– Как не знать.
– Непутевый парень. Андрон с Могильцев, Костецкий…
– Чего же вы на них не донесете? Ведь и вас они обижают?
Спиридон оставил копать картошку и посмотрел на Пилецкого.
– Как не обижать?! У кого телку на прокорм стащат, у кого лошадь… Да донесешь-то как? У них ружья, револьверы… расправа короткая… Пока начальство наедет, без головы останешься. Кому охота…
Наступали ранние сумерки. Пилецкий расправил затекшие члены, распростился со Спиридоном и отправился в обратный путь.
В лощине сумерки были гуще. Пилецкий не сразу заметил двух незнакомцев, сидевших на куче щебня. Один из них поднялся и подошел к Пилецкому.
– Что за человек? А, почтарь!
Пилецкий вздрогнул. Перед ним стоял Семка-косой, уставив свой зрячий глаз. На другом глазу Семки было огромное бельмо, выпиравшие из зрачка, как горошина.
«Семка-косой… Бандиты…» – мелькнула у Пилецкого мысль, и холодок пробежал от спины к затылку, шевельнув корни волос.
– Ты, слышь, – ни гу-гу, что видал нас, если не хочешь дать дубу[2]. Понимаешь?
Пилецкий поспешно кивнул головой.
– Ну, то-то. Проходи.
– Надо будет проверить, как он живет, – услышал Пилецкий за собой голос Семки. Потом Семка свистнул, и Пилецкий услышал удаляющиеся шаги бандитов.
Жена ждала к обеду, но Пилецкому не шел кусок в горло.
– Придут… ограбят… убьют… – думал он.
Встав из-за стола, Пилецкий решительно подошел к телеграфному аппарату и телеграфировал в ближайший город, в районную милицию, о высылке отряда для поимки бандитов.
– Дело плохо, – сказал он жене, – гостей можно ждать каждую минуту, а милиция раньше завтрашнего дня не приедет…
– А что, если они перехватят телеграмму? Говорят, они это делают… Убьют ведь…
– И то обещали, – не удержался Пилецкий. – Да все равно один конец: если придут, ограбят кассу – тоже не помилуют…
И они сидели молча, глядя на телеграфный аппарат с таким видом, будто он накликал на них несчастье… Но дело было сделано. Оставалось выжидать событий…