Александр Анатольевич Стрекалин
Лесные люди
Часть I.
Когда-то давно, на этой земле жили мамонты, затем пришли люди, с копьями и стрелами, извели мамонтов и стали жить сами. Поселились в лесах и на реках, и принялись промышлять охотой и рыболовством. А потом сюда пришёл Степан, с мотыгой. Вернее, не пришёл, а прилетел, и не с мотыгой, а со всем скарбом, но с той же целью. Закрепиться здесь, если не навсегда, то хотя бы на время.
Мамонтов Степан любил. Ничего про них не знал, но уважал за исполинские размеры и за суровую таёжную красоту. Но больше всего Степан любил свою работу, поэтому и пришёл сюда, чтобы делать её хорошо и толково, на сколько знаний хватит, и чтобы поднабраться их на месте. Век живи – век учись.
А не любил Степан только обыденность, и последние несколько лет мучительно ждал перемен, сплёвывая тоску в ночных кухонных разговорах «за жизнь», но сильно на жизнь не роптал, справедливо полагая, что бывает и хуже.
Вообще, человеком Степан был славным. Немногочисленные друзья его любили, на службе его ценили, а женщины желали быть им приласканными, но Степан, словно за деревьями леса не видя, был с ними лишь дружелюбен, не болтлив и даже застенчив и своей мужской привлекательностью не пользовался. Оформив один брак и один развод, он целиком посвятил себя любимому делу, и преуспел.
А любил Степан железные дороги. Получив профессию инженера, он, недолго думая, пошёл в тогдашнее МПС и буквально жил в командировках. Попутно женился на однокурснице, но «хлебнул» с ней горя, а затем и остальной его мир рухнул: Министерство путей сообщения приватизировали, а Степан уволили.
И не было в этом ни худа, ни добра. Степан просто стал работать в других масштабах. Более мелких, но зато уже как душа велит, без оглядки на строптивое московское начальство. Много воды с тех пор утекло, и перестал жалеть Степан, что всё так сложилось. Не понравились ему те железные дороги, «новые», не по сердцу они ему были. И вроде всё нормализовалось, но был Степан часто хмур. Не может одной работой жить человек, как бы он её не любил.
01
Такси – жёлтая «Волга», на заднем сидении которого придремал пассажир, стремительно неслось в город. Водитель явно торопился сдать клиента и «бомбануть» обратно, на дачи. Не докучая разговорами, он уверенно гнал к отелю, который приезжий выбрал не случайно. Где, как не в «Урале» остановиться человеку, грезившему о таёжной романтике?
На знак «кирпич» таксист едва покосился, предпочитая высадить пассажира прямо у входа, в надежде на обратный оплаченный вояж, но желающих ехать не нашлось, и быстро пересчитав деньги, он сунул их в карман полинялой рубашки и уехал, как и был, с недовольной рожей.
Оставшись в одиночестве, Степан поднял голову и окинул взглядом строение. «Урал» был монументален, и удостоверившись, что он попал по адресу, двинулся ко входу. Было время, когда они радовались новому подряду, как новому дню. Спустя месяц от былого энтузиазма не осталось и следа. Положение на объекте было катастрофическим, и Степан получил карт-бланш. Его начальник знал того как облупленного, и поймал на живца. И идеалист Степан проглотил наживку. Ему и надо-то было – отремонтировать кусок железнодорожного полотна и получить за это деньги. Они так делали много раз, и разница здесь была не так уж и велика. Шестьдесят километров через тайгу, которую Степан раньше видел только в кино. С другой стороны, что-то у них там не заладилось с самого начала, словно сам бог железнодорожников, если он существует, был на них за что-то в гневе. И вот с этим всем ему предстояло разобраться.
Освежившись и покемарив в номере до вечера, Степан сдал ключ и отправился до железнодорожного вокзала пешком, благо здесь, в Перми, всё было рядом. Вечерний город выглядел по-деловому. Вечно спешащие прохожие не обращали на Степана никакого внимания, и он шагал мимо них, без дела разглядывая всё вокруг себя. Жаль, конечно, что не получиться посмотреть город основательно, но, с другой стороны, он и не развлекаться сюда приехал.
Раньше Пермь была для Степана чем-то иррациональным, вроде «заполярья». Вот Хургада – это другое дело. Это море, пляж и сотни фотографий. Ещё Степан собирался побывать в Лондоне, попрактиковать английский, а вот на Урале не был ни разу. Как типичный «средний класс», он чаще летал к более тёплым, чем у нас, морям, а внутри страны перемещался в основном в пределах своего часового пояса.
Найдя недалеко от вокзала тихий скверик, Степан купил местную газету и присел на скамейку. Краевые новости были чахлыми, и, приметив краем глаза старушку-цветочницу, расчётливо семенящую в его сторону, Степан обречённо отложил газету. Сообразив, что обнаружена, та тихонько опустилась на его скамейку, но так и осталась молча сидеть, словно за этим и пришла.
– Думаешь, сынок, я не вижу, что у тебя жены нет? – вдруг проговорила она спустя пару минут, так что Степан вздрогнул. – Хороший ты парень, по всему видать, да только можешь её всю жизнь проискать, и не найти. Любовь-то.
Пожав плечами, Степан не придумал, что ответить. Он знал это и сам, и в разговорах на эту тему не нуждался. Толку-то.
Старушка по-прежнему не уходила, разглядывая свои побитые артритом ладони, аккуратно сложенные на острых, обтянутых вязаными колготками коленях. Слегка поёрзав, Степан достал из корзины один из букетиков, повертел его в руках, но положил его обратно.
– Что же, теперь, не искать её? – спросил он, подумав. – Я про любовь говорю.
– Искать, искать, как не искать? – тихо отозвалась старушка, продолжая смотреть перед собой. – Ты, главное, не бери ту, которая без любви любится. Бери ту, которая сразу полюбила. Какой тебе?
– Не понял…
– Что тут непонятно? Ты букетик у меня купи, а я его сама, кому надо, подарю. Только ты скажи, какой? Маленький пятьдесят рублей, большой сто.
– Сто.
– Ну, я так и поняла.
Приняв у Степана деньги, и спрятав их в боковой карман вязаной зелёной кофты, старушка подхватила корзинку, и не спеша двинулась обратно, а Степан подумал, что раз уж незнакомая старушка видит в его насквозь, то надо с этим что-то делать. Оглядев вечереющее небо, он решил, что с таким настроением он точно угодит под дождь, словно это от него зависело, побегут сегодня пермяки с работы по лужам, или нет. Просидев пару минут в задумчивости, Степан вздохнул и набрал номер сестры. Та, хоть и считала разведенного старшего брата непутёвым, но любила его и всегда старалась помочь. В детстве Степан часто подтрунивал над сестрой за её абсолютное нежелание учиться. Все её тогдашние интересы вращались вокруг журналов мод. Но и здесь сестра не добилась успеха. Ненадолго задержавшись в девках, она быстренько вышла замуж, и сразу родив, махнул на себя рукой. Семейное счастье она видела в достатке, измеряя его холодильниками, машинами, дачами, а то, чем и как зарабатывает её муженёк, мелкий бизнесмен Славик, её особо не беспокоило. После третьего гудка динамик телефона «выстрелил» звонким детским «алло», и Степан улыбнулся, представив себе бойкого юного сорванца.
– Привет Максимка, как дела?
– Привет, дядь Степан! У меня всё хорошо. А как у тебя?
– У меня тоже. Кто дома?
– Мама. Папа на рымбалке, а мама на кухне. Варит еду.
– Понятно. Как зубы полечил, не плакал?
– Папа говорит, что мужчины не плачут, мужчины огорчаются! – гордо ответил на это племянник. – Завтра пойдём мне самолёт мне покупать.
– Боинг?
– Тушку! Папа говорит, что Боинг – это буржуйский говновоз.
– Максим! – возмущённый голос сестры был прекрасно слышен даже в Перми. – по губам получишь, говнюк. Дай сюда! Алло.
– Привет, Света.
– Привет, брат. Как долетел?
– Хорошо. Летайте с амулетами «Аэрофлота».
– Шути-шути, – сестра вздохнула. – Ну что, сбылась мечта идиота?
– Почти… Я в Перми пока, завтра только всё увижу. Ты зайди ко мне на днях, цветы полить, и вообще…
– Да знаю я, декабрист, не в первый раз.
– Слушай, – замялся Степан, пытаясь вспомнить странные слова старушки. – Что означает: «люби ту, которая сразу полюбила, а не ту, кто любит без любви»? Или что-то такое. Что это значит?
– Стёп, у тебя что-то случилось? – голос сестры сразу посерьёзнел. – Или ты пьяный?
– Почему сразу пьяный?! – ненатурально обиделся тот. – Ладно, забудь.
– Потому что тебя только по пьяни на романтику тянет.
– Да ладно, – буркнул Степан, со стыдом вспоминая последний Новый год. Что и сколько он тогда наговорил разведённой Светиной подруге, он старался не вспоминать.
– Тебе, кстати, от Люды привет. Помнит, впечатлена.
– Спасибо. Ты ей тоже передай.
– Сам бы к ней заглянул и передал, что надо. Из неё сок брызжет, а тебе всё по-барабану.
Степан промолчал. Эти разговоры они вели тысячу раз. У сестры было много незамужних подруг, и каждую из них она готова была отдать на заклание, но Степан жертву не принимал.
– Скажи Максимке, что я ему самолёт радиоуправляемый привезу.
– Лучше вертолёт. Вертолёта у нас пока нет.
02
Дойдя до вокзала с запасом, Степан расположился в зале ожидания, и снова, в который уже раз, принялся думал о том, отчего нанятые ими люди не хотят работать? Сам он к работе стремился и ждал от других того же. Даже в его любимом романе «1984», герой смог найти смысл своего ничтожного существования в работе. Степан тоже любил свои «полевые» будни: рельсы, запах старых, пропитанных креозотом шпал, знойное марево над полотном, весёлую ругань путейцев, стук колёс проносящихся мимо составов, звон забиваемых костылей. Степан сам забил их не одну сотню, и белым воротничком себя не считал. Когда же его, вместе с развалом МПС, выперли с работы как самого молодого, он чуть не запил с горя, первый раз за всю свою жизнь.
Хорошо, что горе его было недолгим. Поразмыслив, он нанялся в контору к своему бывшему однокурснику, мажору, но добряку, Володьке, и дело пошло. Как оказалось, новое железнодорожное начальство охотно передаёт в частные руки всё то, что не хочет делать само. В основном, конечно, они ремонтировали небольшие перегоны, узкоколейки, станционные и складские тупички, но иногда и что-нибудь строили. В глубине души Степан справедливо полагал, что во многом благодаря его знаниям и опыту, их фирма, или, как сам он любил её называть, «контора», за несколько лет превратилась во вполне процветающую компанию, работающую сразу в нескольких регионах Центрального Черноземья. Естественно, им захотелось большего, и новый подряд возник будто сам собой, словно ждал, когда они решат, что море им теперь – по колено, пока не убедились, что море бывает холодным и может сильно подмочить яйца.
Когда подали поезд, Степан не спеша проследовал по перрону, и уютно устроился в вагоне. Состав был вполне современным, даже тканевая обивка была ещё не истёрта, и присев у окна, он принялся разматывать наушники.
Когда проехали две пригородные станции, из передней кабины вышли контролёры. Работали они в паре. Мужчина и девушка, которая была чертовски хороша собой. На вид ей было около двадцати пяти, железнодорожная форма «сидела» на ней идеально, так что Степан на миг решил, что в вагоне снимают реалити-шоу. Сняв наушники, он вспомнил про славянофилов, которые шли в народ учить и врачевать, но здесь было что-то другое. Даже сидевший напротив Степана мужик, всю дорогу не поднимавший глаз от сканворда, тоже уставился на это чудо. «Зачем она здесь»? – думал Степан, показывая, и принимая билет обратно. «Что она забыла посреди этой своры с городских окраин? Крайняя необходимость? Безысходность»?
Проверив документы у Степановых соседей, девушка-контролёр перешла к другим пассажирам, а через минуту и вовсе покинула вагон. Любитель сканвордов аккуратно сложил газету на коленях, и стал отрешённо смотреть в окно, размышляя, должно быть, о том же самом. Степан машинально прочёл незаполненное перевёрнутое задание и протянул руку, постучав пальцем по газете.
– Фобос, вот. – Мужик взглянул на Степана, а затем скосил глаза. – Спутник Марса, пять букв.
Секунду думав, тот уточнил:
– Точно?
– Точно.
– Смотри, бля…
С электрички Степан сошёл в сумерках. До крохотной станции «Дальнее» электричка плелась почти три часа, останавливаясь на каждом полустанке. Вместе со Степаном, с поезда сошли ещё несколько десятков плохо одетых, воняющих потом и пивом мужчин и женщин, синхронно перешедших через насыпь, стоило только составу отъехать.
После грохота электрички, тишина маленькой таёжной станции звенела у Степана в ушах. С полотна посёлка было не видно, и осмотревшись, Степан решил идти к станции, притулившейся между полотном и видавший виды асфальтированной дорогой.
Здание станции было очень старым. Возможно, раньше тут жил путевой обходчик, или ещё какой-нибудь мелкий железнодорожный чин, а теперь, потеряв былую индивидуальность, станция стала вместилищем билетной кассы, продуктового ларька и автобусной остановки. Если бы здесь была река, то прокат лодок наверняка располагался тут же.
Таких маленьких полустанков Степан видел сотни. И везде встречал одно и то же – убогость. Иногда Степану казалось, что русский человек не способен относиться к своей истории бережно. Оттого, наверное, что её у него слишком много. Поэтому любое общественное место он засрёт, ловко используя русский менталитет в качестве оправдания.
Присесть было некуда. Единственную лавочку занимала кучка облезлых парней лет двадцати, в трёхполосных трениках. На гостя они покосились нагло-настороженно, как дворняги. Степан к ним приближаться не стал, а заприметив стоянку поодаль, двинулся навстречу уже спешащему к нему мужику в длинных, похожих на гигантские семейные трусы, шортах, и чёрной майке-алкоголичке, обтягивающей внушительный живот. Ещё издали Степан понял, что это именно тот человек, кто ему сейчас был нужен. Большой, нагловатый, местный.
Приблизившись, мужик приветливо пожал Степанову ладонь, сообщил, что его зовут Михалыч, что он мастер местной бригады, и вообще, добро пожаловать, короче. Михалыч был словоохотлив, весел и сразу вызывал к себе расположение. Усадив гостя в могучий внедорожник «Тойота» с кузовком сзади и рулём справа, он ловко уместил Степанов чемодан куда-то назад, забрался на водительское сиденье и завёл мотор. Машина была старой и вызывала уважение. О такой «тачке» мечтал Марти Макфлай из фильма «Назад в будущее», а вот, поди ж ты, куда её занесло.
Выехав со станции на хорошо укатанную грунтовку, Михалыч включил ближний и поддал газку. Вся дорога вся была усыпана мелкими жёлтыми иголками, отчего Степану казалось, что они едут по тоненьким льдинкам. По дороге Степан узнал много нового. Про их никчёмного бухающего прораба, про особенности местного бизнеса, тесно связанного с местным районным начальством, про местных горе-работяг, не понимающих даже кнута. Но главной проблемой, по мнению Михалыча, было нежелание здешнего железнодорожного начальства «контачить с залётными фраерами». По поводу «залётных» Степан не спорил. Они действительно отняли жирный кусок у пермских подрядчиков, но вот были ли они «фраерами»? Отнюдь нет. Он поделился этой мыслью с Михалычем, и тот, подумав, согласился.
Как и станция-однофамилец, посёлок «Дальнее» вызывал смешанные чувства. Всего в сумерках было не разглядеть, но кроме сложенной из брёвен новой двухэтажной гостиницы, больше Степану ничего не радовало глаз. Старые дома невдалеке угрюмо таращились пустыми глазницами окон, а наезженные колеи вдоль главной улицы, навевали грусть. Зачем здесь гостиница, Степан решил узнать как-нибудь потом.
Попрощавшись с новым знакомым, Степан поднялся по деревянным массивным ступеням, вошёл в фойе и осмотрелся. Внутри гостиница тоже была деревянной, наполненной непередаваемым местным колоритом – прямо над стойкой регистратора висели образа, вызывая отчётливое желание помолиться. Девушка на ресепшне тоже была местной, и, как и Михалыч, тоже всё время «глотала» гласные, напрягая непривычные к этому уши Степана. Быстро оформив постояльца, она протянула ему ключ и пожелала доброй ночи. Степан поблагодарил. За его спиной, за стеклянной перегородкой, гудел ресторан, и слегка проголодавшийся гость проглотил слюну. «Охотники, какие-нибудь, тут ошиваются», – думал Степан, поднимаясь по лестнице. Кому ещё надо торчать в этой глуши?
Отперев номер, Степан задёрнул тяжёлые малиновые шторы, сел на кровать и прислушался. Ресторана слышно не было. Могучие брёвна отлично заглушали звук, и были способны выдержать если не ядерный взрыв, то, как минимум, нашествие варваров. Дело в том, что Степан очень уважал культуру сна. Спал он без пижамы и всегда чистил зубы перед сном. Но главным для Степана было удобство спального места. Дома он спал на большой, оставшейся после развода, двуспальной кровати, а в гостях, отелях, в палатке, он засыпал прекрасно, если можно было помыться и вытянуться в полный рост. А уж если вокруг было тихо, то место расположения лежака вообще не имело значения. Вот и теперь, совершив вечерний моцион, он провалился в сон до самого утра.
03
Утром, проснувшись ни свет, ни заря, Степан быстро собрался, на ходу перекусывая купленными в ресторане бутербродами, и не дожидаясь Михалыча, отправился искать депо, где, как он знал, «ночует» нанятым ими старенький ЧМЭ-3, он же «кукушка», кто как привык.
Сориентироваться было не сложно. Совсем близко, не видимый за деревьями, прогромыхал состав, и Степан пошёл на звук. Было свежо, и, бредя по щиколотку в густой траве, Степан сбивали обильную росу, хотя день обещал быть жарким. Редкие облачка, формой напоминающие летающие тарелки, не загораживали солнце, а скромно разместились в стороне. Отчаянно зевая, Степан смахивал слезинки из глаз. Если смотреть по Москве, утро для него было по-настоящему ранним.
Судя по всему, раньше это место было весьма оживлённым. Местный леспромхоз без устали валил деревья, обеспечивая тетрадями детей огромной страны, а люди здесь жили весело и в достатке. Теперь же человек вернул тайге почти всё, что когда-то отвоевал. За фасадом гостиницы, словно изнанка декорации, виднелись серые двухэтажные дома, заросшие под подбородок чахлыми, лет сто не ухоженными, деревцами. Дома выглядели не ветхими, но какие-то безысходными, будто населённые потомственными алкашами. Не встречая сопротивления, тайга подобралась к ним вплотную, бесстыдно заглядывая в окна бывшим хозяевам. О былом величии напоминал только ржавый остов пилорамы. Он был похож на скелет гигантской рыбы, выброшенной на берег. Сквозь стальные ребра проросли молодые деревца, и лет через десять уже трудно будет понять, для чего люди вложили сюда столько труда.
Обогнув развалины, Степан вышел к депо – тупичку с ангаром из красного кирпича на двое въездных ворот. «Кукушка», как две капли воды похожая на легион своих «сестёр», разбросанных по всему СНГ, стояла незаведённая. Степан любил этот нехитрый агрегат за простоту и надёжность и за тёплые детские воспоминания, как «Икарусы».
Весь их состав состоял из локомотива, платформы и вагончика-«теплушки», возле которого ютились рабочие, человек двадцать. Точно таких же, одетых в старое и грязное, они нанимал всюду, где им доводилось работать. Чаше всего, на работу к ним шли мужики за сорок, посидевшие, пьющие. Половину из них Степан увольнял через неделю, некоторые уходили сами, и так по кругу.
– Здорово, Степан Иванович! – завидев начальство, Михалыч отделился от толпы и просеменил к Степану, крепко пожав его ладонь. – Рановато ты.
На «ты» они перешли ещё вчера, почти сразу, как только отъехали от станции. Степан не любил строить из себя начальника и понимал, что без помощи Михалыча, толкового на вид мужика, ему здесь не обойтись.
– Доброе утро. Решил тебя не дожидаться. Богатиков не приехал ещё?
– Нет, – ответил Михалыч без тени сожаления в голосе. – Так рано не ждём.
Богатиков, их бесполезный прораб, стоивший как Месси, прикатил минут через двадцать на большом белом джипе. Выйдя из машины, он окутал Степана плотным ароматом дорогой туалетной воды, плохо, однако, скрывающей перегар. Пустившись, поначалу, в пространные объяснения о проделанной работе, он быстро догадался, что новый начальник его не слушает, и сник.
– Поедем, посмотрим, – отрезал Степан и велел трогаться.
Бригада недружно полезла в вагон. Велев прорабу оставить машину, Степан, к немалому его удивлению, поднялся в теплушку вслед за рабочими. Богатиков, нехотя, полез следом.
– Там, эта, сами увидите, – предпринял тот вторую попытку, как только они тронулись. – Шпалы хоть и бетонные, но, эта, деформированные. Много таких, д-диформированных. Процентов… – он на секунду задумался, – Двадцать. Пять.
– Поменяли хоть одну?
– В смысле, хоть одну? – промокнув лоб огромным, сложенным несколько раз платком, Богатиков изумлённо посмотрел по сторонам. Мужчиной он был крупным, и в тесном, набитом людьми вагончике сильно потел в дорогом замшевом пиджаке. – Ну, мы эта, засыпку подвезли, подсыпали, где надо. Сняли несколько пролётов, разровняли насыпь. Хрен их менять, если они и так нормальные?
– Вы же сами только что сказали, что деформированных шпал двадцать пять процентов. – Степан сунул руки в карманы спецовки. Этот человек ему сильно не нравился, и он уже принял на его счёт окончательное решение, нужен был только повод. – И хотя я в эту цифру не верю, положим, что так. Что вы сделали? Произвели пересортировку, нашли поставщиков на новые?
– Ну… Мы хотели насыпь выровнять, а потом менять. Шпалы там, рельсы…
– Все шестьдесят километров выровнять? А потом что? Шпалы новые заказывать, и гонять технику туда-сюда? – Сообразив, что «закипает», Степан махнул рукой. – Ладно. Долго ещё ехать? Богатиков угрюмо промолчал, а Михалыч за его спиной показал пятерню, «пять минут».
Всю следующую неделю Степан безвылазно провёл на участке, исходя место работ вдоль и поперёк, познакомившись с каждым водителем, бульдозеристом, заглянув в каждую ямку на полотне и вне его.
Местные условия сильно отличались от тех, с которыми ему приходилось сталкиваться раньше. Ветка всей протяжённостью шла через тайгу, пересекаемая лишь однажды грунтовой дорогой примерно посередине, отчего вариантов устройства работ у Степана было не много. Прежде всего, нужно было снять полотно, попутно выравнивая насыпь там, где это было нужно, подвозя щебень по действующей магистрали к началу их ветки, либо – по той самой грунтовке обеспечить подвоз местной породы поочерёдно в обе стороны, попутно сортируя старые клетки.
Решив, что второй вариант предпочтительнее, Степан без особого труда арендовал у местного железнодорожного начальства стрелочный кран, занеся пару конвертов в нужные кабинеты. Пересчитав купюры, там заметно приободрились, сразу перестав видеть в Степане чужака. Модель ему досталась, конечно, не новая, без автоматических платформ, но и это было лучше, чем ничего.
Выручало и неверно предсказанное Богатиковым процентное соотношение пришедших в негодность шпал. Из десяти снятых, забраковывать приходилось лишь одну, максимум, две, и разлучённые с рельсами, они недолго ждали своей очереди в новую решётку.
А ещё Степан сильно надеялся на совесть своих предшественников, и не зря. На поверку оказалось, что все слои насыпи были уложены правильно, за исключением, пожалуй, верхнего. Досыпать приходилось и здесь и там, но не полностью. Степан немного приободрился.
Уволив старого прораба, он назначил на его место Михалыча. Своё повышение тот воспринял как должное, пообещав, что не подведёт. За первую неделю убрали шесть километров ржавого полотна и разровняли насыпь. Работа двигалась, несмотря на неизбежные накладки. Похудевший и загоревший Степан был всегда и везде. Он помогал тащить, если надо было тащить, стучал кувалдой, если надо было стучать, ругался с субподрядчиками, когда арендованные самосвалы приходили не вовремя, или недогруженные, или не все. Михалыч, сначала проклинавший гостя за дотошность и трудоголизм, граничивший то ли с героизмом, то ли с идиотизмом, к концу недели смирился и принял новые правила игры.
Ему даже стало казаться, что с появлением Степана самосвалы стали ездить быстрее, трактора тарахтеть веселее, а рабочие ускорили шаг. Работу Степан также заканчивал со всеми вместе, трясясь в арендованной «вахте» обратно домой. Бригада, привыкшая видеть прежнего начальника как ясное солнышко, была удивлена, не зная, как на самом деле дались Степану эти первые дни. Простившись со всеми в депо и дойдя до гостиницы, он, наскоро приняв душ, часто падал в постель и проваливался в сон до самого утра, с наступлением которого с трудом отрывал голову от подушки.
Михалыча же контраст между старым и новым начальством удивлял сильнее всех. Степан не пил, не курил, что выглядело дико на фоне его предшественника, которого Михалыч регулярно забирал из местного кабака, облёванного или спящего. Степан же приходил в депо ровно в семь тридцать, свежий и выбритый, здоровался с мужиками, и ещё по пути, в «вахте», ставил задачи на предстоящий день.
Спустя неделю, он же ввёл невиданное здесь доселе «ноу хау» – полевую кухню. Типичный рацион местных рабочих: два-три варёных яйца, хлеб да огурцы приводил его в ужас. Не понимая, как можно целый день работать на голодный желудок, он нанял человека, за которого поручился Михалыч, и не прогадал.
Местный повар приезжал на полотно на шестьдесят шестом «Газоне» и готовил здесь же. Борщ или суп, кашу перловую, гречневую или рисовую. Степану еда нравилась, и обедал он вместе с рабочими, усевшись чуть в стороне, дабы не смущать их своим присутствием. А ещё ему нравилось смотреть, как его «войско» гремит котелками, не хватало только знамён. Пару лет назад он ездил с друзьями на фестиваль «Нашествие», и выскочив рано утром «до ветру», узрел огромное море палаток и развивающиеся над ними флаги разных городов. Это впечатляло. «Русские, нас тьма!». «А нас – рать!».
Вообще, новый начальник Михалычу нравился. Неожиданно для себя он стал понимать, как важно сейчас сделать «то» или «это», успеть отгрузить, или разгрузить, влился в процесс. Единственное, что Михалыч не понимал – это пренебрежение Степана отдыхом. Никакие предложения от подрядчиков «обмыть» или отметить ту или иную договорённость успеха не имели. После работы он брёл в свою гостиницу, чтобы утром появиться снова. Чем Степан занимался вечерами, Михалыч представления не имел.
Меж тем, Степан проводил их очень насыщенно. Привыкнув немного к новому графику, он часто разрывался между желанием лечь спать пораньше или почитать. Забравшись в постель, он часто вспоминал Галю, их новую сотрудницу, с которой простился как-то нелепо. В день отъезда она смотрела на него преданными глазами декабристки. Казалось, ещё немного, и она кинется ему на шею. Галина Степану нравилась. Она носила платья до колен и туфли на каблуках. Степан был очарован, но отложил всё на потом. Вот когда вернусь, тогда…
К концу второй недели прошли ещё восемь километров. Все вымотались. Степан хотел было объявить воскресенье рабочим, но сам отчётливо понимал, как он устал. Большинство местных работяг, привыкших шабашить где придётся, никогда прежде не работали на полотне, поэтому делали много лишнего, не понимая элементарных вещей, и Степану приходилось многое им объяснять, показывать, отвлекаясь то и дело на пустяки.
Дав в команду «отбой», он присел на последнюю выкорчеванную шпалу. Та её часть, что ещё недавно была скрыта слоем гравия, была тёмно-коричневой, и резко контрастировала с выбеленной солнцем и ветром макушкой. Рабочие засобирались домой. Заглушив бульдозеры, из кабин появлялись трактористы, на ходу разминая затёкшие спины.
Тишина, не нарушаемая более ничем, вновь накрыла тайгу своим прозрачным покрывалом. Не видимые днём, её тончайшие узоры проступили на границе зрения, постепенно обретая конуры и объём. Вот появился кустик, увенчанный броскими красными ягодами, мимо которого Степан сегодня пошёл не единожды, но даже не заметил его; сосны немного раздвинулись, позволяя деревцам поменьше поглазеть на людей, а воздух, переварив дизельную гарь, обрёл прежнюю прозрачность.
Вытянув ноги, Степан разглядывал свои сапоги, покрытые внушительным слоем пыли. С погодой пока везло, затяжных дождей не было, и работе мешали только подрядчики, лень, местная администрация, поставщики, снова лень и комары. На комаров он уже почти перестал обращать внимание. Золотоискатели – и те не жаловались, а чем Степан хуже?
Все ждали «вахту». Рассевшись, кто куда, закурили. Сизый дым, поднявшись на пару метров над полотном, стал расслаиваться и закручиваться в причудливые узоры. Говорили вполголоса. На большее не хватало сил. На шпалу, рядом с начальником, кряхтя, опустился Михалыч. Его камуфляжная куртка туго обтягивала внушительный живот, хотя Степану показалось, что за последние пару дней тот немного похудел. Михалыч тоже закурил, выпустив в воздух пару сизых колец.
– Что думаешь, завтра делать? – спросил тот, предварительно докурив сигарету до середины.
– Спать, – ответил Степан, заранее мечтая и свежих простынях и мягкой подушке.
Михалыч кивнул.
– Я думал, завтра в баньке попариться. Ты как?
– Михалыч… – простонал Степан в ответ. – Я…
– Выспишься, и поедем, – перебил его новый прораб. – Тебе надо, Стёп. Уж больно ты квёлый.
05
Банька действительно оказалась знатная. Михалыч во всём знал толк, вовремя поддавал и наливал. Примерно через час Степан обмяк. Укрыв голову шапкой, он растянулся на лавке и закрыл глаза. Его сознание наполнили образы. Бывшая жена Тамара, дочка Сашенька, которую он не видел уже почти год, и по которой очень соскучился. Зимний день, невероятной белизны снег, начисто сравнявший все изгороди в небольшой деревеньке, не осилив только телеграфные столбы. К этому воспоминанию Степан обращался часто и с удовольствием. Давным-давно, в студенчестве, он гостил у друга в деревне, и с любопытством горожанина колол дрова и топил печь. Сильнейший снегопад оставил от деревни только крыши, заперев их в избушке на несколько дней. Сколько же они проговорили тогда, о самом важном, попивая самогон и закусывая чем бог послал. Степан явственно помнил уютный треск поленьев и свист почерневшего чайника, и вторивший ему голос ветра в мутном и до половины занесённом окне. Ветер не затихал ни на минуту, как и их споры. Вот только о чём они были, Степан вспомнить не мог, хотя, казалось, они приближались в этих спорах к самым потаённым глубинам бытия…
Очнулся Степан от толчка. Михалыч сообщал, что нужно бежать и прыгать в пруд. Вздохнув, Степан сел на лавку, пошарил в поисках одежды, но ничего не найдя побежал так. Большая туша Михалыча уже исчезла под водой, а узкий мосток, кряхтящий под босыми ступнями Степана, всё никак не заканчивался. Душа замирала от предвкушения бездны, а сердце безрассудно толкало ноги вперёд. «Человек вышел из воды, и должен в неё вернуться», – вспомнил Степан, уже на лету, где-то слышанную им фразу, и ушёл с головой в чёрную воду. Вынырнув, он закричал, что есть мочи, в тайгу, в вечереющее небо, в воду, изрыгая из внутренностей чёрный нагар цивилизации.
