Александр Александрович Еричев
Волшебная опера
– Эти часы тоже заколдованные. Ведь в них живёт душа одного моего старого друга. Если тебе будет одиноко, мой милый Жан, приходи к этим часам и слушай, слушай то, о чём тебе они поведают. Позже я тебе покажу, как нужно заботиться о них и заводить механизм, чтобы часы не остановились. Ведь если они остановятся, то душа, заточённая в них, будет страдать.
Оказалось, что в огромном доме хозяина были и другие заколдованные друзья. Например, когда они оказались в заснеженном сейчас саду рядом с домом, мальчик слушал, как иногда поскрипывали ветки высоких дубов, словно сварливые старики переговаривались. А в комнате наверху, которую господин назвал кабинетом, ему довелось услышать прекрасные звуки фортепьяно – зачарованной подруги хозяина, которая прекрасно пела, когда он касался её.
Жану нравилось быть частью этого волшебного мира. И пусть весь остальной мир был ему закрыт, его это нисколько не тяготило. У него появилось много зачарованных друзей, за которыми он теперь ухаживал и заботился.
Хозяин сказал ему, что теперь, чтобы оставаться в человеческом обличье, и чтобы магия этого дома защищала его, придётся проводить колдовской ритуал. Он не вдавался в подробности, потому мальчик смутно представлял себе, чего ожидать, и боялся этого. Ему хотелось быть здесь, быть рядом с друзьями, и он точно не хотел умирать, ведь только-только начал по-настоящему жить.
Но одно он знал точно – господин не даст ему обратиться в чудовище и погибнуть. Жан верил ему без малейших сомнений и уважал. И да, любил, как только может любить ребёнок – чистой и беззаветной любовью.
Потому, когда прошла ещё одна неделя, за которую он научился тому, как поддерживать порядок в доме и помогать своим новым друзьям, когда хозяин сказал, что пора, Жан безропотно пошёл за ним. Мальчик боялся, но делал всё, что от него требовалось.
Ритуал проводился в большой хозяйской спальне. Окна были занавешены плотными шторами, погружая всю комнату в темноту, которая была бы непроглядной, если бы не несколько свечей, расставленных в ней. Неверный свет от них играл тенями предметов интерьера, создавая иллюзию какой-то странной жизни, неуловимой взглядом ребёнка, но таинственно-зловещей.
Хозяин велел раздеться, а затем завязал ему глаза. Что было потом, мальчику было сложно описать. Он запомнил боль, которая пронзила ему весь низ тела, когда что-то протыкало его. Запомнил сбивчивое дыхание господина, который что-то шептал ему в ухо, не переставая, на чуждом Жану языке. И то, как всё неожиданно кончилось, когда ему уже казалось, что он не сможет больше вытерпеть.
– Ты молодец, мой мальчик, ты справился… – хозяин погладил его по голове и снял повязку. – Теперь ты в безопасности, проклятье отступило. Оденься и принеси мне воды, будь добр.
Жан поспешил исполнить пожелание господина, хотя каждый шаг давался ему болью. Он был рад, что сможет остаться здесь. Остаться человеком.
*****
Получилось.
Герберт фон Гойзнер воплотил свой замысел в жизнь. И это дало ему не только удовлетворение желаний плоти, но и вселило уверенность в том, что всё осуществимо. Даже его изобретение, которое он всё ещё лелеял в уме.
С Жаном всё прошло как нельзя лучше. Пройдёт время, и он сможет быть с мальчиком, не завязывая тому глаз. И принуждая того к большему, прикрывая нововведения необходимостью усовершенствовать ритуал, внушая ребёнку, что необходимо и самому стараться ради себя.
Да, где-то в глубине своего существа Герберт чувствовал стыд и вину за свои действия, но он успокаивал себя тем, что дал мальчику куда лучшие условия жизни, чем большинство чернокожих детей когда-либо получат. Он спас его от участи умереть в юношеском возрасте от плетей и непосильного рабского труда, ведь срок годности, если можно так выразиться, одного негра при полной рабочей нагрузке составлял около семи лет.
Вместе с именем Жан получил саму жизнь. И если за это ему придётся расплачиваться телом с хозяином, даже не имея понятия об этом, то так тому и быть. В конце концов, рабовладельцы Бразилии не церемонились бы с ним, не стали бы оберегать детскую психику или мужскую гордость, если бы вдруг решили использовать мальчонку для утех. А Герберт был аккуратен и заботлив. И умён.
В столь юном возрасте Жан не способен был идентифицировать подобные действия ни как греховные или порочные, ни как эротические в принципе. А потому он будет верить лишь в то, что ему скажет хозяин, принимая всё за чистую монету.
Практически никто из старых знакомых фон Гойзнера не знал о существовании мальчика-раба. Светская Европа считала вдовца безутешным отшельником, который после преждевременной кончины своей прекрасной Элизабет, обособился в их траурном поместье подальше от всех, наслаждаясь чистотой воздуха австрийской глубинки. Пусть так и остаётся для всех. Истина шокирует всякого, кто не бывал в Бразилии и не сведущ в иных точках зрения на вопросы, касательно темы рабовладения и торговли людьми. Империалистический Старый Свет, переплавившийся в жерле революций, отринул вековые традиции, попиравшие права и свободы одних людей ради выгоды и наживы других. И будучи высокообразованным человеком, Герберт был абсолютно солидарен с неприятием идей рабства. Но соблазн обладания подобного рода был чрезмерно велик для него и непреодолим.
Как и подобало интеллектуалу и филантропу, он принялся обучать Жана наукам и музыке. К удивлению Герберта, мальчик обладал действительно хорошим слухом и быстро схватывал то, чему обучался. Так же, чтобы занять ребёнка, не давая ему много свободного времени для ненужных мыслей, он учил его готовке, постепенно переложив все дела по ведению хозяйства на юные плечи того. И даже уход за территорией вокруг особняка. Мальчик был действительно счастлив, и иногда думая об этом, Герберт ловил себя на мысли, что стал бы отличным отцом. И мог бы быть таковым для Жана. Но факт произведённых им развратных действий в отношении этого мальчика уже был необратим, и он не сможет так просто забыть об этом и возможности вновь всё повторить, не опасаясь наказаний и каких бы то ни было последствий для себя.
Власть над этим маленьким чёрным ребёнком завладела Гербертом, подчинив себе его сердце, разум и душу. Если бы только сам он верил в душу. Но вопрос веры мало беспокоил его, куда важнее было сохранять и укреплять веру в волшебство у Жана. С каждым новым месяцем тот всё больше общался с «зачарованными» предметами, как с живыми друзьями. И задавал всё новые и новые вопросы о них. Мужчина с удовольствием придумывал ответы, обрисовывая детали легенд, воспринимая эту часть испытанием и тренировкой собственной фантазии и воображения. Ему даже подумалось, что роль писателя ему тоже бы подошла, и он с ней отлично бы справился.
Незаметно недели сменялись месяцами, а месяцы улетали прочь, сменяясь годами.
Ритуалы Герберта уже обходились без темноты и повязок, а Жан выполнял многое, о чём с Элизабет его хозяин мог только мечтать. А самое главное, мальчик был убеждён, что это помогает ему и потому выполнял всё с полной самоотдачей.
К пятнадцати годам Жан стал высоким и красивым юношей, который вкусно готовил, знал несколько языков и был прямо-таки на все руки мастер. И, конечно же, обладал отменным вкусом и отличными манерами, как и его господин.
Сам Герберт вернулся к своему уже подзабытому изобретению, стараясь придумать то, как же воплотить идею в жизнь. К этому он подключил и Жана, ведь смекалистый и усердный мальчуган, зачитывающийся трудами о физике, химии и математике, способен был помочь ему, как никто другой. Да и две головы всегда были лучше одной.
Вечера они проводили за обсуждением и разработкой электрических схем, поиском подходящей реализации и составлением перечня необходимых деталей и компонентов.
На несколько дней в две недели Герберт покидал поместье и отправлялся в город, как и все годы до этого. Там он приобретал хозяйственные принадлежности и продукты, брал несколько новых газет и общался со старыми знакомыми. Он никогда не переживал о том, что Жан остаётся один, ведь сам мальчик считал иначе.
Однажды в одну из таких поездок у него случилась встреча с многоуважаемым заведующим кафедры искусств очень респектабельного столичного высшего заведения. В ходе этой встречи Герберту было предложено стать ректором Венского Университета и читать лекции тысячам студентов со всей страны, да и всей Европы. Сочтя подобное предложение интересным, он согласился.
