Александр Арсентьевич Семенов
Ох, уж эти женщины…
Лжесвидетельница
Глава 1
– Антон Николаевич! – после длительного молчания заговорил забежавший на огонек сосед и, сделав многозначительную паузу, продолжил, склонившись над столом к хозяину дома. – Мне вот никак не дает покоя один вопрос? – Гость снова замолчал, как бы выжидая реакцию собеседника.
– Так что за вопрос, Михалыч? Спрашивай. Не тяни. – отозвался Шаверин и пристально, прищурив свои подслеповатые глаза, посмотрел на соседа.
– Не знаю, удобно ли? Вопрос уж больно деликатный…
– Вот те раз! С каких это пор ты начал разговаривать со мной, как кисейная барышня? Вроде бы, мы всегда напрямик друг другу свои мысли выкладывали, – сказал хозяин вслух, а про себя подумал: " Что-то темнит старый лис. Не иначе давнюю межевую тяжбу из-за десяти сантиметров, якобы прихваченной мной при установке забора полоски земли, решил из дряхлого своего шкафа вытащить."
– Да я о твоих взаимоотношениях со старым другом Пашкой Соколовым, а вернее с его женой Маргаритой.
– Никаких взаимоотношений у меня с Маргаритой нет. Да и с Пашкой я изредка общаюсь по телефону.
– Вот-вот. Я неоднократно слышал, как ты, заканчивая разговор с ним, всегда говоришь ему: "Передавай привет Маргарите."
– И что из этого следует? – Шаверин никак не мог понять к чему клонит Дмитрий Михайлович, его односельчанин, приехавший в поселок вскоре после освобождения Антона. Они никогда раньше не обсуждали свои взаимоотношения с друзьями и родственниками, хотя жили по соседству более двух десятков лет. В одно время получили участки под строительство, вместе строили дома, когда им было ещё лет по сорок отроду, а тут вдруг на тебе. Взаимоотношения мои с женой моего друга заинтересовали. – Что тебя так волнует в моих взаимоотношениях с Маргаритой? Я просто из вежливости передаю ей приветы.
– Антон Николаевич, неужели ты все забыл и все простил ей?
– А что я ей должен простить? – искренне удивившись спросил Шаверин соседа.
– Так она же, я самолично это слышал, лжесвидетельствовала против тебя в суде! А может причудилось мне?
Так вот в какие дебри залез уважаемый Дмитрий Михайлович. Надо же сколько лет терзается этим вопросом. А он, Антон Шаверин, давно забыл об этом. А если и вспоминал, то беззлобно, да и какое зло могло быть теперь. Может когда-то и было, так давно уже выветрилось. Унесли его ветры времени в небытие.
– Михайлыч, я не думаю, что нам надо обсуждать это. Ну по недомыслию, по глупости пыталась она меня оговорить. Так ведь судья остановил её: "Это не относится к существу дела."
– Судья-то сказал, но и приговор тебе всыпал по максимуму. Может быть выступление Маргаритки и повлияло на решение?
– Я так не думаю. И не стоит старое ворошить. Дело-то в сосунковом возрасте было, а теперь вон седина накрыла. Если честно, то и не вспоминал я об этом. Других забот хватало.
– Ну не стоит, так не стоит. Просто у меня это никак в голове не укладывается. Вот и решил спросить. Засиделся я у тебя. Пойду. Внуки скоро из школы примчатся, – с этими словами сосед поднялся из-за стола, обошел его и вытолкнул свое грузное тело через проем в ограждении оплетенной диким виноградом беседки.
А Шаверин достал из пачки сигарету и закурил, провожая задумчивым взглядом уходящего соседа, тем временем его мысли невольно вернулись к юности.
***
Антошка с Пашкой дружили, можно сказать, с пеленок. И не только они, но и братья и сестры их, были не разлей вода. Семья Соколовых также, как и семья Шавериных была многодетной, а дети – погодками. Вот и росли они в одном измерении, и все проказы у них были одинаковыми. Но проказничали в меру, чтобы односельчане родителям не жаловались, а отцы не прибегали к ременно-воспитательным мерам. Работать все были приучены с детства.
В жаркие летние дни Антоха с Пашкой и другими пацанами с криками: " Кубарби, наюбарби, купаберби купаться!" – неслись к речке, слету бросались в её холодную воду и ныряли до посинения. Пока все барахтались в воде, какой-нибудь умник на берегу завязывал штанины их порток крепкими узлами. Если портки были сухими, то узлы, хоть и с трудом, но развязать было можно, а вот с мокрыми узлами справиться не всегда удавалось. Особо не поддающиеся узлы развязывали всем кагалом по очереди и пытались вычислить этого подлюку, завязавшего штанины, и начистить ему морду. До мордобития не доходило, так как вроде бы все вместе плескались в заводи, значит кто-то чужой проходил мимо и навязал узлов.
С последним развязанным узлом, все неприятности забывались и начиналась "чехарда". Во время игры быстро согревались и прыгали снова в воду, оставив на берегу постового.
А какие ужасы они наводили друг на друга, когда уходили с ночевой на рыбалку, и по очереди рассказывали про ведьмаков, леших и всякую болотную тварь. Ни о каком сне даже и думать было нечего. Зато на утренней зорьке, когда начинался у рыбы клев, все они, сидя на берегу с удочками, клевали носами.
– Пашка! Тяни! У тебя поплавок под воду ушел!
Пашка выходил из сонного оцепенения и, не глядя на воду, рвал вверх удилище. Сверкающая на солнце красноперка зависала над водой, выделывала какой-то кульбит и срывалась с крючка.
– Аккуратней надо было тянуть.
– А чего ты орал, как блаженный.
– Клевало, вот и орал. Погляди, крючок-то целый?
Потерять крючок на рыбалке было трагедией. В деревенском магазине они не продавались. Купить, а вернее выменять, их можно было на тряпье или мослы у старьевщиков, которые изредка заезжали на двух-трех повозках.
***
Время шло. И друзья из штанишек с помочами выросли до подглядывания из-за заборов и углов изб за женихающимися старшими братьями и сестрами, а если, невзначай, выдавали себя хихиканием, то получали дома затрещину по затылку.
– Впредь подглядывать не будешь! – назидательно говорил старший брат, отвесивший подзатыльник.
– Скорей бы ты в армию ушел. Тогда мы с Санькой старшими будем – бубнил в ответ наказанный, потирая ладонью затылок.
– Время придет, уйду. А ты не подглядывай за нами с Наташкой. Усек!?
– А сам, когда был маленький, за Генкой подглядывал.
– Поговори мне. Видно ещё хочешь подзатыльник схлопотать?
– Не буду больше подглядывать. Не больно-то интересно, как вы там за избушкой обнимаетесь.
Ох и медленно тянулось в ту пору время. Не то, что теперь: неделя пролетает, как один день, а год – как месяц. Стараешься остановить его, но время неутомимо тащит из пожилого возраста в старость. А тогда хотелось взять в руки кнут и гнать, и гнать дни вперед к своему повзрослению.
И вот настал тот момент, когда мы с Пашкой закончили семилетку. Пашка пошел учиться на тракториста, а Антошка остался в поселке, устроился на лесопункте помогать тем, кому делать нечего. Был на посылках у начальника: сбегай туда, позови того, узнай привезла ли орсовская машина товар в магазин. Одним словом, веселуха – скачи целый день, как будто тебе шило в одно место вставили.
Пропрыгав так лето, Антон пришел к выводу, что надо к чему-то более серьезному прибиваться. А куда и к чему? Рабочих рук в лесопункте хватало. Разве что, в колхоз идти – хвосты быкам крутить?
Но тут прослышал он, что их школа из семилетней стала восьмилетней.
"Учиться, что ли пойти,"– рассуждал сам с собой Антошка, потягивая самокрутку за амбаром, который стоял в поле недалеко от их дома. – " Хотя за мои побегушки какие-никакие деньги платят." – Пусть и отдает он всю получку матери с отцом, но пятак на кино не выпрашивает, заначку трехрублевую себе оставляет. – "С начальником надо будет поговорить. Может какую-нибудь другую работу даст. Чтобы с утра четыре часа работать, а во вторую смену в школу. Старшие классы во вторую смену учатся. А в восьмом классе в этом году учеников будет мало. Многие, окончив семь классов, поступили в ПТУ; ребята практически все пристроились. Так что, если родители отпустят, в восьмой класс одни девчонки пойдут. Буду среди них петушиться."
Антон притушил самокрутку и откинулся на мягкую траву, направив свой взор на лениво плывущие по небу облака, выискивая в них очертания разных фигур.
– Что? Надоело на побегушках быть? – спросил начальник, как только Антон заикнулся о переводе на другую работу.
– Да. Несерьезно это как-то.
– Не знаю даже, что тебе можно предложить. Было бы тебе шестнадцать лет, тогда другое дело. А тебе по возрасту всего четыре часа работать положено, – начальник задумался, походил по кабинету. – Может маркировщиком бревен на нижний склад тебя оформить? Там никто от тебя не зависит, и твой режим работы никому мешать не будет. Правда работа ответственная. Справишься ли?
– Справлюсь. Долотом и молотком работать умею.
– Ну, давай, пиши заявление.
Глава 2
Маргарита была ребенком поздним, а потому желанным, для сорокалетнего отца и матери, которой было глубоко за тридцать. Родители в ней души не чаяли. Чего не скажешь об одноклассниках. Внешность у неё, нельзя сказать, чтобы была уродливой, но и привлекательной не назвать. Тонкие полоски губ терялись на округлом лице, а узкие широко расставленные глаза, со стороны казались раскосыми. Нет, она не была косоглазой, но прозвище "косатка" прилепилось к ней со второго класса. Ещё один недостаток, причиняющий ей массу неприятностей – это кривые ноги. Довольно часто, при виде проходившей мимо Маргариты, мальчишки декламировали:" Плохо мамка пеленала – кривоногим вырос я…"
Всё это злило девчонку, и частенько она возвращалась из школы домой зареванная.
– Доченька, да это они тебе завидуют, вот и дразнятся.
– Чему завидуют?
– У тебя фартучек кружевной самый красивый, туфельки на каблучках, пальтишко не магазинное, а в ателье заказанное. Вот одноклассники и завидуют.
– Да вон, у Ленки Стефаненко тоже одежда красивая, но её никто не дразнит. От ухажеров у неё отбоя нет, а на меня никто из мальчишек даже не смотрит.
– Не бери в голову. И у твоих ног ещё штабелями лежать будут. А я завтра в школу схожу. С классной руководительницей поговорю, чтобы она приструнила обидчиков.
– Может не надо?
– Надо, доченька! Надо!
Классный руководитель – учительница математики через день оставила класс после уроков и долго говорила об уважительном отношении людей друг к другу:
– Не надо акцентировать внимание на физические недостатки одноклассников. Вот пройдет подростковый возраст Маргариты, и увидите какой она станет красавицей . Те, кто сегодня насмехаются над ней, завтра бегать за ней будут.
– Бегать и спотыкаться будем.. – съязвил острый на язык Борька.
– Горшков, не паясничай! А ты, Маргарита, если они будут обижать, говори мне. Родителей их буду вызывать в школу.
Насмешки и издевки после этой беседы на несколько дней прекратились, а потом снова начали набирать обороты. Маргарита жаловалась классной и родителям, но это окончательно оттолкнуло её от сверстников.
И вот в один прекрасный день, девчонка решила в корне изменить тактику поведения: "Все жаловаться больше не буду, а своими делами докажу, что я лучшая!" Она налегла на учебники и вырвалась в отличники, а из пай-девочки превратилась в сорванца, готового на любые подвиги и поступки. На физкультуре, во время игры в волейбол, удивляла всех своей прыгучестью, а поданные ей крученые мячи редко кому удавалось взять. Ребята признали её за свою, а когда летом она вместе со всеми без страха лезла в чужие огороды за яблоками и грушами, авторитет её заметно вырос.
Постепенно Маргарита выбилась в лидеры своей гопкомпании. Но в сердечных делах успехов не появлялось. Одним словом, стала Маргарита своим парнем в мальчишеской группировке. И это состояние лидера очень нравилось ей. Она нередко возвращалась домой с синяками и ссадинами на локтях и коленях. На вопросы родителей отвечала, что играли в чехарду и всей кучей малой упали на камни или придумывала ещё какую-нибудь небылицу.
– Может все-таки, доченька, тебя кто-то обидел?
– Что? Я сама любого обижу! Прошли те времена, когда меня обижали.
Хотя, конечно, обижали. Нет-нет, да кто-то из окружающих, когда она допускала какую-нибудь ляпу, сквозь зубы цедил:
– Ух, эта косоглазая кривоножка…
В эти моменты ей хотелось побежать кому-то пожаловаться. Но она перебарывала свою давнюю привычку и всем своим щупленьким тельцем наступала на обидчика, угрожала дать в морду, если ещё раз услышит подобное.
– Да ладно тебе. Успокойся. Нечаянно вырвалось.
На этом конфликт разрешался.
Школьные годы пролетели. После торжественного вручения аттестатов зрелости многие одноклассницы, взявшись за руки с кавалерами, пошли в городской сад. Маргарита опять оказалась невостребованной. Девушка постояла в компании таких же, как она "бесхозных" одноклассников, позубоскалила вместе с ними по поводу: " Мы с Тамарой ходим парой…" и пошла по пыльной улице к своему дому.
Из распахнутого окна ближайшего дома вырывались грустные слова песни: "Все подружки по парам в тишине разбрелися, только я в этот вечер засиделась одна…" Маргарита прибавила шагу, чтобы быстрее выйти из-под влияния песни. Внутри вспыхнула злоба на этих олухов, ничего не понимающих в таких, как она девушках. В сердцах, чуть ли не до крови закусила нижнюю губу и побежала.
Особого выбора, куда пойти учиться дальше у Маргариты не было. Родители ни в какую не хотели отпускать родимое чадо в большой город, а в их городке единственным заведением, в которое можно пойти учиться особе женского пола, было медицинское училище. Туда и отнесла она через несколько дней документы.
В медучилище в отличии от института, как известно, учились в основном девушки. На всю группу, ну от силы, один-два пацана. Через месяц-другой занятий они становились предметом обожания всех деревенских дурочек. У городских, скорее всего кроме Маргариты, были местные ухажеры. Вот деревенские, как мухи к меду липли к гордым своей значимостью однокурсникам.
Маргарита порой была готова убить, растерзать, растереть в порошок всех этих деревенских дурех, из-за которых нет доступа к объектам мужского полу. Для подростка, испившего эликсир верховодства, хоть и не в значительной группе сверстников, состояние изоляции было трагичным.
Попытки подмять под себя сплоченные ряды деревенских не давали результата. Они жили по своим нравственным устоям и хотя относились к городским благосклонно, но раболепства не допускали. Обстоятельства осложнялись ещё и тем, что их было большинство в группе, и их клановость была непоколебимой.
Если не получалось достичь лидерства бескровными методами, то нужно было найти другой путь. И Маргарита решила использовать известный ей метод доносов и оговоров. Во что бы то ни стало, надо выбиться в старосты группы и деревенские, привыкшие к чинопочитанию, попадут под её власть. А для этого надо сковырнуть с должности старосты Наташку Круглову. Маргарита начала действовать: доносила куратору группы о любых промашках Наташки. То о том, что староста ругается матом; то о том, что она прикрывает не совсем благовидные поступки одногруппников; то, что она не вовремя и не до всех доводит необходимую информацию.
Результата долго ждать не пришлось. В начале второго семестра Маргариту назначили старостой группы. Теперь надо было правильно воспользоваться, пусть небольшой, но все-таки властью. Постоянные придирки и наставления, казалось внешне, срабатывали, но не повышали её авторитета в группе. Однокурсники выполняли её указания, но внутреннее отчуждение постепенно перерастало в неприязнь и полное отчуждение. В её присутствии прекращались все откровенные разговоры, а мальчики вообще плевали на неё с высокой колокольни.
– Мама, ну почему так? – жаловалась, привыкшая во всем советоваться с матерью, Маргарита. – Я так стараюсь, а они все дальше от меня отворачиваются. Никто со мной дружить не хочет.
– Маргариточка, может потому, что ты хлыст в руках держишь? А с ними надо и кнутом, и пряником. Сама с ними будь подобрее, постарайся жить их интересами. Не гнушись: где-то и подыграть, сделай видимость, что идешь у них на поводу. Тогда может, все и изменится. Стая любит себе подобных и не подпускает к себе инакомыслящих.
– Ой, мамочка, какая ты у меня мудрая! Воспользуюсь твоим советом. Вот только с чего начать им подыгрывать? Ну, да ладно, сориентируюсь.
– Попробуй! Попробуй! Авось и получится.
В начале занятий после летних каникул, мальчишки приволокли пакет вареных раков. Девчонки, как саранча, налетели на угощение, и вскоре только пальчики облизывали.
– Эй, девки! – обратилась к ним староста, – а давайте после занятий сегодня сами наловим раков и наедимся от пуза?
– Где это мы их наловим?
– В пруду. Я знаю место, где их можно руками из норок вытаскивать.
– Брешешь.
– Правда. Мы ещё в школе с пацанами по целому ведру собирали. Так идем после занятий?
– А почему бы и не пойти. Сходим, половим. Ну, а если разыгрываешь, то пеняй на себя.
– Честно. Натаскаем. Только одежонку похуже оденьте. Перепачкаемся, как хрюшки.
До конца занятий Маргариту не покидало волнение. А вдруг, там раков не будет. Хотя должны быть. Она всегда с пацанами их там из нор доставала. Надежды оправдались. До сумерек на берегу пруда слышался визг девчонок, чьи пальчики частенько сжимали раки своими клешнями. А потом раков варили в летней кухне в огороде родителей Маргариты. И только, когда стемнело, деревенские убежали в общагу. Их отношение к старосте заметно улучшилось. Маргарита не могла этого не заметить, и ломала голову над тем, чем бы ещё привлечь к себе внимание девчонок.
Глава 3
Антон частенько, когда в очередной раз, молоток соскальзывал с головки долота и бил по неуспевающей заживать костяшке указательного пальца, проклинал себя за то, что согласился пойти на эту каторжную работу. Поначалу все было хорошо. Теплыми сентябрьскими утрами он бежал на нижний склад и в течении двух-трех часов выбивал на торцах привезенных вчера бревен буквы и цифры, обозначающие принадлежность их к определенной категории и диаметру, затем летел домой, чтобы умыться, поесть, переодеться и неспешно топать в школу. На занятиях было все просто. Восьмой класс практически проходил то, что он изучал в седьмом классе. Новой программы для восьмиклассников не было. Так, что ему все давалось без труда – зубрить и голову ломать не надо было.
Особенно тяжело стало, когда метель за ночь наметала между штабелями бревен полуметровые сугробы. Проваливаясь в снег выше голенищ валенок, Антон без особого труда маркировал верхние не засыпанные снегом ряды бревен. А вот с нижними заснеженными рядами была морока. Добраться до них без того, чтобы не прокопать траншейку невозможно. Приходилось бежать в бытовку к мужикам, разгружающим лесовозы и формирующим штабеля бревен, и просить у них лопату. Пробив узкую траншейку вдоль штабеля, он в какой-то немыслимой позе, уже не по горизонтали, а вертикально выбивал цифры и буквы. Бить молотком по шляпке долота было ужасно неудобно. Иногда Антон промазывал и в очередной раз со всего маха бил по сжимающей долото руке. В злобе он швырял молоток и долото в снег, прыгал и тряс рукой, пока острая боль не отступала. Потом облизывал ссадину и снова натягивал брезентовые рукавицы, внутрь которых были заправлены связанные матерью шерстяные варежки, и опять продолжал работу.
После таких "подвигов" в школу идти не хотелось, но упрямо повторяя с десяток раз фразу: "взялся за гуж не говори, что не дюж", он брел на занятия. В такие дни просыпалась зависть к другу Пашке: "Сидит себе в тепле за партой или крутит гайки опять же в теплой мастерской, а тут, промерзший до костей с разбитыми в кровь костяшками пальцев, тащись два километра до школы. Эх, надо было вместе с Пашкой в училище идти. Через год получил бы удостоверение тракториста-машиниста широкого профиля и рассекал бы по полям на ДТэшке или "Беларусе".
Особенно чувство зависти обострялось, когда Пашка приезжал на каникулы и взахлеб рассказывал, как интересно в училище: преподаватели и мастера – спецы, все так доходчиво объясняют, что даже книжки читать не надо.
– Повезло же тебе, друган! Я вот тоже, что думаю: дотяну эту лямку до лета, сдам экзамены и поеду в техникум поступать. Специальность надо хорошую получать.
– А я ведь тебе говорил: "Поедем вместе в училище!" – напомнил Пашка.
– Говорил, – согласился Антон. – Но я чего-то сдрейфил от мамкиной юбки отрываться. Зато теперь с каждым ударом молотка по своей руке кляну себя за это.
– Ладно! Хватит ныть! Побежали в клуб, шары погоняем.
– Побежали. Только не на долго. Мне завтра с утра на работу.
В клубе, как всегда в воскресенье, было полно народу. Чтобы поиграть в бильярд, надо было занять очередь. И хорошо, если выиграешь, тогда можно еще две-три партии сыграть. А проиграл, вылетаешь из игры и следующей очереди не дождешься. Пашка играл хорошо, да и Антон поднаторел. Потому могли играть пока не попадется серьезный противник.
Домой шли неспешно. Поталкивались плечами и рассказывали истории из своей жизни.
– Знаешь, Антоха, у нас в училище раза два в месяц танцы устраивают.
– Чего, пацаны друг с другом танцуют?
– Нет. К нам на эти вечера приглашают десятиклассниц из соседней школы. Знаешь какие классные девчонки!
– Втюрился, небось, в какую-то?
– Нравится мне одна стройняшка. Худощавая, а сиськи, как у взрослой бабы. Танцует – зашибись!
– Ну, и как?
– Да никак. Не нравлюсь я ей, видимо. Надеюсь, что уломаю я ее все-таки.
– Уломаешь. Ты у нас парень видный. Только вот сопли с носа часто капают.
– Сейчас я тебе покажу сопли! – Пашка схватил друга за плечи.
– Ну ладно! Ладно! Я пошутил.
– А у тебя как? Не приглядел никого из наших?
– Да некогда мне! Вот закончу этот долбаный восьмой класс, поступлю в техникум, тогда и по бабам.
– А ты на очный или заочный поступать будешь? – поинтересовался Пашка.
– На заочный, наверное. Устроюсь на какую-нибудь работу в гараж. Зарплату буду получать. Без денег по бабам как-то неинтересно, – рассуждал Антон.
– Ну да, хоть пряник ей надо изредка купить.
Поговорили друзья. Разбежались. И так до следующего приезда Пашки. У Антона, конечно, были и другие друзья-товарищи, но Павел был самым близким из всех. О таких, обычно, говорят: "не разлей вода".
Глава 4
– Эй, Марго, привет! В грядках копаешься?
Маргарита оторвалась от сорняков и выпрямилась. У калитки стояла ее одноклассница Женька Власова, поступившая в Москве в медицинский институт. Подружками они в школе не были, но и не враждовали. Женька была куда симпатичнее, но характер имела замкнутый. Потому, видимо, парни к ней тоже не липли.
– Мама приболела немного. Давление у нее подскочило. Вот и приходится мне тут в грядках ковыряться. А ты, что на каникулы приехала?
– Да. Недельки две побуду у родителей, а потом опять в столицу.
– А, что так мало будешь?
– Обстоятельства. Давай вечером встретимся в парке. Обо всем поболтаем.
– Давай, в семь у каруселей.
Женька пришла на встречу в легком ситцевом платьице, по подолу которого рассыпались крупные красные маки, и красивых бежевых туфлях с тонкими ремешками, оплетающими стопу и лодыжку. " Ишь, какая расфуфыренная! – Подумала Маргарита. – Раньше была серой мышкой, а теперь барышня на выданье."
– Пойдем в какой-нибудь закуток. А то тут детвора верещит, поговорить не дадут, – предложила Женька.
– Пошли к памятнику. Там всегда тихо.
Девчонки не спеша продефилировали к памятнику воину-освободителю и уселись на свободную скамейку.
– Ну, Марго, рассказывай, как у тебя жизнь провинциальная протекает.
– Да не о чем, собственно, рассказывать. Живем, как и жили. Вот на третий курс в училище перешла. Это у тебя в столице все бурлит. А в нашем болоте только лягушки квакают.
– Что, и на личном фронте никаких изменений?
– Да, что тут может измениться. На все училище десяток пацанов и тех деревенские захапали.
– Ой! А я, наверное, скоро замуж выйду.
– Да ты что?! Ну, рассказывай. Кто он?
– Студент. Москвич. На одном курсе учимся. Красавец парень.
– И как это ты сумела его захомутать?
Женька сделала лицо, вскинула вверх белокурую свою головку и самодовольно широко провела в сторону рукой с растопыренными пальцами:
– Да уж, пришлось потрудиться. Сначала я к нему и так, и эдак, а он смотреть на меня не хочет. Нет, конечно, смотрел, но как на всех однокурсниц. Женщины во мне явно не видел. Говорили, что у него зазноба на другом курсе.
– Ну, а дальше то что?
– Ой, Марго! А что дальше словами и не опишешь.
Девушка сделала многозначительную паузу, внимательно посмотрела на собеседницу, как бы прикидывая, можно ли быть с ней откровенной. Потом откинулась на спинку скамейки и неторопливо положила ногу на ногу.
– Ой, даже не знаю, как тебе все это передать?
– Ну, рассказывай, рассказывай! Хватит выпендриваться!
– Тогда слушай. В одно прекрасное воскресенье моя соседка уехала к родителям, они у нее живут в Долгопрудном, а я вышла на улицу подышать воздухом, в скверик у общаги. И надо же было такому случиться, что по какой-то надобности, то ли за учебником, то ли за конспектом, мой Толенька забежал в наше общежитие к однокурснице. В комнате ее не оказалось, и Толя вышел в сквер. Решил подождать. Тут то я его и начала обрабатывать. Правдами и неправдами затащила к себе в комнату. Потихоньку склонила его к любви… Ох, Марго, что я только не вытворяла. Такие пируэты с ним выделывала. После этого он так ко мне воспылал, что никого, кроме меня, и видеть не хочет. А я, то его отодвину от себя немножечко, то опять за поводок потяну. Когда я его от себя понарошку отталкиваю, он умоляет меня, клянется, что я единственная на свете, способная приносить ему столько удовольствия. И правда, увивается вокруг меня. Трактором не оттянешь. И вот, буквально две недели назад, позвал меня замуж. Вот так-то, Марго.
– Ой, Женя, какая ты молодчина! А тут, хоть пропади.
– А ты не будь дурой. Вот будет у вас на следующем курсе практика в больнице. Наверняка туда пришлют и ребят из института. Не теряйся! Лови момент.
– А как его поймаешь? Я ведь в этих делах совсем не опытная. У меня еще никого не было. Да и ты, насколько я осведомлена, в близких отношениях с ребятами не была. И как это у тебя получилось Толика так ублажить, что он кроме тебя никого не желает?
– Знаешь, Марго, сама до сих пор не пойму. Ведь до него я девочкой была. От девчонок наслушалась о блаженстве в близости, книжки разные греховные начала читать. А тут еще, как-то зачитанная до дыр "Катамастра" в руки попалась. Позы с соседкой по комнате репетировали. И такое желание во мне накопилось, что его надо было выплеснуть. Вот я с Толиком его и выплеснула. Даже никакой боли не почувствовала. Так несколько капель крови на простыне потом обнаружили и все. А теперь, при близости с моим милым стараюсь марку держать.
– Отчаянная ты, Женька. У меня так, наверно, никогда не получится.
– Получится, ты только не робей и будь пораскрепощенней. А хочешь, приходи завтра днем ко мне. Родителей дома не будет. Я тебя кое-чему научу.
– Хорошо, зайду, – решилась Маргарита и не пожалела.
Занятия с Женькой так разгорячили ее, что она была готова отдаться любому. И он стал бы желанным и милым. Жаль, что подходящего объекта рядом не было. А когда он появится, как без подружки себя в такое состояние привести?
– Ну как, Марго, курс молодого бойца? Воспылала страстью? – Поинтересовалась Женя.
– Умопомрачительно! Я вообще вся горю.
– Вот видишь. Любовная страсть в любой женщине есть. Ее надо только разбудить и выпестовать. А главное, чтобы желанный мужичок оказался рядом.
– С этим пока полный облом.
– Я же тебе говорила. На практику в больницу пришлют студентов. Выбирай себе объект и действуй!
Маргарита шла домой под впечатлениями от уроков подруги (ей казалось, что Женька теперь стала настоящей подругой), и в каждом встречном мужчине пыталась найти тот желанный объект, с которым можно бы слиться в едином любовном порыве.
Глава 5
В начале учебного года куратор группы подробно рассказывала о программе обучения на третьем, самом ответственном курсе:
– От вашего отношения к теоретическим и практическим занятиям будет зависеть какими специалистами вы выйдете из училища.
– Марья Васильевна, расскажите подробней, как будет проходить производственная практика в этом году, – попросила Маргарита.
– В первом семестре будет каждую неделю однодневная практика в районной больнице. Будете наблюдать за работой опытных медсестер. Выполнять их поручения по уходу за больными и под их контролем ставить уколы, накладывать повязки. А вот, во втором семестре будет уже настоящая двухмесячная практическая работа. Конечно, под контролем опытных медсестер вы будете выполнять все их функции. Одним словом, два месяца будете ходить на работу в больницу. От отзыва руководителя практики будут зависеть ваши оценки на государственных экзаменах по профильным дисциплинам.
– Спасибо, Марья Васильевна! Все понятно, – радостно загомонили учащиеся.
Первый семестр прошел в ожидании чего-то большого и значимого. Маргарита надеялась, что за два месяца практики в больнице она найдет желанный объект своих ночных мечтаний и воплотит их в реальность.
На долгожданную практику группу рассовали по близлежащим селам и поселкам, где были стационарные больницы. В городскую же больницу попали всего пятеро, в том числе, конечно, и Маргарита. Староста все-таки. Практикантов распределили по разным отделениям больницы. Маргарите досталась травматология. Ох уж эти лежачие, ползающие по коридору на четвереньках и прыгающие на костылях пациенты. Мороки с ними столько, что нянечки и санитарки не управляются. Вот и приходится практикантке и судна выносить, и постели вонючие перестилать. Она же о другом мечтала, что будет в белом халатике ходить по палатам, раздавать таблеточки, ставить укольчики, а в свободное время завлекать молодых студентов, будущих докторов.
Студентиков-практикантов на все отделение было всего два. На одного без тоски не глянешь. Ходит хромая, волочит левую ногу. В детстве с ним травма случилась. Он долго валялся по больницам и тогда решил стать травматологом, чтобы ставить на ноги, таких, как и он, бедолаг.
Второй был малый симпатичный, но себе на уме, да и ловелас, как видно, знатный. Со всем персоналом заигрывает, да и молоденьких пациенток, со сломанным пальчиком на руке, всегда приголубить готов. На Маргариту он тоже глаз положил. Вот если бы он положил глаз на нее одну – тогда дерзай Марго. Но такой, женишок, который всех подряд готов, как кур щупать, не для нее. Ей принц нужен.
Принца не было. А желание окунуться с головой в сладостные греховные деяния все росло и росло. "Может плюнуть на то, что он волочится за каждой юбкой. Использовать опыт Женьки. Выплеснуть на него всю свою накопившуюся страсть и сделать так, что ему больше ни на кого смотреть не захочется?" – Думала Маргарита, глядя вслед шагающему самоуверенному самцу. Конечно же он самец, притом, видимо, неутомимый коль за каждую юбку цепляется. – "А что, попробовать? Рискнуть? Решено!"
