Александр Афанасьев
Время одуванчиков
Топить будут и нас – уже начали. Только мы не Чертаново. Мы и укусить можем.
– С волками жить, по волчьи выть – сказал я – говорю вам, а вы скажете остальным. Отныне – ждать можно всего угодно. Вплоть до того что у автобуса тормоза испортят, а потом нас же крайними сделают.
…
– Потому предел внимания во всем, особенно на выездах. Если кто-то подкатывает хоть с чем-то левым – тот к кому подкатили докладывает вам, вы звоните мне. Хоть ночью! Мы теперь должны быть святее Папы Римского.
Я подозревал еще одно. Все это связано с приездом Путина. Готовится трансферт власти. Не просто так Путин ездит по регионам думаю. Он присматривается на местах к управленческим командам, пытается понять, кто и чего добился, и как и подбирает тех, кого можно двинуть выше. В Москве – элиты застоялись, это сразу видно. Способ расшевелить их – это кадровая инъекция с регионов причем людей голодных и злых. Но тут сразу две проблемы – сверху конечно не захотят конкуренции, а снизу – будет грызня за право сесть в вагон.
И хотя мы ни на что не претендуем – топить нас все равно будут. Как сказал Теодор Рузвельт – если какой-то парень хочет с вами драться, вероятно, драка состоится, хотите вы того или нет.
– С пацанами тоже поговорите – чтобы ни во что не влезали. Сейчас если кто-то влетит – его могут запрессовать по полной, на страх всем остальным. Чтобы глаз да глаз…
– Кстати, про пацанов…
Мне это не понравилось
– Что?
…
Игорь Тихомиров был нашим воспитанником, вратарем. Внешне неуклюжий, но цепкий, и главное – не боится, нет в нем страха. Это правильно. Ломать его нельзя. А вот ума не было.
Зато был гонор. Это польское понятие – но и у нас его хватает. Когда человек виноват – он либо винится, либо смотрит на всех с вызовом. Вот Игорь так на нас и смотрел.
А вина его была в том, что он не соблюдал режим, пошел в какой-то ночной клуб, и других к этому подбивал, кого-то подбил, кого-то – нет. На тренировку явился с опозданием, нахамил администратору. Потом выяснилось, что были наркотики. Некоторые футболисты считают, что если от той же травы нет запаха, то она лучше выпивки.
Велика ли вина? Да это как сказать. Тут скорее не вина, тут скорее проблема самоопределения. Как ты хочешь играть в футбол? Если на любительском уровне – то можно жить обычной жизнью обычного пацана, включающей в себя и загулы. Если на профессиональном – то этого себе позволять нельзя.
Футболисты взрослые позволяют? Ну, и где наш футбол в итоге? Ага. Именно в том самом месте. Не счесть талантливых ребят, которые загубили карьеру просто такими вот загулами и отсутствием мотивации. И начинается все вот в таком возрасте.
Но вот этому пареньку я могу помочь. Конечно, он сам должен себе помочь, сам должен принять решение. Но на правильные мысли могу его натолкнуть и я. Вообще то должен отец. Но сейчас у многих нет отцов. Даже у тех, у кого он живет в семье.
– Как думаешь, в чем разница между сильным человеком и слабым? – спросил я, показав тренеру что он может идти.
…
– Отвечай, что, сказать нечего?
– Сильный, это тот, кто все выдержит? – неуверенно сказал Игорь
– Не-а. Ни черта не так.
…
– Все выдержать – этого мало. Так и тупой может. Сильный – это тот человек, не прогибается ни перед кем. Ни перед женой. Ни перед друзьями. Ни перед врагами. Но научиться не прогибаться перед друзьями – еще важнее, чем стоять перед врагами. Улавливаешь?
…
– Ты пошел в ночной клуб, или куда там. Кто-то принес траву или колеса или чего еще там. Пошло по кругу. Сильный человек скажет – не, пацаны, я в футбол играю. Он не боится показаться слабым или некомпанейским там – потому что он сильный, ему все равно, кто и что будет про него думать. Для него есть важное по жизни – футбол, и от этого он исходит.
…
– А слабый возьмет и затянется или глотнет. Сразу там, или уговорят. Потому что он слабый. Потом его так же жена будет пользовать. Подай, принеси, выкопай картошку родителям, где зарплата. И так далее. Человек становится подкаблуком. И везде его номер будет шестой – в обществе, в коллективе. Везде. Что понял из сказанного?
Пацан смотрел в пол
– Все понял? Еще хоть раз поймаем на наркотиках, будешь мяч во дворе пинать. Пока жена домой не позовет. Иди.
…
Головня был одним из тех людей, с которыми можно было поговорить по душам. Не по всем вопросам, конечно.
Но по многим…
– Как думаете, понял?
Головня отпил из своей банки – у нас тут пиво было. Безалкогольное, его можно. Он бросил курить пару лет назад. В почти шестьдесят. Это я ему как то сказал: вы говорите пацанам про здоровый образ жизни, а сами курите – это как? Он задумался – а потом бросил.
– Понял. Почти наверняка – понял.
Головня еще отпил
– Вам бы тренером работать.
– Это почему?
– Есть у вас талант. Педагогический…
– У меня?!
– У вас, у вас. Я бы так не смог сказать. Убедительно.
Я невесело усмехнулся
– Виктор Павлович, я только пару часов назад разбирался с женой. Бывшей. Которая бухая кому-то голову проломила гантелей. И которая на меня срет. Жидко и с удовольствием, при любом удобном случае. Я ей сейчас высказал – как думаете, до нее хоть на миллиметр дошло сказанное? О чем вы?
Я смотрел на противоположную сторону поля – там строители устанавливали мачты освещения. Строить надо быстро, иначе воровать начнут. А жить еще быстрее надо.
Стемнело совсем.
Далекое прошлое. 1990 год. Белогорск, Россия.
Побледневшие листья окна
Зарастают прозрачной водой
У воды нет ни смерти, ни дна
Я прощаюсь с тобой
Горсть тепла после долгой зимы
Донесём.
Пять минут до утра
Доживём.
Наше море вины
Поглощает время-дыра
Это всё, что останется после меня
Это всё, что возьму я с собой
Это всё, что останется после меня
Это всё, что возьму я с собой
ДДТ Это всё.
В тот год – еще никто и ничего не предвещал. Страна – казалось, стояла еще прочно, подобно замшелому камню под ударами волн. Сколько не бей – ничего ему не будет…
О чем думается, когда тебе …надцать? О дурном, наверное, хотя… дурное ли это. Где взять денег на сигареты или «огнетушитель» – бутылку дешевого пойла. Как затащить в постель свою первую девчонку. О том, что скоро в армию – идти. Ну и школу как то надо заканчивать, и думать, как поступать.
В тот год – почему то были популярны темы насчет СПИДа. Количество заболевших в СССР исчислялось еще десятками, даже не сотнями – но журнал «Здоровье» расходившийся миллионными тиражами написал про СПИД – и пошло – поехало. Бабы теперь отказывались давать без резинки, а достать резинку было не так то просто – дефицит. На рынке из-под полы торговали календариками с голыми бабами – называлось это «АнтиСПИД».
Иметь такой календарик хотели все пацаны.
Еще – все смотрели Спрут по телеку и Кашпировского. Последний – через телек лечил болезни и заряжал воду. Когда вещал Кашпировский – а он вещал на первом канале – все садились перед телеком, ставили на табуретку банки с водой и крема – заряжать.
Политика… да как то тогда не до политики было. Народ был вообще не политизирован. И не верил, что политика может что-то изменить. Все это казалось говорильней, очень далекой от насущных нужд. То что политики могут страну развалить – об этом и думать не думали.
Ну и пытались хоть чем-то отоварить деньги в условиях стремительно разрастающегося дефицита. Уже начали бастовать шахтеры, чтобы заткнуть недовольство – власть бросала туда все свободные ресурсы, пока было что бросать.
Потом не будет.
– … Значит, стоит Бородулин голый. И она тоже голая
…
– Он ей говорит. Так. Сейчас мы будем е… ться. Только возьми вот это. Чтобы СПИДом не заразиться.
– Врешь ты все.
– Клянусь, слышал. У нее окно было открыто.
Говорили про Ирку – предмет вожделения подрастающего поколения района. Бородулин – только что вернувшийся из армии остолоп, который вместо того чтобы устраиваться на работу – бухал и портил девок в районе. Жить ему осталось недолго – его убьют в девяносто третьем. Но этого тогда никто не знал…
– И чо?
…
– Слушай, а может зайдем к ней?
– И чо ей скажем?
…
– Бородулин тебе шею свернет. Она у него личнуха.
Несмотря на то, что в СССР официально секса не было – у всех девчонок района он был. Делились они на две категории – личнухи и долбежки. Личнухи – принадлежали какому-нибудь парню. Долбежками – пользовались все подряд, потом заезжали на КВД на лечение, а девчонка шла на два года в колонию за умышленное заражение группы лиц венерическим заболеванием. В школе читали про Татьяну Ларину, но это было мало кому интересно. Жизнь была совсем другой.
Потом сидит такая под венцом, глазки потупив – и не скажешь, что у нее за плечами уже пара абортов и курс лечения в КВД…
– Слышь, пацаны!
…
– А пошли на базар.
– А чо там?
– Я знаю, где арбузы хранят.
– Там не достанешь.
– Достанешь!
***
До базара добежали быстро.
Арбузами – как и всеми фруктами на базаре – торговали кавказцы. Цены кусались, а денег не было даже на дешевое молдавское пойло.
Они хранились в таком загончике. Сделан он был наспех, сварен из каких-то прутков, секций забора, выломанного в соседнем детском садике и покрыт ржавыми листами железа – без претензий. И там лежали арбузы. Но их просто так было не достать. Надо было взять лыжную палку, проткнуть ею арбуз, потом на палке подтащить его к проделанной дыре и попробовать вытащить. Если не получается, если арбуз сорвался с палки – начинай все заново.
Короче, сделали все как надо. Сначала выслали разведку – двое пацанов пробрались на рынок (камер тогда не было, ничего тогда не было, перелез через забор и всё). Прокрались между рядами, послушали, посмотрели. Вернулись назад.
– Можно. Гульбанят они.
Дальше – подобрались к тому загончику, где хранили арбузы, в несколько рук отогнули скверно, как соплями приваренный лист стали…
Вот они. Арбузы! Только не достанешь.
Ничего. В загон – лыжную палку, проткнуть ей арбуз и попытаться подтащить к «пролому» в стене, а дальше – вытащить. Если арбуз сорвался – начинай все сначала.
– Сорвался.
– С..а.
– Давай вон тот.
– Он лучше лежит.
– Э, ты чо? Все то подряд не порть.
Несмотря на то что делали не дело – все же какое-то понимание справедливости сохранилось.
– Давай этот.
– Да погоди ты!
Поглощенные процессом добывания арбуза, как обезьяны – бананом, не заметили как подкрался кавказец.
– Убью!
Все ломанулись бежать. Все кроме Витька – это была его лыжная палка. Если оставить ее здесь – вторая будет ни к чему, а палок в магазине не купить. Зимой будешь без лыж. Он замешкался, чтобы достать палку и поплатился – кавказец схватил его. Ударил, повалил на землю и начал пинать.
Володя Ларин остановился. Бежать, когда бьют своего?
Под ногами попался обломок кирпича. Он схватил его и кинул в чужака. Попал точно, по голове, тот вскрикнул по-своему…
– Бей его!
Остановился кто-то еще. Потом еще. Потом бросились в драку.
На выручку кавказцу бежали его соплеменники…
…
Опером района был Марков Женя. Степан Леонидович его звали. Формально он не должен был заниматься детьми – для этого существовала инспектор ИДН, полная тетенька в форме, которую никто не уважал. Но так как побоище на рынке было серьезным – разобраться поручили Маркову.
Он появился через два дня. Как раз тогда мы играли в карты. Молча сел за стол – к которому мы стащили две скамейки от подъездов.
Бито – кучей лежало на столе. Он взял карты, молча сунул в карман джинсовки – тогда джинсы были последним писком.
Мы молчали.
– Позавчера, на Лихарева, – спокойным тоном сказал он, – кто был?
Все молчали. Потом Ларин как старший сказал:
– Не мы.
– А кто?
– Откуда нам знать?
– Вы края знайте. Там девчонку догола раздели. Мать у нее работает в горисполкоме. Ровно это не пройдет.
Раздели – сегодня тоже не понять, что это такое. Пустые полки были не только по продуктам – одежды тоже не было, голяк на полках. А одеваться хочется. Начали придумывать – обмен одеждой. Поношу и отдам. Потом отдавать перестали. Потом начали требовать – снимай. Потом начали отбирать, избивая.
– Точно не мы.
– Да? А где вы позавчера были?
Мы молчали. Марков поднялся.
– Черные вас ищут, – сказал он, – на рынок не суйтесь, и вообще, будьте пока тихо. А так… Молодцы.
14 мая 2021 года. Белогорск, Россия
День сегодня какой-то…
Сутолочный день.
Уже в глубокой ночи я подъехал к свечкам – комплексу из двадцатипятиэтажных высоток, стоящих в центре города. При СССР – у нас запрещали строить выше девяти – не по чину. Сейчас – вот так. Строили, конечно, не мы, москвичи – но все стройматериалы на площадку мы поставляли. Сейчас у меня еще одна идея появилась – пятьдесят этажей. Зачем? А для того чтобы область на карте России выделялась. Только и всего. Чтобы все понимали, что мы не в убогом совке живем, а в двадцать первом веке. Чтобы приехали потенциальные инвесторы, посмотрели и сказали – да, ребята. Это место что-то да значит. И если они такое могут у себя сделать – значит, тут и деньги есть, и распоряжаться ими умеют. Давайте-ка с ними законтачим…
А еще это делается для того, чтобы рождающиеся здесь, в городе пацаны и девчонки смотрели на все на это и понимали – для жизненного успеха совершенно не обязательно уехать сначала в Москву. Деньги есть и здесь. Дела тоже. Более того – если все правильно обстряпать – их тут будет даже больше. В Москве много зарабатываешь, это верно. Но сколько – отдавать?
– На сегодня всё.
Охрана вопросов не задает. Она знает, к кому – я.
С тех пор, как мы разбежались с Крысой, узаконили то, что давно надо было сделать, похоронили смердящий труп нашего брака и поставили крест – у меня нормальных отношений какое-то время не было. Почему? Ну… не то чтобы развод мне травму причинил… это только слабаки так говорят – развод причинил мне травму. П…ц.
Вместе с пацанами поехал в Тай. Там мне стало так противно – не выскажешь. Я понял, что не могу так – просто покупать мясо, как делают все остальные. Не мое это… как общественным платком сопли вытирать, представили? Но и второй раз пройти через горнило брака – я не хотел. Один раз хватило, спасибо.
Знаете… наша проблема с Крысой была в том, что у нас было слишком мало общего в этом браке. Дети? Да, дети. Но понимаете… если у вас есть деньги, то с детьми становится намного проще. Можно спихнуть их на нянек и жить для себя. Крыса это быстро поняла. И так и сделала.
Мне всегда было интереснее на работе, интереснее с людьми, интереснее дело делать. А ей оказалось интереснее жить для себя, что бы это не значило. Если бы она посвятила себя детям, я бы смог жить в семье, пусть и без любви. Если бы она пошла на работу… любую работу, хоть училкой в школу на пятнадцать тысяч, по диплому – я бы принял и это. У нее работа, у меня работа – каждому своё.
Но она не сделала ни того ни другого.
В какой-то момент я понял, что живу с женщиной, которая меня просто не уважает. То, что я делаю – она воспринимает как должное. То, что она косячит – я должен иметь дело с последствиями этого. Поговорить нам не о чем. Оправдаться за свою жизнь – мол, я всю себя посвятила детям, в то время как ты … – она тоже не могла, да и не собиралась. Ей не нужны были никакие оправдания, она была самодостаточна в том, что творила. И в оправданиях не нуждалась.
Тогда я просто принял решение и из семьи ушел. Всему есть предел.
Постепенно – родилось и новое решение. Мне тогда еще Мозг говорил – не заводи интрижек на работе, не гадь, где живешь, аукнется потом. Но…
Получилось, как получилось.
А пока я тут душу вам наизнанку выворачивал, лифт поднял меня на двадцать пятый, куда мне и нужно. И за сим на сегодня прощаюсь.
…
Телефон зазвонил, когда было четыре часа ночи – но я проснулся. Сразу.
– Алло… да…
Я посмотрел на часы, которые положил у столика. Тускло светил тритий.
Четыре почти.
– Я сейчас приеду.
Дурное предчувствие накинулось на меня.
– Что? – спросил я, понимая уже – что ничего хорошего?
– Фабрика горит.
Твою мать…
– Сильно?
Алена не ответила. Я подошел к окну, откинул темную штору. Везде где я жил – висели эти шторы, и они всегда были опущены, даже на двадцать пятом. Зарево было видно даже отсюда.
Да, сильно…
Примчалась Алена
– Я поехала…
– Я подъеду чуть позже. Не надо чтобы мы приезжали вместе.
– Хорошо. Дверь закрой.
– Будь сделано…
Вот так вот. Алена управляющая на фабрике. На пять лет младше Крысы, на десять – меня, но мудрее лет на сто.
По крайней мере, нам есть о чем поговорить, и мне ничего не надо мучительно объяснять – она и так все понимает.
Хлопнула дверь. Ключ у меня есть, закрою.
Достал телефон, включил. Глядя на далекое зарево, набрал Мозга.
– Спишь?
– Что…
– Ткацкая горит.
– Горит?!
– Из дома видно.
– Твою мать…
– Ты туда?
– Да. Там на месте встретимся.
– Давай.
Дал отбой – и тут меня как током дернуло.
А что если поджог на то и рассчитан? И кто-то там сидит сейчас со снайперской винтовкой и ждет?!
Паранойя? А то, что произошло за последний день – это как все объяснить? С чего это вдруг начались мутные мутки – и тут же фабрика загорелась? А?
С теми, кто воспринимает несчастный случай как личное оскорбление – несчастные случаи не происходят.
…
В дверь позвонили, когда я почти оделся. Я глянул в глазок, только потом открыл. Дверь из 7мм-ой бронестали, с доводчиком. Глазок – электронный.
Охрана…
– Александр Иванович… мы за вами.
– Сейчас. Только оденусь…
Оденусь…
Двадцать пятый – не шутка. Открыл окно, высунул руку. Там кондей стоял, сверху прикрытый – от осадков. Я высунул руку, нащупал пакет, припрятанный между кондиционером и крышей, осторожно потянул на себя…
Ну да, пистолет. Один из лучших – Глок-19. Я так обычно при себе не ношу, чтобы не провоцировать ментов – но иногда выхода не остается.
Как сейчас.
…
– На фабрику, Александр Иванович?
– Что я там забыл? Посмотреть, как деньги мои горят? Давайте, на металлобазу. И телефоны выключить…
Далекое прошлое. 1992 год. Белогорск, Россия
От автора
Вот вроде, совсем немного времени прошло от тех времен, о которых будет здесь рассказ. Четверть века – что такое четверть века по историческим меркам? Ничего. А что изменилось?
Всё.
Попробую кратко – как было тогда.
Вот представьте себе –мобил нету. И интернета нету. То есть совсем нету. Ни про какие социальные сети – никто слыхом тогда не слыхивал. Мобилы были у долларовых миллионеров, бригадиров бригад и прочего – и только поговорить. Минута разговора стоила несколько долларов.
Твоя социальная сеть – это твой двор, твоя школа, твоя компания. Всё. Одни и те же лица изо дня в день – и никого не забанишь, они всегда будут рядом, если не пойдут в армию, в тюрьму или их не убьют.
Вся информация – или из газет и журналов или из телека. Но на прессу денег нет.
Денег вообще нет. Во многих местах не знаешь, заплатят ли зарплату и когда. Некоторые – не получали годами, но как то жили. Но если и платят – хорошо если хватает на самое необходимое. Про то чтобы пойти посидеть в кафе – речи не идет, такое себе позволяют максимум на день рождения и то не всегда и не все.
Машина – это роскошь, даже если это десятилетний Жигуль. Ремонтируют всегда сами, для чего мужики целыми днями сидят на гаражах. Бабы руками стирают, плюс – сидят на огородах. Огороды есть у всех, иначе не выжить. Зимой все едят свою картошку.
Никаких кредитов. Проценты по кредитам заоблачные, но и так не дают. Нет денег на самую примитивную бытовую технику, все советское. Стройка везде кроме самых крупных городов – почти остановлена, потому что квартиры никто не покупает. Денег нет.
Отовариваются все на рынках. Супермаркеты – это для богатых. Никаких брендовых вещей – все одеты в самый дешевый Китай или то, что осталось от СССР. Вещи носят до тех пор, пока они не превратятся совсем уж в тряпки. Никто не меняет вещь в носке просто потому что она больше не нравится или вышла из моды.
В политике полный бардак. Меняются премьеры, голосят депутаты – но толку от этого ноль. Лучше не становится. У всех четкое понимание, что завтра может начаться все что угодно – например, гражданская война. Или придут, передернут затвор автомата и скажут – выметайся из квартиры. Бизнесом заниматься нормально нельзя – кругом вымогатели и кидалы. Кидают все и всех. Единственный закон – умри ты сегодня, а я – завтра.
Единственный путь наверх – это подростковая группировка. Потом банда. Но это был не только способ зарабатывать деньги (вымогая их у других). Уровень насилия тогда был очень высоким. Могли избить, убить просто так – чтобы сорвать злость на ком-то. Единственный способ избежать этого – самому представлять опасность, причем чем больше, тем лучше.
Представили все это?
А теперь представьте, как жили пацаны, которым в те годы было… четырнадцать… шестнадцать… двадцать лет. Перспектив никаких. Что дальше будет – непонятно. Из развлечений – бабы, бухло, может мотоцикл или дешевая машина.
Ничего не было ценно и дорого. Не было чего-то такого, что было страшно потерять. Изо дня в день – все одно и то же, одни и те же рожи, одни и те же дворы, учеба, которая надоела и которая все равно не даст возможностей для достойной жизни. Если ничего не ценно, совершить преступление очень просто, ничего не удерживает тебя от этого. Одно, потом еще одно, потом еще и еще.
Выхода – нет.
Можно много говорить про то что есть сейчас – да, есть проблемы. Но по крайней мере «сейчас» есть и «завтра» тоже есть. И наверное платить пятнадцать лет за ипотеку лучше чем жить в развалюхе с родителями и знать, что ты никогда из нее не выберешься.
Вот, как то так. Судить нас, тогдашних – просто. Но чтобы иметь право судить – надо самому пожить, посмотреть. Или просто – попытаться представить и примерить на себя. Тогда и говорить.
И да, еще одно. Когда кто-то говорит или думает что ему нечего терять – он сильно ошибается. Только в 1992 году стало понятно, что терять все же есть чего. Но было уже поздно.
