Александр Михайловский
Отцы-основатели
Но об этом позже, потому что тем временем среди вождей разгорелся еще один спор и касался он условной семьи Антона-младшего. Если считать их настоящей семьей, то их надо пускать в баню на общих правах и чуть ли не в первых рядах, потому что рыболовецкая артель Антоши – коллектив заслуженный и уважаемый, вносящий на прокорм очень значительную долю всего продовольствия. И все это никак не зависит от того, по сколько лет исполнилось ее членам. С другой стороны, все же этому мальчику и восьми его девочкам-женам еще очень далеко до совершеннолетия, даже по местным обычаям, весьма либеральном в этом смысле. И признавать их хотя бы настоящими женихом и невестами будет неправильно хотя бы в этом смысле. Тогда и другие дети захотят того же, а это уже будет полный разврат.
На первой позиции изначально стоял шаман Петрович, на второй Марина Витальевна, в первую очередь заботившаяся, чтобы в клане Огня не было слишком ранних беременностей. Черт с ними, с добрачными и внебрачными, клан будет кормить всех детей, и дурного слова не скажет их матерям. Но ранних беременностей, которые заставляют девочек преждевременно стариться и загоняют их в могилы раньше срока, среди девиц, являющихся членами клана быть не должно. В семье Антона-младшего Витальевна видела именно эту угрозу здоровью его жен-девочек и сражалась с ее существованием как могла.
Правда, если пойти по такому пути, то надо будет признать, что все клятвы и обещания, данные в свое время шаману Петровичу, были даны понарошку и не имеют никакой юридической и сакральной силы. И вообще, в нашем прошлом империи рушились по куда меньшему поводу, когда власть давала понять, что ее обещаниям совершенно нельзя доверять и она с легкостью дает слово и тут же с той же легкостью забирает его обратно. Именно поэтому и с учетом заслуг Антона-младшего ему было дано право самостоятельно сходить в баню со своими женами-невестами под его честное слово, что они ограничатся только совместной помывкой и ничем более, по тем причинам, которые ему уже были изложены ранее. В любом случае, если что-то случится, то вода в попе у девок не удержится, и все и во всех подробностях в самое ближайшее время будет известно всем их подружкам, а значит и, соответственно, Ляле, Лизе, Сергею Петровичу и Андрею Викторовичу.
– Да, Сергей Петрович, – горестно вздохнув, ответил Антон-младший, – я все понимаю и постараюсь, но…
– Но, – сказал Сергей Петрович, – ты «этого» не хочешь, но зато хотят твои невесты, и ты боишься, что не сможешь их от этого удержать?
– Примерно так, Сергей Петрович, – пожав плечами, ответил Антон-младший, – я понимаю, что нам еще рано этим заниматься, но разве ж девчонкам это объяснишь? Особенно эти черненькие, все пристают – покажи, да покажи. Хотя мне с ними со всеми очень хорошо… Вот.
– Ну если тебе с ними хорошо, – оглянувшись по сторонам сказал Сергей Петрович, – и ты с ними не ссоришься, то это значит, что мы тогда все сделали правильно. Ведь мир в семье – это залог ее крепости. Но в любом случае ты должен помнить, что вся ответственность за последствия лежит именно на тебе, как на мужчине. Понимаешь?
– Понимаю… – вздохнул Антон-младший, – и надеюсь, что все обойдется. Я им уже несколько раз говорил о том, что нам еще рано этим заниматься, но все равно они ничего не понимают и все время говорят только о своем.
– А ты говори только о своем, – сказал Сергей Петрович, – а еще лучше постарайся, чтобы они занялись друг другом. Ведь их восемь, а ты один и все равно тебя на всех не хватит. И вообще, такие забавы – это все же лучше, чем мыться с мальчиками, очень многие после этого пошли по кривой дорожке. Ну ладно, Антоша, ступай и помни, что мужчина – это звучит гордо.
В общем, этот разговор состоялся еще утром, а тем временем банный день в клане Огня (вот еще одно новое явление) продолжался своим чередом. Первыми, почти сразу после обеда, это священное место посетили Антон Игоревич, Марина Витальевна и Нита. Впрочем, старейшина клана довольно скоро начал говорить, что такой пар вреден его старым костям, оделся и куда-то ушел. Впрочем полчаса спустя, когда Марина Витальевна и Нита (которой эта жаркая забава вождей чрезвычайно понравилась) хорошенько еще раз распарились, отхлестав себя вениками по самое не могу, Антон Игоревич вернулся, гоня перед собой трех женщин бывшего клана Лани и четырех полуафриканок своей кирпичной бригады – всех тех, что еще не были замужем и пока даже не заневестились.
– Вот, – сказал он Марине Витальевне, – принимай, жена, пополнение. Отпарить и помыть по полной программе, чтоб все скрипело и трещало по швам.
Вот так Марина Витальевна записалась в банные инструкторы, показав женщинам, как правильно и со вкусом предаваться настоящей забаве вождей. Тем в основном понравилось. Жительницы холодных по нынешним меркам краев, они смогли по достоинству оценить весь тот жар и пар, который дает настоящая, пусть и самодельная, русская баня, особенно если плеснуть на раскаленную каменку ковшик воды. А березовые и дубовые веники, а лыковое мочало и пенистое, пусть и жидкое мыло? Ух ты! Человек по сути своей существо чистоплотное, и исключения, вроде монголов, тут только подтверждают правило.
После семьи и сотрудниц Антона Игоревича в баню по очереди пошли все те женщины, что не имели еще своих семей и в то же время не были заняты на картошке. Потом их место занял боевой отряд Антона-младшего, которого ради такого дела пораньше отпустили с буртовки. Вроде там все обошлось без эксцессов, но девки вышли из бани чрезвычайно довольные, чувствовалось, что им понравился как банный процесс, так и то, что они наконец рассмотрели у своего будущего господина и повелителя.
Потом одна за другой через баню быстро проскочили «молодые» семьи Сергея-младшего, Валеры и Гуга, причем последнему на пальцах пришлось довольно долго объяснять, что можно, а чего нельзя делать, пойдя в баню. Но в результате процесс понравился всем. И самому Гугу, который обнаружил в себе талант париться до потери пульса, и его молодым женам, несмотря на то, что тем несколько раз пришлось с писком выбегать в предбанник, спасаясь от чересчур уж горячего пара. Впрочем, и все остальное им тоже понравилось. Вышли они из бани все шестеро в обнимку: сам Гуг, три его жены и две невесты, распаренные и умиротворенные и сразу было видно, что через девять месяцев в этой семье появится как минимум одно пополнение, начало которому было положено во время этого похода в баню.
После молодых настала очередь вождей, и хоть было уже достаточно поздно, но решили сделать так – сперва Лиза заходит в баню и наскоро показывает совсем молодым незамужним девкам своей и лялиной бригады, как надо правильно мыться. Это потому, что картошка дело грязное, а девки свое все же заслужили ударным трудом. Потом девки уходят спать, и на их место к уже готовой Лизе приходит Андрей Викторович с семейством и парится до потери пульса. И только потом, уже поздно, часов девять или полдесятого в баню идет Сергей Петрович со всеми своими, но зато их оттуда уже никто не будет гнать – сиди хоть до полуночи.
Вот так оно и вышло, но с небольшими поправками, внесенными пятью молодыми авантюристками. Сергей Петрович, усталый, грязный, но в общем довольный собой, (потому что сегодня были завершены сразу два этапных дела – баня и картошка), зашел не спеша в предбанник, разделся, подкинул в топку сухих горбылей, да так, что пламя яростно загудело, нагоняя пар до нормы, потом дождался, пока полностью разденутся его две невесты, жены, и дочери Фэры, а потом они все вместе прошли в парилку. Пока Илин с помощью Ляли готовила в шайке побольше тепленькую воду для купания своей годовалой дочки Мули, Фэра, с помощью Сергея Петровича, Алохэ-Анны и крепких слов, мочалкой, мылом и горячей водой намывала своих семилетних дочерей Сипу и Коту. Девочки визжали, вертелись и протестовали как могли, но мать была неумолима. Пусть мыло отчаянно щиплет глаза, но голову, как и все остальные места, надо мыть тщательно-тщательно – и никаких гвоздей.
Тем временем Мани и Ваулэ-Валя, присутствующие на этом празднике жизни на правах гостей, сели на лавку поближе к двери и смотрели на то, как шаман Петрович в бане руководит своим голым женским коллективом. Но долго ли, коротко ли, Мули была искупана, вытерта и завернута в меховые пеленки, Сипа и Кота надраены до блеска, одеты и вместе с Мули отправлены домой с распоряжением подкинуть дров в очаг кана и, не дожидаясь взрослых, ложиться спать, после чего эти самые взрослые остались наедине с баней и друг другом.
– Ну, моя дорогая, – сказал шаман Петрович, обращаясь к Алохэ-Анне, как только в предбаннике хлопнула тяжелая дверь, – помнишь, как я тебе обещал, что буду мучить тебя в этой бани при помощи пара, горячей воды и березовых веников?
– Я помнить, о великий шаман, – ответила Алохэ-Анна, потянувшись как большая кошка, – и я снова повторить, что ты очень приятно меня мучить и я всегда этому рад. Я готов, говори что надо делать?
– Да, – с улыбкой добавила Фэра, – ты наш муж и начальник и мы хотеть чтобы ты наказать нас тоже. Мы ждать твой приказ, шаман Петрович.
– И мы тоже, – сказала Илин, хрупкая как тростиночка, – просит наказать я, плохо себя вести. Пожалуйста.
– Так-с, Лялечка, – сказал шаман Петрович, посмотрев на свою самую первую и самую главную жену, – кажется у нас имеет место бунт на корабле. Ну что – накажем негодяек?
– Накажем, мой добрый господин, – кивнула Ляля, взяв в руки мочалку и пластиковую бутылку из-под масла, в которую было налито мыло, – Но только сперва их всех нужно хорошенько вымыть, особенно вон ту, которая перемазалась с ног до головы.
– Да, моя добрая госпожа, – ответил Сергей Петрович, вооружившись тем же самым что и Ляля, – вы как всегда правы, Мыть, мыть и еще раз мыть, именно для этого мы сюда и пришли. А ну, грязнуля Анна, немедленно ложись на средний полок и мы с Лялей будем отдраивать тебя до скрипа, до блеска.
– Моя ложиться! – сверкнула белыми зубами Алохе-Анна и вытянулась на полке, высоко оттопырив высокую шоколадную попку.
– И так, – сказал Сергей Петрович, – цели определены, средства в наличии – за работу товарищи. И вы, две лентяйки, берите мочалки и тоже подключайтесь к работе, взаимопомощь наше все.
Не прошло и пяти минут, как смуглая пантера, крепко зажмурившая глаза, оказалась скрыта под плотным белым сугробом пахнущей сосновой хвоей крепкой мыльной пены, взбитой сразу четырьмя мочалками. Потом, когда Алохе-Анна перевернулась на спину, чтобы подставить под мытье вторую половину своего тела, то Ляля, Фэра и Илин, продолжили надраивать ее своими мочалками, а Сергей Петрович отошел в сторону и в большой шайке стал готовить воду для покатушек, смешивая побулькивающий кипяток из ванны с холодной водой из-под крана. По замыслу, вода должна была быть такой горячей, чтобы едва терпела рука. Впрочем, совсем рядом стояла вторая шайка, в которой была набрана чистая вода прямо из скважины имевшая среднегодовую для данной местности температуру в пять с половиной градусов Цельсия.
И вот, Алохэ-Анну поднимают с полка, ставят вертикально, говорят вытянуть руки по швам и Сергей Петрович, с натугой поднимает нее шайку с горячей водой вверх и без предупреждения (глаза-то от мыла зажмурены) выливает на голову Алохэ-Анны. Отчаянный вопль, больше от неожиданности, чем от боли, поскольку вода не настолько горячая, чтобы обжигать. Не успевает женщина перевести дух, как на нее обрушивается теперь уже поток ледяной воды и снова отчаянный крик и тишина.
– Ну вот и готово, – сказал Петрович, оглядывая дело своих рук, – вроде стало посветлее. Аннушка-то у нас, оказывается, настоящая королева.
– Не королева, – прищурившись ответила Ляля, – а великолепная богиня. Уитни Хьюстон нервно курит в сторонке.
– Уитни Хьюстон, – ответил шаман Петрович, – по сравнению с Аннушкой просто старушка, ей уже было под пятьдесят, а она все хорохорилась. Нет, моя жена куда лучше.
– А я и говорю, – сказала Ляля, – что лучше.
– Да, шаман Петрович, хорошо. – сказала Алохэ-Анна, разведя руки в стороны, – Я два раза умирать и все равно живой, а теперь моя как птица – летать и летать. Даже очень хорошо.
– Ну вот и хорошо, Аннушка, – сказал Сергей Петрович, – но только ты не расслабляйся, это было еще не наказание, а подготовка.
– Я готов наказание, – сказала Алохэ-Анна, – Что делать дальше?
– А дальше, – сказал Сергей Петрович, – мы будем готовить к наказанию Фэру и ты Аннушка будешь нам помогать. А ну ложись, негодница, и только посмей мне пошевелиться.
Впрочем процесс мытья Фэры описывать абсолютно бессмысленно, поскольку отличался он от помывки Алохэ-Анны только тем, что богиня из под сопровождавшихся двойным криком покатушек вышла не шоколадная, а белая с розоватым оттенком на тех местах где бедра и грудь были прикрыты топиком и юбочкой, и чуть загорелым во всех остальных. Кроме того, вместо короткой мальчишеской стрижки как у Алохэ-Анны, волосы Фэры заплетались в косу, сзади достигавшую колена и эту роскошь потребовалось отдельно мыть и вычесывать. После Фэры, точно той же процедуре мытья и окатывания подверглись сперва Илин, потом Ляля и лишь затем шаман Петрович. Единственно чем отличалась его церемония от церемоний его жен – при окатывании ему пришлось сидеть, так как он был слишком высок ростом для своих жен, а шайку с водой над его головой вдвоем поднимали Алохэ-Анна и Фэра.
Откинув назад мокрые волосы, Сергей Петрович посмотрел на своих так называемых невест, забившихся в сторонку и с некоторым испугом, наблюдавших за происходящим. Женщин сначала трут с мылом, как какую-то тряпку при стирке, потом обливают водой, отчего они два раза кричат, как будто их убивают, но вместо этого все равно остаются живыми-здоровыми и даже благодарят. Непонятно!
– Ну, что женщины, – спросил великий шаман, – вы согласны выходить за меня замуж или нет? Если согласны, тогда мы тоже вас будем мучить, а если нет, то уходите и больше не возвращайтесь.
– Лучше мучить, – обреченно вздохнула Мани, а Ваулэ-Валя только скромно кивнула головой, давая шаману Петровичу свое согласие.
Впрочем, пока их мучить никто не собирался, просто их тоже вымыли с ног до головы, как и всех прочих, после чего в бане мытье, как таковое закончилось и начались развлечения. Ляля принесла из предбанника несколько березовых и дубовых веников, бросила их в шайку и ковшом набрала в последнюю кипятка из ванны. Пока Ляля возилась с вениками Сергей Петрович набрал полный ковш воды и сделав полшага в сторону, чтобы не попасть под выхлоп, плеснул эту воду на раскаленную каменку. У женщин разом перехватило дыхание, их будто ударили горячим кулаком в грудь и живот. Не успели жены и невесты Петровича перевести дух, как тот взял в руки веник, вручил второй Ляле, после чего, посмотрев на Алохэ-Анну, приказал ей лечь на средний полок опять попой вверх… И значится, у них с Лялей, понеслась работа вениками в четыре руки. И если в начале Алохэ-Анна с непривычки вскрикивала от боли, то чуть погодя, когда ее разобрало, эти крики боли сменились темпераментными стонами наслаждения.
Потом, место Алохэ-Анны заняла Фэра, после нее Илин, а вот когда увлекшиеся банными процедурами домашние Сергея Петровича собрались полосовать вениками Лялю, которой на третьем месяце еще пока можно было все, в этот момент в предбаннике раздался шорох и шушуканье, потом дверь туда приоткрылась и на пороге появились пятеро полностью обнаженных юных хулиганок, как раз задумавших предложить себя Сергею Петровичу. И смех и грех. Картина маслом – пролетела птица Обломинго.
Не успел Сергей Петрович раскрыть рот и грозно спросить, – «Чего вам тут надобно, девки?» – как вдруг, все пятеро разом взмолились нечеловеческими голосами, перебивая друг друга, – Ну возьмите, меня замуж, шаман Петрович, я вам очень сильно пригожусь. Я красивая, молодая и сильная, буду любить вас горячо и страстно. Ну возьмите меня, пожалуйста!
Сказать что шаман Петрович обалдел это ничего не сказать. Собирался, понимаешь, заняться любовью со своими женами, вымыл их для этого, отпарил паром, обработал веником и только-только приготовился употреблять с ними сладкое, как тут вламывается группа несовершеннолетних сцыкушек, лет по четырнадцать-пятнадцать от роду и требует к себе такого же непосредственного внимания.
– Значит так, девушки, – немного рассерженно сказал Сергей Петрович, хотя в душе эта ситуация его потешала, – Вы же знаете, что в нашем клане прежде чем женщина предложит себя в жены мужчине и наоборот, на это должно быть дано разрешение Мудрой женщины и одобрение женсовета. Есть у вас такое разрешение и такое одобрение? Я вижу, что нет. Тогда идите и без разрешения ко мне больше не приходите. И запомните мои слова – тот кто рвет с яблони незрелые яблоки для того чтобы их съесть, тот дурак, потому что от них обязательно будет болеть живот. А тот кто рвет их ради забавы, не собираясь съедать, тот просто подлец, потому что позднее мешает людям насладиться вкусом и ароматом спелых яблок. На этом все, девочки – до свиданья!
– Но, Петрович, – проныла Сэти, как самая главная заводила, – мы все тебя любить и хотеть за тебя замуж, честно, честно. Ты такой красивый, сильный, умный и добрый. А за других мужчин мы замуж не хотеть. Тот молодой, который Серега, хотеть меня щупать, но я стукнуть ему в глаз и сказать что буду жаловаться его начальник главный охотник Андрей Викторович. Тогда он уходить и больше не возвращаться. Ну, пожалуйста, ты взять нас своя женщина! Вот как Ляля, как Фэра, как Алохэ-Анна, как Илин. Мы красивый. Мы сильный. Мы умный. Мы ласковый. Мы тебе все делать.
Вот и смех и грех, пристали как банный лист, что не отдерешь. Петрович окинул свое обнаженное тело придирчивым взглядом. Не Аполлон, конечно, но накопленный в плавании жирок за два с половиной месяца совершенно ушел, оставив подтянутый живот, довольно широкие плечи, и сильные руки без которых не поработаешь с инструментом. Ноги правда подкачали, но ему на большие расстояния ходить и не надо, не кривые, не тонкие как палочки, и то ладно. Правда немного волосатые, но это приемлемо, по крайней мере женам нравится, вон трутся возле него все четверо как кошки.
Потом Петрович посмотрел на нахалок, посмевших так нагло и так самовольно вмешаться в расписанную лет на пять вперед брачную политику. И как назло девки-то они все перспективные, спортсменки, комсомолки, передовички производства, да и просто красавицы и что ты хочешь делать, но хотят они за него замуж и все. Кстати, теперь понятно на какой сук ночью напоролся Серега и чему так ехидно улыбается Катька. Нет, наказывать девок нельзя ни в коем случае. Будет только хуже. Но и замуж их тоже сейчас брать никак нельзя, тогда рухнут все с таким трудом установленные барьеры. Да и замужество это будет очень ненадолго, потому что не пройдет и года и по местной статистике придется хоронить как минимум двоих из этой пятерки. Витальевна его убьет, тем более что на всех пятерых у Петровича уже есть некие далеко идущие планы, только дайте закончить с лихорадкой подготовки к зиме и посадить детишек за парты. Но что делать с ними прямо сейчас?
– Знаешь, Петрович, – вдруг сказала Фэра, – это очень хороший-хороший девочка. Но ты говорить, что мы теперь жить долго-долго и тогда им рано быть твоя женщина. Тогда ты давать им обещаний, как маленький Антоша давать обещаний свой девочка. Две зимы, три зимы обещаний, потом он стать твой женщина, если не думать про другой…
Сергей Петрович немного подумал, а потом кивнул.
– Да, девочки, – сказал он, – вы согласны с моей женой Фэрой? По другому все равно никак не получится, потому что вы еще слишком маленькие и Марина Витальевна не разрешит вам стать моими женами.
– Да, – закричали все пятеро, – мы согласна, мы очень согласна дать обещаний. Ну, пожалуйста, Петрович. Делай так.
– Хорошо, – сказал Сергей Петрович, – а теперь идите и никому не говорите, что вы здесь были, а то у меня будет много-много головной боли.
– Погодить Петрович, – неожиданно сказала Фэра, – этот негодяйка обязательно надо наказать. Пусть он ложится сюда, а мы с Анна будем их мучить, как ты с Ляля мучить нас. Пусть они знать, что такое быть женщина шамана Петрович и не хотеть больше в наш семья. Потом он идти спать, а мы делать тут сладкое. Сэти, плохой девочка, идти и ложиться сюда, или идти прочь и больше никогда не приходить к нас…
Ну куда девки денутся голые из бани и пошли и легли и были хорошенько пропарены, отхлестаны вениками, напоены настоем из трав, совместное творчество Фэры и Марины Витальевны, и отправлены в казарму спать, потому что было уже поздно, а семья Сергея Петровича наконец-то предалась самым главным банным развлечениям, в надежде на то, что их больше никто не побеспокоит.
Вот так закончился первый банный день в клане Огня. На будущее, вожди решили, что поскольку баня маленькая а попариться вволю и не торопясь хочется всем, то у каждой из шести семей будет свой день недели, а воскресенье будет отдано детям, незамужним девушкам и «семейству» Антона-младшего.
* * *
10 сентября 1-го года Миссии. Воскресенье. Пристань Дома на Холме
Проснувшись утром, Сергей Петрович обнаружил, что температура за ночь упала ниже нуля, в лужицах под ногами похрустывает ледок, а в атмосфере при ясной погоде, осложненной незначительной дымкой, господствует ледяной пронизывающий северный ветер, доносящий даже далеко на юг холодное дыхание Великого ледника.
– Первый привет от Снежной Королевы, – подумал Петрович, – однако, здравствуйте, сударыня Зима. Вовремя мы одели наших черненьких во все теплое – судя по всему, в ближайшее время ждут нас новые климатические испытания. И хоть шалаши-вигвамы всем хороши – и ветром не продуваются из-за кожаной покрышки, и тепло неплохо держат – но все же они не годятся для по-настоящему холодной погоды – пора-пора, давно пора принимать в эксплуатацию общежитие, а то мы здесь все в скорости померзнем, хоть просись к девкам в казарму на постой…
Так что после завтрака Сергей Петрович отослал часть своей бригады выгружать из обжигательной печи известняк (благо он уже остыл и с кипелкой девки успели управиться), а сам направился на стройку – стимулировать работы по общежитию и столовой, где тоже все было в разгаре. Завтракать под навесом на пронизывающем холодном ветру было не очень неуютно, и Петрович опасался, что таким вот макаром кто-нибудь может застудить себе почки – а это уже будет хуже некуда. Поэтому львиная часть (примерно три четверти) бригад Сергея Петровича и Лизы работала именно на столовой – там уже был возведен каркас, и теперь требовалось закончить кладку стен – и в первую очередь северной, чтобы не задувал этот дурацкий сквозняк, но сперва все же требовалось перекрыть крышу.
Сергей Петрович подумал о том, что, собираясь в этот каменный век, он даже и не представлял себе, какой масштаб примут их работы. Проект маленького домика на десяток человек, дарующий им комфорт и покой, показался ему наивной утопией – и если бы на все это потребовалось закупать материалы еще там, дома, то они никогда бы не тронулись с места. Во-первых, в плане финансов это едва ли можно было потянуть, а во-вторых, в этом случае потребовался бы корабль гораздо больше и вместительнее их «Отважного» – и эта махина, конечно, никогда и ни за что не прошла бы по речной системе балтийского стока, а также по изобилующей отмелями Великой реке, неизвестной ни одному лоцману. Это им повезло, что проскочили, хотя в этом везении есть и доля трезвого расчета, потому что поморские кочи как раз и предназначались для таких сложных путешествий. Вздохнув, Сергей Петрович решил, что раз уж все идет весьма неплохо, то не стоит жалеть о содеянном, а стоит делать то, что должно делать, и пусть свершится то, что им суждено.
Кстати, ближе к обеду в бригаде Лизы случился маленький переполох, и его виновницами были пятеро маленьких оторв, вчера нелегально добывших себе статус невест Сергея Петровича. Когда девки вспоминали о том вечере, то у них краснели щеки, начинало чаще биться сердце, а между ног становилось жарко и мокро. Нет они как были, так и остались девушками; но вот сама банная процедура, «настоящая», как они ее назвали (в противовес торопливой помывке теплой водой), – с вениками, паром, окатыванием холодной водичкой, и снова вениками с паром – произвела на них неизгладимое впечатление, впрочем, и жены Сергея Петровича, которых они раньше считали старухами, поразили их не меньше.
Какие там старухи – настоящие красавицы, сильные, ладные, с гладкой кожей, большими, лишь слегка отвислыми грудями и развитыми мускулами, так красиво играющими под кожей в банной полутьме. Понятно, почему шаман Петрович, совершивший с Фэрой и Алохэ-Анной такое волшебство, отказался брать в жены их, молодых девочек, сказав, что они должны еще подрасти. Каждой девочке или женщине хочется быть такой уверенной в себе, такой красивой и величественной, любящей и любимой, как эти счастливицы.
Нет, девки никому не рассказали о том, что произошло там, в бане – слишком уж это было значительным и личным – поэтому они, все пятеро, не сговариваясь, решили держать это в тайне. Но, как водится, были свидетели (точнее, свидетельницы), которые видели, как эти пятеро поднялись с нар и вышли из казармы, знали, куда они ходили и когда вернулись; дальше было только дело времени, которое потребовалось для того, чтобы нервный ревнивый слух (а то как же – на месте этих пятерых хотела оказаться любая) дошел сперва до Лизы, а потом и до Марины Витальевны.
Гром по этому поводу был вместе с молниями. Правда, Петровича, как и его жен, к этой разборке поначалу не привлекали – что было откровенной ошибкой и лишним недоверием. Просто Марина Витальевна взяла всех пятерых ослушниц, изрядно напуганных таким оборотом событий, и отвела их в ту же баню (по причине рабочего для умеренно натопленную для наличия горячей воды), где и провела их полный гинекологический осмотр. Результат, естественно, оказался полностью нулевым, ибо еще никто не лишался девственности, просто попарившись в бане. Почесав в затылке, Витальевна наконец догадалась отпустить плачущих девочек и вызвать к себе Лялю, чтобы получить информацию из первых рук.
Так уж получилось, что по пути Ляля встретила рыдающих девочек и резко передумала идти к Витальевне, считая, что в намечающемся скандале (а ведь за своих надо заступаться) против главы женсовета у нее будет совершенно недостаточно веса. Вместо этого она взяла девочек и пошла с ними на стройку к Петровичу, который как раз возился на крыше столовой, стремясь успеть полностью закончить кровлю до заката. Фэра, этот местный гидрометеоцентр, сказала, что по всем приметам – не завтра, так послезавтра начнутся затяжные дожди, и тогда по-настоящему сухой погоды они не увидят уже до будущей весны.
Увидев Лялю и плачущих девочек, Сергей Петрович слез с крыши и начал задавать вопросы, все больше хмурясь по мере получения ответов. Уже через минуту от его спокойного рабочего настроя не осталось и следа. В конце концов это его будущие невесты – ему и разбираться с нанесенной им обидой. А обида была. У Сэти щека припухла и покраснела, ибо девочка, привыкшая к уважительному отношению к себе, посмела возражать Великой и Грозной Мудрой Женщине – и получила за это в запале пощечину. А рука у Витальевны ой какая тяжелая, и характер тоже не легче. Поздняя беременность протекала довольно тяжело, и у женщины случались сильные перепады настроения.
С учетом всего этого – в первую очередь беременности Марины Витальевны, а еще нежелания выносить сор из избы – Сергей Петрович решил не скандалить, а постараться спокойно разобраться в произошедшем. Да и негоже это для мужчины скандалить с чужой женой – «западло», как выражаются в неофициальных кругах. Поэтому, предварительно успокоив, Петрович отпустил девочек, пообещав им, что сам во всем разберется. Потом, взяв под руку Лялю, он быстрым шагом направился в береговой лагерь, по дороге стараясь смирить свой гнев. А гневаться на Витальевну было за что. Она мало что ударила девочку, даже не являвшуюся ее прямой подчиненной – она сделала это в порыве гнева и дурного настроения, находясь в плену ложной информации, даже не пожелав выслушать ни Сэти, ни ее товарок.
Дело в том, что слух, пошедший по женскому «опчеству», был весьма далек от истинного положения дел – да он и не мог быть правдивым, поскольку участники событий о них не распространялись, и все детали, которые достигли ушей Марины Витальевны, были выдуманы сплетницами в меру собственной испорченности и темперамента. Одно это ее и извиняло, но все же не до конца. Марина Витальевна баба взрослая, что такое сплетни в женском коллективе, должна знать не понаслышке, и потому раздавать оскорбления, а тем более размахивать руками, не выяснив подробностей из независимых источников, было с ее стороны непростительной глупостью и серьезным проступком. Немного остыв, она и сама это поняла; и когда увидела, что Ляля идет к ней не одна, а со своим мужем, то испытала истинное облегчение. Это перед Лялей ей извиняться было стыдно и невместно, а вот перед Великим Шаманом Петровичем – совсем наоборот, тем более что он сам не давил, не размахивал руками, и не орал дурным голосом. Не такой он человек. В любом случае, Витальевна была кругом виновата, и эту вину надо было искупать. В первую очередь перед Сэти за несправедливую пощечину, но и перед остальными девочками за нанесенные им оскорбления – тоже. Если бы даже та сплетня (а точнее, донос) подтвердилась, и событие, прошу прощения, разврата имело бы место – то в этом случае наказание девочкам могло быть вынесено только после обсуждения на женсовете, и только решением Совета Вождей. В противном случае получается чистейшей воды самоуправство.
– Придется тебе, Витальевна, – сказал в конце Петрович, – извиниться перед девочками за твою неумеренную резкость и грубость. А за пощечину ты должна будешь сделать ей подарок – лучше всего одну из тех безделушек, которые так милы девичьему сердцу. Вот такую я на тебя наложил епитимью, и не как жених этих девочек (это еще бабушка надвое сказала, моими они женами станут или чьими-нибудь еще), а как шаман нашего клана, который должен решать вопросы обиды и воздаяния.
– Я все понимаю, Петрович, – вздохнула Марина Витальевна, – и сделаю все по твоему приговору. Есть у меня посеребренные сережки с синими камушками, вроде бы бижутерия, но очень миленькая. Как раз к глазам твоей Сэти. Но скажи мне, почему ты дал девкам это дурацкое обещание? Что, нельзя было обойтись без него? Теперь каждая вшивая шантажистка полезет в баню к тебе или к Викторовичу, чтобы таким путем удачно выскочить замуж. Греха потом не оберешься…
