Несмотря на усталость и близость рассвета, Волков не мог сомкнуть глаз. Пережитое за сегодня требовало обдумывания. Мистическая сторона произошедшего отбрасывалась им сразу же. Чтобы хоть как-то собраться, он начал говорить сам с собой:
– Есть ли связь между убийством в чащобе и нападением на поезда? Положим, что таковой нет. Каковы мотивы убийства? Нет, лучше спросить, каковы мотивы такого убийства? Если откинуть всю чушь с Лесным хозяином и животными-монстрами, что остаётся? Жестокость. А, может, помешательство? Мог ли сотворить подобное психически больной человек, а скорее группа людей? Ведь, как ни крути, факты говорят о группе. Но откуда взяться здесь куче одинаково помешанных? Есть ещё одна версия – ритуал. Кто его знает, какие чёрные мысли рождает в местных культистская ересь. Это объясняет многие вещи. В таком случае это может быть кто-то живущих здесь или представители местных коренных народов. Есть ли другие версии? Подобная жестокость также рождает мысли о мести, но кому могли насолить две сироты? Нет, дело не в этом. Хорошо, допустим связь всё же есть. Она объясняет единовременное появление такого числа отморозков вблизи Змеиной чащобы. У меня уже была версия о том, что девушки стали лишь свидетелями чего-то. Но рассказ Василисы это опровергает… или нет. Могло ли её сумасшествие лишь приукрасить реальные образы? Маски, принятые за морды, шубы, принятые за настоящий мех? Но это всё ещё не объясняет следов на снегу, царапин на ветках, и ритуалообразный способ убийства. Зачем тратить так много сил и времени на девушек, которым было бы достаточно пары ударов ножом? Допустим, бандиты-садисты… но зачем отпускать одного из свидетелей? Судя по всему, что-либо может прояснить лишь поимка налётчиков. Я уверен, они причастны к белогвардейскому движению. Точность их налётов слишком велика, чтобы быть случайностью. Их кто-то снабжает информацией. Лунёв почти убедил меня, что это не Тереньтев, но могу ли я доверять самому Лунёву? Не допустил ли я ошибку, так рано поставив его на пост коменданта? Лишь немногие обладают полной информацией обо всех перевозках в районе, комплектации, пути и охране составов. Лунёв, Тереньтев, Сарыченко, Сычёв… Как бы мне проверить их всех одновременно, не вызвав подозрений и не усугубив положение в случае ошибки? Разделяй и властвуй… а что, интересная мысль. Всё должно быть натуралистично, чтобы предатель клюнул.
Следующим утром он передал через телеграфиста сверхсрочное сообщение:
«Срочно ТЧК Начальнику станции «Лесная» ТЧК Пятому составу, задержанному по причине повышенной угрозы, надлежит прибыть на «Северный №1» точно в восемь часов вечера ТЧК Предварительно от него должны быть отцеплены большинство вагонов ТЧК Время прибытия должно соблюдаться в точности ТЧК Допустима отправка состава с неполной охраной ТЧК По прибытии состав должен, не сбавляя скорости, идти на «Северо-Западный путь» ТЧК Лишь перед ним сбавить ход и уйти через «Обходную» на «Восточный №2» ТЧК Состав так же не должен подавать каких-либо сигналов и зажигать огни ТЧК Содержание данной телеграммы обладает высшей степенью секретности ТЧК Запрещается слать уточняющие запросы по её содержанию ТЧК Изложенные в ней инструкции достаточны и должны быть выполнены беспрекословно ТЧК Волков ТЧК».
После он наведался к Сарыченко.
– Ах, товарищ Волков, чем обязан?
– Сегодня пришёл приказ от командования. Они требуют увеличить объём перевозок.
– Мне не приходило…
– Это моя личная разработка. Я предложил начальству операцию «Шёпот», как временную альтернативу, пока бандиты не будут изловлены. Сегодня в восемь часов вечера на северный путь выйдет пятый состав из «Лесной». На всём ходу он должен будет уйти на «Восточный №1».
– Что же мне…? – Сарыченко перешёл на сакральный шёпот.
– Вы верный революции человек, я сразу это понял. Не бойтесь. Ваша задача открыть для поезда все пути, а я позабочусь обо всём остальном.
– Я вас не подведу, товарищ комиссар!
– Знаю.
Разговор с Сычёвым оказался более сложным. Волков сумел перехватить его на инспекции путей.
– Не ожидал вас встретить, Валерий Сергеевич. Доброго вам здоровья!
– И вам. Хотел проконсультироваться.
– Слушаю?
– Безопасно ли пустить состав на полном ходу через заменённый вами участок на Северо-Западном пути?
– Вообще составы редко проходят на этом участке с полной скоростью, ведь перед ним поворот. Но, с технической точки зрения, это возможно.
– Точно… поворот! Как же я сам не подумал!
– А что, что-то срочное?
– По этому пути пройдёт поезд сегодня около восьми. Его собирали в такой спешке, что охрана опять неполная. Надеюсь, скоростями скомпенсировать. Головой за этот состав отвечаю.
– Ну, прямой участок пред поворотом минуете легко. Но дабы не перевернулся, перед поворотом на Северо-Западную нужно будет тормозить. Но откуда ж бандитам узнать? Должен пройти.
– Верно. Без Терентьева они слепы! Спасибо за подсказку!
Последним был Лунёв.
– Павел Георгиевич, можно тебя на минуту?
– Конечно.
– Сегодня прибывает новый поезд.
– Как? Мы же запретили ход составам до следующей недели.
– Приказ. Он уйдёт на второй Восточный, а потому перед поворотом, сразу после моста, сильно замедлится, чтобы пройти.
– Мне усилить патрули в этом месте?
– Нельзя. Я и так слишком много людей в это посвятил. Командование хочет, чтобы подобные поставки были постоянными. Быстрые маршруты с урезанным количеством остановок. Если резко увеличить количество солдат в оцеплении, это вызовет подозрение. И тогда, может, не первый и не второй, но третий поезд они пустят под откос точно.
– Пусть попробуют, мои бойцы…
– С этим тоже проблема. Из соседних округов приходят тревожные вести. Число и численность бандитских группировок растёт. Скоро они будут подобны армии. Поэтому каждый боец должен быть на счету. Покуда я не буду уверен в численности той группировки, что противостоит нам, будем полагаться на скорые составы.
– Понял.
– Хорошо.
План был приведён в действие. Приманка расставлена, и бандиты не смогут удержаться от соблазна лёгкой добычи. Теперь Волков имел три предполагаемые точки удара, разделённые меж трёх основных подозреваемых. Эти места были достаточно близки к патрулям, чтобы те смогли просигнализировать о нападении и вызвать подмогу. Да, быть может, бандитов они не поймают, но место их нападения укажет на предателя. Состав так же оставался в безопасности, ведь через первые два опасных места он пройдёт на неожиданно высокой для нападающих скорости, а к третьему хоть и будет опасно близко, но свернёт раньше. Если же удара не последует, значит либо Тереньтев виновен, либо источник информации другой. Но даже при таких обстоятельствах Волков очертит круг лиц, которым сможет доверять.
Волков стоял на высоте вблизи Ухабинска, отведённой под размещение резервного отряда. По его приказу отряд был в боевой готовности. Лошади, запряженные в сани, нетерпеливо били копытом. Лунёв, увязавшийся за Волковым, напряженно смотрел на мост через бинокль.
– Вот-вот должен прийти.
– Лунёв, вы не обязаны стоять здесь со мной, – Валерий взглянул на лицо коменданта, силясь понять, блефует тот или нет.
– Обязан. Сегодня мои люди рискуют получить пулю. Что я за командир, если буду отсиживаться в кабинете? – Вдруг Лунёв замер, – Вон он! Состав приближается к мосту!
– Вижу, – одной рукой комиссар держал свой бинокль, а другой расстегнул кобуру.
– Чёрт, что же он не тормозит? Пора бы, – напряжённо прошептал Лунёв, – что же он творит? Он пропустит поворот!
Волков опустил руку на рукоять нагана. Вот сейчас… тягач уже пересёк середину моста. Сейчас прогремит взрыв и… Волков не был уверен, хватит ли ему самообладания не выстрелить в Лунёва, хотя бы не ранить его. Он не был уверен в этом так же, как не был уверен в том, что Лунёв не держится за рукоять своего пистолета сейчас.
Но взрыва не было. Поезд промчался на огромной скорости дальше. Выдохнув, Волков застегнул кобуру.
Состав между тем промчался мимо поворота на первую и вторые Восточные. Сарыченко так же был не причём.
– Да что он творит? – Недоумевал Лунёв.
А Волков всё смотрел. Состав был уже совсем близко к участку Сычёва, когда оглушительно прогремел взрыв. Поднялся огромный клуб дыма и пыли, закрывший от наблюдателей картину крушения. Взметнулась в ночное небо красная сигнальная ракета, разметая вокруг себя частички магниевой пыли. Но взлетела она не над Северо-Западным путём, а над обходной.
– Что это значит, Волков? – Комендант наконец оторвался от бинокля.
– Что я ошибся, – Валерий бросился к саням, – живо, всем в ружьё! Мы отправляемся! Лунёв, за мной!
Бойцы начали спешно заряжать оружие и примыкать штыки. Красноармейцы, выбравшиеся из дровни, чтобы размять ноги и покурить, спешно побросали папиросы и завалились обратно. Волков и Лунёв заскочили к ездовому. Хлестнул кнут, и лошади стремглав припустились в ночную темень, туда, где разгорался пожар и уже слышались хлопки выстрелов.
– Сколько людей на обходной? – Волков спешно заряжал винтовку, в условиях разгорающейся метели она была надёжней пистолета. Из-за тряски пальцы то и дело соскакивали с затвора.
– Немного. Пять бойцов. Это не было ключевой точкой. И в лучшее время она редко эксплуатировалась. Патрули из прилежащих участков, конечно, стянутся, но они прибудут позже нас.
– Значит, нужно спешить! Гони!
– Почему состав не повернул на Восточную?
– Это был план. Я позже объясню. Сейчас мы должны выдавить из сложившейся ситуации максимум. Подстрелить и поймать хотя бы часть банды.
Они прибыли лишь с небольшим опозданием. Соскочив с саней, Волков окинул взглядом печальный итог своего просчёта. Пятый состав наполовину сошёл с рельс, зацепившись колёсами тягача за раскуроченные в нескольких местах металлические направляющие. Все вагоны были объяты необычайно горячим, жёлтым пламенем. Первый прогорел настолько, что стенки его не выдержали и крыша с треском провалилась внутрь. От разгорающегося пожара, покачиваясь, бежали выжившие члены экипажа. Зарывшись в снег, по-пластунски ползли бойцы патруля, то и дело стреляя куда-то в сторону леса, один из бойцов притаился за одиноким пнём и спешно перевязывался. Бойцы группы спешно начали выскакивать из саней.
– К бою! – Крикнул Волков, заметив, наконец среди клубов дыма кувыркающиеся в снегу силуэты людей, отступающих к опушке леса.
Рядом с комиссаром просвистела пуля. Вскрикнул и уткнулся лицом в деревянный борт извозчик. Волков спешно упал в снег и выстрелил в сторону одного из силуэтов. Началась беспрестанная пальба. Солдаты сквозь зубы цедили мат. Лунев, ободряя солдат, то и дело перекатывался от укрытия к укрытию, яростно отстреливаясь. Не отставая от своего командира, бойцы ползли в снегу, попеременно паля по озаряющейся выстрелами опушке леса и оттаскивая раненых. Ситуацию осложняло то, что отряд Волкова от группы бандитов отделял чадящий дымом состав, не дающий стрелять прицельно и реализовать явное численное преимущество. Не было легче и от того факта, что на той стороне железной дороги, где были красноармейцы, почти не было укрытий, приходилось искать головой землю под снежной шапкой, чтобы её не прострелили. Противник же явно обладал большей сноровкой и меткостью, чем среднестатистический боец гарнизона и медленно, но верно отходил в лес.
– Вперёд! Нужно сократить расстояние! Передний ряд, за мной! Мы должны обойти состав и сблизиться! Остальные, подавите их ружейный огонь и не давайте отходить к лесу!
Волков и ещё пара бойцов вскочили и помчались вперёд, то и дело падая в снег от близких шлепков пуль, а затем снова поднимаясь.
– Ура! – Крикнул боец, обогнав Волкова. Тот узнал в нём дежурного Новикова.
Вдруг от одного из силуэтов на опушке брызнула по поднявшимся красноармейцам цепь трассеров. Новиков вскрикнул и упал навзничь. Рухнула ещё пара бойцов. Волкову ожгло плечо, но он не остановился.
– Лежать! Всем на землю! У них Шош! Ручной пулемет! Лежать, убьет! – Слышался позади голос Лунёва, – Товарищ комиссар, стойте!
А тот всё бежал, бежал скачками, проваливаясь в глубокий, неутоптанный снег, стреляя на ходу от бедра. В голове пульсировали мысли:
«Сейчас, сука, сейчас. Погоди, я до тебя доберусь. Затвор влево. Меня так просто не возьмёшь. Затвор назад до отказа. У тебя всего двадцать патронов, гад. Дослать затвор вперёд. Половину ты уже потратил. Повернуть рукоятку затвора вправо. Вы от меня не уйдёте. Выстрел!».
Прогремела ещё одна пулеметная очередь. Жёлтые полосы пуль пробили один из догорающих вагонов и утонули в снегу. Волков почувствовал, как ожгло весок. Добежав до железнодорожной насыпи, он, пригнувшись, начал пробираться вдоль неё, обходя состав. Всё тело жгло жаром огня, но, стиснув зубы, Валерий добрался до последнего вагона и вынырнул из-за него. Наконец он разглядел силуэты более явственно. Всего четыре человека спешно скрывались за деревьями, таща за собой самодельные санки. Волков навскидку выстрелил в одного их них и сразу же припустился в погоню. Азарт и злость вели его дальше вглубь леса. Обдирая лицо о ветки, он несся в полнейшей тьме, ориентируясь лишь на вереницу следов. Снег и ветер безжалостно стирали грязные отпечатки сапог, с каждым шагом полученные ранения давали о себе знать. Правая рука отнималась, всё сложнее было держать винтовку на весу. Из виска хлестала кровь, попадая в правый глаз и застывая на щеке липкой коркой. Тело тяжелело от усталости.
Окончательно потеряв след, Волков пробежал ещё пару шагов и провалился в снег по пояс. Ноги свело судорогой от жгучего холода. Из-под проломившейся корки потекла чёрная жижа. Волков с ужасом ощутил, как неведомая сила тянет его вниз. Болото. Он угодил в трясину. Задрав руки кверху, комиссар кинул винтовку в сторону предположительного берега. Оружие, не долетев, окунулось прикладом в жижу и за секунду пропало в булькающей черноте. Тогда Волков пробовал развернуться и дотянуться до того места, откуда провалился в трясину. Он ещё мог разглядеть свои последние следы. Так близко, не хватало всего каких-то пару пядей. Попытки грести оказались напрасны. Погружающиеся в трясину руки каменели, доставались с огромным трудом и набирали так много влаги и торфа, что сил на каждый последующий гребок приходилось тратить всё больше и больше. За несколько минут Волков почти полностью выбился из сил, а к берегу не приблизился ни на дюйм. Меж тем вонючая жидкость добралась до груди. Волков почувствовал, как спирает дыхание, как рвётся что-то в голове, крича, требуя одного – воздуха! В конце концов, левая его рука оказалась прижата к телу болотной толщей, а правая напрасно пыталась ухватиться хотя бы за ветви, издевательски качающиеся слишком высоко.
– На помощь! – Просипел Валерий, и его грудная клетка зашлась кашлем.
Добравшаяся до шеи болотная масса начала душить комиссара. Как мог, он задрал голову, хватая губами последние капли воздуха, с ужасом ощущая, как по волосам и подбородку взбирается к глазам и рту холодная жидкость.
Вот так он и умрёт? В холодных объятьях болотной смерти? Никем не найденный, ничего не успевший сделать. Он смотрел на звёзды, рябящие на чёрном куске неба, окружённом белыми гигантскими соснами. Меж их ветвей смотрели на него с насмешливым прищуром жёлтые глаза, провожая непутёвого охотника в последний путь.
Последнее, что он почувствовал, как нечто твёрдое касается его ладони, всё ещё торчащей над уровнем болотной топи. Из последних сил он сжал это нечто. Очнулся он уже на суше. Его несли на носилках. Он видел всё тоже небо, но на нём уже была луна, разогнавшая своим светом обладателей жёлтых глаз. Вдруг небо загородила перевязанная голова Лунёв. Он бежал сбоку носилок, придерживая качающийся край.
– Живой! – Лунёв улыбался. – Ну всё, товарищ комиссар. Набегались. Теперь в госпиталь.
– Лунёв, вы ранены? – Волков попытался привстать на локтях, но от навалившейся слабости не смог даже пошевелить руками.
– Да какое там… Так, царапина.
– Скольких мы потеряли?
– Потом, комиссар. Сейчас о себе нужно позаботиться.
– Скольких, Павел?
– Четырёх убитыми. Пятеро ранены. Повезло, вас спасли…
– Прости меня. Нужно было отказаться от этого плана. Нужно было… – Волков зажмурился от резкой боли в плече, – посоветоваться. Подумать лучше.
– Будет тебе. Всё правильно сделал. Я уж понял, не в обиде. Я бы тебе тоже не рассказал. Сейчас нужно тебя доставить в госпиталь. Мы их поймаем, комиссар, поймаем.
– Нет. В город! К телеграфисту! Митрофанов! Это он, слышишь? Больше некому! Через него я передал телеграмму! Дурак, как же я сразу не понял!
– Мы наведаемся к нему сразу после того, как завезём тебя в госпиталь.
– Нет! Будет поздно! Может уже поздно! Вези сразу к нему! Это приказ, слышишь?!
–…
– Слышишь?
– Слышу, слышу, – лицо Лунёва пропало.
Уже в санях, лёжа с остальными раненными, Волков почувствовал, как его тело знобит. Как стучат зубы не попадая друг на друга. То и дело перед ним возникало лицо матери, в полубреду он шептал ей что-то, путаясь в распущенных волосах. Потом он видел Василису. Она смеялась, таща его за собой за руку. И он бежал, манимый её женским теплом, стройной фигурой. Оторвавшись от него, Василиса падала в сугроб, и он наскакивал сверху, но натыкался лишь на ярко рыжую шерстку. Перед лицом его зажигались ярко-жёлтые лисьи глаза. Плечо стреляло болью от того, как в него вцепляются волчьи зубы. Филин, Волк и Медведь поднимали его из снега, открывая взору монстроподобного Оленя. Монстр оглушительно блеял и вспарывал Волкова своими рогами, отчего тот кричал то ли в видениях, то ли в реальности.
Волков заболевал…
Несмотря на протесты Лунёва, Волков, покачиваясь, сошёл с саней.
– Вертайся со всеми раненными в госпиталь, – сказал он солдату, держащему поводья, – все остальные, окружите дом. Чтоб никто не входил и не выходил, чтоб мышь не проскочила!
Вереница бойцов, пригибаясь и стараясь не маячить у окон, потекла вокруг дома.
– Валерий Сергеевич, вы можете остаться снаружи. Я справлюсь сам, – Лунев схватил комиссара за левое плечо.
– Не глупите, я в порядке.
– Будет вам, комиссар. Вы на ногах еле держитесь. А если он пулю в вас пустит или с ножом бросится?
– Пусти, Павел! За то, что он сделал… за то, что передо мной сидел и лгал подло… я обязан взять его самолично! Я его казню на месте! – Волков грубо отпихнул коменданта и тут же согнулся от приступа боли, – Прости. Прости… от злости совсем глаза помутились. Пойми, если меня там не будет… никогда себе не прощу. Пойдёшь со мной? Ты-то меня от стихии спас, а от ножа и пули тем паче.
– Хорошо. Но держись позади меня.
– Добро. Идём.
Волков и Лунёв вошли в парадную многоквартирного дома и тут же столкнулись в небольшом холле с мужчиной.
– С кем имею честь?
– Комиссар Волков и комендант Лунёв. Вот наши документы. Вы хозяин этого дома?
– Да. Собственно, чем обязан?
– В какой квартире проживает гражданин Митрофанов?
– Сергей Лукич? Он снимает шестую комнату, второй этаж.
– Он живёт один?
– До недавнего времени он жил вместе с женой и дочкой. Весьма благопристойная семья. Однако с месяц назад он сказал, что жена с ребёнком в продолжительном отъезде и некоторое время он поживёт один.
– Он никуда не выходил?
– С того момента, как вернулся с работы, никуда. Сергей Лукич отличается удивительной пунктуальностью.
– А к нему заходил кто-то?
– Нет… у него редко бывают гости. Сегодня я почти весь день просидел в своём кабинете. Он граничит с фойе, и я уверяю вас, никто не смог бы пройти мимо меня незамеченным.
– Значит, он всё ещё может быть тут.
– А я могу узнать, с какой целью вы интересуетесь?
– Митрофанов обвиняется в предательстве Родины. А сейчас… – Волков достал здоровой рукой пистолет, Лунёв последовал его примеру, – советуем вам не подниматься на второй этаж.
Под тяжёлыми сапогами заскрипели ступени лестницы. Подойдя к нужной двери, Волков скрылся за углом, а Лунёв, поудобней схватив пистолет, мягко постучал кулаком по деревянному полотну. Никакого ответа не последовало. Лунёв постучал ещё раз, теперь куда сильнее, и громко добавил:
– Сергей Митрофанов, откройте! Здание окружено, бежать некуда! Дверь нас не остановит.
Волков вышел из-за угла и провёл рукой перед дверной щелью.
– Чувствуешь, холодом тянет? Комната не отоплена. Ломаем дверь, быстро!
Через минуту дверь уже висела на одной петле, а комендант и сыщик стояли у края расползшейся по паркету лужи вишнёвого цвета. Митрофанов лежал на полу, опершись частью спины и шеей на кровать. Вся одежда его была залита кровью. Кругом были разбросаны книги, книжная полка полностью перевёрнута. Все шкафчики письменного стола были выдвинуты и пусты, содержимое их валялось здесь же, разорванное и смятое. Различные бумаги плавали в луже крови, гонимые сквозняком, дующим из открытой форточки.
– Зовите бойцов, – Волков присел на кровать и презрительно взглянул на труп, – пускай оцепят тут всё. Нужно допросить жильцов. И да… пошлите за Спицыным. Его помощь нам не помешает.
Пока доктор заканчивал осмотр тела, Волков и Лунёв занимались обыском. Рассматривая в руках групповой снимок молодой и счастливой семьи, Лунёв задумчиво спросил:
– Что же побудило молодого отца и мужа пойти на такое ужасное предательство? Изменить Родине, зачем?
– Деньги, ненависть, обиды, обман, – сухо отвечал Волков, пролистывая одну из сброшенных книг, – причин много.
– В том числе и шантаж? Мы до сих пор не знаем, куда исчезла его семья. Быть может их похитили?
– Всего лишь предположение. Митрофанов вполне мог их вывести, опасаясь скорого разоблачения. Но даже если вы и правы, я не вижу причин для мягкости. Из-за него погибло множество людей. Он променял их жизни на собственное благополучие.
– Но речь же идёт о семье? Я не настаиваю на оправдании, но неужели этот человек не заслуживает хотя бы снисхождения?
– Нет. Долг превыше всего.
– Но как же семья, любовь? Неужели вы готовы пожертвовать даже этим? Вы любили хоть раз, Волков?
– Любовь – это переоцененное чувство, Лунёв, – перед глазами Волкова возникло лицо Василисы, но тут же прогнал от себя наваждение, – и если мой долг того потребует, я пожертвую этим чувством. А сейчас лучше возвращайтесь к обыску.
– Бесполезно… ни черта кроме книжек по радиосвязи, счетов, рабочих документов и… игрушек, – Лунёв подобрал с пола музыкальную шкатулку. От удара стекло треснуло, а оловянная танцовщица слетела с подставки.
– Я закончил осмотр, – Спицын сбросил инструменты в сумку и накрыл тело простынёй, – мало чего можно сказать. Смерть наступила около часа назад. Причиной послужил прокол в нескольких местах ярёмной вены круглым толстым лезвием. Парнишка хоть и худ и не особо вышел ростом, но его убийца был не крупнее.
– Это объясняет, как он попал в запертую квартиру. Только человек небольших габаритов мог взобраться по водосточной трубе и пролезть через форточку. А потом уйти тем же путём.
– Он что-то искал, – задумчиво проговорил Волков, ещё раз оглядев всю комнату, – без сомнения, Митрофанова убили те, кому он давал информацию о составах. Так они обрубили концы. И искали они, скорее всего, его переписку. Бумаги, которые он ещё не успел им передать. Раз уж мы их не нашли, значит, и тут нас опередили.
– А в шкатулке смотрели? – Спросил Спицын.
– Шкатулке?
– Я видел такие на блошиных рынках. Если завести их родным ключом, по окончании мелодии открывается тайный отсек.
– Я не нашёл никаких ключей, – Лунёв удивлённо повертел шкатулку в руках.
– Чёрт… где моя шинель? – Волков выхватил из рук коменданта механизм.
– Тут. Но она ещё мокрая и…
– Быстрее дайте мне её! Я ещё думал, что мне… – Волков сунул руку в наполненный болотной тиной карман, – после допроса Митрофанов пожал мне руку и… ох, лишь бы он не остался в чёртовом болоте! Фух, нет. Вот. Митрофанов подбросил мне в карман это.
Волков достал обмазанный грязью ключик. Спустя мгновение шкатулка уже играла тоскливый вальс. Под финальные аккорды колокольчиков стеклянная панель отъехала и на пол выпал толстый конверт. Спешно распечатав его, Валерий вытряс на стол несколько сложенных вчетверо листков. Все трое мужчин схватили по листу и развернули.
– Что за чёрт? – Не сдержался Спицын, показав товарищам выведенные на листке строчки из цифр, – У вас так же?
– К сожалению, да, – Лунёв разложил свой лист на бумаге, – что это, бухгалтерия?
– Не похоже, – Волков провёл пальцем по первой строчке, – нет ни одной буквы. Я бы сказал, что это шифр. Взгляните, почти все цифры собраны в группы по трое, за редким исключением. Вспомним перевёрнутую книжную полку и пожалуйста. Этот шифр базируется на определённой книге-ключе. Первая цифра в группе – номер страницы, вторая – строчка, ну а третья – слово. К сожалению, убийцу интересовали не столько бумаги, сколько ключ от шифра. Мы, конечно, опробуем все имеющиеся книги для расшифровки, но, скорее всего, содержимое данных бумаг останется для нас тайной.
– Какая разница? Информатор мёртв. Банда, так сказать, обескровлена, – доктор отошёл от стола.
– С одной стороны, так. Но это лишь на время. Найдётся ещё кто-нибудь, кого им удастся подкупить или запугать. И, пока у нас не будет ключа от этого кода, противостоять им не получится.
– Ладно, Волков. Позвольте теперь осмотреть ваши раны. Вижу, вам с комендантом досталось… так, больше всего меня беспокоит ваша рука. Можете поднять её вот так? А согнуть? Тут чувствуете? Хорошо, похоже кость и сустав не задеты. Пуля прошла навылет. Да уж… у вас жар, Волков. Купание в болоте не прошло для вас бесследно. Настаиваю на госпитализации.
– Нет. Вы можете меня зашить или перевязать. Но лежать в койке я не намерен.
– Хорошо. Когда я закончу, поезжайте домой и постарайтесь поспать. Рекомендую также горячее питьё и хоть какой-то покой. И вот… я выпишу вам рецепт. Настоятельно прошу, зайдите в городскую аптеку. Она, конечно, бедна, но вот эти капли и эта микстура должны там быть.
Выполнить просьбу Спицына полностью не удалось. Волков так и не смог заснуть. Его опять била дрожь, обработанная хирургом рана горела. Сухой язык скрёб нёбо. Ненадолго комиссар всё же впадал в беспокойный, скоротечный сон. В жутких кошмарах он бежал по бесконечному белому лесу, постоянно чуя затылком чье-то шумное дыхание и лязганье зубов. Внезапно земля под его ногами исчезала, и он проваливался в жидкую черноту. Она пожирала его медленно: сначала ступни, потом голени, колени, бёдра… отвратительно чавкая и облизываясь. И опять эти глаза… жёлтые, узкие, смеющиеся. Они толпились у краёв черноты, плясали на фоне белого ада. Волков кричал и, наконец, вскакивал в холодном поту, ощупывая дрожащими руками свои ноги. Не выдержав, Валерий встал с кровати и подошёл к столу. Вытащив из своего саквояжа стопку шифровок, он снова разложил их на столе. Он уже опробовал все книги, изъятые из квартиры телеграфиста, и всякий раз выходила полная белиберда. И теперь он вновь сидел за стопкой книг, перебирая строчки цифр в разном порядке.
– Быть может первая цифра это не страница, а наоборот слово? Нет, не выходит. А, может, все цифры – это страница, на которой есть помеченное слово? Нет, во всех книгах нет столько страниц.
Волков дёрнулся от стука в окно. В черноте оконной рамы промелькнула бледная женская ладонь, мгновенно растаявшая во мраке ночи. На смену ей во временное пристанище комиссара заглянуло лицо. Это была Василиса. Валерий подумал, что ему вновь чудится, однако раздавшийся после стук в дверь развеял эти мысли.
– Что ты здесь делаешь? – Спросил Волков, впустив девушку в дом.
– Я узнала, что тебя ранили. Ты в порядке?
– Откуда ты это знаешь?
– Слухи быстро разносятся по деревням. Местный народец очень жаден до каверзных новостей, – девушка мягко провело рукой по повязке, а затем приложила ладонь к мужской щеке, – больно? Ты весь дрожишь.
– Я в порядке. Знобит только немного.
– Ах, совсем разорвал, – взгляд Василисы упал на рукав шинели, – я зашью. Тут где-то должна быть нитка с иголкой. Снимай.
– Зачем ты пришла? – Волков перехватил девичьи руки, стягивающие с его плеч шинель.
– Помочь тебе, дурачок. Я ведь беспокоюсь.
– Мы чужие друг другу люди.
– Почему же? Не притворяйся, я вижу, что люба тебе. Ну, снимай, снимай, не бойся, – Василиса всё же стянула с Волкова одежду и, устроившись возле печки, принялась ловко зашивать разорванный пулей рукав.
– Люба… ну а я тебе? – Волков присел рядом, отведя с женского лица прядь волос.
– Ты же прекрасно знаешь, что я сама себе не принадлежу. Мне тебя пока что просто жаль… израненный, уставший, запутавшийся. Я вот тебе принесла кое-что, – девушка отдала комиссару небольшой мешочек.
– Что это?
– Травы целебные, сама собирала. Добавь к ним кипятка и пей понемногу. Болезнь твою как рукой снимет, сбросит камень с души.
– Спасибо тебе, Василиса.
– Не за что, – девушка улыбнулась, – готово. На-ка, примерь.
Волков надел починенную шинель.
– Ну как я? – не зная, как себя подать, Волков встал по стойке смирно.
В ответ девушка отчего-то заплакала.
– Эй, ну чего ты? – Испугавшись Волков прильнул к её коленям.
– Я… я увидела твою душу. Ты изорвал ее на лоскуты штыком, залил человеческой кровью, извалял в пыли далёких земель… земель чужих языков. И теперь продолжаешь терзать себя, мучить. Грехи… грехи, грехи, грехи висят на тебе, тянут в адское пекло. Прошу, спаси себя… дай себя спасти. Помолись, попроси у Бога прощения. Он милостив, он простит, всегда прощает… Ведь ты хороший человек. Оторвись хоть на секунду от своего материализму. Я никому не скажу, честно. Просто спаси себя…
– Молчи, молчи, глупая, – Волков обхватил её голову и шептал, – успокойся. Плевать мне на Бога, на душу. Нету их, понимаешь, нету и всё. Не от кого меня спасать. А раны, это ничего. Бывает. Навоевался я уже, слышишь? Вот-вот белых выбьем, и всё наладится. Я мирную работу найду. Всё хорошо будет, вот увидишь. Не плачь, не плачь. Ну что, как дитя малое?
– Можно я с тобой побуду немного?
– Можно. Оставайся.