– Два g.
Я объявляю, Артем нажимает на пульт, когда замечает лампочки. Судя по его лицу он успокоился. Он сосредоточен. Артем разобрался, как будет проходить упражнение, и больше не боится.
– Четыре g. Артем, следите за дыханием, напрягите ноги.
Парень терпит. Кабина несется. А я слежу за показаниями приборов.
– Два g.
Кабина притормаживает.
Я слышу, как Артем дышит. Он успевает восстановиться.
– Пять g.
Центрифуга разгоняется.
Лицо парня теряет свое естественное выражение. Щеки обвисают, глаза напряженно всматриваются в ожидании лампочек.
– Два g.
Скорость падает.
Артем пыхтит. Открывает рот, двигает шеей. Рычит.
– Артем. Сейчас будет шесть g. И на этом занятие закончится. Соберитесь, следите за дыханием и не расслабляйте ноги.
Курсант разминает лицо. Скалится, раздувает щеки, двигает бровями.
– Шесть g.
Кабина разгоняется.
Лицо Артема сползает к подбородку. Брови нависают над глазами. Но парень не сдается. Терпит. Не теряет сознание.
– Два g. Закончили.
Объявляю и кручу переключатель.
Скорость не уменьшается.
– Два!
Кручу, жму экстренную остановку, тренажер не реагирует.
На мониторе Артем лежит с закрытыми глазами. Ему плохо. Он без сознания. Нужно спешить.
Я хочу выругаться. Но воспитание не позволяет.
Я открываю люк. Нужно пробраться в резервуар самой центрифуги. Дернуть рычаг и механически отключить аппарат. Это смертельно опасно. Особенно когда тренажер движется на таких скоростях. Но я пробираюсь внутрь. Я должен помочь своему курсанту.
Возможно, сегодня я погибну. Но это не важно. Нас к такому готовили.
Громадина проносится в сантиметре от головы. Я перекатываюсь под стропилами. Возможно, именно для этой минуты я все эти годы поддерживал тело в отличной форме. Судьба? Предназначение? Я не верю ни в одно, ни в другое. Я просто пробираюсь мимо грохочущего аппарата к рычагу механической аварийной остановки.
Удар.
Еще и еще.
Искры.
Пол встречает мою спину.
Я слышу голоса. Они взволнованы. Через помехи они говорят, что наш корабль терпит крушение. Нештатная ситуация.
Боль. Голова раскалывается.
Трогаю лицо, чувствую, как мои пальцы покрываются чем-то мокрым и липким.
Хватаюсь. Я тяну на себя рычаг.
Удар.
Темнота.
Тишина.
Только сердца стук.
«Тук-тук». «Тук-тук».
Вот оно. Мое последнее, крайнее дело.
Звезды.
Звезды все видят. Все знают. Они живые. Можно в это не верить, но знаю, что это так. Интересно, что чувствуют звезды, когда на Земле умирает человек? Что чувствуют, когда умираю я? Возможно, они грустят, плачут? А может быть они радуются скорой встрече? Может им просто все равно? Нет. Я уверен им важен каждый из нас.
«Тук-тук».
Кто-то стучится в дверь.
Утро.
Боль.
Я не умер. Лежу с закрытыми глазами, но знаю, что уже светло.
Подозрительно, я проснулся и не слышу своего старого назойливого приятеля-будильника. И подозрительно, что сегодня кровать не держит. Мне хочется скорее подняться.
– Можно?
– Тише! Григорий Петрович еще спит.
Я хочу возразить, пытаюсь встать, но чья-то рука меня останавливает.
– Лежите. Григорий Петрович, вам пока нельзя, – шепчет незнакомый голос.
Я открываю глаза.
Больничная палата. Лежу на кровати. Возле меня врач и Артем. Курсант стоит с букетом и смотрит на меня.
Он смотрит и, кажется, готов расплакаться.
– Артем, хотите пригласить меня на свидание? – киваю на букет.
Я пытаюсь засмеяться, но боль в боку заставляет осечься.
– Да, – Артем тоже смеется и садится на край кровати. – Дед. Я знаю, что ты спас меня. Чуть сам не того… но меня спас.
Я морщу лоб.
Терпеть не могу такие вот разговоры.
– Дед, проси, все что захочешь. Феррари. Майбах. Дачу на островах. Может, яхту? Или гору денег…
– Лучше бы вам, Артем, не прохлаждаться здесь, а отправляться на тренировку. Чуть больше чем через неделю полет.
Фрукт мотает разноцветной головой.
– Нет. Нет-нет. Я без тебя тренироваться не хочу.
Что такое он говорит? Речь идет не о стаканчике мороженного. У парня есть реальная возможность полететь в космос. А он.
– Отставить сантименты! Кру-гом! И марш отсюда на занятия! – кричу. – Вы, курсант, в космос собираетесь лететь или утку в больнице подавать? Выполнять!
Фрукт как ошпаренный подскакивает на ноги.
Он впервые видит меня таким. Я никогда не повышал на него голос. Артем растерян. От неожиданности парень беспрекословно выполняет все мои команды и отходит в конец палаты.
Затем останавливается. Кажется, он переварил, что произошло.
Разворачивается. Смотрит на меня.
– Спасибо, Дед.
После нескольких дней в больнице меня выписывают. Мне позволено до полного выздоровления отсидеться дома. Но я закрываю дверь на ключ и иду в центр подготовки. Мне нельзя пропустить важное событие. Сегодня мой курсант получает допуск.
Проведу последнее занятие перед полетом. Тем более не будет никаких упражнений. Нужно все подытожить и настроить курсанта. К тому же я не могу бросить незаконченным свое крайнее последнее задание.
– Артем, вы успешно прошли обучение. Вы готовы к полету. И сегодня я позволю вам взглянуть на содержимое моей коробки.
Григорий Петрович разрывает и разворачивает картон. Внутри лежит две фоторамки. На одной молодой Григорий вместе с девушкой. На другой его друзья, похоже сослуживцы.
– Дед, и это все?
– А мне большего и не нужно. Все остальное, что необходимо для жизнеобеспечения, есть на борту.
Артем поглядывает на свою коробку.
– Тогда и мне это ни к чему.
Парень выбрасывает свои драгоценности в урну.
Я улыбаюсь, предлагаю вечером выпить по чашечке чаю, чтобы отметить получение допуска. Отпраздновать наш совместный успех.
– Артем, желаете по чайку?
– Поехали!
Мы смеемся. Артем теперь тоже знает, как много раз космонавтам приходится слышать это слово.
– Скажите, Артем. Можно я задам один вопрос?
– Да, конечно.
– С первого знакомства, я мучаюсь. А что значит хайп?
Артем смеется. Хохочет неподдельно. До слез.
– Дед, чтобы понять хайп, тебе придется записаться ко мне на курсы.
Парень мне не ответил. Он просто отшутился. А может, он и не шутил, мне не понять. У разных поколений разные шутки и выражения. У каждого поколения свои нормы и свои герои. Но всегда есть что-то общее. Что-то глубинное, светлое. Что-то человеческое. И это что-то нас объединяет.