего на застывший в воздухе дым от горящих покрышек. Очень странное, скажу я вам, облако – я даже и не знал, что сказать. Никогда не видал подобного. Однако недоброе предчувствие уже закралось в мое сердце, и я молча вглядывался в странное явление, пытаясь понять, что же это может быть.
Сержант Вася, напротив, коротко, но емко выразился несколькими чисто русскими непечатными выражениями, а потом сказал, что если Михалыч не соврал нам в своем рассказе, то эта штука должна быть ничем иным, как межвременным порталом, через который к нам сюда лезут немцы из времен Великой Отечественной. Вася у нас фантазер – то есть любитель фантастики – запоем читает разные книжки про то, как наши парни попадают на ту войну и лихо крошат разных фашистов. «Эх, товарищ майор, хочу туда, на войну, сражаться за Родину, а не разбирать подробности пьяной драки на школьной дискотеке» – говорил он мне во времена приступов душевной откровенности. Вот, блин, еще один опоздавший родиться человек. А мне и в своем времени неплохо – главное, как следует делать свое дело, и Родина тебя не забудет.
Повернув с главной дороги в сторону Кучмы, мы проехали еще метров восемьсот. И тут нас обстреляли из пулемета. Это было так неожиданно, что мы все оторопели. Впереди в серой дождевой мути, багровой бабочкой трепетало дульное пламя, очередь грозно выговаривала «та-та-та» – и все это выглядело чудовищно нереалистичным здесь, на мирной земле Брянщины… Из моего рта непроизвольно плотным потоком вырвались самые грязные ругательства. Да что же это за чертовщина такая?
Огонь велся прицельно с дистанции метров в триста. Поэтому прежде чем я успел что-то сделать, несколько пуль ударило в капот, лобовое стекло – пробитое в нескольких местах, оно брызнуло осколками; а позади меня охнул и выматерился сержант Вася – очевидно, его зацепила одна из этих пуль. Например, та, что свистнула совсем рядом с моим ухом. Полицейский Форд «Фокус» – это все-таки не бронетранспортер. Тело само вспомнило опыт прошлых кавказских командировок – руки до упора вывернули руль, а нога до предела вдавила педаль газа – и Форд, визжа шинами по мокрому асфальту, заложил крутой полицейский разворот с заносом, после чего на полном газу принялся уносить наши задницы из этого опасного места.
Кто бы там ни был – немцы-фашисты или кто-нибудь еще, вроде залетных правосеков, – но эти гады сразу открыли огонь на поражение, даже не попытавшись вступить в переговоры, а потом еще и пытались стрелять нам вдогон. Но к тому времени как пулеметчик дал вторую очередь, мы уже скрылись за поворотом обсаженной деревьями дороги. Я подумал, что Михалыч, пожалуй, не спроста так беспокоился, и что мне надо обязательно перед ним извиниться и поблагодарить за бдительность… Но это потом, когда мы выберемся туда, где нас не достанет этот гребанный, неизвестно откуда взявшийся, пулеметчик, а пока же у меня есть более насущные заботы. Из-за разбитого несколькими пулями, помутневшего от мелких трещин стекла мне ни хрена не видать дорогу. Втянув кулак в рукав куртки, я, одной рукой держа руль, привстал на сиденье и несколько раз ударил по лобовому стеклу, отчего оно, выпав наружу, рассыпалось мелкими кубиками. Видимость сразу улучшилась, но вместе с тем в салон ворвался холодный сырой ветер пополам с каплями дождя. «Ипическая сила, – подумал я, отворачивая от ветра лицо и отплевываясь от бьющей в лицо рот и нос дождевой воды, – в такую погоду без лобового стекла можно ездить только в акваланге».
Кроме разбитого лобового стекла, у нас еще был пробит радиатор, продырявлены оба передних ската, которые держались только на автоподкачке, зеркало заднего вида показывало только муть трещин на заднем стекле. Скорее всего, имелись и другие повреждения. От пулеметчика, цирроз ему в печенку, мы ушли, но из-за полученных повреждений, проехав еще пару километров, мой «Форд» наверняка встанет. При этом в первую очередь (благо рация и телефоны уцелели), требовалось доложить начальству обо всем произошедшем. Но как о таком докладывать?! Если я начну излагать события в том же стиле, в каком Михалыч рассказывал мне о «напавших немцах», то меня также сочтут сумасшедшим, или, в лучшем случае, пьяным.
Нет, мы пойдем другим путем. Доложим о появлении в районе крупной банды неизвестного происхождения с пулеметами и бронетехникой. Пусть вызывают сюда Росгвардию и армейцев, и те уже пусть сами воюют, а потом разбираются по останкам, кто это к нам прилез. Кстати, погони позади нет, мотор пока тянет, так что пришло время извиниться перед Михалычем за проявленное недоверие…
– Эй, Михалыч, – сказал я, – ты меня прости, если что, за то, что не поверил тебе. Кто же знал, что так получится?
Но Михалыч молчал. Повернув голову, я увидел, что ему мои извинения были уже ни к чему. Если просвистевшая у меня над ухом пуля попала сержанту Васе в плечо, то другой пулей дед был убит наповал, прямо в грудь. Вот же черт! Да, жаль старика. Это же надо – прожить такую длинную жизнь, пережить в детстве войну, дождаться второго пришествия фашистов, и в самом его начале погибнуть от их руки. Так фашисты это или нет? Неужели прав Вася – и эти гады явились сюда из Великой Отечественной? Эх, Михалыч, Михалыч, а я-то думал, ты в рассудке повредился… Теперь почти уверен, что это и вправду фашисты.
«Форд» с перегревшимся из-за пробитого радиатора мотором встал намертво как раз у поворота на Красновичи. Вася сам выбрался из машины, и я перевязал ему плечо индивидуальным пакетом из машинной аптечки. Санитарную сумку мы, болваны, с собой не взяли, да и кто же мог знать, что все так обернется. И вот тут, на отходняке от стресса, меня затрясло по-настоящему. Откуда же эти долбанные твари с пулеметами, или что у них там еще есть, взялись на наши несчастные головы? Живешь тут, живешь, тащишь службу по закону как положено, без единого замечания или чрезвычайного происшествия, и тут на – пулемет на твою голову, чтобы он был неладен!
Начальству уже было доложено, что мы с сержантом Васей ехали проверять заявление местного жителя о подозрительных чужаках, и на подъезде к хутору Кучма нарвались на неизвестную банду. В качестве доказательств, я даже скинул полковнику через «телеграмм» несколько фоток своей раскуроченной пулеметной очередью машины, раненого сержанта Васи и сидящего на переднем сиденье трупа местного жителя Константина Михайловича Тягунца, 1933 года рождения, русского и беспартийного. Пусть знают, как мы тут воюем. После получения фотографий полковник сразу стал любезен, отечески сказал: «ну вы там держитесь, помощь скоро будет», после чего отключился, видимо, для того, чтобы начать вертеть бюрократические шестеренки. В ожидании вторжения банд с украинской территории нас давно готовили к чему-то подобному, и поэтому особого удивления начальство не выказало.
– Вот, Вася, – сказал я, отключившись от связи, своему морщащемуся от боли помощнику-сержанту, – хотел на войну, распишись и получи. Не знаю, кто это там был, действительно немцы-фашисты, или банда правосеков, как я доложил начальству, но только убивают они по-настоящему – вот можешь спросить у Михалыча, он тебе расскажет. А пока сиди тут и жди обещанной начальством помощи, потому что двумя «ксюхами» мы с тобой много не навоюем.
Первой помощью от товарища полковника, прибывшей к нам из Унечи через полчаса после доклада начальству, были два экипажа ДПС. Увидев мою искореженную тачку, раненого Васю и убитого наповал Михалыча, ДПСники на некоторое время выпали в осадок, но достаточно быстро взяли себя в руки. Что они, трупов не видели? Между прочим, за год на дорогах страны гибнет примерно столько же народу, как во время той войны в крупной наступательной операции. На одной машине я отправил раненого Васю в районную больницу, а другой экипаж остался дежурить вместе со мной на дороге у поворота на Красновичи. Несмотря ни на что, требовалось продолжать наблюдать за развитием ситуации и обо всем докладывать начальству. Банда неизвестной численности – она и есть банда, тем более что на вооружении у бандитов имеется как минимум один пулемет.
За это время дождь стих, туманная дымка рассеялась, видимость улучшилась, и черное облако хорошо стало видно даже с того места, где мы сейчас находились. А ведь утром, когда я ехал на службу, там ни черта невозможно было разглядеть, кроме тумана и пелены дождя.
То, что это странное черное облако приобрело хорошую видимость, это только полбеды, хуже было то, что возле него даже невооруженным глазом наблюдалось очень нездоровое шевеление. У ДПСников имелся при себе полевой бинокль, и в него хорошо было видно, как из черного тумана выезжают большие грузовики, останавливаются, и с них спрыгивают на землю солдаты в серых шинелях и характерных касках. Мысли, которыми я тешил себя еще час назад, показались мне до невозможности смешными. Реконструкторы, значит, мля. Ипическая ты сила – да этих козлов там, наверное, не меньше полка… Очевидно, что не только мы видели их, но и они нас, потому что солдаты в серых шинелях довольно споро отцепили от грузовиков несколько небольших, буквально игрушечных, пушечек и без лишней суеты развернули их в нашу сторону.
Не прошло и пары минут, как одна из пушечек сделала первый выстрел, снаряд которого разорвался по ту сторону от дороги. Ну ни хрена себе рокамболь! Только этого нам и не хватало. Действительно, война пошла не по-детски и правосеками тут и не пахнет. Еще один снаряд взорвался с недолетом – и старший ДПСник сказал, что я как хочу, а он не будет стоять и ждать, пока нас тут накроют. Прошлось резво прыгать в его машину, которая тут же сдала назад. И вовремя. Следующие снаряды начали рваться на шоссе, но мы к тому времени уже ушли туда, где дорога проходила через лесной массив и артиллеристы врага потеряли нас из вида. А вот моему «Форду» досталось еще раз – прямым попаданием фугасного снаряда – после чего он превратился в изуродованную груду металлолома. Там же, среди обломков, осталось и тело погибшего старика Михалыча.
После этого у меня не осталось никаких сомнений в том, что ситуация сложилась самая чрезвычайная, и я позвонил руководителю Красновичской администрации, господину Приходько, и объявил ему, что Красновичи необходимо немедленно эвакуировать. В ближайшие часы, когда наши доблестные армейцы пинками начнут загонять этих мразей обратно – туда, откуда они и пришли – эта местность превратится в поле ожесточенного боя, и потенциальные заложники при этом будут только мешать. При этом я сказал этому Приходько, что дорога Унеча-Сураж простреливается бандитами, и в ближайшее время может быть ими оседлана, поэтому эвакуацию необходимо проводить в обход по старой просеке через Воробьевку, и в первую очередь пусть выводит на просеку школьников, благо они сейчас на занятиях.
Тем более что в Красновичах звуки артиллерийской стрельбы слышны были очень хорошо, и Приходько сам должен был понимать, что эта эвакуация – не учения МЧС. Кроме того, эта канонада хорошо слышна в Унече, и, возможно, в расположенной немного дальше деревне Займище, где уже год находился недавно сформированный мотострелковый полк. Одним словом, кто бы ни влез к нам через эту дыру, он сам сделал все возможное, чтобы на него как можно скорее было обращено самое пристальное внимание со стороны самого серьезного начальства.
* * *
19 августа 1941 года. 18:45. Брянская область, Унечский район, проселочная автодорога местного значения Унеча – Сураж, окрестности поселка Красновичи.
Лейтенант вермахта Карл Рикерт.
Генерал Вальтер Модель со своим штабом подкатил как раз тогда, когда праздник на «той стороне» был в самом разгаре. Я как раз докладывал ему обстановку на вверенном мне участке, когда с той стороны поступило крайне невнятное сообщение обергефрайтера Кречмера, чей Ганомаг гауптман Зоммер оставил возле конца телефонной линии. То ли наших парней обстреляла местная полиция, то ли они сами ее обстреляли. С позиции, на которой стоял Ганомаг, этого было не разобрать, слишком далеко. Но командир нашей дивизии, разгоряченный успехами двух последних месяцев, посчитал, что русские на той стороне этой дыры такие же слабаки, как и на этой – и, не дожидаясь доклада от Зоммера, приказал подошедшему 394-му стрелковому полку оберстлейтенанта Венцеля перейти на ту сторону и занять оборону вокруг пункта перехода, взяв под контроль окрестности. Солдатам было велено надеть шинели и быть готовыми ко всяким неожиданностям. При этом генерал не принял во внимание сообщение местного жителя о том, что большевизм в той России давно пал, и теперь там обычный для европейских стран республиканский строй, с президентом и парламентом. С его точки зрения, это обстоятельство не имело никакого значения.
«В конце концов, лейтенант, – с нервной усмешкой заявил он мне, – в Польше, Дании, Норвегии, Греции, Югославии и Франции тоже не было никаких большевиков, а мы их завоевали; как нет большевиков и в Британии, с которой мы продолжаем воевать по сей день. В этом подлунном мире, мой мальчик, нет никаких истинных законов, кроме права сильных людей убивать любых встреченных ими слабаков и забирать себе их земли, имущество и женщин».
В ответ я только промолчал, хотя мог бы сказать, что, по словам господина Тимофейцева, русские на той стороне совсем не являются слабаками, скорее наоборот. Правда, его слова пока не нашли, так сказать, практического подтверждения, но если он окажется прав, то это мы окажемся слабаками, и именно нас будут убивать; но генерал пока не хочет этого понимать. Мол, сначала надо ввязаться в сражение, а там посмотрим. Этот умник унтер-офицер Шульц рассказывал, что точно также вел себя Наполеон, пока не ввязался в поход на Москву, который и стал началом его конца. Конечно, корсиканский бандит, заделавшийся императором, и его разношерстная армия, собранная по всем борделям Европы, не идут ни в какое сравнение с гением великого фюрера и непобедимым германским вермахтом, но все-таки после этого происшествия в голову ко мне постоянно закрадывается какое-то непонятное беспокойство. Это же настоящее безумие – без всякой разведки, всего одним пехотным полком вторгаться на территорию страны, о которой мы пока ничего не знаем. Но у генерала от успехов, видимо, кружится голова, и он совсем не осознает того риска, который влечет за собой его решение направить на ту сторону целый мотопехотный полк.
* * *
Тогда же и там же.
Командир 3-й танковой дивизии генерал-лейтенант Вальтер Модель.
Эти тупоголовые бараны никак не могли понять, что вот такой вот туннель в будущее, внезапно образовавшийся на пути нашей победоносной 3-й танковой дивизии вермахта, сам по себе являлся величайшей угрозой для нашей так блестяще развертывающейся операции по сокрушению и окружению большевистского Юго-Западного фронта. Оттеснив большевистские войска на восток на центральном московском направлении, мы тем самым создали разрыв их фронта на нашем правом фланге шириной в двадцать километров, в который после приказа фюрера стальным потоком устремились панцеры нашей второй танковой группы под командованием доблестного Быстроходного Гейнца*. Это же так замечательно – полоса в двадцать километров по фронту, на протяжении которой нет ни одного большевистского солдата, или, по крайней мере, отсутствуют организованные части и соединения.
Примечание авторов: * немецкое армейское прозвище генерала Гудериана.
И вот тут, на самом разбеге, когда мы только настроились остановиться на промежуточном рубеже и подождать приотставшую пехоту, на нашем пути возникает эта соединяющая времена облачная штука, которая может грозить нам неведомыми бедами. А ведь она и в самом деле нам грозит, потому что разведка смогла выяснить, что там, на той стороне этого облака, тоже Россия, только примерно на восемьдесят лет позже. Если мы решим, как и планировали, уходить дальше на юг, то оставим это облако в глубоком тылу, и рано или поздно через него тамошние русские нанесут нам внезапный удар по самому уязвимому месту, то есть по складам и штабам. Или если мы никуда не уйдем, а окружим эту дыру войсками – сперва моторизованными, а потом и пехотными – после чего будем ждать неведомо чего, то тогда сорвется блестящая операция по окружению сразу нескольких большевистских армий, которые из-за этой задержки получат свободу действий и смогут избежать расставленной ловушки.
По этим причинам я и двинул в туннель 394-й пехотный полк. Во-первых, он должен был обеспечить безопасность действующих там наших разведчиков, собирающих критически важную для Рейха информацию, а во-вторых – создал бы на той стороне этого облака круговую полевую оборону по типу предмостного укрепления. Если действовать по уму, то для того, чтобы создать на том конце устойчивые оборонительные рубежи, туда, в будущее, следовало бы отправить всю мою дивизию, или даже весь наш 24-й моторизованный корпус. При значительном численном превосходстве даже недисциплинированные и плохо обученные солдаты большевиков могут представлять собой серьезную проблему. Но я боюсь, что пока в высоких штабах осознают уровень угрозы и отдадут соответствующие приказы, то время будет уже безвозвратно упущено и нам придется сражаться уже не по ту, а по эту сторону этого странного облака. По счастью, и командир нашего моторизованного корпуса фон Швеппенбург, и сам Быстроходный Гейнц должны прибыть сюда всего через полтора-два часа, так как и штаб корпуса, и штаб танковой группы продвигаются вслед за нашей дивизией по той же дороге, единственной в этих забытых Богом русских краях.
А пока нам необходимо получить с той стороны как можно больше информации. Поэтому вслед за мотопехотным полком я направил в это облако мотоциклетный батальон, до этого момента находящийся в резерве при штабе дивизии, и приказал провести с той стороны тщательную разведку окрестностей этого странного образования. Вряд ли в этом глухом, внутреннем углу России, далеком от всех границ2, в мирное время имеются хоть сколь-нибудь значимые воинские гарнизоны. При этом, отдавая распоряжения командиру мотоциклетного батальона, я не дал ему никаких особых указаний по обращению с местным населением, только предупредил, что на той стороне очень холодно и идет дождь. Поэтому действовать в ходе той разведки мотоциклистам предстояло в соответствии с уже сложившимися в этом отношении практиками и приказами верховного командования по обращению с представителями неполноценных рас и народов, в том числе и распоряжения самого фюрера, которые я всемерно одобряю и поддерживаю.
* * *
20 апреля 2018 года 10:25. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка Красновичи.
майор полиции Антон Васильевич Агапов.
Пока господин Приходько чесался и раскачивался, думая, начинать ему эвакуацию Красновичей, или все обойдется, из черного облака начали появляться новые персонажи, передвигающиеся на мотоциклах с колясками и без таковых. Сначала водители и седоки тяжело толкали свои мотоциклы по раскисшей земле до дороги, потом, собравшись кучей, завели моторы и с тарахтеньем покатили в сторону трассы Сураж-Унеча.
А им навстречу, на трассу, а не по просеке, вместе с учителями колонной выходили эвакуируемые детишки из красновичской средней школы. Вот ведь сукин сын Приходько – сказано же ему было, что эвакуация через просеку, а он, наверное, решил, что мы его пугаем и специально взрываем петарды, чтобы было похоже на настоящую войну. Вероятно, он рассуждал таким образом – на просеке сейчас холодно и сыро, кое-где даже наверняка лежит снег; девочки в туфельках и мальчики в ботиночках обязательно промочат там ноги. А по асфальтированной Октябрьской улице очень легко можно выйти на трассу, и через полтора часа быть уже в Унече – это если эвакуацию не отменят в самом начале.
Мотоциклисты в серых шинелях, увидев идущих бесформенной колонной детей, даже прибавили ходу, стремясь поскорее настигнуть и растерзать свою добычу. Эти мерзавцы, не заморачиваясь нравственными терзаниями, открыли по спасающимся детям стрельбу из своих пулеметов. Мы услышали крики боли и ужаса, взвизги, душераздирающий плач – несчастные школьники (а также их наставники) не могли понять, что происходит; шок, растерянность, отчаяние поначалу заставили их метаться на месте, подставляясь под огонь, но инстинкт самосохранения взял свое – и колонна, теперь беспорядочно рассыпавшаяся, бросилась через левую обочину к опушке леса. Мы – то есть я и два ДПСника – попробовали обстрелять уродов, чтобы отвлечь их внимание на себя, но у «ксюхи» (то есть АКСУ) укороченный ствол и огромное рассеивание, а кроме того, мы никогда не думали, что эти автоматы хоть когда-то понадобятся нам в деле. Чертыхаясь, мы пытались хоть как-то помочь погибающим детям. Их крики разрывали сердце, и в душе поднималось убеждение, что враг, с которым мы столкнулись – враг, чуждый не только нам, но и всему роду человеческому, что это не просто противник, а воплощенное Зло, с которым надо сражаться до последней капли крови. И я ощущал, как ярость кипит в моих жилах, как звенит в голове ненависть, как обостряется мое восприятие происходящего – и я, чувствуя в своих товарищах то же самое, внутренне преображался. Я будто бы становился частью могучей силы – праведной, созидающей, непобедимой…
