Александр Анфилов
Не сгорит эта сталь
Каждый горазд выдумывать, потому и не скажешь, какие вещи существуют взаправду, а какие измыслили болтуны из местной корчмы. А может, колдовская сила первых героев была такова, что сегодня и в голову никому не придет, на что способна безделушная с виду вещонка.
В чём заключается сила предмета, схороненного в Талице, конечно, никто не ведал, но одно его существование порождало розни.
После собрания хмурые мужи побрели по домам раздумывать над случившимся. Антон, выйдя на улицу, отметил, что солнечное поутру небо уже накрепко сковали тёмно-серые тучи, увидев в том дурное предзнаменование. Он отправился домой, размышляя как бы оградить деревню от загребущего землевладельца. Однако на подходе к дому услыхал нечеловеческие крики и тут же ринулся к отцу! Ведунья уже начала операцию.
II
Юго-Западный край, подле твердыни Серый Камень
Горячий ветерок аллюром пролетел через равнину, в нижней части которой тянулась извилистая нитка —приток реки Родная, основное течение которой лежало на востоке отсюда.
Всадник вошел под сень молодого дерева, спешился, придержав коня под узду, снял разогретый солнцем железный шлем причудливой, со всех сторон закрытой конструкции. Вдохнул полной грудью. С дерева свисали ветки: снизу все ощипанные, разоренные, зато у макушки сплошь облеплены желтыми ягодками. Алыча. Солдаты ее обобрали задолго до того, как созрела. И до макушки бы добрались, да ветки еще тоненькие – не залезешь.
Воин стянул рукавицы, тоже окованные железными пластиками, и провалился взглядом в чистейшее небо с милым сердцу изумрудным отливом. «Скоро станет еще зеленее», – подумал он. В середине лета, особенно в жаркие дни, небо всегда обретало этот красивый зеленоватый отсвет. Воин обернулся на груду камней в паре верст от берега. На вершине холма высились военные укрепления – твердыня Серый Камень.
До границы со Странами Объединенного Духовенства на западе не более пятидесяти верст. Там же, но чуть южнее да через Тихое море, лежит статный Царьград. Когда-то статный, а сейчас, говорят, в упадке: крепости порушены, дворцы травой поросли, торговля квелая. «Ох, а всё равно хотелось бы и там побывать!» – с улыбкой подумал воин.
Пойди отсюда на восток, к основному течению реки Родная, и на восточном ее берегу найдешь крупнейший портовый город Княжества – Порт Правый, который, в свою очередь, уже стоит недалеко от границы с Великим Халифатом, другим могущественным соседом. Не так давно еще были тут ордынцы с военными машинами, но прежний княже Дмитрий Иванович, да светится имя его, устроил им. Прогнал дикарей. Дикари, а столица у них ого-го, здоровенный, сказывают, городище! Якобы разбиты по всему городу зеленые сады, чтобы давать тень. Что через весь город бегут ручьи в рукотворных руслах да с чистейшей водой. Город, у которого, поверите ли, нету ни стен, ни оборонительных башен. «Хм, поди, брешут». Чудное у него название, кстати, не то Амбар, не то Хлев.
«Сарай! – вспомнил воин, тут же мысленно укорив себя за такое невежество; пятидесятнику такое легкомыслие не по стати. – Да, Сарай-Берке, по имени хана Берке, одного из правителей».
Юго-Западный край в веках оставался самой спорной территорией Княжества, на которую чаще других посягали и западные, и южные полководцы, но сегодня, согласно Вышеградскому договору, именно так лежали границы между соседями. Этот маленький приток реки Родная, даже не имеющий собственного имени, сегодня представлял границу между миром и войной.
– Воевода! – отсалютовал подоспевший солдат.
Пятидесятник, удерживая железные рукавицы под мышкой, обернулся на подошедшего и сразу отметил неидеальный вид подчиненного: лапти трухлявые, штаны с вытянутыми коленками, затасканный летний охабень. Разве что борода чиста и расчесана, а толстые усы еще и торчат кверху, аки крылья.
«Ладно, – усмехнувшись, подумал пятидесятник, – за такие усищи спускаю неряшливый вид».
В одной руке солдат держал круглый щит, в другой – бердыш. Весело окая, он доложил:
– Лукари, значит, косулю шмакнули, а еще в силок угодил вепрь, токмо борзый до жути, еле умолотили хряка. Свежевать-то здесь буди?
– Нет необходимости, – покачал головой пятидесятник. – Несем в крепость, там повара с туш побольше смогут добыть, – проговорил он совершенно без акцента.
Солдат почтительно кивнул и убежал донести распоряжения.
Над рекой вновь пробежал ветерок, взъерошив бурунами гладкую как стекло поверхность. Пятидесятник, потянув коня под узду, зашагал к солдатам.
Это Тим Шато в должности первого помощника пятисотого воеводы Явда́та распорядителя твердыни Серый Камень. Тим в свои двадцать пять уже пребывал в достойном звании пятидесятника. Такой чин вкупе с назначением на должность помощника командира приграничной крепости и аж пятисотого воеводы многим виделись как неприкрытое кумовство. Однако такое суждение было ошибочным, ибо ребенок, выросший в сиротском церковном приюте далеко-далеко на западе, и на своей-то родине не имел высоких знакомств, а уж на эти земли вовсе пришел голяком. Голубоглазый, русоволосый, он легко смешался с местными.
При крещении, небогатой выдумкой тамошнего церковного настоятеля, мальчишка был наречен Тимофе́ос – «почитающий Бога». Но сложное имя почти сразу обстриглось в удобное Тим.
А с родовым именем вовсе глупо получилось. От рождения у сироты, понятное дело, никакого родового имени и не было. Церковный приют располагался в селе, которое звали Шато де Ревель, но чаще все говорили просто «Шато». И в день вступления Тима в возраст, в четырнадцать лет, остановилась в этом селе контора ганзейских кнехтов. Это такие наемники, что стерегут обозы торговцев из Ганзы, северо-восточного торгового союза.
«Хэй, юнге», – с хрипотцой тогда крикнул загорелый, щетинистый мужик за столиком, поставленным прямо на улице – явно пьяный. Рядом табличка: «Rekrutierung». Мужик ради смеха предложил идущему мимо церковному курёнку в белой мантии стать благородным воином и любимцем женщин!
А Тим возьми и согласись. У курёнка что, сбор недолгий: забежал в общую келью, собрал узелок, повязал на палку да перекинул через плечо. А когда нового, четырнадцати зим отроду кнехта записывали в гильдейскую книгу, тот так и назвался: Тим из Шато. Это уже спустя годы Тим, прочтя книгу по географии, узнал, что родное село-то называется просто Ревель. И стоит в нём барское поместье – шато де Ревель. Тут-то и стало ясно, что «шато» – не часть названия, а просто такой дворянский дом. А куда денешься, коль ты уже записан как Шато?
Размышления о былых временах вдруг оборвало донесшееся до слуха гоготание солдат. Шато нахмурился: ему не нравилось, когда подчиненные проявляли вольности, поскольку видел в том проявление негодной дисциплины, а негодная дисциплина была, в его понимании, свидетельством негодности лидера.
Пятидесятник натянул чудные блестящие рукавицы, оставив шлем с ватным подшлемником на седле. Этот офицер был единственным в крепости, да что там, пожалуй, единственным во всём Княжестве, кто носил полный латный доспех на высокий западный манер – его гордость, богатство и подлинный магнум опус. Доспех этот до последней заклепки был спроектирован и изготовлен Тимом вручную. Купить такой в Княжестве было попросту невозможно, как из-за отсутствия сырых материалов, так и самой традиции бронного дела в этих краях. Можно было заказать похожий комплект на западе, но даже плохонький образец обошелся бы в сумму, которую пятидесятнику полжизни копить.
Искусству изготовления диковинного доспеха научила рукописная книга неизвестного автора, привезенная Тимом с родины и изложенная еще на его родном языке. Зачитанная в буквальном смысле до дыр, она рассыпалась в руках от неосторожного прикосновения, но желтые листы, словно неиссякаемый источник, вновь и вновь демонстрировали врезавшиеся в сознание чертежи и диаграммы с новой стороны. С головой захваченный идеей создания полного металлического доспеха, обеспечивающего защиту каждой части тела, но сохраняющего солдату подвижность, Тим потратил десятки мер серебра и четыре года жизни на то, чтобы воплотить проект.
В ближайших городах не было построено ни одной литейной с тиглем, которая бы могла выплавлять большие листы высококачественной стали, годной для пластин доспеха. Поэтому многие детали были заказаны за границей или куплены у случайных коробейников. Последних в оборотистом Юго-Западном, по счастью, пруд пруди. Доспех был сконструирован и подогнан Тимом самостоятельно вплоть до точки1, представляя собой цельнометаллическую конструкцию, усиленную стальными листами в неподвижных местах. Под стальными листами кольчуга, а под кольчугой – хлопковый ватник, который на зимнее время может заменяться на шерстяной.
Жаркому климату Юго-Западного такая броня была не под стать: на летнем солнце голые пластины железа разогревались до страшных температур. Однако Тим, так горячо полюбивший бронное ремесло и увлеченный идеей, не замечал этих недостатков. Над рядовым дурачком, который с ног до головы заковался в блестючее железо, только бы и посмеялись. Но Тим был не дурак, да и давно уже не рядовой.
Звание пятидесятника, понятное дело, означало, что он вправе вести под своим стягом до пяти десятков солдат. Стяг Тим себе пока не придумал, да и пятидесяти солдат у него не было, поскольку все двести голов, приписанных к Серому Камню, находились в подчинении пятисотника Явдата.
Подойдя к отряду, Шато удовлетворенно оглядел добытые туши, а следом и солдат – те сразу притихли и с чего-то даже построились в шеренгу, хотя приказов он не отдавал.
Серый Камень – молодая фортификация у юго-западной границы Княжества, расположенная на невысоком, солнечном холме, окруженная плешивым карликовым леском.
Стены умеренной высоты и несколько башен западной архитектуры с мерлонами типа ласточкин хвост смотрелись, пожалуй, красиво, но не особо внушительно. Например, толстые, многорядные стены Храбродара – столицы Срединного края – с круглыми стрелецкими башнями-кремлевками Тиму нравились куда больше. Пусть Серый Камень, спроектированный западным архитектором, был до некоторой степени достопримечательностью здешних мест, никто, включая пятидесятница, не строил иллюзий относительно назначения этих укреплений и причины, по которой тут служат солдаты. Крепость не держала границу государства и даже не должна была принимать серьезный бой. Она – лишь укрепленный дозорный пункт и казармы для солдат, патрулирующих важные торговые тракты приграничных территорий. Без вооруженных солдат уж очень лихие тут места. Большак бойкий, он Княжеству, почитай, одна из главных торговых артерий. Отсюда в Великий Халифат прямая дорога. А через Родную можно выйти в Тихое море, а там и Царьград, и другие царства-государства. Ради такого большака, конечно, и красивую крепость не жалко возвести.
За годы твердыня медленно, но неуклонно превращалась из сугубо военного объекта в торговый пост. Обрастала домиками мирян, конюшнями, харчевнями и торговыми лавками, хотя Тим и бился отчаянно с незаконной застройкой в крепости и вокруг нее.
На подходе к вратам пятидесятник заметил могучий силуэт на одной из башен. Пройдя сквозь барбакан, Шато распорядился отправить туши на кухню, а сам вошел в башню и, вбежав по винтовой лестнице, оказался наверху. Здесь, на коротком табурете, сложив руки на животе, уселся косматый вояка в крестьянской рубахе с подбивой из ватника, которая одновременно выполняла функции поддоспешника. Самих доспехов на нём сейчас не было. Этот, в отличие от Тима, на дух не переносил тяжелой одежи, и даже воеводский колонтарь – довольно подвижный доспех из мелких железных пластинок – надевал с великой неохотой.
Берестяные лапти лежали рядом с босыми, мозолистыми пятками. Длинные соль с перцем космы, мускулистые руки и спокойный, устремленный вдаль взгляд выдавали профессионального воина и непринужденного лидера. Он обернулся и молча поинтересовался у помощника результатами охоты.
– Кабанчик и косуля.
– Молодец. Не зря ты годы корпел над свитками, – саркастично изрек Явдат, и стал ожидать реакции помощника.
– В церковной академии читают святые стихи, а не… – начал было Шато, да по улыбке Явдата понял, что тот опять лишь дразнится. – Вообще, – продолжил Шато, – живности стало меньше. Либо мы распугали, либо…
– Эх, – перебил командир, – охота эт всё равно полумера. Она, конечно, пополняет запасы, да и службу солдатне разбавляет, но ты ведь не рассчитывал на нее всерьез?
Воевода поднялся, разминая ноги, а взгляд Шато столкнулся с тёмными печальными глазами командира.
– Видишь, я пишу в стольную крепость о том, что нужно увеличить гарнизон для обороны границы и прилежащего большака. В ответ раз в три луны приезжает засечный голова с приказом об отзыве у меня еще нескольких солдат. Я говорю, что надобно увеличить снабжение, а они, скареды, будто нарочно, каждый месяц сокращают пайку, – безнадежно сетовал Явдат. – Видимо, чтобы я сам просил сократить поголовье крепости. Так и правда голодать начнем, несмотря на нашу внештатную охоту. Не хочется князю кормить армию, которая не воюет, понимаешь?
– Может лично к наместнику обратимся? Его ж земли, его доход от торговли.
– К Зайцу, что ли? – крякнул воевода. – Скорее у курицы молока выпросишь.
– Важное ведь дело делаем, а Явдат? Ну, да, не боярские мы солдаты, но должен бояра понимать, что убери Серый Камень, и на тракте такой разбой начнется! Торгашей как ветром сдует, даже беспошлинной потом не заманишь.
– Да Заяц князю-то лишней косточки не подает свыше положенного по этому своему «буджету». А нас-то с чего кормить? Мы ж не боярская дружина. Ей богу, удавится, жадюга, ежели на чужих солдат придется деньгу тратить. Ох, благо, хоть от Якима не слыхать последнее время. Попортил же мне крови этот змей, паскудье семя. Видно, перебрался покамест в другой край, – Явдат напряг губы, злобно вглядываясь в рыжий горизонт и мысленно насылая туда, вдогонку за разбойником, лютую смерть.
– Фартовый лиходей, конечно, – признал Тим, невольно тронув и по сей день туговато гнущееся запястье.
Дело было год тому. Тим с солдатами устроил засаду на отъявленного лиходея Иоахима. Повадился тот грабить слабо охраняемые почтовые телеги на Колядовском прясле – куске большака, как раз вверенного Серому Камню.
Говорят, когда-то Иоахим был большим атаманом в Ганзе. До некоторой степени Тимов сослуживец. Иоахим один отвечал за охрану целых караванов. Но то ли проворовался, то ли просто наскучило ему подметки стаптывать, охраняя чужие богатства, и принялся Иоахим своих же лабазников грабить. А то и не своих, бес знает откуда он на самом-то деле родом. Да ладно бы грабить. Облегчить толстосуму кошелек – дело в некотором смысле даже богоугодное: торгаш, скорее всего, не разорится, деньги разбойник прогуляет, обогатив корчмарей, виноделов и случайных барышень. Но с Иоахимом другое. Этот руки кровянить не боялся. Выслужил себе мерзейшую славу на землях курфюрстов и, видно, пока его не порешили, двинул на восток, в наши края. Вот и бесновался тут Яким, как его стали звать в нашей стране, на непаханых просторах.
В общем, Тим через нужных людей пустил слух, что тогда-то в ямской карете повезут большое пожертвование, сделанное купцом из Срединного края для нескольких церквушек Юго-Западного. С виду по тропинке шла обычная ямская, запряженная двойкой слабеньких кобыл, да с двумя ратниками для охраны. А внутри крытого воза, вместо груза, ожидал наготове сразу десяток солдат, да с самострелами, да плюс неподалеку шел летучий полувзвод егерей. И ведь до того ладно сработали. Высыпали, налетели, окружили бросившихся врассыпную лиходеев, пол Якимовой банды на месте уложили, остальных на силу связали! Шато и самого Якима уж за горло схватил. Из своего максимализма очень хотел взять гада живьем, а тот, точно склизкая минога, вывернулся, порезал Шато по запястью – доспех, невезуха, еще не был завершен, – ринулся в лес и ведь меж всеми пущенными стрелами проскочил. И дюжина егерей его потом не сыскала, ей богу, леший укрыл.
Шато поежился, вспоминая проваленную операцию, но быстро вернулся к насущному – как прокормить гарнизон.
– Тогда землеробов попросим едой поделиться, – предложил Тим. – Край на зерно у нас богатый. Сговоримся с какой-нибудь деревенькой.
– Ну, вот это уже получше, – пробурчал командир, поглаживая бороду. – Хотя ближайшие деревни далековато. Что к нам ближе всего?
– Ближе-то Солянка, – прикинул Тим, вспомнив карту Юго-Западного. – На реке стоит, у подножия гор, но слишком мала, там от силы четыре десятка живет. Добывают соль, которая вымывается горными ручьями и еще уголь обжигают.
Явдат свел густые брови:
– Углежоги? Беднота. Им самим бы прокормиться. Покрупнее надо и со своими полями. Уступ, Талица, Изока, Осток?
– Мелочи вокруг нас полно, а крупного и с полями, пожалуй, ничего. Село Осток – самый богатый вариант. Это большое сельскохозяйственное обиталище, еды там много, но до него больше трех сотен верст.
Явдат опять покачал головой:
– Замаемся ездить. Да и сверху не одобрят, что засечные в таких далях от места службы слоняются.
– Значит, остается Талица, – пожал плечами Тим. – Юридически это одна деревня, но фактически их две: Верхняя и Нижняя. Правда, Верхняя почти вымерла, ее, почитай, нет. Зато Нижняя процветает, здоровенная, больше ста дворов. Деревни верстах в пяти друг от друга, но подлинной экономической связи давно уже не имеют. Даже оброки платили раздельно, пока Верхнюю вовсе не освободили от податей за нехваткой жителей.
– Ах, – причмокнул воевода, выслушивая помощника. – Всё-таки, нравится мне, как ты полощешь. Эти твои «юридически», «подлинной связи». Сразу вижу, что не зря мне тебя отрядили. И пользу приносишь, и вреда большого вроде не делаешь.
– Опять издеваешься, воевода! Ну в чём может быть вред знаний?
– При чинах вот так погутарь, быстро в караульщики разжалуешься. Не нравится людям, когда кто-то ниже их звания умом кичится.
Шато отвернулся, обидевшись.
– Ну, – Явдат вернулся к Талице, – может, удастся с ними сговориться на поставку зерна в обмен на то, что мы им будем лиходеев да зверье гонять. Хотя это и на нашем численности поголовье сказаться может. А уж если на верхах прознают, так вовсе пинком полетим из этой твердыни.
– Чего это вдруг?
– Ну ты картинку прикинь, – похлопав по плечу, ответил воевода. – Приходят солдаты в деревню, забирают пару телег фуража и уходят. На что похоже?
– Ну, положим, – нехотя признал Шато, – сугубо издали, на грабеж.
– Во-от. Значит, по этой статье Разбойного приказа Заяц нас с тобой и вздернет, – тыкнул пальцем воевода.
– Да мы ж не!.. – взялся горячо возразить Шато.
– Мы с тобой кто?
– Засечная стража!
– А кому засечная стража подчинена?
– Лично князю, ибо стережет границы государства.
– А князь, что ты знаешь лучше меня, собирает налоги согласно Казенному уложению. Талица – забоярская деревня. С какой эт стати княжеские солдаты собирают подать, не предписанную Казенным уложением, да еще с деревни, которая князю даже не принадлежит? Сто лет не докажем, что крестьяне по своей воле с нами едой поделились. Ладно! – с горечью махнул рукой Явдат, – эт так, лирика, – завершил он, и это позабавило Шато, ведь с трудом разбирающий буквы Явдат понятия не имел, что такое «лирика», просто ему понравилось это выражение, которое он подхватил у самого же помощника. – Кстати, там, в Талице, кто сейчас во главе?
– Уж лет двадцать старик Щука, – ответил Тим. – Заколдованный, не берут годы. Хороший человек, с ним можно договориться. На шею к себе не посадит, но и с голоду умереть не даст.
– Ладно, может, завтра съездим? Иди, что ли, собирай построение, начинай ученья. Вон ратники без дела дурить начинают.
Воевода с усмешкой глянул под стены. На дворе крепости творился спектакль. Несколько солдат столпились вокруг местного любимца масляно-черного кота с зелеными глазами. Один ратник предложил усатому господину нагретую на солнце бочку, другой, изображая высокородного пажа, спешил, неся на кончиках пальцев мисочку гречки со свиными потрохами, а третий, тоже паж, на смех повязал на шею усатому салфетку. Кот, вылитый аристократ, приступил к трапезе.
Шато оценил юмор. Кивнул Явдату и поспешил на плац.
– А, еще, – одернул командир, – разведчик донес, что видел кого-то в лесу по ту сторону реки.
Пятидесятник обернулся, улыбка пропала с лица.
– Уже знаю. И позавчера то же. На ночь опять выставлю двойные караулы.
– Может, и нет необходимости? Мало ли кто там по лесам сбродничает?
– Лучше перебздим, – ответил Шато. Это уже он воспользовался словечком Явдата.
Явдат едва заметно кивнул, отпустив офицера.
Тим видел в старом рубаке идеального воина, профессионала и полководца. Немного грубого, неотшколенного, как он сам, но до смерти эффективного. Они познакомились шесть лет назад во время княжеской кампании по подавлению мятежей на юге страны, где число обезземеленных крестьян достигло опасно высокой отметки. Кровавая битва под Алуэтом, где княжеская армия столкнулась с доведенным до отчаяния крестьянским ополчением, неизгладимо повлияла на юного Шато. Но даже в таких безнадежных ситуациях Явдат, путем военных и умственных хитростей, умудрялся одерживать победы минимальной для обеих сторон кровью, чем заслужил глубочайшее почтение со стороны Шато. Победить в битве, не обнажая меча! В том Шато видел подлинное мастерство полководца.
Сам Явдат холодно принял иноземного по роду помощника. Да еще бывший наемник – редко из таких годные солдаты выходят. Однако сегодня Явдат смотрел на Тимку как на младшего брата, который скорым шагом следует по его стопам да вот-вот опередит благодаря живому уму и искреннему рвению. Опершись на зубец мерлона, он улыбался, глядя, как молодой офицер криками строит солдат и начинает очередную тренировку. Мальцу недоставало раскатистости в голосе, присущей командиру пехотного строя, но успехи он делал достойные.
День угасал, подмешивая в яркое, тягучее летнее солнце всё больше оранжевых красок, а Явдат всё смотрел на медный горизонт, где искрились ласковые лучи заката.
***
Сумерки опустились на пустырь, окружающий крепость. После заката небо затянуло тучами, начал накрапывать едва заметный, колкий дождик.
Вязкая темнота, насыщенная остывающим влажным воздухом, окутывала нагретые за день каменные стены. Помощник воеводы, как и всегда, прошел по каждой секции стен, заглянул на каждую башню, убедившись, что все часовые на месте и трезвы, и отправился во внутренние помещения бастиона, где были расквартированы он сам и командир Явдат.
Он уже собирался войти внутрь и подготовиться ко сну, но тут со стороны северных ворот раздался треск, к которому тут же прибавилась отборная ругань, да еще заграничного происхождения. Тим поспешил выяснить, что за конфуз с участием иностранного элемента случился на сей раз.
В открытых настежь воротах, утопая одним углом в жидкой грязи – моросило уже часа три – раскорячилась тяжеленная подвода. Возле нее чинный хозяин: сапоги бутылками, шапка с меховыми отворотами и большим щегольским пером. Этот покрывал бранью то солдата крепости за то, что не успел отрыть створки полностью, то возницу за невнимательность, то и вовсе клял строителей крепости за узкие, «бестолковые» ворота.
– Портач! – каркнул торговец, бросив в возничего парой замшевых перчаток, от чего тот неуклюже закрылся ладонями. – Тупьё! Чтоб вас навьи побралы! А ну, вы двое, – скомандовал он солдатам, одолевая мягкую «л», которой нет в его родном говоре. – Взялы живо за угол! Иле так будете ночь всю глазеть?!
Верхом на подводе сидели трое вооруженных людей в кольчужной броне – силовое сопровождение вельможи. Из-под телеги раздался голос ратника, уже испачкавшегося в грязи:
– Не, тут гибло всё. Ось-то треснула.
– Ту-пи-цы! – на всю крепость горланил купец.
– Прошу не кричать, – появился Шато. – Это делу совершенно не поможет. Кто распорядился открыть ворота отводной стрельницы? – спросил он, устремив взгляд на подчиненных.
– Ну, а че, вон пан торговец бранился, требовал, дабы впущали его. Так и…
– Врагов бы тоже впустил, если б забранились? Время проезда крупногабаритных повозок истекло два часа назад.
– Моя телэга! Да ты знаешь, сколько такая стоит? А груз! Это надо же!
Шато проинспектировал повреждения: видимо, колесо наткнулось на не открывшуюся до конца створку, из-за чего передняя ось треснула и теперь не подлежала ремонту. Конечно, этого бы не случилось, если б телега не была нагружена сверх меры. Замена оси займет несколько часов, но для этого телегу придется полностью разгрузить и перевернуть брюхом кверху. Заполненную подводу не смогли бы поднять и вывести из ворот хоть шесть, хоть десять мужчин разом, а оставлять ворота открытыми на всю ночь было слишком опасно.
Мало того, торговец продолжал вопить:
– Кто заплатит?! Ты командуешь этими ослами?
– Прошу пана торговца соблюдать приличия и не оскорблять моих людей.
– Лудей?! Да это ослы, а не…
– Достаточно. Васька, дуй в казармы, возьми человек восемь. Разгружаем повозку. Товары на склад под охрану, ворота запираем. А ты, Губа, – адресовался он к часовому, открывшему стрельницу, – у тебя два дежурства вне очереди.
Брови солдата одна из другой, будто наперегонки, поползли вверх.
– Так же за нарушение уложения крепости лишаешься жалования за одну седмицу.
– Да это ж!.. Пошто ж? – по-детски вытянув губу, вопросил он.
– Разгружать?! – уже теряя дыхание, возопил торговец. – О, кто вам позволит разгружать?! Прикасаться к мой обоз! Мой! Вы, русоголовые с-собаки!
– Данное имущество в представленной позиции не позволяет закрыть барбакан, что ставит твердыню под угрозу. Врата отводной стрельницы запираются на ночь и не открываются до утра. Руководствуясь уложением крепости Серый Камень, я обязан предпринять все меры для восстановления оборонительной способности засечных сооружений, – отчеканил Шато.
– Ослы! Какой еще оборон?! От ваша тупость нужно оборонять! Только тронуть!
Торговец еще недолго пререкался с помощником и не успокоился, даже когда вокруг «телэги» столпился десяток подоспевших солдат и еще несколько зевак, привлеченных шумом. Шато терпеливо использовал запомнившиеся ему приемы из недавно прочтенной книги «Об искусстве разговора в различных жизненных ситуациях», написанной халифатским ученым Аль-Бируни́. Книгу, а точнее ее рукописный перевод, он брал напрокат у лавочника из Остока. Цена была сумасшедшей: четыре алтына – плата за месяц и еще восемь рублей пришлось оставить в залог.
Дорогая книга не помогла. Этому Тим весьма огорчился, потому как советы в ней были изложены очень даже разумные. И теперь, к своему стыду, он был вынужден применить грубую силу, отдав солдатам приказ на разгрузку телеги.
Сверху спрыгнули наемники торговца и, побрякивая оружием, преградили путь солдатам, а случайная неприятность грозила перерасти в поножовщину. И всё из-за того, что один не очень талантливый офицер не смог за отведенный месяц должно изучить труд уважаемого Аль-Бируни.
– Не сметь! – топнул торговец, плеснув грязь под сапогом. Цвет его лица не угадывался во мраке, однако на виске вздулась узорчатая венка. – Не подходить! Да вы понимаешь, кто я?! Да одно мое слово вашему князьку, и вы все с голым крупом пойдете из своей никчемной службы, даже моргнуть не успеть! Вы! – обратился он к наемникам, но почему-то не на своем языке, а на местном. – Приказываю убивать! Любого, кто приблизится!
Вид у наемников был грозный, понятно, что это были не новички в своем деле, однако даже эти не имели желания влезать в драку с целым гарнизоном солдат-пограничников. Шато уложил левую руку на эфес меча и подступил вплотную к наемникам. Поднял каменный взгляд. Те осмотрели офицерика в чудном доспехе, затем десяток солдат, без приказа выстроившихся идеально ровной линией за спиной у первого. Переглянулись. Расступились вопреки наказу. Шато качнул головой, приказав приниматься за разгрузку.
– Вы, все! О-ох, – исходил торговец, – подобное оскорбление моего древнего рода не сойдет с рук. Уж я всё доложу вашему голове, а потом!.. – он ощерился, а указательный палец яростно рассек воздух, предрекая последствия настолько страшные, что даже озвучивать их было опасно.
Затем пан торговец с чего-то приказал возничему распрячь одну из лошадей подводы. Наспех снарядив запасное седло, торговец запрыгнул верхом и умчался из крепости прямо в ночь, через пустырь, даже не оставив растерявшимся подчиненным наказа относительно столь ценного груза. Будто бы собирался прокричаться за стенами крепости и вернуться, но стремительный бой удаляющихся копыт сообщал, что возвращаться представитель древнего рода не планирует. И такой поступок выглядел уж очень странно, даже для иноземца.
***
Время ушло за полночь, а морось в небе не кончалась. Вершки редкого карликового полесья едва вырисовывались в черноте пустыря. Двое дозорных на башне Анна, расположившись на лосиных шкурах, глядели во тьму.
– Хоть глаз коли, – буркнул один, растянувшись по сырому зубцу башни. – Вот че нам тут сычами сидеть кажную ночь?
Второй, Федька, ответил:
– Смотри давай. Кого проглядишь, Тимофэ наш Шатов с тебя так шкуру спустит, что не отрастишь.
– Суровый он у нас.
– Да по мне лучше суровый, чем тупой.
Загоготали.
– Тс-с, видел?! – вдруг оборвался первый, перегнувшись через мерлон.
– Чего там? – напрягся Федька, тоже вглядевшись в слепую пустоту под стенами.
– А… пожуй через плечо! – заржал первый, легко треснув товарища в затылок.
– Дурья ты башка, – отмахнулся Федька и прилег, откинувшись на шкуре.
Он устремил взгляд в смоляное небо, которое совершенно не меняло цвет в зависимости от того, открыты глаза или нет. Жалко. Звезды Федьке нравились. Как-то давно в Серый Камень заходил бахарь, бродячий сказочник. Поведал, что звезды на небе – это славные предки рода людского, которые глядят с высоты на своих сыновей да оценивают, праведно ли те себя ведут, мудро ли живут, до́лжно ли оставленное наследство берегут. Но это и так всё знали, не удивил седобородый. Хотя рассказывал красиво, нараспев. А еще говорил, что звезды, они настолько далеко, что если божьей милостью по воздуху пешком пойти, то и за целую жизнь до них не дойдешь! Вот как далеко. «Ей же болтун», – улыбнулся солдат. Чего до них идти, до звезд-то? Ладно сейчас затянуло всё, а в ясную-то ночь глянешь в небо – вон они, горят, хоть в карманы собирай. Ну, не близко, да. Но, если взаправду по воздуху зашагать, уж к утру б точно обернулся.
«Хосподи, хорошо-то как», – выдохнул Федька, наслаждающийся уютным шорохом летнего дождя. Нравилось ему служить солдатом. В тысячу раз лучше, чем плугом землю ишачить: и тебе харчи, и тебе жалованье. Не жирно, но зим за двадцать, глядишь, и на собственный надел накопишь. А хочешь – не копи, живи в удовольствие, поди узнай, когда Господь приберет. На тот свет мошну не захватишь. Одна беда в солдатской жизни – иногда приходится воевать. Федька в настоящем бою всего раз был. Схлестнулись с отрядом каких-то ягеллонов, если он правильно название запомнил. В общем, армией князька из соседней страны. В этом краю басурманской шантропы столько, что неводом всю не выловишь. Сеча была мама дорогая! Эти ягеллоны в железных доспехах как на конях припустили против их пехотного строя, так живьем полстроя и переехали. Народу полегло столько, что потом два целых дня хоронили. А Федьку ничего, уберег Господь.
