– Девятка – Осе, Девятка – Осе.
– На приеме.
– Прошли три коробочки, три коробочки.
– Принял. Что за коробочки?
– Белые «Ланды». Прошли на скорости.
– Принял…
Транспортник перекинул нас из Москвы в Одессу, там дозаправились и приняли на борт еще несколько человек, которым проще было добраться до Одессы, нежели чем до Москвы. Там же закатили на борт четыре наших пепелаца – бронированные «УАЗы» с эмблемами ООН, их там как раз бронируют. С Одессы тем же летно-подъемным средством добрались до базы в Батайнице, Югославия, и вышли на дорогу, ведущую в Сараево, некогда оживленную, а теперь – полупустую. Здесь нас должен был догнать сербский спецназ, у которого в операции был свой, собственный интерес. Белые «Ланды» – это, скорее всего, их машины. Об операции знает ограниченный круг лиц в военной разведке Союзного государства. Те, кому терять уже нечего…
Дорога красивая, горная. Я такие в Крыму видел, в Афганистане, около водохранилища – там виллы правительства и самых богатых людей стоят, рай, по местным меркам. С одной стороны горы, деревеньки, но европейские, не с глиняными хижинами и дувалами, а аккуратные, беленые домики, где-то и черепица красная на крышах – красота. Леса, мостящиеся на крутых склонах, горные поля. Вот жили люди и жили. Мы их югами называли, я помню студента, который у нас учился, он даже привозил оттуда кое-что, начиная от женских сапог и заканчивая порнокассетами, простите, на которые тогда из-за отсутствия Интернета был большой спрос. Конечно, проблемы есть у всех, история у всех разная, счеты друг с другом, но все это в прошлом. И из-за этого рушить страну?! Вот представьте себе, СССР развалился. И что будет? Это же… не знаю, что и будет, цензурно не выскажешь…
А сейчас? Пока ехали, насмотрелись – больше не надо. Люди на волах едут – это потому, что горючка дорогая. Двадцать первый век на дворе: нормально – нет?
Я стою слева от конвоя, лицом к движению. Еще левее от меня – отбойник и обрыв, если что, и прыгнуть можно, не разобьюсь, там деревья. Автомат под рукой, я специально прослабил ремень, чтобы подхватить, приклад плечом зажать – и огонь. Автомат не наш, из ФРГ – «НК416», как и у всех бойцов группы. Пулеметы тоже немецкие, как и снайперские винтовки. Во время нелегальной работы за рубежом запрещено использовать любое советское оружие и снаряжение, поэтому у каждого спецназовца есть комплект иностранного вооружения и снаряги. «Четыреста шестнадцатый» хорош чем – он хорош эргономикой, при этом у него приемлемая надежность, конечно, не неубиваемый «калашников», но все-таки. И у него компактный магазин, наш магазин на двадцать патронов по длине такой же, как их на тридцать. Казалось бы, мелочь, но если ты идешь в горы в Афганистане и несешь шестнадцать снаряженных магазинов – это уже не мелочь. В минусе, конечно, старый патрон и старая, известная уже лет пятьдесят схема. Это не Абакан, которым можно сбить духа на пятьсот-шестьсот метров…
Ага… вон они.
Мы поставили машины так, чтобы их не было видно с дороги – вылетаешь из-за поворота – и вот они, мы. Сербы – если это они – повели себя грамотно. Не стали тормозить, а наоборот, втопили и пронеслись мимо нас, и только потом стали тормозить. Три машины, как и объявлено…
– Готовность два, – негромко сказал я. Готовность два, по нашим понятиям, – оружие под рукой и снятое с предохранителя. Но не целиться. Готовность один – прицел в сторону предполагаемого источника угрозы и палец на спуске…
Из головной «Ланды» вышел здоровяк в краповом, как и у нас, у вэвэшников, берете, я посмотрел через небольшой монокуляр. Ага, есть…
– Готовность три…
Здоровяка звали Милош. Он учился у нас на ускоренных, трехмесячных курсах, когда до остатков Союзного государства дошло, что их рвать будут, по-взрослому рвать, и никого, кроме СССР, за спиной нет. У Милоша была очень приличная семья, и он рассказывал о секретном завещании Тито – сближаться с Западом и никогда не смотреть в сторону Москвы. Вот и сблизились…
От предложенной карты Милош отмахнулся.
– Оставь, я там все и так знаю.
– Что там?
– Раньше был кооператив, сельскохозяйственный, очень богатый. Торговали с Ближним Востоком.
– Теперь?
– Теперь не знаю. Мафия, наверное…
Мафия…
В распаде Югославии – и в наших проблемах в восьмидесятые – мафия сыграла очень большую роль. Здесь в свое время Тито, понимая, сколь глубоко засели в народе традиции бандитизма, заключил негласное соглашение с преступным миром – в Европе делайте что хотите, но здесь – вести себя тихо. Это было хуже преступления – это было ошибкой. В шестидесятые и семидесятые, и даже в восьмидесятые годы югославская организованная преступность делила Европу с сицилийской. С югославской мафией был связан Ален Делон, югославская мафия грабила банки, хозяйничала в Гамбурге, практически все видные полевые командиры времен Распада происходили из этой мафии. Но тут были сделаны две ошибки. Первая – мафия в Европе получила возможность контактировать с европейскими спецслужбами, в том числе с немецкими. Второе – мафия, в частности, хорваты получили возможность контактировать с заграничной оппозицией, со всеми этими усташами, которые разбежались по всему свету, ломанули в Испанию, в Канаду, опасаясь справедливого возмездия. Потом в конце семидесятых в каждой республике создали территориальные вооруженные силы – так называемые домобранские полки, с правом самостоятельно закупать оружие за границей. Зная историю Югославии, было бы странно, если бы при первых проблемах эти домобранские полки не напали на силы федерального центра. Так оно и произошло…
Мы прошли Сараево. Красивый город в горах, здесь есть даже небоскребы, такие, каких нет в Белграде. На стенах – следы от пуль и снарядов, не заделанные. Время намаза – одни прямо на тротуаре расстилают коврик и бьют лбом об асфальт, рядом идут девицы в мини-юбках. Мусульманки, что характерно. Вот такой вот тут ислам.
– Проблем тут у вас нет? – спросил я Милоша.
– Каких?
– Ну Аль-Каида…
– Были тут какие-то… – лениво ответил он, – чо-то там говорили про чистоту ислама. Их на пинках отсюда вынесли.
– Почему?
– Ну… как тебе сказать… ты и сам видишь. Я в этом городе рос. Могу тебе сказать на своем опыте – самые доступные девчонки были мусульманки. В христианстве секс – это грех. У нас, православцев, еще ничего, а вот у католиков с этим – мрак. Католички даже на танцы редко ходили. А у мусульман – никакого греха нет, все нормально… да что ты делаешь, скотина!
«Лендровер» резко тормознул, Милош высунулся из окна и начал поносить кого-то матом на своем языке.
Город. Странная смесь старинного и современного жилья, отметины от снарядов на стенах. Бойкая торговля – дуканы, совсем как в Афганистане, с коврами и кальянами. Шпили минаретов на фоне поросших лесом гор. Азан – клич муэдзина, на который большинству плевать, в том числе и мусульманам. Поток машин, тут же – мотоциклеты трехосные, ослы. Только хазарейцев с телегами, как в Кабуле, не видать…
– Кто тут сейчас миротворит?
– Датчане… – Милош добавил что-то нецензурное.
– А чего так?
– Трусы. Только по борделям ходят и кальян курят. С гашишем…
Машины мы бросили задолго до объекта. Выстроились афганским построением, с головным дозором, дальше тройками, с удалением на предел видимости. Тройка обусловлена чем – если нападение, то один может тащить в укрытие другого под прикрытием огня третьего. И сама по себе тройка имеет достаточную огневую мощь, чтобы обороняться минуту-две, пока не развернутся основные силы отряда.
– Один пулемет в голову, – командовал я, – второй в первую тройку. Третий ко мне. Снайперы в хвост. Мины тут есть?
– А то… – оптимистично сказал Милош, облачаясь из багажника своей «Ланды» – наверное, есть…
– Твою мать. Балу.
– Я.
– Пойдешь в голове.
– Есть….
– Смотреть по сторонам. Темп движения обычный. При обнаружении целей – доклад и работа. ПБСы[17] примкнуть.
С предохранителей снять, патроны дослать – об этом я и не заикался. Тот, кто побывал в Афгане – по-иному не ходит.
Впереди – бывший кооператив, ныне превращенный в центр подготовки Аль-Каиды. По крайней мере, Юсеф так сказал, когда хотел, чтобы мы его забрали. Спутник подтвердил, что, скорее всего, так оно и есть….
Горы в Боснии и Герцеговине красивее даже Кавказских гор. Это я могу сказать точно.
Поросшие лесом неглубокие овраги сменяются обрывами по сто-двести метров, маленькие лоскуты полей и дороги, многие из которых в таком состоянии, что машина не пройдет, только осел. Здесь еще есть и железная дорога, проходящая через такие места, какие и слов не хватит описать. Здесь даже войны почти не было – не тот рельеф…
Понятно, почему выбрали нас – мы афганцы, привычные. Для нас – это почти что Хост, с его высокогорьем, солнцем, сухими, смолистыми соснами, такими же обрывами и жестокими перестрелками в лесу и между склонами, когда сначала ты стреляешь на десять метров, а через минуту на восемьсот. Столица провинции – одна немощеная улица и ряд домов вокруг нее, да дорогие джипы – Хост всегда зарабатывал, поставляя в Джелалабад и Кабул дрова, а дрова там на вес золота. Так что люди богатые, для них купить тот же «Барретт» на черном рынке в Пешаваре – не проблема. Там отбраковка происходит быстро и жестко. Либо ты учишься выживать и точно стрелять, либо возвращаешься грузом «двести».
Я, с группой из пяти человек и одним пулеметом, залег на дороге, ведущей к кооперативу. Остальные сербские спецназовцы и наши под командованием Моли сжимали кольцо вокруг бывшего кооператива.
– Моль – Кабану, – прошипело в наушнике.
– На приеме.
– Конкретная движуха, не меньше двух десятков духов. Три коробочки, две легковые и самосвал.
– К чему движуха?
– Не пойму. Вроде валить готовятся.
Это плохо…
– Доложи готовность.
– Пять минут.
– Принял. Атака по готовности. Держим тропу.
– Принял.
– Пулемет налево, – прошипел я, – духи готовятся валить. Увидишь транспорт – огонь без команды…
Пулеметчик, здоровяк из пятой бригады спецназа (Марьина Горка) с позывным Бульбаш, начал перебираться налево, до этого он держал правый фланг. Если что, он со своим «НК221» – даст джазу[18]…
И тут я услышал двигатели на дороге. Не один, а два – крупные, как у легкого грузовика. Идут к нам.
Два грузовика – этого нам не хватало. Что, если это боевики или того хуже – миротворцы? И что делать?
– Кабан – Моли.
– На приеме.
– Движение на дороге входящее. Мы отсекаем, услышишь стрельбу – атака. Понял?
– Принял.
– Ни пуха.
– И тебе…
Ну, понеслась.
Я угнездил автомат на брошенный вперед, под цевье рюкзак однолямку и скомандовал:
– К бою…
Машины появились через минуту с небольшим. Два белых внедорожника «Шевроле Тахо». Я не придал значения, что американские – белые, а миротворцы на чем только не ездят…
Первым стрелял я – командир стреляет первым, вперед батьки никто не лезет, это святое. Цель – водитель в головной машине. Тоже с Афгана – первым делом надо валить водителя, стоящую машину расстреливать проще, а она еще и заминирована может быть. Замыкает цепь в таком случае обычно водила, на переднем, под ногами у пассажира бывают аккумуляторы и провода.
Стекло в прицеле моментально покрылось мутными разводами, но машина продолжала идти, даже ускорилась. И я с ужасом понял – хрен вам. Машина бронированная.
– Броня! – крикнул я.
Под огнем головная машина прошла основной сектор обстрела и рванула к лагерю. Вторая остановилась, открылась задняя дверь – и по нам врезали из пулемета. Тут же ответил «Хеклер» Бульбы, заткнув пулеметчика раз и навсегда. Двое с правой стороны машины попытались перегруппироваться по обочине – я видел, как один подорвался на мине – хлопок, дымок, лежащий человек. Второй попытался помочь, но упал под градом пуль из пяти стволов…
Наверху, на дороге, оглушительно хлопнул фугас, раздавалась автоматная и пулеметная стрельба…
Хреново все…
– Бульба, Комар – на месте. Контроль направо. Жиган – контроль налево. Двое со мной…
Мины. Гребаные мины. Нет ничего хуже мин, а тут их полно…
Проползя буквально на пузе, мы выбрались на дорогу. Перебежали к машине – пахло бензином, но огня пока не было…
И номеров на машине тоже не было…
Перешел на пистолет – им с одной рукой проще. Один в багажнике, дохлый, судя по всему, но после того, как в горелой машине забитого каравана ожил дух и кинул гранату, я в такие вещи не верю. Еще один свисает из задней двери…
– Дим, контролируй машину…
Проверил пульс у того пулеметчика, в багажнике – пульса нет, дохлый. Валяется пулемет, обычный югославский «М85», лента на двести, если бы Бульба не загасил его первой же очередью – сейчас сами не знали бы, куда деваться.
– Шеф, этот живой…
– Контролируй.
Порылся по карманам, в первом же обнаружил документы. Пластиковая карточка, с фоткой. Морская пехота США, активная служба, имя – Джеймс Картрайт, воинское звание – капрал, грейд оплаты – Е4[19]. Все, приплыли. Морские пехотинцы США…
Б…
Сунул карточку в карман – сам не знаю зачем. Такое носить – себе дороже…
– Бульба…
– На приеме.
– Оставь пулемет, и ко мне.
Подбежал Бульба, я молча ознакомил его с трофеем. Тот пробормотал что-то на своем языке.
– Что делать будем?
– Я наверх. Смени позицию и будь готов к неприятностям. Если что, отходи в застройку, рогом не упирайся. Хоп?
– Хоп – типично для «афганцев», понял? – понял! Хотя «хоп» – это из ташкентского сленга.
– Ты за старшего. И еще…
…
– Живых тут не было.
– Понял.
Конечно, добивать раненых – дело последнее. Никто такого в здравом уме делать не будет просто потому, что можно и самому оказаться раненым или в плен попасть. Но мы – не все. Мы – спецназ. Проводим операцию в зоне, контролируемой миротворцами ООН, что само по себе преступление. И пофиг, что миротворцы ни хрена тут не контролируют, и тут уже лагеря Аль-Каиды появились. Так что решение единственно верное – никого за спиной не оставлять. Нас тоже, доведись нам встрять, в живых не оставят.
В одиночку пошел наверх, по дороге в одиночку можно, мин тут точно нет, а если кто-то и выскочит – с одним-двумя я точно справлюсь. Наверху у самой стоянки догорал прорвавшийся головной джип – там, скорее всего, тоже американцы. Либо из посольства в Загребе, либо еще откуда. Пахнет гарью, горелым мясом и покрышками – знакомый запах забитого каравана. Наверху последними угольками потрескивают выстрелы – контрольные.
Наверху встретил Моль, он же – старший прапорщик Малкин. Моя опора в отряде. Перевязан, но на ногах и лыбится. Значит, все нормально. Относительно, конечно, нормально по-настоящему в спецназе не бывает никогда.
– Что там?
– П…ц. Их там в основном доме как тараканов было.
– Потери?
– «Двухсотых» нет. Один «трехсотый» – Бивень.
– Кто?
– Ты его не знаешь. Из морпехов пришел, совсем зеленый.
Все правильно. В бою погибают и получают ранения, как правило, самые неподготовленные члены отряда…
– Сам как?
– Норм.
– А это – че?
– Зацепило немного. Ничего, ширнулся – нормально.
Б…
– Иди к Дюку. С ранеными закончит – пусть тобой займется. Ты мне нужен на ногах.
Дюк – наш медик. Причем настоящий… почти – у него семья медики, врач в третьем поколении. Он из Одессы…
Дом, который я видел только на спутниковых снимках, – теперь передо мной, с расхлестанными автоматным огнем окнами. Сербы взяли с собой крупнокалиберную винтовку Черная стрела – и подавили точки одна за другой, пуля просто проламывала стену и вместе с ней стрелка. Без этой винтовки было бы намного мрачнее.
У дверей встретил Девятку – старший лейтенант Хромов, из Ленинграда, кличка такая потому, что, вернувшись из Афгана, купил втридорога у перекупщиков «девятку», «ВАЗ-2109», причем в экспортном исполнении для Бельгии, и так и ездил на ней до сих пор. Если я вылечу из отряда или уйду на повышение – отряд примет он.
– Что там?
– П…ц, – нецензурно выругался он, – мясники конченые. На втором этаже…
– Цел?
– Да.
– Собирай людей и занимай оборону. Будут неприятности.
– Без вопросов. На дороге что?
– Собирай людей и занимай оборону, – повторил я.
– Есть.
Внутри на полу месиво из человеческой крови, растоптанных вещей, гильз… в общем, все, что и бывает при массовом и жестоком боестолкновении. Валяется оружие – до хрена его тут, трупы – их оттащили к лестнице, их пять – это только то, что я вижу. На столе Дюк занимается раненым…
– Дюк?
Он, не отвлекаясь, показал большой палец. Уже легче…
– Все компы, все носители информации собрать и в мешки! – громко отдаю очередной приказ. Терять ничего нельзя, обычный сотовый может быть бесценен.
Поднимаюсь на второй этаж. Кровь на лестнице (она, кстати, каменная), кровь на площадке, кровь в комнатах – везде кровь. Дом сложен так, что низ – из местного камня с цементом, а верх – легкий, деревянный, пуля только так прошибает.
– Кто?
– Кабан.
В большой комнате мебели совсем нет, пол застелен ковром, и на нем спальники, воняет бараниной, дерьмом, кровью. На стене – углем или краской метка – кибла, направление на Мекку. Трупы сложены в небрежный ряд у стены, все с разбитыми головами – контрольными стреляли. Крови натекло столько, что она собралась в общую лужу и медленно просачивается к двери. Тут же отдельно автоматы, сброшенные пустые магазины…
Семь человек. Спальников двенадцать. Нехреново тут устроились.
– В соседней…
Захожу в соседнюю. Тоже спальники, тоже нет мебели – только на стене распят человек. Стволом отодвигаю длинные волосы – это Юсеф. Его прибили гвоздями к стене, после чего начали медленно снимать кожу с ног. Афганцы, значит, тут афганцы. Для них это не проблема. Как-то раз, еще в первую командировку, они попытались запугать нас пленным, сделали «тюльпан»[20]. Я не буду говорить, что мы сделали в ответ – военная прокуратура работала и работает с неотвратимостью гильотины. Но скажу одно – больше духи нас пугать не пытались. Убивали – было дело. А мы – их. Но пугать – больше не пытались. Потому что дотумкали, мы – не призывники зеленые. И меряться с нами одним местом бессмысленно. Нет ничего такого, что мы не могли бы повторить и даже творчески усовершенствовать.
Гудят мухи… гудит в голове… медный привкус крови оседает на языке. Давненько такого не видел. Интересно, а американцы, которые сюда ехали, им это как? Мозг не жмет?
Ну, ладно…
Кровь уже почти ссохлась на полу черной лужей, рядом лежит нож, возможно, тот самый, каким это сделали. Небольшой, какой-то странный – не похож на восточные ножи. Поднимаю, смотрю… да, не восточный, карманный какой-то. Интересно, кто это рукастый такой?
На улице вспыхивает перестрелка, хлопает граната – и все обрывается. Бегу туда…
Спецназовцы – сербские – столпились около одного из домов. Милош тоже там.
– Что?
– Сам глянь.
Захожу. Дом, но чердака в нашем понимании у него нет. Мощные балки – вверху, в темноте. На столе – две отрезанные головы, смотрится это как-то… до дикого обыденно – лежат отрезанные головы и лежат. Еще одного распяли. Пульса уже нет, югославская форма залита кровью. Ему медленно резали живот.
Пленные. Или похищенные.
В горле комок, а где-то внутри холодным комом шевелится ненависть. Если бы я мог, я бы отдал приказ нажать на кнопку и покончить со всем разом. Нанести ядерный удар по всем крупным мусульманским городам. И больше этой проблемы не будет.
Тут были двое. Я подхожу ближе, смотрю. Один палач – вон, перчатки на руках в засохшей крови. Расстегиваю ширинку и мочусь на него – больше я ничего «хорошего» сделать не могу. Отдать бы на корм свиньям, да свиней нет. У нас, на базе в Джелалабаде – свиньи были. Их выпускали гулять по двору, и никто из афганцев к нашей базе не приближался. Корм у свиней тоже был – всегда. Иногда одного обещания посадить в загон к свиньям хватало.
А этот живой еще, раненый, но живой. Я так подозреваю – телохранитель, личник. У джихадистов – к амиру джамаата, и к ценным специалистам, например, к опытному пулеметчику, снайперу, тому, кто обучен на «Стингере» работать – приставляют охранников, иногда не одного…
Афганец, я это вижу. Не меньше тридцати, опытный. До тридцати в Афгане еще дожить надо. Смотрит исподлобья, думаю, он понял, кто я и что его ждет.
– Ну че, с…а? – сказал я. – Мало тебе Афгана, так еще и сюда приполз?
Пленный молчал.
– Пашто поежи?
…
– Куа ап урду болте хан?[21]
Пленный злобно смотрел на меня.
– Немой значит. Дер ши дык. Немые нам не нужны. Повесить.
Пленный заорал, дернулся, один из сербов ударил его прикладом, второй – ногой. Для душмана смерть через повешенье позорна. Если застрелить или зарезать – то он шахид и ему – рай. А если в момент смерти горло не свободно – то душа выходит через другое… отверстие и предстает перед Аллахом вся в дерьме, простите. Понятно, что в таком виде ни в какой рай не принимают.
Но я и не хочу, чтобы он попал в рай. У меня с такими свои счеты. Еще начиная с Национального примирения, которое власти честно пытались проводить. Такие вот гаврики клялись, что никогда больше, что ни грамма в рот, ни сантиметра в ж… завязали короче, а потом, под покровом ночи шли и резали. Я лично знал тех афганцев, которые искренне были за нас, которые поверили нам и погибли так, как животные под ножом мясника. Я знаю, как вырезали целые семьи. И потому суд у меня короткий и недолгий. Лучший дух – мертвый дух. Нас все равно больше, чем их. Рано или поздно их не останется. Вообще…
Фотографирую на телефон. Понятно, что никаких документов нет – у группы эвакуации их и не бывает. Потом выхожу… дело сделано… надо отходить…
И тут, почти на пределе слышимости, я слышу ритмичный такой звук… похожий на шевеление воздуха, на полет шмеля или майского жука, только еще тише. И я понимаю, что неприятности только начинаются.
– К бою! Воздух!
Кто-то уже услышал… времени в таком случае нет совсем, вертолет может нести несколько десятков ракет, пулемет и даже автоматическую пушку. Упаси бог оказаться на местности против вертолета…
Вламываюсь в дом… Бивень уже сидит, трогает повязку. Похоже, Док вкатил ему такой коктейль, что дай команду – рванет бегом.
– Воздух! Приготовиться! Смотреть, кто видит!
Те, кто был наверху, скатывается вниз.
– Бульба! Бульба, прием!
– На приеме.
– Видишь метлы?
– Подтверждаю, восемь единиц.
Сердце проваливается куда-то вниз. Восемь единиц достаточно, чтобы высадить две десантные роты.
– Уходи в застройки, если можешь!
– Принял.
– Вижу цели!
Подскакиваю к окну… едва не поскользнулся и даже не понял, что я вижу. Потом дошло – шесть десантных вертолетов типа «Дефендер» и два – типа «Ястреб». «Дефендер» несет максимум шестерых на внешних скамьях, «Ястреб» – до четырнадцати. Шестьдесят человек. Все равно очень много, если учесть то, что «Ястреб» может нести вооружение…
– Готовность! Цель воздушная, групповая.
Конечно, нет крупнокалиберного пулемета – с ним можно было бы устроить янкесам что-то типа «Черный ястреб» сбит[22] – два. Но и с тем, что есть, мы еще повоюем…
– Огонь по целям!
Начинает работать пулемет… тут справятся, а мне надо организовывать оборону, я не знаю, что в задней части дома. Надо связаться со штабом, запросить эвакуацию под огнем. Не хочется думать, что будет, если эвакуации не будет и нам придется пробиваться к машинам…
Комната сзади – там трупов нет, но полно зеленых ящиков, ими заставлено больше половины комнаты. Прикладом расшибаю один – автоматы! Лежат в заводской смазке, я хватаю один и забрасываю себе за спину. Это для того, чтобы разведка потом могла определить, откуда дровишки по заводскому номеру. Автомат – или Болгария, или Китай.
Тут же стоит пулемет, явно уже юзанный, судя по привязанной к прикладу зеленой тряпке. Лента заправлена. Подхватываю его и бегу в следующую комнату – там выход на террасу, нависающую над очень крутым склоном. Дом стоит на холме, у самого обрыва. Как раз в этот момент над домом, грохоча пулеметами, проходит «Черный ястреб» – гребаные американцы. Падаю на колено и открываю огонь из пулемета, пытаясь удержать его в руках и одновременно попасть по хвостовому редуктору. Если его повредить, то будет «Черный ястреб» сбит, начнется неконтролируемое вращение, и вертолет упадет…
Вертолет медленно разворачивается над двумя сотнями метров пустоты под брюхом, и мне приходится убираться от ответного огня. Высаживаю ленту и бегу обратно, пока бортовой пулеметчик пытается превратить меня и заднюю часть дома в ничто.
Выскакиваю обратно под торжествующие крики:
– Одного сбили!
Понятно, что не бесплатно, Дюк занимается одним, не вижу кем.
– Аппаратура!
Мне показывают на два рюкзака рядом с трупами.
– Бульба. Бульба, это Кабан, прием.
– На приеме.
– Доложи!
– Один «двухсотый». Отступили в застройку.
– Занимай позиции, ближе к основному дому.
– Принял!
Пытаюсь посмотреть, что на улице, и становлюсь свидетелем, как сбивают еще один вертолет. Видимо, сбили его сербы, из «рушницы», как они говорят. Вертолеты высаживают десант, пулеметы с обоих бортов работают, не затыкаясь, и тут «Блек Хок»[23], не высадив до конца десант, вдруг начинает двигаться, одновременно разворачиваясь в воздухе. Скорее всего, хвостовой винт. В таких горах – п…ц.
Добре, православцы, добре. Так мы и победить сможем.
Пуля бьет совсем рядом, и я отшатываюсь назад. Снайперы. У американцев хорошие снайперы, может, лучшие в мире.
– Снайперы! Не высовываться!
Достаю телефон, прислонившись к стене. Сейчас со связью все лучше и лучше, блин, группировка «Легенда», которая раньше работала только на целеуказание по американским ударным авианосным группировкам, теперь обеспечивает и спутниковую связь. Телефон «Легенды» размером с кирпич, но можно связаться с Москвой, даже не ставя антенну.
– Москва – центр.
– Это Кабан, три девятки, дайте двести одиннадцатого.
В КГБ, чтобы вы знали, все старшие офицеры имеют цифровые номера, их может быть ровно девятьсот девяносто девять, но обычно бывает что-то около пятисот. Двести одиннадцатый – это Михаил Ефимович. Три девятки – п…ц как срочно.
– Пароль.
– Волгоград… быстрее!
– Соединяю…
…
– Слушаю.
– Это Кабан, пароль Волгоград.
– Слушаю.
– У нас три девятки, прямо на точке.
– Что с мешком?
– Сдох мешок! – ору я. – Эвакуаторам тоже хана! А нас тут янкесы зажали! У них вертолеты.
– Понял. Попробую что-то сделать. Держись.
– А что – есть другие выходы?
– Держись. Через час наберу.
Этот час еще прожить надо…
Поднимаю глаза – и прямо на моих глазах гибнет Хохол. Был человек – и нет. Вместо головы что-то непонятное, брызжущее кровью.
– Снайперы! Убраться из вида!
Полчаса. Мы пока живы.
Снайперам тоже нужно как-то работать, они не могут стрелять, если нет целей. Мы позволили американцам, или кто там есть, перегруппироваться и подобраться вплотную к нам, но теперь перед ними стоит задача штурма. А это не простая задача, и снайперы в ее решении – плохие помощники…
Автомат под рукой. Трофейный «калаш», к нему три магазина, мы собрали все трофейное оружие и распределили меж собой. Болгарский «АКМ», и три магазина, плюс восемь плюс один в немке. Два трофейных пулемета. Ничего… мы еще поживем.
Нам еще здесь ничего – первый этаж непробиваемый. Проблемнее всего сербам и Бульбе – у них-то там такого укрытия нет…
В ушах удары сердца – медленно отсчитывают время…
Черная коробочка – как-то медленно летит через дверь…
– Вспышка!
Как мы отбились…
У нас тоже такие есть – называются «Заря». Но огни белого цвета, а британские флеши – как они их называют – черные и продолговатые.
Я лежал на лестнице, на самом верху, навалив перед собой два трупа, а что, ничего баррикада… я с Афгана небрезгливый. Кто прошел перевал Стекондав – тот брезгливость навсегда теряет. Первое, что я сделал – лицом вниз, чтобы глаза сберечь, а второе – нажал на спуск и не отпускал, пока все не высадил. Они молодцы – сняли два бронежилета, видимо, с раненых или убитых, и сделали что-то вроде легкого щита – с ним и заходили. Но тот, кто шел со щитом, получил-таки ранение, а второй несколько раз выстрелил вверх, пытаясь подавить огневую точку. Увидел тело, подумал, что все, прошел вперед к самой лестнице. Я – перезарядился, и из-за угла, не высовываясь – слил по целям еще один магазин. Убил одного и тяжело ранил другого, штурм захлебнулся. Еще один проскочил в комнату, там двери нет – завеса бамбуковая, но тут его снесли очухавшиеся Бык и Дэн. Благо у Дэна трофейный пулемет был…
Потом наружу еще и гранату выкинули…
Так, в качестве пламенного привета.
– Все целы?!
В ответ – очереди, уже в задней части дома…
Хрен вам, прошел в комнату – примерно по звукам слышно где – и с колена веером из «АК» – пусть горя хапнут. Пол – он пол и есть, но «АКМ» пробивает даже такое. Еще несколько выстрелов, взрыв гранаты – и тишина…
Бросил «АКМ» – патронов все равно нет, с «немкой» спустился вниз, с пол-лестницы спрыгнул прямо на трупы. А чего – и не шумно. И мягко. Один у самой лестницы, двое у двери, третий – в соседней комнате – вон, ноги видны.
Показал – прикрой. Бык выдвинулся на угол.
За ноги оттащил «трофея» туда, где безопаснее всего. Трофей – метр девяносто, не меньше, здоровый бык. Мертвый – к гадалке не ходи, в него штук пятнадцать попало.
Современная разгрузка, шлем, торчат магазины «акаэмовские». А вот автомат знакомый… мы такой в Балашихе изучали. И прицел на нем – ЭОТЕК с лупой, наверное, за свои купил.
Поляк, с…а.
После того как ОВД приказал долго жить – разные страны бывшего соцлагеря зажили своей, полной и содержательной жизнью. Венгры и болгары в основном ориентировались на нас. Чехи и ГДР – на ФРГ, но вовсю торговали с нами, потому что лучше рынка сбыта, чем СССР, для чешских товаров нет. Чешские товары по качеству почти что немецкие, но дешевле, иногда в разы. А вот румыны и поляки, гады, стали подносить хвосты американцам. Мрази конченые.
Этот – поляк, к гадалке не ходи. Во-первых, оружие и вся снаряга польские. Во-вторых, если это не хорваты, то точно поляки. JW GROM, группа оперативно-маневренного реагирования Войска Польского. Восточноевропейский 22SAS, единственные, кто тренируется наравне с НАТО и работает вместе с НАТО. Поляки продались задорого. В восемьдесят девятом у них был долг тридцать миллиардов долларов, его весь списали и дали в долг еще пятьдесят миллиардов. Но все равно – гниды…
Забрал магазины, их пять штук целых оказалось. Автомат, чтобы проверить, я пару раз выстрелил в дверной проем. Работает…
– Э, панове! – заорал я на пределе своих легких. – Ще Польска не сгнила?![24]
В ответ раздался выстрел, пуля не менее чем триста тридцать восьмого калибра пробила окно в соседней комнате, выломала косяк, пролетела не так и далеко от моей головы
Точно, они. GROM прикрывает миротворческий контингент, работают по ротации. Интересно… американцев вбили, теперь вот – поляков. Что дальше? Англичане пожалуют? Немцы? Интернациональный долг выполнять…