Двенадцать – Александр Блок

Блока люблю. Поэму «Двенадцать» нет. Помнится, в 11 классе мы на уроке литературы проходили эту поэму и было достаточно интересно разбираться во всех тех символах, которыми Сан Саныч хотел сказать что-то своей стране.

Тема революции – не моя. Но вот атмосферу того времени Блок, на мой взгляд, передал как никто.

Больше всего в поэме нравятся последние строчки:Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Исус Христос. и вот эти : …И идут без имени святого

Все двенадцать – вдаль.

Ко всему готовы.

Ничего не жаль…

А давно ли вы перечитывали Блока?Вот вот, и я давно. А ведь чтение Блока – это одно из самых сильнейших по эмоциональному накалу времяпровождений, вот так сидишь себе спокойно в кресле, читаешь Блока, и так и кипит все внутри.Красотой и страстностью поэзии Блока восхищались еще его современники, среди которых ой как много гениев было, а вот Блока все единодушно признавали одним из первых.Что в нем особенного? Ведь так много гениальной поэзии написано в те годы, что же отличает его.Не знаю. Я не литературовед. И даже перечитав сотни книг по литературоведению, литературоведом я все равно не стану.Я читатель. Я страстно люблю поэзию. Я страстно люблю Блока. И я очень ненавязчиво, тихо, без апломба, но все же хочу напомнить, что пора перечитать Блока.Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер —

На всем божьем свете!

Говорят, Александр Блок, умирая, бредил этой поэмой: просил её уничтожить. Почему? Да потому что болезненная вышла вещь, страшная, противоречивая, но талантливая. Она не только о революции, она о музыке. Поэма очень и очень звучная, эта музыка ломки мира просто слышна: и выстрелы, и стоны, и марши, и романсы, и частушки, и вздохи… Этой музыке верил поэт Блок, потому что без музыки, в тишине (= пустоте, вакууме) жить не мог, оттого, что музыка прекратила звучать и умирал. А о финале поэмы не высказался только ленивый, толкований множество: и то, что Христос благословляет революцию, и то, что революционеры ведут Христа расстреливать, вот и у Виктора Пелевина своя версия была в «Чапаеве и Пустоте»: -

Я слышал, – сказал я, – что он поменял конец. Теперь перед патрулем идет матрос. Брюсов секунду соображал, а потом его глаза вспыхнули. – Да, – сказал он, – это вернее. Это точнее. А Христос идет сзади! Он невидим и идет сзади, влача свой покосившийся крест сквозь снежные вихри! – Да, – сказал я, – и в другую сторону.

Что ж? Если о произведении до сих пор спорят, если оно не даёт покоя нескольким поколениям, пытающимся его понять, разобраться в нём, то это достойное произведение.