Александр Викторович Антипов
7-я Реанимация Последняя Линия Обороны
…Услышь меня, хорошая, услышь меня, красивая, заря моя вечерняя, любовь неугасимая (устал, да и людей, верно, утомил)…ещё косою острую в лугах трава не скошена, ещё не вся черёмуха в твоё окошко брошена…
Через два дня меня вернули в кардиологию. Видимо, не понравилось исполнение. Или репертуар.
Во втором кардиологическом отделении я оказался не в той палате, из которой попал в реанимацию. Да это и неважно. Я уже был одной ногой дома. Первое, что я сделал, получив свой телефон обратно, позвонил сыну и попросил привезти что-нибудь из Макдональдса или KFC. В идеале биг-мак. Я не поклонник фастфуда, и не смогу объяснить это моё желание. Как мне казалось тогда, повторное. Теперь по порядку. В одну из ночей, в реанимации, когда мне сняли маску ИВЛ, или я сам снял, или не сняли, теперь уже и не упомнишь, случилось забавное происшествия. Я бы сказал, трагикомичный случай. Я иногда просил медсестёр позвонить жене или сыну с просьбой привести то-то или то-то. После этих просьб желаемое появлялось на моей тумбочке. Обычно в этот же день. Каким-то образом я передал своё пожелание сыну купить биг-мак. Обычный биг-мак из американской (?) забегаловки. После ужина я задремал, а открыв глаза, ощутимо понял, что сын мою просьбу исполнил. И сумел как-то передать этот биг-мак. Скосив голову вправо, я увидел на тумбочке знакомую до боли коробку с вожделенным бургером. Меня просто затрясло от желания тут же вскочить и схватить эту коробку. Я переборол в себе этот порыв, понимая, что никуда он не денется, мой обворожительный биг-мак. Глаза закрыл и успокоился. Собрался и встал, протянув руку к тумбочке. На тумбочке ничего не было. Не было и под тумбочкой. И за тумбочкой, и под кроватью. Решительно нигде не попадался бургер или его упаковка. Никаких следов. Его забрали няньки, когда я задремал! Они отняли мой бургер! Как отнимали до этого мои сухарики, лично высушенные на батарее. И куда они могли деть мой биг-мак? Слопали? Убрали в холодильник? В мусорном ведре должна быть коробка. Проверить холодильник и мусорные ведра! Я пошёл к двери и вовремя остановился. Напротив моей палаты находился сестринский пост. А между палатой и коридором была стеклянная перегородка, прозрачная, как и дверь. И мне было видно, как медсестра встала, взяла журнал или папку и пошла по коридору в самый конец. Я тихо открыл дверь и вышел в коридор. Где же мне искать этот чёртов холодильник? А мусорные ведра? Или баки? Энтузиазма поубавилось. Да пёс с ним, с этим биг-маком. Завтра позвоню сыну, чтобы привёз десять таких бургеров. Нет, сто! Что-бы все наелись и не отнимали у меня мой единственный и неповторимый, такой желаемый. С двумя котлетами и капустой. И соусом. Мой биг-мак…
…ночью в кардиологии я практически не спал. Сходил в нормальный туалет. Вы знаете, что такое сходить в нормальный туалет? Где обычный человеческий унитаз. И дверь не прозрачная, а обычная, человеческая. И закрывается. Где вы одни. А не в палате, где есть люди и все они смотрят на вас, и слушают, что вы собираетесь делать, сидя на утке. И как это вы собираетесь делать. И что будет потом. Вы знаете? Ни хрена вы не знаете! И не понимаете, как чувство стыда перевешивает чувства начинающего трещать по швам кишечника. И метеоризм надо заглушить любым способом, может быть даже ценою собственной жизни…утрирую, конечно. Потом я кое-как помылся в душе, переоделся, поел стрипсы и картофель фри из KFC, какой-то бургер. Всё это привёз сын ближе к вечеру. Когда я спросил его про первый биг-мак (украденный) он не понял, о чём это я. Запил морсом клюквенным и лёг спать. Заснул только под утро, когда в палате начали ворочаться и переходить из сна в бодрствование. До завтрака меня несколько раз тормошили, чтобы не храпел. Потом послал всех на хрен и сказал, что если до меня кто-нибудь ещё раз дотронется, сломаю челюсть, я боксёр! К обеду пришёл в себя и с удовольствием поел. Съел всё, что принесли из столовой. И выпил пакетик томатного сока. Вы когда-нибудь пили томатный сок? Не тот, что продаётся в крутых супермаркетах, нет. Не свежевыжатый. А тот, что дают в больнице. Чудесней его я не встречал на свете. После выписки я просил родных, чтобы у меня на журнальном столике возле кровати, рядом с лекарствами, всегда стояли 2-3 пакета сока. Какого? Конечно, томатного.
Пришла врач, переговорила со всеми по очереди. И между делом сказала, что в Москве вспышка заболевания, бьющая все предыдущие рекорды. И всех, кто чувствует себя более-менее и у кого положительная динамика и анализы, и кто изъявит желание, тот может освободить свою койку для более тяжёлых пациентов. Это был шанс! Я даже слегка затрепетал, как в молодости перед соитием. И выложил врачу все свои чаяния и надежды. Я сказал, что зачахну здесь, что каждый день пребывания в больнице даётся мне с огромным трудом, что я на грани психического расстройства. И всё в таком духе. Я изменил голос, я состроил такую жалкую гримасу на лице, я так заламывал руки (как хорошие актрисы пятидесятых-шестидесятых). Не зря я изучал когда-то поведенческие реакции, неврозы, психотипы и прочие вербализмы. Потом я прилёг и расслабленно задремал. Ребята в палате вспоминали разные забавности и тихо хихикали. Один когда-то работал не то на Комете, не то на Ракете, бороздил Москву-реку. Это были суда на подводных крыльях. И на каких-то вспомогательных хлабудах. Я приоткрыл глаза и увидел его, стоящим возле меня. Он протягивал мне апельсин. Тельняшка с длинным рукавом и апельсин. Прикрыл глаза…
…-Съешь апельсин. Абхазский. И успокойся.
Красильников протягивал мне жёлтый фрукт. Он был в теплом морском тельнике, с длинным рукавом.
–Я больше не могу. Я сдохну и меня сожрут крабы. Вон они, мерзкие твари, уже ждут. Я же случайно суда попал. Я знаю, тебя после госпиталя (и скандала, хотел я добавить) вывели за штат и сунули в эту программу. Но мне-то обещали просто поплавать и позагорать. Окунуться разок-другой с аквалангом. Вместо отпуска. Ты же понимаешь, что всё это фуфло и очковтирательство, вся эта программа. Ты хоть в курсе, что запустили её после того, как Большой Папа перед штурмом села Октябрьского рассказал журналюгам про 38 попугаев, следящих за каждым бандитом. И заработала эта программа, чтоб потом отчитаться, сколько у нас теперь стало разных специалистов, взаимозаменяемых. Причём, абсолютно во всех сферах народного хозяйства. И из человека, занимающегося…другими вещами, невозможно за месяц сделать боевого пловца. Водолазное дело изучается годами! И не сделать из простого глазастого парня снайпера за месяц. Это будет просто меткий стрелок, и всё! Вот это я тебе могу точно сказать. Сам занимался этим. Будет ходить с веслом, пардон, с СВД, как дурачок. И попрыгавшего пяток раз с Дубом парашутёра нельзя бросать на неподготовленную площадку на матрасе, виноват, на крыле. И когда в очередной будет очередная задница, соберут таких 38 попугаев, а бандиты уйдут (на счёт программы я оказался прав-её вскорости свернули, и забыли).
–Мне по фиг. Я делаю своё дело. А ты делай своё. И то, что вместо тебя здесь должен был быть кто-то другой, специально подготовленный, роли не играет. Это проблемы твоей конторы, не мои. А в госпитале этот парень, или на соседнем пляже пузо греет, меня не колышет. Давай, ещё раз, упражнение номер двенадцать. Поехали…
И я поехал. В приливной волне стал курочить какой-то механический блок, снимая крышечки, раскручивая болтики-винтики-гаечки. Этот агрегат больше, чем наполовину был скрыт под водой. И если в верхней части всё было более-менее доступно, то боковые крышки, скрытые под водой демонтировать было просто невозможно. Меня заливало, я отфыркивался солёной водой, задерживал дыхание, но не выпускал из рук не до конца снятую очередную крышку. За уроненные болт-винт-гайку-ключ-отвертку следовало наказание. Когда меня накрыла очередная мощная и высокая волна и подбросила вверх, я чудом удержался за дырку под недоснятой очередной крышкой. Захлёбываясь, я не выпустил из руки ключ. Рядом скала, прибрежные камни как будто бы покрыты ржавчиной. Верный признак того, что рядом лежит крупное затонувшее судно. Ещё туда не хватало! Когда всё закончилось, я как малышок, выполз на карачках из воды и стал блевать. Ничего, зато прочистил нутро, сказал старлей…
…вечером мои товарищи по палате обратились ко мне с просьбой сделать что-нибудь. Мой храп мешает, да что там мешает, они просто не могут заснуть по полночи. Вот незадача! Буду думать. Заверил я их. Значит я всё-таки дремлю, а в дрёме также храплю, как и во сне. Ладно, что-нибудь придумаем. Хорошо поужинав и догнавшись вчерашним бургером, попив морса, перехожу к обсуждению разных тем. В общении и за разговором вечер плавно скатывается в ночь. Вскоре я остаюсь один. Вышел в коридор и подошёл к торцевому окну в конце коридора. Окно было открыто, отопление уже работало. Однако на улице было тепло и сухо. В Москву пришло позднее Бабье Лето. Я стоял у окна, любовался на парк, раскинувшийся внизу. Правы поэты, Золотая Осень с её буйством красок-самая чудесная пора! Особенно, если она сухая и тёплая. Теплый ветерок принёс запахи чего-то солёно-терпкого, знакомого. Так могут пахнуть только водоросли, выброшенные на берег…
…Мне по пьяни рассказывали, почему Красильников до сих пор ходит в старлеях. Как-то приехала комиссия из Москвы. С проверяющими увязалась Большая Московская Шишка (будем в дальнейшем называть его БМШ). Комбриг попросил Красильникова, вышедшего из госпиталя, выполнить одно деликатное поручение. БМШ был большим начальником, вхожим во многие властные кабинеты и его надо было облизывать. Придумали следующее. БМШ катают на подводной лодке, потом она ложится на грунт возле развалин древнего города, где лежит амфора или ваза. По гидроакустическому приводу, или маяку, лежащему возле амфоры, акустик лодки находит подарок. Дальше Красильников с двумя матросами выходит через торпедный аппарат и забирает артефакт. БМШ был большим любителем старинной керамики и для него в ломбарде подобрали подходящую вещь. Началось всё с того, что Красильников отказался фотографироваться с БМШ, аккуратно, но жёстко убрав его руку со своего плеча. Сглаживая неловкость, комбриг сказал, что старлея нельзя фотографировать. На что БМШ ответил, что в его кабинете висят фото, где он с действующими нелегалами из ПГУ и ГРУ. Вот поэтому страна в такой заднице, сказал Красильников и открыв заднюю крышку, полез в торпедный аппарат. За ним двое матросов. Торпедный аппарат задраили и пошло выравниваться давление и заполнение трубы водой. За те 6 минут, что поступала вода, матросы принялись истерить и капризничать, плакать и орать. Они первый раз выходили через трубу торпедного аппарата…Когда они вернулись и старлей отдавал амфору в руки БМШ, негромко сказал ему что-то на ухо. БМШ аж всего перекорёжило от злости, но он, криво улыбнувшись, сделал вид, что не понял. Красильников отошёл разоблачаться. БМШ поинтересовался, как ФИО старшего лейтенанта. Комбриг назвал. БМШ ухмыльнулся и пошёл на Центральный пост…
…Я прогуливался по коридору, вспоминая. Ведь я не раз бывал в этой больнице. Здесь несколько раз лежала мама, здесь ей делали операцию. Здесь лежала бабушка. Когда по вечерам я приезжал к маме, то помогал медсестрам по хозяйству. Чего-то притащить, куда-то что-то перенести, подвинуть. Принести землю для цветов. Так, по мелочам. Видимо, персонал здесь какой-то особенный, более ответственный, что ли. И понимающий. Я несколько раз возвращался в палату и выходил обратно в коридор, полюбоваться из торцевого окна природой и подышать чудесным пряным осенним воздухом. Я рассуждал и строил планы. Размышлял и представлял. Как всё будет дальше? В этой новой для меня жизни. Смогу ли я полностью восстановиться? Вернуться к работе. Вернуться в спортзал. Нормально ходить, дышать, мыслить, писать. Про последствия ковида я тогда не думал, да и не знал. Не знал тогда, что и через год не избавлюсь окончательно от его хвоста. В конце концов я улёгся на кровать. Она стояла у окна, неплотно закрытого. Ребята просили не закрывать дверь в палату и само собой образовался сквознячок прямо напротив моей головы. Я нашел какое-то лишнее одеяло и положил его под голову. Укрыл голову сверху подушкой. Она была большая и накрыла меня полностью, оставив небольшую щель для дыхания. Вскоре я задремал…
…в казарме, где шёл инструктаж, я встретил своего сослуживца. Долгое время не виделись и уселись рядом, вполуха слушая майора Бакланова, принялись болтать и вспоминать прошлое. Разговаривали тихо, не привлекая внимания, практически шёпотом. В конце инструктажа я был так увлечён разговором, что не сразу понял, что Бакланов обращается ко мне. Я машинально отвечал, что мол, да, конечно, обязательно, всенепременно, обращу внимание, поправлю, исправлю и всё в таком духе. Расписались в двух журналах и вышли из казармы. Мы с приятелем отошли в сторонку и уселись на лавке, продолжая разговор. Через какое-то время услышал свою фамилию и не попрощавшись, побежал одеваться. Пообещав увидеться на укладке. Какое было задание на прыжок и высота, сейчас уже и не упомнить. Уселся на лавку возле кабины пилотов и прикрыл глаза. Взревел мотор и пошёл разгон. Отрыв! Выпускающий подошёл к двери, откинув фиксатор, приоткрыл её посмотрел вниз. Этот взлёт был разношерстным. Сначала покинули борт ЛА (летательного аппарата) какие-то смурные дядьки. Эти трое прыгали на принудиловку, то есть с принудительным раскрытием. Когда и делать-то ничего не надо, всё произойдёт само собой. Иногда такие прыги называют НА ВЕРЁВКУ. Имея в виду вытяжную трехметровую верёвку, которая стягивает чехол с купола, оставаясь (вместе с чехлом) за бортом. Последней рвётся обрывная стропа, как пуповина при родах. И от тебя требуется только одно-грамотно встретить землю, не поломав голеностопы и бёдра. Для этого на спортгородке отрабатываются прыжки с тумбы. С зажатой коленями палочкой. Прямо, задом, боком. И если тебе суждено повредиться, пусть это будет здесь, а не в кукурузном поле. Были они, эти дядьки, видимо, из какой-то организации, где требовалось выполнить пять прыжков в год. Одетые, кто во что горазд. Штаны от Горки, спортивная куртка. На одном спорткостюм, похожий на мой. На другом тёплая тельняшка с длинным (обязательное условие!) рукавом. Летуны, ветераны, бывшие конторские, спецура, фэйсы, бывшие БоПлы? В столовке подсяду, поинтересуюсь, рожи знакомые. Этих выбросили с 800 метров. Опять набор высоты.
