Александр Афанасьев
На изломе

Полная версия

– Вглухую, но осторожно. Сделаешь под бандитов… у тебя же полно стремящихся под рукой…

– Мента убрать – человек в кепке покачал головой – да за это знаешь, что сделают. За это всю братву раздраконят.

– Не раздраконят!

…

– На Богомольца он мешает не меньше, чем нам. Ничего за это не будет, я гарантирую. Исполнителей подбери… не наших, чтобы их потом убрать можно было. Понял?

– Понял.

– Вот и хорошо. То, что в конверте – тебе. За дело и вообще… от Провода.

Человек в кепке открыл конверт

– У… марки… этот хорошо.

– Да, марки³⁶. Только будь осторожен с ними, не светись.

– Не учи моченого.

Человек в кепке – глумливо откозырял и отступил в темноту. Человек в шляпе – сплюнул и какое-то время стоял… потом зашумел поезд, и он пошел обратно на платформу. Стемнело— а ночью на Гидропарке было небезопасно.

Уже на лестнице – его остановили

– Простите…

Он обернулся. Его догонял милиционер, чуть поодаль – бежал один.

– Лейтенант Смитренко, ваши документы…

Он достал красную корочку – удостоверение депутата Верховного совета Украины. Милиционер прочитал, козырнул

– Извините.

– Что произошло? – начальственным тоном спросил он

– Попытка изнасилования – сказал милиционер – девчонку в кусты затащили, хорошо, успела закричать. Ищем…

– Бардак… – сказал он таким тоном, как будто не имел никакого отношения к состоянию дел с преступностью в Киеве

– Еще раз извините…

…

Та же самая фотография, того же самого человека – сейчас лежала на столе в еще одном месте – в одном из зданий УКГБ Украины – которое квартировало в зданиях, построенных еще во времена недоброй памяти Лаврентия Павловича. Того самого, про которого Московский комсомолец рассказывал, как он школьниц насиловал – в прошлом месяце был номер.

Но сейчас было не до школьниц…

… Дедков Александр Владимирович, подполковник милиции, шестой спецотдел МУР. Специалист по борьбе с бандитизмом и организованной преступностью. За ним – взятие Козыря и его группы, разгром Кунцевской группировки и группы Вакара – там три человека получили высшую меру. Судя по данным наших друзей из Москвы – инициативен, цепок. Купить его невозможно. Служил в Афганистане, далее был прикомандирован к Оперативной группе по Нагорному Карабаху. Отозван по неоднократным настоятельным просьбам армянской стороны вследствие любви к крайним мерам и решению проблем с федаинами афганскими методами…

Принимавший доклад полковник КГБ – едва заметно поморщился: доклад был плохо структурирован, докладчик постоянно перескакивал «с пято на десято». Еще пару лет назад – такой докладчик с треском вылетел бы у него из кабинета. Но сейчас не те времена. Идет перетряска органов, профессионалы уходят, вместо них – в центральный аппарат подтягивают оперов с мест, часто ничего не умеющих, кроме как анекдотчиков и антисоветчиков профилактировать. Для того, чтобы удержаться – требуется хронический прогиб спины, верность начальству и идее Независимой Украины.

Сам полковник – Полкан, как его некоторые называли – оставался скорее по инерции, ему было надо добрать всего два года выслуги до пенсии, и сам он – именно этим оправдывал свое пребывание в стенах этого здания. Новые хозяева этого здания – Полкана недолюбливали, но терпели, потому что кто-то должен был и работу работать в условиях, когда почти каждое назначение обуславливалось личной и политической лояльностью. В этих условиях Полкан, в свое время бывший нелегалом в Англии, сумевший уйти после провала, вызванного предательством Гордиевского и направленный в киевский аппарат дорабатывать до пенсии – был почти что асом.

Что касается Независимой Украины – у Полкана были в отношении этого чувства двойственные. Он видел, как все прогнило в Союзе сверху донизу – а сравнивать было с чем. Он видел все безумие, цинизм и лицемерие новой религии, называющейся коммунизм – все ходили на партсобрания, но только выйдя – начинали тырить помаленьку. Он видел, что страна, усилиями Горбача – отправлена в пике и продолжает пикировать – жрать нечего, мыло по талонам как в войну, продукты можно купить лишь из-под полы или в кооперативных магазинах – ну или на рынках, законных или незаконных – втридорога. Он видел, что все судорожные усилия центральной власти – нацелены не на то, чтобы вывести страну из кризиса – а на то чтобы удержаться у власти любой ценой. Все что интересует Горбача – это власть.

Он понимал так же и то, что одной – Украине наверное, будет проще выбраться из той ямы с дерьмом, в которой они находились. Господи… ведь на Украине столько земли, и какой земли – палку воткни – прорастет. Есть исследование немцев, они провели обследование всех пятнадцати союзных республик и пришли к заключению, что именно Украина имеет наибольшие шансы на успех в случае если станет самостоятельным государством³⁷. Да и … крови льется много… Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан… того и гляди…

С другой стороны – Полкан отчетливо понимал, КТО ведет их к независимости. Первый секретарь ЦК КПУ, бывший секретарь ЦК по идеологии Кравчук. Бывший глава украинского госплана Фокин. Председатель УКГБ по УССР Марчук – один из скрытых, но последовательных незалежников. Полкан понимал, что в отличие от России, где обновилась вся команда – на Украине коммунисты пытаются любой ценой сохраниться во власти и перекрашиваются в незалежников. Но это же – лишает Украину всякого щанса на успех в будущем – если вести ее в будущее будут те же самые люди, что завели в яму с дерьмом.

И так, Полкан, хорошо поработавший на «холоде» оперативник – стал склоняться к радикальным националистам, которые были новыми лицами в изрядно засаленной украинской политической колоде. Черновол. Стус. Лупинос…

Со стороны украинских националистов из УНА-УНСО – так же были рады видеть в своих рядах опытного разведчика и контрразведчика. Так – Полкан, советский офицер, ради Родины рисковавший двадцатью годами в британской тюрьме – незаметно для себя самого превратился в главу службы беспеки Провода. Провод – так назывался центральный совет Украинского националистического подполья.

Полкан же – завербовал изрядно людей в самом КГБ. Благо Марчук, этот скрытый незалежник – последовательно вычищал из органов тех, кто был за Союз (стоял на позициях Богдана Хмельницкого, как говорили в Киеве) и давал ход скрытым сепаратистам. А Полкану же оставалось только парой добрых бесед поселить в неофите уверенность в том, что Украина – Украиной, но власть бывших коммунистов надо полностью сносить как в Польше, а самих коммунистов – люстрировать.

– Для чего он сюда приехал?

– Центр заново открывает дело Щекуна.

– Кто конкретно в центре?

– Генеральная прокуратура. В рамках надзора за следствием.

Полкан тут же понял ошибку – она носила процедурный характер, но от этого не легче. Пока дело было открыто – Генпрокуратура имела право только проверять его ход, но само дело – не могло покинуть Украину. Как только они закрыли дело – Генеральная прокуратура Союза получила право забрать его себе в порядке надзора. И открыть заново – если не понравится. Надо было его тянуть, а не закрывать – поспешили они.

– Уже открыли?

– Да.

Полкан потер подбородок

– Собирайте материал по Дедкову и его людям. Кабинеты, телефоны, гостиничные номера – на прослушивание.

– Уже поставили, но…

– Что – но?

– Опытные. Все разговоры только на улице. Двое из группы Дедкова – работали в Молдавии, сам Дедков – в Карабахе, знают что к чему.

Что к чему – это значит, что в национальных республиках милиция, КГБ, порой и партийные органы – работали против Центра, и его посланцам – приходилось работать как на оккупированной территории. Подментованные «Народные фронты» начинали подменять собой законную власть, и уже было непонятно, кто чей агент…

– Попробуйте их подставить. Баба… скандал… что угодно.

– Волки опытные – с сомнением сказал докладчик – не клюнут.

– Я за вас все должен делать?! – психанул Полкан – дети и внуки подполья, мать твою!

– Нет…

– Не нет – а никак нет.

– Никак нет…

– Все, делай. Дедкова – скомпрометировать любой ценой.

– Есть.

– Иди… не буди зверя.

Выйдя в коридор – докладчик оглянулся на закрывшуюся дверь, зло прошипел.

– У… отродье кацапское… чтобы х… на лбу вырос!

…

В то же самое время – человек в кепке сидел в старом, но ходком, с трехлитровым мотором «Опель-Омега». Подсветка была включена, распотрошенный конверт – валялся на соседнем сидении. Деньги, поверх – фотография.

Человек в кепке – бил кулаком по рулю и монотонно повторял:

– С..а… С..а… С..а…

Киев, Украина. 03 июня 1992

года

Утро было препоганым, голова раскалывалась – и немудрено, поспать всего часа четыре удалось. Не больше. Помятые – мы собрались в столовой.

– Значит так – сказал я – отныне работаем каждый в своем направлении. Бобер…

…

– Вместе с Беленко едете на адрес Щекуна и проводите там повторный осмотр. Как следует… ну не мне тебя учить.

– Фиксировать? – спросил Бобров

– Обязательно. И с понятыми. Серега…

…

– Едешь к Могилянке. Ищешь такого Шуляка Василия, учится на четвертом курсе юридического. И берешь в оборот – но пока осторожно. Предположительно он торгует марафетом, как к нему подъехать – решаешь сам.

– Есть. А для чего…

– Предположительно, Ксения Щекун сидела на героине. Я хочу выяснить, кто его поставлял – наркотик это редкий даже для Москвы, что говорить о Киеве. Я хочу знать, не пыталась ли она соскочить, когда начала, сколько в день примерно употребляла и все такое. Надо понять, дошла ли она до такой степени шизы, чтобы убить отца и мать. И вообще, была ли она шизофреничкой, как написано в заключении экспертизы.

– Ну, если пишет эксперт, то была… – глубокомысленно заключил Бобров

– Экспертизу делал Днепропетровск. Дальше объяснять надо³⁸?

– Да, в общем-то, нет.

– Все понял. Дамир, тебе сразу два задания. Ты остаешься в министерстве. Попробуй найти водителя по фамилии Заец или Заяц, он возил Щекуна. И попробуй найти пистолет Щекуна, он может до сих пор быть в оружейке.

– Он должен быть в доказательствах по делу, разве нет?

– Дело закрыто. Какое дело?

– Понял.

– С шофером поговори осторожно… как ты умеешь. Если найдешь пистолет – сделай контрольный отстрел.

– Понял.

– Я отправляюсь в Днепропетровск. Попробую прорваться к Ксении Щекун. Контрольное время для отзвона – двадцать по местному, контрольное слово – «весело» ну или «невесело» соответственно. Если что – то, что вы делать – знаете и кого за яйца подвешивать – тоже. Тебя, Серега, в первую очередь касается.

– Знаем…

– И Серега… если время будет, попробуй найти местный союз афганцев, понюхай, что к чему. Может, пригодится.

– А нам что делать? – спросил бывший офицер рижского ОМОНа.

– Пока ничего, сидите. Погуляйте по городу, на всякий случай, присмотритесь. Вон, прикройте пацанов.

…

– Меня прикрывать не надо, справлюсь.

Днепропетровск, Украина. 03 июня 1992 года. Дедков

До Днепропетровска – можно было добраться разными путями – машиной, поездом, автобусом, самолетом. Я предпочел самый экзотический путь – сел на идущую в Днепропетровск скоростную «Ракету»³⁹.

Пока «Ракета» шла по Днепру – я мрачно думал об услышанном на ночном рандеву. Это не укладывалось в голове… ползучий государственный переворот, измена всего руководства украинской компартии.

Украина – всегда была Россией – по крайней мере, в головах. Точно так же, как курица не птица, Болгария не заграница. Никто не считал украинцев отдельным народом. Среднеазиаты, прибалты, грузины, армяне, азербайджанцы, казахи – да, это отдельные народы. А украинцы – это тот же самый народ. Украинцы служили и работали там же где и русские, в отношении них не существовало никаких ограничений. Да, были у них свои особенности, например – сало, над чем беззлобно подтрунивали. Но никто и никогда не отделял украинцев от русских. Тот же грузин мог несколько поколений жить в Москве и не знать даже грузинского языка – но он все равно оставался грузином. Украинец, переехавший в Москву, автоматически воспринимался как русский, даже, несмотря на его фамилию.

И как же будет теперь?

На чем вообще базируется этот национализм? Прибалты – они чего-то там говорили про геноцид – хотя какой геноцид, достаточно сравнить Ригу или Вильнюс и любой другой город подобных размеров в центральной части России – и все вопросы сразу отпадают. В Средней Азии – восстания бывают или инспирированы местным руководством, или из-за наркотиков. Печально известные ошские события – вызваны переделом наркорынка, и только на публике говорится, что это из-за недостаточности земли. Что происходит между Арменией и Азербайджаном – это всем известно, они там охренели вконец. Грузия… там сложный случай, фактически там советской власти больше нет и идет война. Казахстан и Узбекистан явно недовольны тем положением, которое они занимают в Союзе и метят на роль своего рода выразителя интересов всей Азии в Москве. Молдова – там мутят воду румыны, а молдаване решили, что они на шару в рай въедут, хотя Румыния беднее их. Таджикистан – все, что там происходит, вызвано влиянием Афганистана… А как радовались, когда выводили войска – вот, теперь пошла война на нашу территорию, и то ли еще будет. А Украина…

Ей-то чего не хватает?

Откуда вообще это слово – москаль? И почему они решили, что я их объем? В конце концов, я разве не за деньги покупаю?

И вообще… а это нормально, что когда случилась беда в Чернобыле, весь Союз помогал Украине⁴⁰ – а они теперь такое говорят что мы их объели?

Бред… бред какой.

И все-таки… Как здесь красиво…

Ракета шла по Днепру, оставляя за собой расходящийся пенный след – и оставалось только наслаждаться красотой и мощью реки, ее зелеными берегами. Корабль был полон, на верхних палубах местные красавицы… да, тиха украинская ночь…

И во что же все это может превратиться, если и сюда придет весь ад межнациональной вражды. Один раз я это уже видел в Карабахе… обстрелы… взорванный автобус… дикую ненависть в глазах. Может, удастся здесь остановить все это?

…

У пристани в Днепропетровске я поймал такси. Водитель отлично знал, куда ехать – видимо, местная психушка была своего рода достопримечательностью. Такси, кстати, было частное, но проезд недорогой.

Днепропетровск впечатлял не меньше, чем Киев. Это очень похожие города, Днепропетровск стоит на том же Днепре, что и Киев – только ниже по течению, и тут и там есть право- и левобережная часть города. И тут и там – два берега скрепляют громадные мосты, в Днепропетровске они мне показались даже больше, чем в Киеве. Но вот застройка разная. Если в Киеве к реке в основном подступает зеленая зона, а современная многоэтажная застройка сосредоточена на левом берегу, на правом же – в основном застройка историческая – то в Днепропетровске высотная застройка подступает прямо к воде, и она тут в основном на правом берегу. И высотки тут – ничуть не уступают московским, вот что значит родина Брежнева. А вот асфальт разбитый…

…

Днепропетровская психушка – представляла собой комплекс мрачного вида зданий разных лет постройки, посреди буйно разросшегося парка. Я подошел к трехэтажному зданию, времен первых лет советской власти, про себя подумав – а почему так? Это была не первая психушка на моей памяти – и почему-то очень часто они находились как раз в зданиях постройки первых советских лет. Это что-то значит или нет?

Тяжелая рука повелительно легла ко мне на плечо – я чуть присел, не противодействуя силе и одновременно принимая более устойчивую позу – а потом вывел неосторожного из равновесия, используя его же силу против него самого и подножкой – повалил на землю с вывернутой рукой.

– Милиция.

К нам уже бежали.

– Извините… – только сейчас я понял, какого гиганта завалил – обознался…

Я ослабил захват…

…

– Простите… можно ваше удостоверение?

Профессор, невысокий, в очках, при виде его у меня почему-то возникала упорная ассоциация со скворцом – переписал данные в перекидной календарь перед собой. Удостоверение я ему, конечно же, в руки не дал.

– Извините. Просто сейчас много всяких… пытаются водку, курево, наркотики передать… а то и освободить. А вы… не похожи на милиционера, извините.

– Извиняю.

– Вон… даже санитар наш обознался.

– Много кто обознавался.

– Понятно. Москва…

– Да. Главк МВД.

– И что от нас надо Москве?

– Не догадываетесь?

– Простите, нет.

– У вас много подследственных сидит? – спросил я, меняя тему.

– Да, достаточно, – со вздохом признался доктор, – уже девать некуда. Сейчас все на невменяемость косят.

– Простите, вы не представились.

– Извините. Главный врач, Даниил Розен.

– Профессор Розен?

– Увы, нет. Только кандидат.

– Значит, экспертизу по Ксении Щекун вы подписывали?

И по тому, как метнулись глаза профессора, я понял – виновен. Однозначно – виновен.

Мы ведь опера. Волки. Кормят нас ноги, а живы мы только благодаря оперскому чутью – не будь его, давно бы похоронили нас под троекратный залп. И оперское чутье – это то, что помогает нам раскрывать преступления. Ведь раскрывает не следователь, следователь по факту только оформляет. А мы.

В какой-то момент, когда ты расследуешь преступление, ты понимаешь – вот кто виновен. И дальше уже – вопрос улик. Конечно, это далеко не всегда получается именно так… по большинству преступлений и раскрывать то ничего не надо – вот труп, вот орудие преступления, вот похмельный преступник – следователю только допросить да обвиниловку составить, всего-то. Есть преступления, которые раскрываются экспертными методами, тут тоже многое от следователя зависит, правильно экспертизы назначить – это тоже искусство, понимать, какую именно назначить и какие вопросы эксперту поставить. Есть преступления, которые раскрываются случайно – проговорился преступник, задержали его случайно или случайно его кто-то видел. На такие преступления – а их минимум 95 процентов – особо и мастеров то не надо, нудная, тупая работа.

Но есть неочевидные случаи – не меньше трети из них, кстати, так и остаются нераскрытыми, так что у преступника хорошие шансы, надо сказать – и при таких неочевидных случаях – нужны мастера своего дела, с хорошим чутьем. Таких не готовят в милицейских учебках – в учебке готовят кадры для 95 процентов преступлений. Для оставшихся пяти – кадры готовят сами опера, кропотливо отбирая учеников и передавая им свой опыт – как им в свое время передали. Меня готовил Герасимов. И подготовил. Поэтому, я точно знаю – лжет профессор. И боится. Что-то намудрил он в заключении.

– Мне надо увидеть Ксению Щекун. И прямо сейчас.

– Но вы не можете…

– Могу. Доктор, я даже могу вызвать сюда «Альфу», в течение шести часов она будет здесь. Вам это надо?

Вообще-то «Альфа» подчинялась теперь российскому КГБ и никакого права вызывать сюда «Альфу» я не имел. Но репутация у группы была зловещей, быль и небылицы передавались из уст в уста и припугнуть профессора, промышляющего карательной психиатрией – было не лишним.

…

– Ксения?

Я присел на койку в палате. Палата была на двоих, но Ксения была в ней одна. Она тупо смотрела в зарешеченное окно и ничего не говорила.

У меня не было ее фотографии – и только сейчас я увидел, какой красивой она была. Даже тупое выражение лица и потухшие глаза – не могли ее испортить, с ее пепельными волосами и тонким, почти иконописным абрисом лица.

– Ксения… можно я возьму твою руку?

Она никак не прореагировала… я сделал то, что сказал. Медбрат дернулся, но не прореагировал. Может, потому что репутацию в этом отстойнике человеческих душ – я уже заработал.

Следы от уколов. Сказать, колют ее здесь или это с тех времен – невозможно.

Я опустил взгляд ниже… на ней был халат. Заметил следы уколов на ногах, поднял взгляд на медбрата. Тот не выдержал, сделал шаг назад.

– Что, крест-накрест? Думаешь, на суде поймут?

– Мне-то что? – буркнул медбрат. Доктора прописывают, их судите. Нашли виноватого…

– Осудим. Не переживай, осудим. Не заметил, что времена сейчас другие стали? Демократия… Головой думай, дуболом. Ты ведь крайним будешь – сечешь?

Ксению пытали. Подробности я знал от правозащитников, с которыми приходилось сталкиваться – речь шла о подкожных инъекциях серы. Фашисты применяли инъекции серы в качестве пыток, затем – фашистские методы переняла советская психиатрия. Инъекции серы делали в ноги, в самых тяжелых случаях – крест на крест, то есть в ноги и под лопатки. После даже одной инъекции серы – температура поднимается до сорока, начинается бред, человек не может ходить, падает – и все это продолжается несколько дней. Никакого лечебного эффекта эти уколы не оказывают, это просто издевательство. Хотя официально это разрешено, и даже рекомендуется при лечении наркомании. Психиатрия – это одна из тех сфер советского общества, где до сих пор нет ни раскаяния, ни покаяния.

– Ксения. Ты хочешь домой?

Она посмотрела на меня.

– Домой…

Она вдруг дико заорала – так что даже я, много чего повидав до этого – отшатнулся

…

– И чего вы добились?! – раздраженно сказал Розен. – У пациентки снова обострение.

– Сера, доктор?!

– А в чем дело?

– Да ни в чем. На себе пробовали? Каков эффект?

– Это рекомендованная процедура для пациентов с заболеванием наркоманией.

– Где ее карта, доктор? Я ее забираю.

– Не имеете права.

– Имею. И ее я тоже заберу.

– Она осуждена к принудительному лечению. Есть приговор суда.

– Заместитель генерального прокурора СССР принес протест по этому делу, приговор будет пересматриваться. Верховным судом – в Москве, а не в Киеве. Пока что мы этапируем ее. Вы уверены в том, что написали в своем заключении?

– Конечно!

– А мне кажется, вы его подмахнули, не читая, доктор. Иначе бы не спихнули в одно заключение шизофрению и белую горячку. В курсе, кстати, что Прокуратурой Союза проводится работа по расследованию нарушений законности при процессах, обусловленных политическими причинами?

– Вы бред какой-то говорите.

– Бред – это по вашей части, доктор. Этот телефон на межгород работает?

– Да…

– Пока готовьте пациентку. Я сейчас позвоню в Киев. Необходимые документы перешлют по фототелеграфу…

…

А дальше – произошло то, за что я себя никогда не прощу.

Я не имел права спать в одной палате с пациенткой – хотя должен был встать там с пистолетом и не пускать никого. Вместо этого – я позвонил в Киев, нашел Дамира, попросил организовать бумаги и выслать фототелеграфом на адрес УВД Днепропетровска. Счел, что достаточно перепугал доктора, и он не осмелится. А ночью раздались крики.

Когда я подбежал, все было уже кончено. Я оттолкнул дежурного медбрата, прорвался в палату. Пульса нет, море крови. Мои руки были в крови… все было в крови.

Так плохо не было со времен Афгана.

В луже крови лежал осколок стекла – им она вскрыла бедренную артерию. Не знаю, как она вообще сумела дотянуться.

Судя по температуре тела – два-три часа.

Я посмотрел на стекло – оно было целым. Судя по толщине и цвету – осколок от оконного стекла.

Сохраняя остатки рассудка, я осмотрел ее пальцы. Ни на одном – нет порезов.

– Когда сменилось дежурство?

– Два часа назад.

– Обход делали? Правду!

– Нет.

– Сменщика как звали? Знаете, где живет? Поехали.

…

– Здесь?

Я не знал город. Я не имел вообще никакого права делать то, что я делаю. Я не имел ни постановления об обыске, ни ордера на арест, ни вообще ничего подобного. Я не был ни комиссаром Каттани, ни следователем Гдляном. Но я – должен был это сделать.

Чтобы потом все это не являлось ко мне во сне каждый день.

– Здесь.

– Который дом?

– Вон тот.

– Этаж? Этаж!? – рявкнул я.

– Второй. Дверь слева.

Мы были на психушечной «буханке», вместе со мной были водитель из психушки и медбрат. Я протянул руку – и выдернул ключ из замка зажигания.

– Попробуйте только просигналить…

Дослал патрон в патронник, перебежал к дому. Тихо. Прислушался… ничего, присмотрелся… света, по-моему, нет, хотя не уверен. Тиха украинская ночь… все спят. Тут есть балкон, но идти через него… нет, лучше все-таки через дверь…

На лестнице – пахло почему-то квашеной капустой, через закуренные окна – лился мутноватый лунный свет.

Вот и дверь. Я порылся по карманам… набора для того, чтобы взламывать замки – не было. Да и какое право я имею взламывать?

Прямо перед носом, на приколоченной к косяку дощечке был звонок. Если по закону, я должен позвонить в дверь, и сказать – откройте, милиция. Возможен вариант – Але, Леха, ну ты идешь? Или что-то в этом роде.

Спрятав руку с пистолетом за спину и встав так, чтобы меня не было видно в глазок, я нажал на кнопку звонка. И тут – все взорвалось…