Александр Николаевич Афанасьев
Народные русские сказки
Заезжают к нему соседи – те самые, что давали ему денег да после на него в суде просили. «Ба! Ты как здесь?» – «Это мой дом, недавно купил». – «Важный дом! Видно, у тебя деньга водится. Что ж ты долгу не платишь?» Хозяин кланяется и говорит: «Слава богу! Мне господь дал, я клад нашел и готов заплатить вам хоть втрое». – «Хорошо, брат! Давай же теперь новоселье праздновать». – «Милости просим!» Вот погуляли, попраздновали; а при доме сад куда хорош! «Можно сад посмотреть?» – «Извольте, честные господа! Я и сам с вами пойду». Ходили, ходили по саду, и нашли в дальнем углу малёнку золы. Хозяин как увидал, так и ахнул: «Честные господа! Ведь это та самая малёнка, которую моя жена продала». – «А ну-тка, нет ли в золе денег?» Вытряхнули, а они тут и есть. Тогда соседи поверили, что мужик им правду сказывал. «Станем, – говорят, – деревья осматривать; ведь шапку-то ворон унес – верно, в ней гнездо свил». Ходили-ходили, увидали гнездо, стащили баграми – как есть та самая шапка! Выбросили гнездо и нашли деньги. Заплатил им хозяин долг свой и стал жить богато и счастливо.
Убогий
Жил-был Нестерка, было у него детей шестерко; детей-то много, да имения никакого, нечем ему с семьей кормиться, а воровать боится. Вот он запряг повозку, забрал детишек и поехал по миру. Едет дорогою, оглянулся назад – лежит в грязи старичок безногий. И просит этот старичок: «Возьми меня, пожалуйста, с собою!» – «Куда мне тебя, батюшка, – отвечает Нестерка, – у меня шестеро детей, а лошадь худая». Опять просит безногий: «Возьми меня, пожалуйста!» Нестерка взял этого убогого, посадил на повозку и поехал. Говорит ему убогий: «Давай мы с тобой бросим жеребей, кому быть из нас большим братом». Бросили они жеребей, доставалось быть большим братом убогому.
Приехали в деревню. Убогий приказывает: «Поди, просись ночевать вот в этот дом». Нестерка стал проситься ночевать; вышла старуха, отвечает ему: «У нас негде, и без вас тесно!» Вернулся Нестерка к убогому. «Сюда не пускают», – говорит; а убогий опять его посылает: непременно просись! Пошел Нестерка и таки выпросился ночевать; въехал на двор, стал носить своих детей в избу, и убогого перенес. Велит ему хозяйка: «Клади ты своих детей под лавку, а безногого на полати посади!» Посадил он безногого на полати, а детей под лавку положил. «Где твой муж?» – спрашивает хозяйку убогий. «На разбой поехал и двух сыновей взял».
Вот приезжает домой хозяин, впустил двенадцать возов на двор – все серебром насыпаны, отложил лошадей и пришел в избу. Увидал нищих и закричал на хозяйку: «Что ты за людей напустила?» – «Это нищие, ночевать выпросилися». – «Нужно было! И на улице б ночевали!» Сел хозяин с хозяйкою и с двумя сыновьями ужинать, а нищих не зовут. Убогий вынул половину просвирки, сам покушал и Нестерке и детишкам его дал; все сыты наелись. Хозяин только удивляется: «Отчего так: мы четверо целый хлеб съели – и то впроголодь, а их восьмеро половиной просвирки сыты?» Как заснули хозяева, убогий и посылает Нестерку на двор посмотреть, что там делается. Нестерка вышел – все лошади овес едят. В другой раз посылает его убогий: «Поди, опять посмотри!» Вышел он, посмотрел – на всех лошадях хомуты надеты. В третий раз посылает Нестерку убогий; опять вышел он – все лошади запряжены. Воротился в избу и говорит: «Все лошади в упряжи стоят». – «Ну, – сказал убогий, – теперь выноси своих детей и меня да поедем».
Сели они на свою повозку и поехали со двора, а двенадцать хозяйских лошадей вслед за ними с возами пошли. Ехали-ехали, и приказывает убогий, чтобы сходил Нестерка в тот дом, где они ночевали, да рукавицы взял: «Я-де на полатях забыл». Пришел Нестерка – а того дома как не бывало, сквозь землю провалился! Одни рукавицы на печном столбу уцелели. Взял он рукавицы, приходит, к убогому и говорит, что весь дом провалился сквозь землю. «Это господь за разбой покарал! Возьми себе эти двенадцать возов со всем, что есть», – сказал убогий и из глаз пропал. Нестерка приехал домой, посмотрел – все возы серебром засыпаны, и стал он богато жить.
Посылает его жена: «Что, – говорит, – лошади так гуляют? Поезжай-ка в извоз». Он собрался и поехал в город. Повстречала его на дороге неведомо чья девица: «Это, – говорит, – не твои лошади!» – «Не мои, – отвечает Нестерка, – коли ты признала их – возьми, бог с тобой!» Девица взяла двенадцать лошадей, а мужик домой воротился. На другой день пришла к нему под окно эта девица и говорит: «На, возьми своих лошадей; я с тобой пошутила, а ты их и отдал!» Нестерка взял лошадей, смотрит, а в возах больше прежнего серебра да золота насыпано!
Бесстрашный
В некотором царстве жил купеческий сын; сильный, смелый, смолоду ничего не боялся; захотелось ему страсти[341] изведать, и поехал он с работником странствовать. Долго ли, коротко ли – приехали они к дремучему лесу, а тут как нарочно и смерклося. «Поезжай в лес!» – говорит купеческий сын. «Эх, хозяин, сюда страшно ехать; ведь теперь ночь, могут либо звери напасть, либо разбойники обидеть». – «Вот испугался! Делай, что приказываю», Въехали они в лес и спустя немного увидали: висит на одном дереве мертвец. Работник еще пуще набрался страху, а купеческому сыну все нипочем – снял мертвеца с дерева, положил в повозку и велел ехать дальше. Через час – через два подъезжают они к большому дому; в окна огонь светится. «Ну, вот и знатно: есть где переночевать!» – говорит купеческий сын; а работник упирается: «Лучше в лесу ночевать, чем в этом доме; того и гляди к разбойникам попадем – оберут нас до нитки, да и смерти не миновать!» И впрямь тут жили разбойники; но купеческий сын ничего не слушает, сам и ворота отворил и на двор въехал. Выпряг лошадей и берет с собой работника в хоромы.
Входят – а там за большим столом сидят разбойники, все в богатой одёже, у всех при боку славные сабли; пьют разные напитки да едят рыбу. «Здравствуйте, господа, – сказал им купеческий сын, – посадите-ка и меня с собой попить-покушать». Разбойники смотрят на него: что за молодец? – и не отвечают ни слова. Незваный гость сам к столу подходит, взял кусок рыбы, съел и говорит: «Ну, господа, плоха ваша рыба! Эй, работник, поди-ка принеси сюда ту белужину, что в повозке лежит». Работник сбегал, принес мертвеца. Купеческий сын взял мертвое тело, бросил на стол и принялся ножом кромсать; отрезал кусок, понюхал и закричал: «Нет, нехороша и эта белужина! Работник! Лови-ка живых!» А сам на разбойников показывает; разбойники с испугу разбежались в разные стороны и попрятались кто куда. «Ну вот, ты боялся! Где же страсть-то? – спрашивает купеческий сын работника. – Сядем лучше за стол да поужинаем». Сели, напились-наелись, а ночевать не остались; запрягли лошадей и поехали в путь-дорогу.
Вот подъезжают они к кладбищу. «Стой! – закричал купеческий сын. – Остановимся здесь ночевать». А работник опять за свое. «Тут страшно, по ночам мертвецы встают!» – «Экой ты, всего боишься!» Остановились и легли спать на могиле. Купеческий сын заснул, а работнику и сна нет. Вдруг из той могилы подымается мертвец в белом саване, огромного роста; навалился на купеческого сына и начал его душить. Тот пробудился, сшиб мертвеца под себя и принялся, в свою очередь, бить и мучить всячески. Мертвец терпел-терпел и стал пощады просить. «Я тебя, пожалуй, отпущу (говорит купеческий сын), если ты через час унесешь и доставишь мне дочь такого-то царя, что живет отсюдова за тридевять земель». – «Доставлю, только отпусти!» Купеческий сын отпустил мертвеца, и через час времени возле его повозки появилась спящая царевна – на той же самой кровати, на какой обыкновенно она почивала в царских палатах. Купеческий сын не будил царевны до тех пор, пока она сама не проснулась; а воротившись домой, вступил с нею в законное супружество.
Много купеческий сын по разным землям странствовал, а страху нигде не испытал; приехал домой, и вот что случилось с ним в некое время. Имел он сильную охоту рыбу ловить; целые дни и ночи на реке проводил. Матери его больно не нравилось, что он надолго из дому отлучался; вот она и попросила рыбаков как-нибудь испугать его. Рыбаки наловили ершей и, как скоро заметили, что купеческий сын, плавая в лодке, заснул, – подплыли к нему потихоньку и положили ему за пазуху несколько ершей. Ерши затрепетались, купеческий сын вскочил, испугался и упал в воду, кое-как выплыл и тут-то впервые узнал, что такое страх!
Рассказы о мертвецах
В одном селе была девка – лежака, лентяйка, не любила работать, абы как погуторить да побалакать! И вздумала она собрать к себе девок на попрядухи. А в деревнях вестимо уж лежаки собирают на попрядухи, а лакомогузки[342] ходят. Вот она собрала на ночь попрядух; они ей прядут, а она их кормит, потчует. То, сё, и разговорились: кто из них смелее? Лежака говорит: «Я ничего не боюсь!» – «Ну, ежели не боишься, – говорят попрядухи, – дак поди мимо погосту[343] к церкви, сними с дверей образ да принеси». – «Хорошо, принесу; только каждая напряди мне по початку[344]». А это чувство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб другие за нее делали. Вот она пошла, сняла образ и принесла. Ну, те видят – точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к полночи. Кому несть? Лежака говорит: «Вы, девки, прядите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!»
Пошла, поставила образ на место. Только идет назад мимо погосту и видит: мертвец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месячная, все видно. Она подходит к мертвецу, стащила с него саван; мертвец ничего не говорит, молчит – знать, время не пришло еще ему говорить-то. Вот она взяла саван, приходит домой. «Ну, – говорит, – образ отнесла, поставила на место, да вот еще с мертвеца саван стащила!» Девки – которые спужались, которые не верят, смеются. Только поужинали, легли спать, вдруг мертвец стучится в окна и говорит: «Отдай мой саван! Отдай мой саван!» Девки перепугались – ни живы ни мертвы; а лежака берет саван, идет к окну, отворила: «На, – говорит, – возьми!» – «Нет, – отвечает мертвец, – неси туда, где взяла!» Только вдруг петухи запели – и мертвец исчез.
На другую ночь уж попрядухи все по домам разошлись; в тот же самый час опять мертвец приходит, стучится в окно: «Отдай мой саван!» Вот отец и мать лежаки отворяют окно, отдают ему саван. – «Нет, – говорит, – пущай она отнесет туда, где взяла!» Ну, как идти с мертвецом на погост? Страшно! Только петухи пропели – исчез мертвец. На другой день отец и мать послали за священником; рассказали ему так и так и просят пособить их горю: «Нельзя ли, – говорят, – обедню отслужить?» Священник подумал: «Ну, пожалуй! Велите ей завтра к обедне выходить». Назавтра пошла лежака к обедне; началась служба, народу много нашло! Только как стали херувимскую петь, вдруг откуда поднялся страшный вихрь, ажио все ниц попадали! Ухватил ее, да оземь. Девки не стало, только одна коса от нее осталась.
* * *
Ехал ночью мужик с горшками; ехал-ехал, лошадь у него устала и остановилась как раз против кладбища. Мужик выпряг лошадь, пустил на траву, а сам прилег на одной могиле; только что-то не спится ему. Лежал-лежал, вдруг начала под ним могила растворяться; он почуял это и вскочил на ноги. Вот могила растворилась, и оттуда вышел мертвец с гробовою крышкою, в белом саване; вышел и побежал к церкви, положил в дверях крышку, а сам в село. Мужик был человек смелый; взял гробовую крышку и стал возле своей телеги, дожидается – что будет?
Немного погодя пришел мертвец, хвать – а крышки-то нету; стал по следу добираться, добрался до мужика и говорит: «Отдай мою крышку, не то в клочья разорву!» – «А топор-то на что? – отвечает мужик. – Я сам тебя искрошу на мелкие части!» – «Отдай, добрый человек!» – просит его мертвец. «Тогда отдам, когда скажешь: где был и что делал?» – «А был я в селе; уморил там двух молодых парней». – «Ну, скажи теперь: как их оживить можно?» Мертвец поневоле сказывает: «Отрежь от моего савана левую полу и возьми с собой; как придешь в тот дом, где парни уморены, насыпь в горшочек горячих угольев и положи туда клочок от савана, да дверь затвори; от того дыму они сейчас отживут». Мужик отрезал левую полу от савана и отдал гробовую крышку. Мертвец подошел к могиле – могила растворилась; стал в нее опускаться – вдруг петухи закричали, и он не успел закрыться как надо: один конец крышки снаружи остался.
Мужик все это видел, все приметил. Стало рассветать; он запряг лошадь и поехал в село. Слышит в одном доме плач, крики; входит туда – лежат два парня мертвые. «Не плачьте! Я смогу их оживить». – «Оживи, родимый; половину нашего добра тебе отдадим», – говорят родичи. Мужик сделал все так, как научил его мертвец, и парни ожили. Родные обрадовались, а мужика тотчас схватили, скрутили веревками: «Нет, дока! Мы тебя начальству представим; коли оживить сумел, стало быть ты и уморил-то!» – «Что вы, православные! Бога побойтесь!» – завопил мужик и рассказал все, что с ним ночью было. Вот дали знать по селу, собрался народ и повалил на кладбище, отыскали могилу, из которой мертвец выходил, разрыли и вбили ему прямо в сердце осиновый кол, чтоб больше не вставал да людей не морил; а мужика знатно наградили и с честью домой отпустили.
* * *
Случилось одному ремесленнику поздним вечером ворочаться домой из чужой деревни, с веселой приятельской пирушки. Навстречу ему старинный приятель – лет с десяток тому, как помер. «Здоров!» – «Здравстуй!» – говорит гуляка, и позабыл, что знакомый его давным-давно приказал долго жить. «Зайдем ко мне; хватим еще по чарке, по другой». – «Пойдем; на радостях, что свиделись, можно выпить!» Пришли в избу, пьют-гуляют. «Ну прощай! Пора домой идти!» – «Постой, куда теперь идти! Переночуй со мной». – «Нет, брат, и не проси – нельзя; завтра дело есть, так надо пораньше быть дома». – «Ну, прощай! Да что тебе пешком идти? Лучше садись на мою лошадь, живо довезет». – «Спасибо, давай!» Сел верхом и понесся – что твой вихрь летит! Вдруг петух запел!.. Страшно: кругом могилы, а под ездоком надгробный камень!
* * *
Отпустили одного солдата в побывку на родину; вот он шел, шел, долго ли, коротко ли, и стал к своему селу приближаться. Недалеко от села жил мельник на мельнице; в былое время солдат водил с ним большое знакомство; отчего не зайти к приятелю? Зашел; мельник встретил его ласково, сейчас винца принес, стали распивать да про свое житье-бытье толковать. Дело было к вечеру, а как погостил солдат у мельника – так и вовсе смерклось. Собирается солдат идти на село; а хозяин говорит: «Служивый, ночуй у меня; теперь уж поздно, да, пожалуй, и беды не уйдешь!» – «Что так?» – «Бог наказал! Помер у нас страшный колдун; по ночам встает из могилы, бродит по селу и то творит, что на самых смелых страх нагнал! Как бы он и тебя не потревожил!» – «Ничего! Солдат – казенный человек, а казенное ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться».
Отправился; дорога шла мимо кладбища. Видит – на одной могиле огонек светит. «Что такое? Дай посмотрю». Подходит, а возле огня колдун сидит да сапоги тачает. «Здорово, брат!» – крикнул ему служивый. Колдун взглянул и спрашивает: «Ты сюда зачем?» – «Да захотелось посмотреть, что ты делаешь». Колдун бросил свою работу и зовет солдата на свадьбу: «Пойдем, брат, погуляем – в селе нонче свадьба!» – «Пойдем!» Пришли на свадьбу, начали их поить, угощать всячески. Колдун пил-пил, гулял-гулял и осердился; прогнал из избы всех гостей и семейных, усыпил повенчанных, вынул два пузырька и шильце, ранил шильцем руки жениха и невесты и набрал их крови. Сделал это и говорит солдату: «Теперь пойдем отсюда». Вот и пошли. На дороге солдат спрашивает: «Скажи, для чего набрал ты в пузырьки крови?» – «Для того, чтоб жених с невестою померли; завтра никто их не добудится! Только один я знаю, как их оживить». – «А как?» – «Надо разрезать у жениха и невесты пяты и в те раны влить опять кровь – каждому свою: в правом кармане спрятана у меня кровь жениха, а в левом невестина».
Солдат выслушал, слова не проронил; а колдун все хвалится: «Я, – говорит, – что захочу, то и сделаю!» – «Будто с тобой, и сладить нельзя?» – «Как нельзя? Вот если б кто набрал костер осиновых дров во сто возов да сжег меня на этом костре, так, может, и сладил бы со мною! Только жечь меня надо умеючи; в то время полезут из моей утробы змеи, черви и разные гады, полетят галки, сороки и вороны; их надо ловить да в костер бросать: если хоть один червяк уйдет, тогда ничто не поможет! В том червяке я ускользну!» Солдат выслушал и запомнил. Говорили, говорили, и дошли, наконец, до могилы, «Ну, брат, – сказал колдун, – теперь я тебя разорву; а то ты все расскажешь». – «Что ты, образумься! Как меня рвать? Я богу и государю служу». Колдун заскрипел зубами, завыл и бросился на солдата, а тот выхватил саблю и стал наотмашь бить. Дрались-дрались, солдат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош пропал! Вдруг запели петухи – колдун упал бездыханен. Солдат вынул из его карманов пузырьки с кровью и пошел к своим родичам.
Приходит, поздоровался; родные спрашивают: «Не видал ли ты, служивый, какой тревоги?» – «Нет, не видал». – «То-то! А у нас на селе горе: колдун ходить повадился». Поговорили и легли спать; наутро проснулся солдат и начал спрашивать: «Говорят, у вас свадьба где-то справляется?» Родные в ответ: «Была свадьба у одного богатого мужика, только и жених и невеста нынешней ночью померли, а отчего – неизвестно». – «А где живет этот мужик?» Указали ему дом; он, не говоря ни слова, пошел туда; приходит и застает все семейство в слезах. «О чем горюете?» – «Так и так, служивый!» – «Я могу оживить ваших молодых; что дадите?» – «Да хоть половину именья бери!» Солдат сделал так, как научил его колдун, и оживил молодых; вместо плача начались радость, веселье; солдата и угостили и наградили. Он налево кругом и марш к старосте; наказал ему собрать крестьян и приготовить сто возов осиновых дров.
Вот привезли дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили на костер и зажгли; а кругом народ обступил – все с метлами, лопатами, кочергами. Костер облился пламенем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и разные гады, и полетели оттуда вороны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают, ни одному червяку не дали ускользнуть. Так колдун и сгорел! Солдат тотчас собрал его пепел и развеял по ветру. С того времени стала на селе тишина; крестьяне отблагодарили солдата всем миром; он побыл на родине, нагулялся досыта и воротился на царскую службу с денежками. Отслужил свой срок, вышел в отставку и стал жить-поживать, добра наживать, худа избывать.
Упырь
В некотором царстве, в некотором государстве был-жил старик со старухою; у них была дочь Маруся. В их деревне был обычай справлять праздник Андрея Первозванного: соберутся девки в одну избу, напекут пампушек и гуляют целую неделю, а то и больше. Вот дождались этого праздника, собрались девки, напекли-наварили, что надо; вечером пришли парубки с сопелкою, принесли вина, и началась пляска, гульба – дым коромыслом! Все девки хорошо пляшут, а Маруся лучше всех. Немного погодя входит в избу такой молодец – что на поди! Кровь с молоком! Одет богато, чисто. «Здравствуйте, – говорит, – красные девицы!» – «Здравствуй, добрый молодец!» – «Гулянье вам!» – «Милости просим гулять к нам!» Сейчас вынул он кошель полон золота, послал за вином, за орехами, пряниками – разом все готово; начал угощать и девок и ребят, всех оделил. А пошел плясать – любо-дорого посмотреть! Больше всех полюбилась ему Маруся; так к ней и пристает.
Наступило время по домам расходиться. Говорит этот молодец: «Маруся! Поди, проводи меня». Она вышла провожать его; он и говорит: «Маруся, сердце! Хочешь ли, я тебя замуж возьму?» – «Коли бы взял, я бы с радостью пошла. Да ты отколя?» – «А вот из такого-то места, живу у купца за приказчика». Тут они попрощались и пошли всякий своей дорогою. Воротилась Маруся домой, мать ее спрашивает: «Хорошо ли погуляла, дочка?» – «Хорошо, матушка! Да еще скажу тебе радость: был там со стороны добрый молодец, собой красавец, и денег много; обещал взять меня замуж». – «Слушай, Маруся: как пойдешь завтра к девкам, возьми с собой клубок ниток; станешь провожать его, в те поры накинь ему петельку на пуговицу и распускай потихоньку клубок, а после по этой нитке и сведаешь, где он живет».
На другой день пошла Маруся на вечерницу и захватила с собой клубок ниток. Опять пришел добрый молодец: «Здравствуй, Маруся!» – «Здравствуй!» Начались игры, пляски; он пуще прежнего льнет к Марусе, ни на шаг не отходит. Уж время и домой идти. «Маруся, – говорит гость, – проводи меня». Она вышла на улицу, стала с ним прощаться и тихонько накинула петельку на пуговицу; пошел он своею дорогою, а она стоит да клубок распускает; весь распустила и побежала узнавать, где живет ее названый жених? Сначала нитка по дороге шла, после потянулась через заборы, через канавы и вывела Марусю прямо к церкви, к главным дверям. Маруся попробовала – двери заперты; пошла кругом церкви, отыскала лестницу, подставила к окну и полезла посмотреть, что там деется? Влезла, глянула – а названый жених стоит у гроба да упокойника ест; в церкви тогда ночевало мертвое тело. Хотела было потихоньку соскочить с лестницы, да с испугу не остереглась и стукнула; бежит домой – себя не помнит, все ей погоня чудится; еле жива прибежала!
Поутру мать спрашивает: «Что, Маруся, видела того молодца?» – «Видела, матушка!» – а что видела, того не рассказывает. Вечером сидит Маруся в раздумье: идти или нет на вечерницу? «Ступай, – говорит мать, – поиграй, пока молода!» Приходит она на вечерницу, а нечистый уже там. Опять начались игры, смехи, пляска; девки ничего не ведают! Стали по домам расходиться; говорит нечистый: «Маруся! Поди, проводи меня». Она нейдет, боится. Тут все девки на нее накинулись: «Что с тобой? Или застыдилася? Ступай, проводи добра молодца!» Нечего делать, пошла – что бог даст! Только вышли на улицу, он ее и спрашивает: «Ты вчера к церкви ходила?» – «Нет!» – «А видела, что я там делал?» – «Нет!» – «Ну, завтра твой отец помрет!» Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой грустна и невесела; поутру проснулась – отец мертвый лежит. Поплакали над ним и в гроб положили; вечером мать к попу поехала, а Маруся осталась: страшно ей одной дома. «Дай, – думает, – пойду к подругам». Приходит, а нечистый там. «Здравствуй, Маруся! Что не весела?» – спрашивают ее девки. «Какое веселье? Отец помер». – «Ах, бедная!» Все тужат об ней; тужит и он, проклятый, будто не его дело. Стали прощаться, по домам расходиться. «Маруся, – говорит он, – проводи меня». Она не хочет. «Что ты – маленькая, что ли? Чего боишься? Проводи его!» – пристают девки. Пошла провожать; вышли на улицу. «Скажи, Маруся, была ты у церкви?» – «Нет!» – «А видела, что я делал?» – «Нет!» – «Ну, завтра мать твоя помрет!» Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой еще печальнее; переночевала ночь, поутру проснулась – мать лежит мертвая. Целый день она проплакала, вот солнце село, кругом темнеть стало – боится Маруся одна оставаться; пошла к подругам. «Здравствуй! Что с тобой? На тебе лица не видать!» – говорят девки. «Уж какое мое веселье! Вчера отец помер, а сегодня мать». – «Бедная, несчастная!» – сожалеют ее все. Вот пришло время прощаться. «Маруся! Проводи меня», – говорит нечистый. Вышла провожать его. «Скажи, была ты у церкви?» – «Нет!» – «А видела, что я делал?» – «Нет!» – «Ну, завтра ввечеру сама помрешь!» Маруся переночевала с подругами, поутру встала и думает: что ей делать? Вспомнила, что у ней есть бабка – старая-старая, уж ослепла от долгих лет. «Пойду-ка я к ней, посоветуюсь».
Отправилась к бабке. «Здравствуй, бабушка!» – «Здравствуй, внучка! Как бог милует? Что отец с матерью?» – «Померли, бабушка!» – и рассказала ей все, что с нею случилося. Старуха выслушала и говорит: «Ох, горемычная ты моя! Ступай скорей к попу, попроси его: коли ты помрешь, чтоб вырыли под порогом яму, да несли бы тебя из избы не в двери, а протащили б сквозь то отверстье; да еще попроси, чтоб похоронили тебя на перекрестке – там, где две дороги пересекаются». Пришла Маруся к попу, слезно заплакала и упросила его сделать все так, как бабушка научила; воротилась домой, купила гроб, легла в него – и тотчас же померла. Вот дали знать священнику; похоронил он сначала отца и мать Маруси, а потом и ее. Вынесли Марусю под порогом, схоронили на раздорожье.
В скором времени случилось одному боярскому сыну проезжать мимо Марусиной могилы; смотрит – а на той могиле растет чудный цветок, какого он никогда не видывал. Говорит барич своему слуге: «Поди, вырой мне тот цветок с корнем; привезем домой и посадим в горшок: пусть у нас цветет!» Вот вырыли цветок, привезли домой, посадили в муравленый горшок и поставили на окно. Начал цветок расти, красоваться. Раз как-то не послалось слуге ночью; смотрит он на окно и видит – чудо совершилося: вдруг цветок зашатался, упал с ветки наземь – и обратился красной девицей; цветок был хорош, а девица лучше! Пошла она по комнатам, достала себе разных напитков и кушаньев, напилась-наелась, ударилась об пол – сделалась по-прежнему цветком, поднялась на окно и села на веточку.
На другой день рассказал слуга баричу, какое чудо ему в ночи привиделось. «Ах, братец, что ж ты меня не разбудил? Нынешнюю ночь станем вдвоем караулить». Пришла ночь – они не спят, дожидаются. Ровно в двенадцать часов цветок начал шевелиться, с места на место перелетать, после упал наземь – и явилась красная девица; достала себе напитков и кушаньев и села ужинать. Барич выбежал, схватил ее за белые руки и повел в свою горницу; не может вдоволь на нее насмотреться, на красоту ее наглядеться. Наутро говорит отцу, матери: «Позвольте мне жениться; я нашел себе невесту». Родители позволили. Маруся говорит: «Я пойду за тебя только с тем уговором, чтобы четыре года в церковь не ходить». – «Хорошо!»
Вот обвенчались, живут себе год и два, и прижили сына. Один раз наехали к ним гости; подгуляли, выпили, и стали хвалиться своими женами: у того хороша, у другого еще лучше. «Ну, как хотите, – говорит хозяин, – а лучше моей жены во всем свете нету!» – «Хороша, да некрещена!» – отвечают гости. «Как так?» – «Да в церковь не ходит». Те речи показались мужу обидны; дождался воскресенья и велел жене наряжаться к обедне. «Знать ничего не хочу! Будь сейчас готова!» Собрались они и поехали в церковь; муж входит – ничего не видит, а она глянула – сидит на окне нечистый. «А, так ты вот она! Вспомни-ка старое: была ты ночью у церкви?» – «Нет!» – «А видела, что я там делал?» – «Нет!» – «Ну, завтра у тебя и муж и сын помрут!»
Маруся прямо из церкви бросилась к своей старой бабушке. Та ей дала в одном пузырьке святой воды, а в другом живущей и сказала, как и что делать. На другой день померли у Маруси и муж и сын; а нечистый прилетел и спрашивает: «Скажи, была у церкви?» – «Была». – «А видела, что я делал?» – «Мертвого жрал!» Сказала да как плеснет на него святой водою – он так прахом и рассыпался. После взбрызнула живущей водой мужа и сына – они тотчас ожили и с той поры не знали ни горя, ни разлуки, а жили все вместе долго и счастливо.
