Александр Парфенович Аксёнов
Закон Клеменцо, или Делай бизнес быстро, приятно и легко
Глава 4
Сон во сне, или Просто Мария
В тепле нагрянул отличный сон. Александр на темно – синей «Вольво 940» выезжает со двора ВГУ и выворачивает на улицу Докучаева. Рядом сидит Мария, его однокурсница, в желтом коротеньком платье, с синим платочком, повязанным на шее, смотрит на него голубыми влюбленными глазами. Она прекрасна, как всегда. Яркий свет солнца, проходя сквозь ее кудрявые золотые волосы, создает некий солнечный ореол или даже нимб. Как же сильно он любил ее! И любит сейчас, и, наверное, будет любить вечно. Его первая и последняя истинная любовь – Мария. Александр полюбил ее не сразу, а где-то ближе к концу второго семестра. Он запомнил этот день с того мига посекундно. Мария сидела в крайнем ряду, на две парты дальше, чем Александр со своим ближайшим другом Михаилом. Она никогда не снимала очки в толстой коричневой оправе, слишком громоздкой и непропорциональной для черт ее изящного лица. Эти очки придавали Марии вид строгой школьной учительницы математики.
Случилось это майским утром, как раз после возвращения Александра из очередного шоп-тура, из Турции. Это была первая лекция за восемь дней, остальные из-за поездки пришлось прогулять. Профессор начал с пятиминутной микролекции о безобразном поведении некоторых студентов типа Аксенова, которые, имея колоссальный талант и обучаемость, пропускают занятия неделями. Аксенов, конечно же, извинился, и преподаватель наконец перешел к теме лекции. В один из моментов, когда не надо было конспектировать, Александр обернулся назад – посмотреть на курс, на друзей, кого не видел больше недели, и его взгляд остановился на ней, на Марии. Мария в этот момент снимала очки! Сняла их и изящным движением головы откинула волосы назад. И начала пальцами массировать переносицу рядом с бровями и потом веки. Он никогда не видел ее без очков. Это было какое-то колдовство: как мог он раньше не замечать, как она безумно, неописуемо прекрасна! Эта загадочная, мечтательная улыбка, напоминающая улыбку Моны Лизы, эти ясные, как майское небо, глаза, которые постоянно были спрятаны под большими линзами очков, этот нос, брови, руки, плечи – все было в ней прекрасно, невероятно воздушно и нежно. Она была сказочная. Он не мог отвести взгляда и именно с этого взгляда влюбился в нее бесповоротно и навсегда. Но собственного восхищения ему показалось мало…
– Миш, Миш, – позвал шепотом друга Александр, – ну-ка, глянь на красоту. Это ж надо… Куда мы смотрели все это время?
И показал ему Машу. Лучше бы не стал этого делать.
– Кого ты там еще разглядел, романтик ты наш неисправимый? – буркнул Миша и обернулся.
Улыбка застыла на лице Миши. Он замер, его глаза словно отражали Машу и только ее, это длилось полминуты, и затем он медленно выговорил: «Зачем ты мне показал ее… за-а-чем? Я люблю ее, Саня, не могу без нее, она моя и только моя, все! С этой секунды либо она моя, либо меня нет на белом свете».
Александр все понял. У друга любовь. Любовь, как на тот момент думал Александр, посильнее и поглубже, чем у него самого. И, конечно же, он, Александр, не должен мешать другу. Он не имеет морального права говорить о своей любви и другу, и возлюбленной, добиваться взаимности со стороны Маши. Одним словом, надо уступить любовь. И он уступил…
Они сидели в машине вдвоем, без Мишки, который любил без ума Марию и ради которого Александр заткнул свое чувство далеко в глубь своего большого сердца. И стало легко, просто. Не было того болезненного ощущения, что преследовало Алекса постоянно. Особенно когда он сидел в Мишиных «Жигулях» шестой модели, рядом с Мишей, а на заднем сиденье расположились Маша и Ольга. Миша постоянно твердил, что если Маша не будет с ним, то он бросится с моста: не может жить без нее. И как же смог бы Александр рассказать Маше о своей любви? Как он посмел бы, пытаясь заполучить ответное чувство Маши, толкнуть лучшего друга на самоубийство? Александр принял на тот момент самое идеальное и искреннее решение: помогать другу и забыть Машу. И для помощи Мише он, Александр, начал ухаживать за Олей, Машиной подружкой.
Это было тотальное страдание для всех, ибо сам Александр чувствовал, как тянется к нему Маша, а не Оля. Хотя исправно, как порядочный друг, он выталкивал Машу в объятия Миши – невзирая на то, что ощущал себя рыбой, вытащенной из воды. Ему было плохо. Александр видел себя самым последним человеком на земле и одновременно самым хорошим другом. Он понимал, что предает самое возвышенное чувство во вселенной, понимал, что такое чувство приходит в жизни однажды и любовь не простит его. Но также понимал, что идет на колоссальную жертву ради друга, настоящего друга, который всегда спешил на выручку в трудную минуту и ради которого он, не задумываясь, отдал бы жизнь…
Но однажды он понял, насколько был не прав, – когда всего лишь одним взглядом Мария объяснила ему, что к чему. Он помнил этот случай всегда, и ему было жутко при вспоминании об этом взгляде при каждой встрече с Машей.
Но во сне-то, рядом с Машей в «Вольво», не было этого щемящего ощущения – от того, как он ударил в грязь лицом в последний раз в глазах Маши. Тогда они вчетвером отправились в кино, и он, подойдя в кинозале к их ряду кресел, заметил, что за ним между рядами собирается продвинуться Маша, а не Ольга. В этот момент, почувствовав грусть – именно почувствовав, а не увидев! – в глазах у Миши, он, Александр, отступил на шаг назад и пропустил в ряды своего друга, а после и Машу, потом Ольгу и только в конце пошел сам. Получилось так, как хотел его друг. Он сидел рядом с Машей, а Александр оказался по соседству с Олей. Все сложилось хорошо, но на душе у Александра было отвратительно. Все дело в том, что в последнюю секунду, прежде чем пролезть в предложенной им очереди, Маша подняла на Александра свои прекрасные голубые, как майское небо, чистейшие глаза. В светлой синеве ее глаз он увидел то, что никогда не смог бы высказать одним словом. В этом взгляде было все: и разочарование, и жалость к нему, и ненависть, и любовь, и сожаление, и отвращение, и пустота, и потерянность, и безразличие, и уже презрение. Она как бы хотела сказать: «Ну и дурак же ты, парень, мне не нужен ни твой друг, папин сынок на «шестерке», ни его адидасовские кроссовки, ни его телячий взгляд… мне был нужен ты, а ты-то всего лишь кретин, возомнивший себя рыцарем ордена тамплиеров!!!»
Не было ни этого ее безжалостного взгляда, ни отвратительного ощущения Александра от него, и все было сказочно в том сне…
Да, «Вольво» – это машина! Вот оно, настоящее удовольствие, и он едет так быстро, так приятно, так легко!.. И все вокруг такое же быстрое, приятное и легкое. И она рядом, его Мария. Та, которую он любил всей душой. Прикоснуться бы губами к ее рукам, кончикам тонких пальцев – ничего не жаль за это отдать! Да, он готов был отдать ради нее все, даже свой станок по обработке хрусталя…
Глава 5
В Ленинграде
Александра разбудили лучи солнца, которые пролезали прямо под веки в глаза. Часы показывали одиннадцать. Проводница его не будила, а так как поезд был полупустой, то и никто из пассажиров не садился на его длинные ноги. Он проснулся, пошел умыться в туалет. Когда вернулся, на столе его ждал чай с лимоном, рядышком пристроился «фирменный» железнодорожный брикетик сахара со скоростным поездом на этикетке.
Он поблагодарил проводницу и сел за чай. Теперь надо подумать, как все же заставить этого Бориса Михайловича заплатить. Мысли из сна не клеились одна к другой: ничего не мог придумать.
«И все же я сделаю так, как учил Владимир! Дойдем до магазина, а там будет видно. Надо суметь войти в «шкуру» Бориса Михайловича и все сделать быстро, приятно и легко».
Он оделся, привел себя в порядок. Поезд неспешно подтягивался к озаренному уже зимним солнцем Московскому вокзалу города Санкт-Петербурга.
Александр вышел на перрон. Свою сумку он сдал в камеру хранения, чтобы не переться по Северной столице как деревенщина. Зашагал к метро – все же не рискнул ехать на такси, так как знал, что таксисты могут взять стоимость целого жэдэ-билета, особенно с вокзала.
Из метро выбрался возле Казанского собора, идти оттуда еще метров двести. Он вдыхал питерский воздух, шел уверенно, расправляя плечи, и повторял про себя: «Я уйду от него с деньгами!»
В ближайшем ларьке Александр купил кока-колу и «Сникерс» и, откусив полбатончика сразу, запил холодной газировкой… Какой это был кайф тогда, в тот далекий ноябрьский день девяносто второго, в солнечном Санкт-Петербурге! Вкус этого дня Александр запомнил навсегда.
Солнце светило меж облаков, дул легкий ветер. Джинсовая «вареная» куртка Александра раздувалась от встречного солоноватого ледяного ветра, но ему казалось, что все отлично. Он был в настроении. Александр ощущал себя всадником, поэтому и не застегивал свою куртку, скачущей походкой завоевывал Питер в расхристанном виде… Когда подошел к магазину «Ткани» на Невском, сердце начало биться в особом ритме. На минутку уловил, что плечи опять ссутулились, и ему стало как-то не по себе. Его одолевала та, вчерашняя тоска…
«Стоп, ты что делаешь, болван? – мысленно приструнил себя Александр. – Ты заходишь и выходишь с деньгами. Понял?!»
– Понял! – ответил вслух, веселея, сам себе.
«Мы с тобой одной крови» – так считал Владимир, и я смогу. Закон Клеменцо! Действуй.
Он притормозил у дверей, но потом повторил заклинание: «Быстро!» – и открыл дверь уверенным движением. «Приятно» – допил последний глоток колы и, смяв в руке алюминиевую банку, выбросил ее в стоящую у дверей урну. И «легко» – он вошел наконец в магазин. Сперва направился было в кабинет директора, расположение которого давно знал, но решил: а давай-ка иначе!
Прошел дальше, в торговый зал. В зале было много покупателей и две продавщицы. Александр прогулялся вдоль полок с тканями и увидел полураскрытые мотки своего моздокского тюля. Один вид, второй, третий… все! Больше-то и нет. Стоп, подумал он, почему же нет на полках его товара, чего же Михалыч не выставляет? Он же сдал ему десять видов по пятьсот метров? Где же остальные?
А может, уже проданы? Он подумал так, но боялся поверить в такую удачу.
– Извините, можно вас пригласить на минутку? – с уверенным видом и с улыбкой обратился к продавщице Александр.
– Конечно, – мило улыбнувшись в ответ, заявила продавщица и подошла поближе.
– Я бы хотел купить тюль для большого дома своего шефа, а что-то выбора у вас почти нет. Есть ли еще виды?
– Да, есть, – ответила она.
– Ну, может, выложите какие есть? Я посмотрю…
– Да все было, просто уже раскупили. Сейчас гляну, что еще осталось, и принесу. А вам сколько надо?
– Сколько?.. Ну, не знаю, надо прикинуть. Там двенадцать комнат, и хотели бы, конечно, разных. Двенадцать видов есть у вас?
– Нет, двенадцать видов точно нет. Было всего десять, и вот что осталось, – медленно выговорила продавщица, идя в сторону склада.
– Сейчас посмотрю на складе, что могу предложить, – закончила она уже в дверях служебного закулисья.
Александр полностью втянулся в роль. Он пришел купить тюль для шефа. Дом… Если спросят, где дом? Да скажет, в Заливе – и пошли все подальше!
Продавщица вышла с одним рулоном тюля:
– Извините, молодой человек, похоже, вашему шефу придется еще раз прислать вас к нам. Всего один вид есть на складе, и тот уже заканчивается. Такого у нас всего пять рулонов, но некоторых совсем мало. А этого всего только моток и остался. Так что выбирайте…
– Всего четыре вида? – Александр с трудом сдерживал прихлынувшие эмоции. – Я посмотрю… и потом еще зайду… я сейчас позвоню ему и вернусь… – пробормотал он и повернул на выход, к двери.
Надо выйти, все переосмыслить и потом только вернуться к директору… Так он сделал бы вчера, но не сегодня: «Быстро, приятно и легко!»
И он свернул в сторону двери, на которой было написано: «Посторонним вход воспрещен». Уверенным движением открыл ее и оказался в коридоре, ведущем на склад. Справа был кабинет с табличкой «Директор».
Александр подошел к директорской. Быстро, приятно и легко. Он сделал глубокий вдох и, стукнув два раза, не дожидаясь ответа и вызова, распахнул дверь почти по-хозяйски.
– Здравствуйте, Борис Михайлович, уделите три минуты, – беззаботно и бодро сказал он и шагнул к столу, навстречу изумленному директору магазина.
Борис Михайлович глянул на Александра поверх своих очков удивленным и немножко настороженным взглядом:
– Заходите, молодой человек. Если не ошибаюсь… Алексей?
– Нет, Александр, – улыбнулся он. – Наверное, вы меня забыли, но это неудивительно: у вас же много народу бывает. Но я, собственно, по вопросу своего тюля – вспомнили?..
– Конечно, вспомнил, дорогой мой человек, я всегда помню о вас, садитесь. Вот и вчера, когда товаровед на пятиминутке сказала, что продается тюль хуже наших ожиданий, так и подумал: хороший парень Аксенов, и товар у него хороший, а вот не продается, и все тут. Что хочешь делай!
«Ах ты, жмот, опять не хочешь платить», – подумал Александр…
– Да нет же, Борис Михайлович, вы, наверное, путаете, – продолжил он спокойно. – Мой товар, должно быть, хорошо продается! Может, это какой-то иной тюль не продается. Мой-то – моздокский. Помните? Вот договор и накладная. Вы взяли у меня пять километров. Десять видов, каждого по полкилометра. И сказали, и в договоре прописали, что оплата за месяц.
– Да, мой любезный, но ведь то – договор. А устно я всем добавляю: продам половину – приходите за деньгами, и вам, сударь, так сказал, ведь верно?
– Да, так точно и сказали, – Александр на секунду упустил «клеменцовскую» свою бодрость…
– Ну вот! Как только продам половину, так и приходите, а сегодня не тратьте ни мое, ни свое время. Мы даже трети не продали.
Александр уже знал, что это неправда. Михалыч врет? Или, может, самого директора его товаровед обманывает? Но как бы то ни было, а он уйдет только с деньгами! «Быстро, приятно, легко», – повторял Александр про себя, как молитву.
И словно во время ревизии, но с легкостью и улыбкой профессионала с автосервиса Александр начал прикручивать гайки – правда, оставляя чуток места для отступления директору:
– Послушайте, Борис Михайлович… По накладной вы приняли у меня десять видов тюля. Каждого по полкилометра, то есть по двадцать рулонов. До того, как зайти к вам, я заглянул в торговый зал. Там была продавщица. Я попросил ее показать весь ассортимент тюля. И знаете что? Она пошла на склад и принесла всего один вид, еще три было на витрине. Итого: у вас в магазине на сегодня четыре вида тюля. И точка. Более того, дорогой Борис Михайлович, она сказала, что и оставшегося-то совсем мало.
Александр закончил, но, пытаясь помочь Михалычу сделать шаг назад, добавил весело:
– Может, ваш товаровед перепутал мой товар с чьим-то чужим? Прошу вас, проверьте, пожалуйста!
– Хорошо, давай так. Ты сегодня поезжай домой, возвращайся через неделю, я проведу ревизию, все выясню. И если половина продана, то я тебе в следующий… – он посмотрел на лежащий в углу стола ежедневник, – в следующую… – Он перебирал листы и выбрал пятницу. – Да, четвертого декабря, и я тебе выплачу всю сумму!
– Борис Михайлович, дорогой. Ну, вот прошу еще ровно две минуты… Тюль уже продан, больше половины. Накрутка на мой товар тут стопроцентная. Вы уже прилично заработали, плюс весь товар же у вас. Народ приходит – у вас шикарный магазин на Невском проспекте, а выбора нет! Меня ждут в Моздоке. Там лежит – пока лежит! – классная партия, аж двадцать километров роскошных экспортных вариантов. Должны были в Югославию отправить, а из-за войны там эту партию притормозили. Или я возьму, или другие потащат к себе. Прошу вас, давайте посмотрим на складе, спросите товароведа. Ведь точно продано – нет на прилавке! И вы теряете деньги, и я теряю. А так – и я заработаю, и вы. Уж не откажите! Давайте вместе посмотрим.
– Да, похоже, ты не отстанешь от меня, Александр, – впервые улыбнулся поверх очков директор и, опершись ладонями о колени, кряхтя встал, – ну, пойдем посмотрим…
На складе лежало примерно двадцать из двухсот сданных Александром рулонов.
– Мари-и-на-а! – позвал на помощь директор, из торгового зала пришла продавщица, что общалась с Александром. – У нас что, это весь тюль, больше нет?
– Нет, – подозрительно посмотрев на Александра, сказала она.
Директор заметил ее подозрительность и добавил:
– Ты не бойся, это коммерс, он сдавал нам этот тюль, он не проверяющий. У нас и вправду нет больше?
– Нет, Борис Михайлович. Тюль отлично брали вначале, первые недели две, потом хуже, когда стало маловато видов.
– Понятно, – прервал ее воспоминания директор. – А на витринах что?
– Там всего три вида по рулону, и все.
– Ладно, пошли, – сказал Борис Михайлович Александру на выдохе, добавив уже в сторону Марины: – Позовите ко мне Наталью Семеновну!
Вернулись в кабинет директора. За столом он снова обрел уверенность:
– Ладно, я заплачу тебе половину суммы, остальное четвертого декабря…
– Борис Михайлович, не стоит так со мной, не стоит! Вы же говорили только что: оплатите, как только продадите половину. Теперь убедились, что продано две трети. Так будьте последовательны, выплатите всю сумму. А я через неделю вам привезу экспортный тюль. И мы с вами еще заработаем, более того, со следующего раза гарантирую, мы с вами введем еще одно новшество: пять процентов от всей выручки я тут же оставлю вам.
– Вы что, взятку мне предлагаете?!
– Да нет же, какая взятка. Вам же пора сделать ремонт в магазине, покупать лампочки и прочее. Сейчас-то я не смогу, но на экспортном тюле мы с вами полноценный евроремонт сделаем, правда!
– Вызывали? – В кабинет без стука вошла Наталья Семеновна, невысокого роста, горбатенькая бухгалтерша в старорежимных серых нарукавниках.
– Да, принеси мне, пожалуйста, – обратился к ней, словно к старшей сестре, директор, – остатки по вот этой накладной. И сама посмотри – похоже, что мы продали уже шестьдесят процентов этого товара. Если все так, то неси мне всю сумму по договору и подготовь расходник, чтоб заплатить нашему поставщику.
Пока бухгалтер ходила по поручению, Борис Михайлович усиленно изучал какие-то журналы, сверял с накладными. Потом записывал. Но Александр сидел молча. Он не мог поверить, что все может получиться. Он просчитывал, как в шахматах, что еще может выкинуть этот директор, чтоб не заплатить.
Через четыре минуты вошла бухгалтер с папкой документов и холщовым инкассаторским мешком.
– Да, все верно, из двухсот рулонов осталось всего двадцать пять, и частенько испрашивают! – забрюзжала назидательно Наталья Семеновна. – Тем более скоро новогодние празднички, будут сметать всё. Итого к оплате 2 миллиона 578 тысяч рублей…
Она извлекла морщинистыми пальцами бывалые, бурые пачки купюр, положила деньги на директорский стол и передала расходный кассовый ордер для подписи Александру. Он аккуратно заполнил все графы. И отдал серый листок Наталье Семеновне. Всё!
Она вышла. Директор придвинул к нему деньги и, устало и в то же время дружелюбно разглядывая Александра поверх очков, достал из стола полиэтиленовый «приз» с лейблом «Мальборо» и ковбоем в замшевой куртке:
– Держите пакет, господин коммерсант, пригодится, а то карманов-то вашей «варенки» явно не хватит…
Александр деньги посчитал, сперва по пачкам, чтоб убедиться, что сумма верная. Потом взял пачку десятитысячных купюр и прокрутил в руках, пролистывая, как книжку, принюхиваясь к трудовой пропитке каждой купюры – красно-желтые десятитысячные купюры, сине-голубые тысячные с российскими гербами вместо портретов Ильича в виде водяных знаков. Посмотрел наугад пару банкнот и сложил все в пакет. В голове он быстро просчитал: пять процентов от всей суммы – это примерно сто тридцать тысяч. Понимая, что об этом не договаривались, тем не менее достал пачку тысячных купюр и пачку пятисотрублевых и оставил на столе директора.
– Это в фонд ремонта. Мы, коммерсанты, должны помогать друг другу и зарабатывать совместно, – сказал Александр, направляясь к двери.
– Не нужно сейчас никаких денег, – раздраженно отреагировал Михалыч, – вот привезете мне обещанные двадцать кэмэ, получите за месяц деньги, тогда и оставите на ремонт десять процентов, а не пять, ладно?
– Надо подумать, – буркнул Александр, забирая пачки денег, его мозг работал как счетно-вычислительная машина. – Но вы же понимаете, что экспортный вариант тюля будет стоить маленько дороже, чем этот?
– Понимаю, конечно, – улыбнулся Михалыч. – Он может стоить на пятнадцать процентов дороже, чем этот, и все равно его купят!
– Отлично, но просьба: оплата за две недели и без привязки к продажам. Товар проходной, и вы это видите, а так я смогу и еще что-то привезти. И если что еще надо – скажите, достану любой товар, – добавил Александр.
– Хорошо, десять процентов и две недели! – Рука Михалыча потянулась к Александру, они обменялись рукопожатием и посмотрели в глаза друг другу. Они все поняли. Процесс пошел!
Александр шагнул к двери, потом обернулся, положил на край стола пачку тысячных купюр.
– Прошу вас, не откажите, это маленький презент и залог начала сотрудничества.
Он попрощался и вышел. Оказавшись на улице, посмотрел на питерское небо – чистое, безоблачное… А может, и облачное. Но было яркое солнце, свет которого сдерживали облака…
– Ай да основной закон бизнеса, ай да Клеменцо, ай да Владимир, ай да Михалыч, – прошептал он…