Александр Беляев
Академик Павлов

Довольно было прикосновения истинного, последовательного естествознания к «последней грани жизни», как «верный друг лаборатории» превратился в непримиримого идеологического врага, желавшего «всяческих неудач». Это было началом борьбы идеализма с материализмом на фронте науки в области изучения высшей нервной деятельности животного и человека. Идеалисты прекрасно поняли, куда повернуло и куда заведет изучение работы слюнных желез собаки. «Психологи» восстали против физиолога, решившегося со своими «грубыми методами» вторгнуться и «смятенную область духа».

Не без колебаний и «нелегкой умственной борьбы» вступил И. П. Павлов вступил на путь нового исследования… Правда, борьба с «психологами» не могла слишком беспокоить его хотя бы потому, что психологическая (читай – идеалистическая) школа не могла похвалиться успехами в изучении того, что было принято называть душевной жизнью животных и человека.

«Можно с правом сказать, – говорит И. П. Павлов в одной из своих речей, – что неудержимый со времен Галилея ход естествознания впервые заметно приостанавливается перед высшим отделом мозга или, общее говоря, перед органом сложнейших отношений животных к миру. И, казалось, что это недаром, что здесь действительно критический момент естествознания, так как мозг, который в высшей своей формации человеческого мозга создавал и создает естествознание, сам становится объектом этого естествознания».

Но «кризис естествознания» в области изучения мозга зависел, конечно, не от одной этой трудности «познания самого органа познания». Такая трудность, конечно, велика. Еще древние философы указывали, что труднее всего «познать самого себя». Но, повторяем, кризис естествознания в области изучения мозга проистекал не из этих трудностей, а потому, что на эту область науки наложили мертвящую руку идеализм, религия, мракобесы, оберегающие «бессмертную душу» от грубых рук материалистов, которые легко могли сломать столь «хрупкую вещь». Это они, идеалисты, направили изучение работы мозга по ложному, ненаучному пути, задержав на 300 лет ход естествознания. И они сами, конечно, не могли выбраться из сумеречного хаоса субъективных, псевдонаучных гипотез, «предложений». Пытаясь объяснить поведение животных по аналогии с человеческими чувствами и переживаниями, эти ученые доходили до курьезов. Например, один из лучших знатоков образа жизни певчих птиц, французский ученый Лекюйе, в своей книге «О языке и пении птиц» утверждал, что пение птиц вызывается… сознательной любовью к отечеству и сознательной хвалой творцу жизни… Что же такой субъективист мог сказать о жизни низших животных?