Александр Блок
Ночь, улица, фонарь, аптека…
«Ты придешь и обнимешь…»
Ты придешь и обнимешь.
И в спокойной мгле
Мне лицо опрокинешь
Встречу новой земле.
В новом небе забудем,
Что прошло, – навсегда.
Тихо молвят люди:
«Вот еще звезда».
И, мерцая, задремлем
На туманный век,
Посылая землям
Среброзвездный снег.
На груди из рая –
Твой небесный цвет.
Я пойму, мерцая,
Твой спокойный свет.
24 января 1906
«Ты можешь по траве зеленой…»
Ты можешь по траве зеленой
Всю церковь обойти,
И сесть на паперти замшёной,
И кружево плести.
Ты можешь опустить ресницы,
Когда я прохожу,
Поправить кофточку из ситца,
Когда я погляжу.
Твои глаза еще невинны,
Как цветик голубой,
И эти косы слишком длинны
Для шляпки городской.
Но ты гуляешь с красным бантом
И семячки лущишь,
Телеграфисту с желтым кантом
Букетики даришь.
И потому – ты будешь рада
Сквозь мокрую траву
Прийти в туман чужого сада,
Когда я позову.
Октябрь 1906
«Твоя гроза меня умчала…»
Твоя гроза меня умчала
И опрокинула меня.
И надо мною тихо встала
Синь умирающего дня.
Я на земле грозою смятый
И опрокинутый лежу.
И слышу дальние раскаты,
И вижу радуги межу.
Взойду по ней, по семицветной
И незапятнанной стезе –
С улыбкой тихой и приветной
Смотреть в глаза твоей грозе.
Ноябрь 1906
«Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!..»
Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!
Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!
В темных провалах, где дышит гроза,
Вижу зеленые злые глаза.
Ты ли глядишь, иль старуха – сова?
Чьи раздаются во мраке слова?
Чей ослепительный плащ на лету
Путь открывает в твою высоту?
Знаю – в горах распевают рога,
Волей твоей зацветают луга.
Дай отдохнуть на уступе скалы!
Дай расколоть это зеркало мглы!
Чтобы лохматые тролли, визжа,
Вниз сорвались, как потоки дождя,
Чтоб над омытой душой в вышине
День золотой был всерадостен мне!
Декабрь 1906
«В серебре росы трава…»
В серебре росы трава.
Холодна ты, не жива.
Слышишь нежные слова?
Я склонился. Улыбнись.
Я прошу тебя: очнись.
Месяц залил светом высь.
Вдалеке поют ручьи.
Руки белые твои –
Две холодные змеи.
Шевельни смолистый злак.
Ты открой твой мертвый зрак.
Ты подай мне тихий знак.
Декабрь 1906
Усталость
Кому назначен темный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдет.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук…
Но есть паденье, и усталость,
И торжество предсмертных мук.
14 февраля 1907
«Придут незаметные белые ночи…»
Придут незаметные белые ночи.
И душу вытравят белым светом.
И бессонные птицы выклюют очи.
И буду ждать я с лицом воздетым,
Я буду мертвый – с лицом подъятым.
Придет, кто больше на свете любит:
В мертвые губы меня поцелует,
Закроет меня благовонным платом.
Придут другие, разрыхлят глыбы,
Зароют, – уйдут беспокойно прочь:
Они обо мне помолиться могли бы,
Да вот – помешала белая ночь!
18 марта 1907
Девушке
Ты перед ним – что стебель гибкий,
Он пред тобой – что лютый зверь.
Не соблазняй его улыбкой,
Молчи, когда стучится в дверь.
А если он ворвется силой,
За дверью стань и стереги:
Успеешь – в горнице немилой
Сухие стены подожги.
А если близок час позорный,
Ты повернись лицом к углу,
Свяжи узлом платок свой черный
И в черный узел спрячь иглу.
И пусть игла твоя вонзится
В ладони грубые, когда
В его руках ты будешь биться,
Крича от боли и стыда…
И пусть в угаре страсти грубой
Он не запомнит, сгоряча,
Твои оттиснутые зубы
Глубоким шрамом вдоль плеча!
6 июня 1907
«Всюду ясность божия…»
Всюду ясность божия,
Ясные поля,
Девушки пригожие,
Как сама земля.
Только верить хочешь всё,
Что на склоне лет
Ты, душа, воротишься
В самый ясный свет.
3 октября 1907
«Она пришла с заката…»
Она пришла с заката.
Был плащ ее заколот
Цветком нездешних стран.
Звала меня куда-то
В бесцельный зимний холод
И в северный туман.
И был костер в полночи,
И пламя языками
Лизало небеса.
Сияли ярко очи.
И черными змеями
Распуталась коса.
И змеи окрутили
Мой ум и дух высокий
Распяли на кресте.
И в вихре снежной пыли
Я верен черноокой
Змеиной красоте.
8 ноября 1907
«Я миновал закат багряный…»
Я миновал закат багряный,
Ряды строений миновал,
Вступил в обманы и туманы, –
Огнями мне сверкнул вокзал…
Я сдавлен давкой человечьей,
Едва не оттеснен назад…
И вот – ее глаза и плечи,
И черных перьев водопад…
Проходит в час определенный,
За нею – карлик, шлейф влача…
И я смотрю вослед, влюбленный,
Как пленный раб – на палача…
Она проходит – и не взглянет,
Пренебрежением казня…
И только карлик не устанет
Глядеть с усмешкой на меня.
Февраль 1908
«Вечность бросила в город…»
Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.
Всё бессилье гаданья
У меня на плечах.
В окнах фабрик – преданья
О разгульных ночах.
Оловянные кровли –
Всем безумным приют.
В этот город торговли
Небеса не сойдут.
Этот воздух так гулок,
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман…
26 июня 1904
«День поблек, изящный и невинный…»
День поблек, изящный и невинный,
Вечер заглянул сквозь кружева.
И над книгою старинной
Закружилась голова.
Встала в легкой полутени,
Заструилась вдоль перил…
В голубых сетях растений
Кто-то медленный скользил.
Тихо дрогнула портьера.
Принимала комната шаги
Голубого кавалера
И слуги.
Услыхала об убийстве –
Покачнулась – умерла.
Уронила матовые кисти
В зеркала.
24 декабря 1904
«Барка жизни встала…»
Барка жизни встала
На большой мели.
Громкий крик рабочих
Слышен издали.
Песни и тревога
На пустой реке.
Входит кто-то сильный
В сером армяке.
Руль дощатый сдвинул,
Парус распустил
И багор закинул,
Грудью надавил.
Тихо повернулась
Красная корма,
Побежали мимо
Пестрые дома.
Вот они далёко,
Весело плывут.
Только нас с собою,
Верно, не возьмут!
Декабрь 1904
«Улица, улица…»
Улица, улица…
Тени беззвучно спешащих
Тело продать,
И забвенье купить,
И опять погрузиться
В сонное озеро города – зимнего холода…
Спите. Забудьте слова лучезарных.
О, если б не было в окнах
Светов мерцающих!
Штор и пунцовых цветочков!
Лиц, наклоненных над скудной работой!
Всё тихо.
Луна поднялась.
И облачных перьев ряды
Разбежались далёко.
Январь 1905
«Иду – и всё мимолетно…»
Иду – и всё мимолетно.
Вечереет – и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
Они глядят в по́дворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей…
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?
Смотрю и смотрю внимательно,
Может быть, слишком упорно еще…
И – внезапно – тенью гадательной –
Вольная дева в огненном плаще!..
В огненном! Выйди за поворот:
На глазах твоих повязка лежит еще…
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином ло́говище.
9 марта 1905
Песенка
Она поет в печной трубе.
Ее веселый голос тонок.
Мгла опочила на тебе.
За дверью плачет твой ребенок.
Весна, весна! Как воздух пуст!
Как вечер непомерно скуден!
Вон – тощей вербы голый куст –
Унылый призрак долгих буден.
Вот вечер кутает окно
Сплошными белыми тенями.
Мое лицо освещено
Твоими страшными глазами.
Но не боюсь смотреть в упор,
В душе – бездумность и беспечность!
Там – вихрем разметен костер,
Но искры улетели в вечность…
Глаза горят, как две свечи,
О чем она тоскует звонко?
Поймем. Не то пронзят ребенка
Безумных глаз твоих мечи.
9 апреля 1905
«Ты проходишь без улыбки…»
Ты проходишь без улыбки,
Опустившая ресницы,
И во мраке над собором
Золотятся купола.
Как лицо твое похоже
На вечерних богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле…
Но с тобой идет кудрявый
Кроткий мальчик в белой шапке,
Ты ведешь его за ручку,
Не даешь ему упасть.
Я стою в тени портала,
Там, где дует резкий ветер,
Застилающий слезами
Напряженные глаза.
Я хочу внезапно выйти
И воскликнуть: «Богоматерь!
Для чего в мой черный город
Ты Младенца привела?»
Но язык бессилен крикнуть.
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
И смотрю я, вспоминая,
Как опущены ресницы,
Как твой мальчик в белой шапке
Улыбнулся на тебя.
29 октября 1905
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»[1] – кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки
«Там дамы щеголяют модами…»
Там дамы щеголяют модами,
Там всякий лицеист остер –
Над скукой дач, над огородами,
Над пылью солнечных озер.
Туда мани́т перстами алыми
И дачников волнует зря
Над запыленными вокзалами
Недостижимая заря.
Там, где скучаю так мучительно,
Ко мне приходит иногда
Она – бесстыдно упоительна
И унизительно горда.
За толстыми пивными кружками,
За сном привычной суеты
Сквозит вуаль, покрытый мушками,
Глаза и мелкие черты.
Чего же жду я, очарованный
Моей счастливою звездой,
И оглушенный и взволнованный
Вином, зарею и тобой?
Вздыхая древними поверьями,
Шелками черными шумна,
Под шлемом с траурными перьями
И ты вином оглушена?
Средь этой пошлости таинственной,
Скажи, что́ делать мне с тобой –
Недостижимой и единственной,
Как вечер дымно-голубой?
Апрель 1906 – 28 апреля 1911
1. Истина в вине (лат.).
