Александр Афанасьев
Меч Господа нашего
Пешавар, Пакистан. Консульство США. 20 марта 2011 года. DEVGRU, лейтенант Томас Аллен
Американское консульство в Пешаваре находится на Хоспитал роад, когда это – это было ближе к окраине города, теперь – самый центр. Пешавар за время войн в Афганистане сильно вырос, теперь это – крупнейший город субрегиона и страшный нарыв, полный ядовитого гноя. Раньше численность населения города едва превышала два миллиона человек теперь – никто уже не считал, но по грубым прикидкам американских разведчиков – не менее десяти, это если считать пригороды, лагеря беженцев и тех, кто приезжает торговать на рынках. Население Пакистана за время войны, начавшейся году в восемьдесят втором – выросло неимоверно, с восьмидесяти миллионов человек – где-то до ста семидесяти, если не до ста девяноста, потому что в сельской местности – детей никто не считал. Но сто семьдесят или сто девяносто – любой сотрудник американского дипломатического персонала осознавал, что они сидят на пороховой бочке.
Во времена, когда пакистанцы и американцы сражались на одной стороне против советского проникновения в регион – американское консульство в Пешаваре представляло собой двухэтажное здание британской архитектуры, типичного для здешних мест цвета серой глины. После 1991 года, когда во время Бури в Пустыне на американские дипломатические представительства были совершены столь серьезные нападения, что пришлось экстренно эвакуировать посольство – вокруг консульства усилили забор. После событий 9/11 – забор усилили, теперь это были бетонные плиты высотой выше человеческого роста. Пятого апреля десятого года – возле консульства взорвалась заминированная машина, после чего местные сторонники Талибана открыли по зданию массированный огонь из автоматов и установок РПГ, погибли восемь сотрудников консульства, а само здание было серьезно повреждено. К настоящему времени – оно было отстроено заново, но теперь оно представляло из себя что-то типа посольства в Сайгоне, только двухэтажное и за высоченным забором с колючей проволокой поверху. Выше двух этажей было нельзя – нового обстрела или нападения можно было ждать в любой момент.
Чуть дальше от консульства, на Молл-Роуд у тротуара – стоял белый четырехдверный пикап Мицубиши Л-200, возможно – по документам числящийся сгоревшим или угнанный у одной из местных гуманитарных организаций. В машине сидели два человека, молодой и постарше, оба бородатые и одетые как одеваются местные и даже с чалмами на голове. Один из них, тот, который постарше – курил, другой – что-то ел, облизывая жирные пальцы. На заднем сидении – прикрытые пуштунским верблюжьим одеялом лежали два новеньких болгарских АК со складными прикладами, их ЦРУ закупало оптом и распределяло нужным людям.
Один из бородатых доел лача – местную лепешку с мясом, купленную у уличного торговца, вытер руки об одежду, как делали это местные. Со всех сторон – гул сигналов, движение было просто ужасающим, не подчиняющимся никаким правилам, несмотря на то, что это была одна из основных магистралей города.
– Черт бы все побрал… – приглушенно, одними губами сказал молодой.
– Что?
– Никак не могу привыкнуть. Эти ублюдки в двух шагах от меня! И я ничего не делаю.
– Расслабься. Это курорт.
– Только для них.
– Вот именно.
Их пикап стоял напротив трехэтажного здания архитектуры еще времен британского владычества. Раньше тут было какое-то правительственное учреждение, сейчас – правительственные учреждения переехали совсем в другое место, потому, что это здание не было защищено, и его могли подорвать или обстрелять в любой момент. В данный момент – здание принадлежало отставному генералу пакистанской армии, который купил его по дешевке, переоборудовал и сдавал под офисы. На третьем этаже – находилось отделение «Закят-фонда», крупного исламского фонда с отделениями в странах западного мира и штаб-квартирой в пока нейтральном Египте. По данным ЦРУ – фонд использовался для переправки денег, собранных в мечетях стран западного мира лицам, связанным с Аль-Каидой. Это была крупная нелегальная точка хавалы, исламской внебанковской финансовой сети, которая здесь, в Пакистане называлась «хидж», а владелец этой точки, хаваладар – соответственно, хиджи. Не путать с хаджи, человеком, который совершил предписанное Кораном путешествие (хадж) в Мекку – хотя по нынешним безбожным и скверным временам еще вопрос, кого больше уважать будут – хаджи или хиджи.
Молодой, сидевший за рулем, перегнулся, открыл бардачок и достал бутылку колы, чтобы запить съеденное. Вместо привычного знака Coca-Cola на бутылке была арабская вязь и надписи на урду. Это была «Кибла-Кола»[4], местная разновидность «халяльной» кока-колы, произведенной в полном соответствии с исламскими канонами предприятием, которое не имело ничего общего с американской Кока-Колой. Местные становились все умнее, небольшая в исторических масштабах стычка переросла в цивилизационное противостояние и теперь проповедники в мечетях говорили, что все американское – харам и нужно покупать только то, что сделано руками правоверных на предприятиях, принадлежащих правоверным. Надо сказать, это был едва ли не самый разумный поступок экстремистов с тех пор, как все началось.
– И не стремно тебе пить эту бурду?
– В посольстве в два раза дороже.
– Зато своя. Понимать надо.
– Да пошли они…
Молодой допил Колу и выкинул банку на дорогу. Ее моментально кто-то подобрал: нищета здесь просто ужасала.
Этим людям нечего есть, но они продолжают нас убивать…
Зазвонил телефон, сотовый, лежащий на подлокотнике. Пожилой – взял трубку, сказал «Салам», несколько раз по ходу разговора сказал «Хо, хо» и попрощался – «Хода хафез». Все они – оперативники, временно приписанные к посольству США в Пакистане – знали дари и пушту и разговаривали только на нем, потому что говорить на английском языке в толчее пешаварских улиц – значило рисковать собой…
– Смену можно не ждать…
– Какого черта?!
– Спокойнее, парень. Аллах сделал так, как он пожелал. Относись ко всему со смирением…
* * *
– Внимание! Он выходит! Проснись!
Молодой, которого незаметно для него самого разморило – проснулся от жесткого толчка в бок…
– А!
– Приди в себя. Наш клиент выходит!
Клиентом на сегодня у них был молодой человек по имени Абдулла Халид. Тридцать пять лет – наиболее опасный возраст, не молодой и не старый, достаточно опыта, дерзости и здоровья. Родился в местечке Мир Али в Северном Вазиристане, по благотворительной программе поступил в школу, затем – отправился на заработки. Работал сначала в Бахрейне, потом в Дубае. Там – по-видимому, связался с Аль-Каидой. В Дубае – взял стипендию из благотворительного исламского фонда, отучился в местном университете на инженера. В шестом году – вернулся в Пакистан, осел в Карачи. Семьи нет, детей нет – по данным ЦРУ является гомосексуальным педофилом. Официально работает в автомастерской, где имеет какую-то долю от прибыли. В свободное от работы время – оказывает содействие местным террористическим организациям в подготовке террористических актов, мастерит самодельные взрывные устройства. Связан с Хафизом Гулем Бахадуром, тоже инженером, возглавляющим Муками Техрик Талибан, одно из ответвлений пакистанского Талибана, находящегося под прямым контролем пакистанской разведки. Но это на поверхности… а если копнуть еще глубже, то… ЦРУ подозревало, что Халих вступил в Муками Техрик Талибан по заданию Аль-Каиды с целью контроля за МТТ. Муками Техрик Талибан была известна тем, что отказывалась воевать против пакистанских властей, отличалась довольно умеренными взглядами – и потому Аль-Каида засылала в нее своих агентов, беспокоясь о своих вложениях.
Абдулла Халид – мелкий, с крысиными усиками, одетый на западный манер – вышел из здания, махнул рукой – такси! Молодой завел мотор, пожилой достал из бардачка мобильный телефон Thyraya, гибрид мобильного и спутникового телефона, начал набирать номер…
– Грифон два семь на связи. Грифон два семь на связи, прошу Футболиста, немедленно.
– Грифон два семь, прошу идентификацию.
– Точка восхождения – назвал пожилой кодовое слово.
– Грифон два семь принято, ожидайте.
Обшарпанное желто-черное такси остановилось у тротуара, и Халид ловко скользнул на заднее сидение.
– Грифон два семь, я Футболист, слушаю вас – раздался голос старшего дежурного офицера в Лэнгли, отвечавшего за этот участок.
Пикап – тронулся вслед за такси.
Футболист, я Грифон два семь, нахожусь в Пешаваре. Ведем подозреваемого в одиночку, не хотелось бы рисковать. Нужна помощь. У нас есть что-нибудь?
– Грифон два семь, минутку… да, у нас есть картинка из этого района. Вопрос – вам нужна помощь?
– Футболист, отрицательно. Цель – вперед нас, в такси. Я отмечу ее лазером, как поняли?
– Грифон два – семь, вас понял, жду пометки…
Пожилой взял большую, толстую ручку в корпусе из дорогого дерева, нацепил черные очки со специальными стеклами, которые выглядели как обычные и валялись на бардачке между сидениями. Опустил стекло, выставил ручку, нажал на колпачок – он искренне надеялся, что всего этого никто не заметит.
– Футболист, цель пометил. Видите цель?
– Грифон два семь минуточку… да, цель взята.
– Футболист, в такси следует подозреваемый, код канареечный[5]. Враждебности не проявляет.
– Грифон два семь принято. Цель ведем.
– Футболист, окей, мы отстанем немного. Возможно, клиент будет нервничать. Можно наладить передачу данных?
– Грифон два семь, продиктуйте свой сотовый.
– Футболист, записывайте.
Через несколько секунд – на экране сотового телефона с большим экраном и функцией навигатора – появилась карта Пешавара с нанесенной на ней красной, пульсирующей точкой. Точка двигалась, данные о ней поставлял спутник. Современные технологии позволяли творить чудеса.
– Сворачивай налево. Пусть оторвется…
– У этого парня был мешок – сказал молодой, поворачивая на соседнюю, относительно свободную улицу – когда он входил в здание, мешка не было.
– Мешок? Большой?
– Да. Приличный.
Хаятабад, пригород Пешавара, Пакистан. 40 минут спустя
Такси, поплутав по запруженным городским улицам в надежде сбросить хвост – направилось строго на запад, в направлении Хаятабада. Это был пригород Пешавара – но пригород приличный, с виллами, там жили состоятельные люди. Совсем не то, что деревня Шейхан, другой пригород Пешавара, рассадник экстремизма, где один парень, их коллега, сильно облажался[6].
– Он сворачивает. Свернул. Остановился…
– Мне что делать?
– Давай вперед. Медленно.
Пожилой – обернулся, достал с заднего сидения Калашников, снял с предохранителя и поставил себе между ног, прижав коленями.
– Он стоит. Стоит… Стой!
Пожилой снова достал из бардачка Thyraya, прощелкал номер…
– Грифон два семь на связи. Прошу Футболиста, немедленно.
– Грифон два семь, прошу идентификацию.
– Точка восхождения.
– Грифон два семь принято, ожидайте.
В темноте, приглушенный высокими заборами, но вполне отчетливо – треснул выстрел.
– Ах, черт!
– Сэр!
Пожилой отбросил телефон на бардачок, толкнул дверь, выпрыгивая из машины с автоматом.
– Сэр!
Телефон недовольно замигал красным глазком вызова. Молодой схватил телефон.
– …вы? Грифон два семь, отвечайте немедленно, черт вас дери!
– Сэр, это Грифон два семь, у нас чрезвычайная ситуация! Мы слышали выстрел!
– Грифон два семь, где старший агент? Где старший агент?!
– Сэр, мистер Даббер пошел посмотреть, что происходит!
– Не называй ничьих имен по связи, идиот! Что вы там слышали?!
Раздались еще несколько выстрелов из дробовика, один за другим, потом – длинная очередь из Калашникова – и снова дробовик. Вот черт…
Молодой – бросил надрывающуюся трубку, выскочил из машины. Сунулся на заднее сидение, обзавелся автоматом. Не закрыв машину, побежал в ту сторону, куда ушел старший агент группы, агент Даббер.
Темнело, впереди слышались крики. Сжимая автомат, он забежал в переулок, навстречу ему кто-то шарахнулся. Он вскинул автомат, едва успел сдержать палец на спуске – гражданский! Напуган перестрелкой…
На улице – снова забухало ружье, видно ничего не было – ограды высотой с два человеческих роста. У угла – он остановился, прижался к стене.
Три – два – один!
В нескольких метрах от него стоял человек и перезаряжал дробовик, похожий на автомат Калашникова. Страшная вещь, в последнее время широко распространившаяся – дробовик двенадцатого калибра по схеме АК[7].
Молодой – не дожидаясь, пока ублюдок с дробовиком перезарядит его и снова начнет палить – выстрелил дважды в спину, пошел дальше. Движение на улице остановилось, немногочисленные водители с криками бросались из машин, оставленных прямо посреди дороги, искали убежища.
Даббер лежал чуть дальше, автомат валялся рядом. Вместо головы – жуткое месиво, расплывается лужа крови.
Мертв…
Молодой подобрал автомат, забросил его за спину, побежал дальше.
Ага! А вот и такси! Они собирались выехать – и не посмотрели, что из-за стрельбы остановилось движение. Вот и врезались в брошенную прямо посреди дороги машину. И знатно врезались, так, что дальше ехать уже не могли. Двери нараспашку с обеих сторон машины, мигает поворотник.
– Хана хан хай[8]?! – заорал молодой одно из тех немногих выражений на языке урду, которое он знал.
Испуганный водитель, прячущийся за своей машиной – указал вперед.
Быстро! Молодой побежал со всех ног, на кратких одиннадцати недельных курсах оперативников их учили, что если где-то пробежал человек, тем более человек с оружием – след остается. Повернутые в ту сторону головы, дорожный инцидент, обсуждающие и показывающие в ту сторону рукой люди. Надо только уметь читать эти признаки и не слишком отставать.
Где-то уже выли полицейские машины, но он бежал вперед, с двумя автоматами, одним в руке и одним за спиной. Улиц поворачивала, он проскочил поворот, не задумываясь, что его могут поджидать – и едва не напоролся на пулю. Бандит поджидал его, спрятавшись за стволом дерева, выстрелил дважды из пистолета – но остановить американца, прошедшего специальную подготовку не сумел. Кувыркнувшись, он выстрелил несколько раз из автомата с положения лежа – и бандит вывалился из-за дерева, растянулся на тротуаре. Молодой вскочил – заборы вилл здесь шли сплошной стеной, и Халиду некуда было свернуть. Он трусил впереди, сгибаясь под тяжестью мешка.
Автомат в руках бабахнул одиночным – и объект, которого они должны были выслеживать, покатился по асфальту как раненый заяц.
Молодой бросился вперед, за спиной уже отчетливо выли сирены – но ему надо было успеть первым. Подбежал к убитому им Халиду, схватил увесистый, зашитый мешок. Достал нож, полоснул по боку – пальца наткнулись на обтянутые пластиком кирпичи купюр.
Деньги!
Полицейский пикап, завывая сиреной, вылетел из-за поворота, затормозил. С него прыгали затянутые в черную форму полицейские в масках и с автоматами в руках – антитеррористическая бригада!
– Амрикай! Амрикай! – закричал молодой – Амрикай! Я американец!
Он знал, что когда попался в руки полиции – кричать нужно именно это, иначе убьют.
Неизвестно откуда – прилетел камень, хлестко ударил его по спине, стукнул о пластину бронежилета. Хорошо, что не по голове – американцев здесь не любили.
* * *
Полицейские приехали быстро – но еще быстрее собрались местные, даже в относительно благополучном Хаятабаде, в Шейхане ему пришлось бы уже отбиваться от разъяренной толпы. У пакистанцев, равно как и у других отстающих в развитии народов очень развит стайный инстинкт, как у собак: на лай сородича бросаются все, не раздумывая. Здесь, в Хаятабаде жили в основном те, кто каким либо образом выиграл от американского присутствия в Афганистане: те, кто осваивал подряды на поставки гуманитарной помощи, те, кто имел транспортные фирмы и поднялся на перевозках грузов для сил стабилизации в Афганистане, те, кто торговал оружием, потому что спрос на него тоже зависел от ведения боевых действий в Афганистане. Все эти люди сделали благосостояние на американских деньгах, все эти люди смогли выбраться из нищеты и переселиться в благополучный район благодаря американцам. Но когда в их район пришли американцы и когда кто-то пустил слух, что американцы убили человека – все они с налитыми кровью глазами, с камнями, палками, а кто и с оружием – бросились на улицу и даже антитеррористическому взводу полиции Пешавара с трудом удавалось сдерживать натиск толпы.
Один из полицейских, подбежав, пнул его в спину, а другой – ударил по голове. Его повалили на землю, руки с треском стянула тонкая пластиковая лента с замком, которая сейчас вместо наручников. Он закричал, чтобы забрали мешок – и его снова ударили. Потом – полицейские подняли его на ноги, прикрывая с обоих сторон от возможной пули потащили и втолкнули на заднее сидение пикапа. По машине – уже барабанили камни, хорошо что стекла были обклеены специальной пленкой. Один из полицейских ввалился на переднее сидение пикапа, на место пассажира, другие, как он догадался – вскочили в кузов. Застрочил автомат – стреляли то ли в воздух, то ли по толпе. Машина тронулась назад, с треском что-то сминая задним бампером…
Пешавар, Пакистан. Полицейское управление
Как же их все-таки здесь ненавидят…
Его привезли в полицейское управление Пешавара рядом с офицерским и колониальным клубом, который построили для себя еще британцы, которые господствовали здесь. Его вытащили из машины и погнали к дверям пинками, в дверях один из полицейских плюнул в него. Он не видел, кто бьет его, не различал лиц – все они были сплошной озлобленной, озверелой массой, поглотившей его. Дальше – можно было ждать только худшего.
Его обыскали и отобрали все, что было у него в карманах. Зачем-то отобрали обувь и даже носки. На пинках – его прогнали по коридору, загнали в какой-то кабинет, привязали к стулу. В кабинете – были голые бетонные стены, зарешеченное окошко под самым потолком и люминесцентные лампы, вделанные в ниши в потолке, забранные решетками. Стул – металлический, грубо сваренный, неудобный, приварен к полу. Перед ним – небольшой столик и несколько стульев у стены, более цивильных.
Его ожидание длилось недолго, открылась дверь и кто-то вошел. Не меньше двоих… даже трое, один из них ударил молодого по голове, так что в глазах потемнело. Еще один – с шумом высыпал на стол то, сто отняли у него при обыске, что-то сказал на урду и вышел. Третий – наверное, тот самый, что и ударил его – остался стоять у него за спиной, его присутствие ощущалось физически, всем телом. От пакистанца несло немытым телом, дешевыми сигаретами и дерьмом.
Молодой – осторожно, опасаясь нового удара, поднял голову, чтобы посмотреть, кто перед ним.
* * *
Его следователем – оказался сухощавый, за сорок лет, невысокий человек в военной форме с погонами подполковника и знаками различия бригады «Трайпл-ван» три единицы. Придворная, сто одиннадцатая бригада, базирующаяся в Исламабаде – именно она стала орудием переворота, когда Мухаммед Зия уль-Хак сверг демократически избранного Зульфикара Али Бхутто, а потом убил его. Этот переворот, принятый всеми странами Запада как должное – при том, что генерал уль-Хак был диктатором, виновным в акте геноцида палестинцев в Иордании, известном как Черный Сентябрь – знаменовал собой начало пути государства Пакистан в пропасть. До этого – Пакистан еще держался определенных рамок, в стране была сильная коммунистическая партия, отражающая интересы миллионов бедняков, а сам премьер Бхутто задумывался о теории исламского коммунизма, за что и был свергнут, судим неправедным судом и повешен военными. С тех пор – ни одного дня в Пакистане не правил режим, отражающий интересы населения. Военных диктаторов сменяли представители пакистанской плутократии, а тех – снова военные диктаторы, про коммунизм в стране больше не было и речи, коммунисты погибли в застенках, а на их место – стали радикальные исламисты, призывающий к всемирному джихаду до победы. Трайпл эй, сто одиннадцатая бригада базировалась в Исламабаде не для того, чтобы охранять столицу страны от врагов – она базировалась в Исламабаде для того, чтобы охранять правящую элиту от собственного народа и слишком часто представители сто одиннадцатой бригады – были судьями и палачами. Вот и этот…
Полковник с омерзением поворошил кучку лежащих на столе вещей – его вещей. Его взгляд наткнулся на водительские права, он посмотрел их с интересом, отложил в сторону. Прикинул в руке на вес связку ключей – догадался, что ее можно использовать как кастет. Потом – соизволил обратить внимание на него.
– Тумхара нуам куа кай?[9]
– Майен урду нахен булта. Муджай аап ки мадад ки зарурат хай. Муджай аап ки мадад ки консул амрикай.[10]
– Ки аап ангрези болтай хаен?[11]
– Джи хан.[12]
– Для американца ты хорошо знаешь наш язык, американец – сказал полковник и снова взялся за связку ключей, как бы взвешивая их на ладони – это заставляет меня сделать вывод, что ты шпион. А у нас не любят шпионов, американец.
– Прошу пригласить американского консула – сказал молодой. По нижней губе текла горячая, медленная соленая струйка.
– Зачем тебе американский консул, американец? Ты говоришь на нашем языке, ты знаешь достаточно, чтобы ориентироваться в городе. Назови свое имя.
– Мое имя Томас Аллен, я сотрудник американского консульства. Прошу пригласить полномочного представителя США, я имею на это право.
Полковник на мгновение поднял глаза – и сильный удар обрушился на затылок американца. В глазах потемнело.
– У тебя здесь нет никаких прав, американец. Ты убийца и американский шпион, захваченный полицией на месте преступления – голос полковника доносился откуда-то сверху – у тебя нет никаких прав, американец.
– Прошу… – Аллен сплюнул кровь – консула.
– Дайте ему воды – видимо, полковник не раз и не два участвовал в допросах и пытках, и сейчас понял, что пленнику реально плохо.
Грубые, мозолистые руки, размерами схожие с лапами обезьяны – поднесли пластиковый стакан, он ткнулся в него губами и застонал – часть зубов была выбита, часть – саднила так, что пить было невозможно. Ему сунули в стакан трубочку – и он с удовольствием выпил весь стакан прохладной, поразительно вкусной воды. Его чуть не вырвало, прямо на стол – но он удержался, хотя бы потому что понимал: если его вырвет, его снова изобьют. В голове немного прояснялось, он снова сплюнул кровавую пену с осколками зубов себе на грудь и с вызовом посмотрел на полковника.
– Я не понимаю вас, американец… – полковник оставил в покое ключи и теперь разглядывал водительские права – вы ведете себя так, как будто это ваша земля. Ты что же, думаешь, что мы просто так отпустим тебя, хотя ты совершил убийство?
Стоящий сзади тяжело дышал и лейтенант Аллен представлял, насколько он огромен и силен. Все это были их приемы – они научили пакистанцев тому, что теперь оборачивалось против них же самих.
– Я американский дипломат. Я ничего не буду говорить без представителя консульства США.
– Ты не американский дипломат. Ты убийца. Ты убиваешь людей. Ты убийца и американский шпион.
– Я американский дипломат. Я прошу встречи с американским консулом.
Его снова ударили по голове, и мир погрузился во мрак.
* * *
Он пришел в себя, когда прошел миллион лет – а может быть, и одна минута. Его отвязали от стула, и какой-то врач суетился рядом с ним, а чуть в стороне – он различил толстого и пузатого человека в генеральской форме, орущего на другого человека. Он попытался сфокусировать зрение – было очень расплывчато, и увидел, что человеком, на которого орет этот генерал, был полковник из сто одиннадцатой бригады, который его допрашивал.
Кто-то прижал его руку к столу, протер кожу приятно холодящей ватой, потом ему сделали какой-то укол. Боль не ушла, она превратилась в едва чувствуемую, тупую, ноющую и мозжащую – но боль никуда не ушла. Человек в черном берете – здоровенный, под потолок, видимо порученец этого самого генерала – поддерживал его, закинув руку на плечо, чтобы он не упал.
Закончив орать и дав в конце разговора полковнику хлесткую пощечину – генерал подошел к нему. Губастый, с бронзовой кожей, он выглядел как нечто среднее между европеоидной расой и негроидной, с уклоном все-таки к европеоидам. Он посмотрел на Аллена и что-то отрывисто сказал на урду, а потом пошел. И его потащили за ним, потащили по коридору, он едва шел, ноги были, как чужие, не слушались. Потом он снова – провалился в небытие.
* * *
Второй раз – он пришел в себя в кондиционированной прохладе бронированного микроавтобуса Шевроле, прокладывающего свой путь от Пешавара – к Исламабаду, где было американское посольство. Негромко играла какая-то успокаивающая музыка, кондиционер поддерживал в роскошном пассажирском салоне машины идеальную температуру и влажность воздуха, он был пристегнут широким ремнем безопасности к огромному кожаному креслу, спинка которого была чуть откинута назад, а рядом – сидели люди и разговаривали.
Это были американцы.
– Черт бы вас побрал вместе с вашими играми…
Лейтенант с трудом узнал женщину, сидящую напротив него в кожаном кресле бронированного микроавтобуса Шевроле, используемого посольством для срочных выездов. Но узнал. Это была доктор Мэри Ричардс, генеральный консул США в Пешаваре, бывший военный советник при Посольстве США в Кабуле, бывший офицер по вопросам Афганистана при Совете национальной безопасности, бывший генеральный координатор по делам границ при посольстве США в Пакистане. Довольно приятная женщина лет сорока, в гневе страшная – но сейчас она была не в гневе. Просто рассержена и выбита из привычного расписания дня американского консула.
– Вам, как никому другому известно, мэм, что подобную работу нельзя делать в белых перчатках…
– Известно… Мне известно то, что вы слишком часто стали лажать, Уильямс, и консульский пункт в Пешаваре на слуху в Туманном дне[13]. И не в самом лучшем контексте. А это бьет и по мне тоже, и не думайте, что я буду это терпеть…
– Но мэм, мы добиваемся успехов и вам это известно.
– Добиваетесь, я это знаю. Но я подчиняюсь Госдепартаменту, а там ничего не знают про ваши успехи. Но зато там хорошо знают про ваши провалы, потому что каждый раз как вы налажаете – подбирать за вами дерьмо приходится нам. Вы хоть представляете, каких трудов нам стоит поддерживать лояльность пакистанского генералитета.
– Этот ублюдок сегодня заработал изрядно и при этом палец о палец не ударил.
– Ай, перестаньте! Бригадир Хабаяни избавил нас от еще одного скандала, подобного скандалу с Дэвисом, если бы ублюдки из ИСИ успели добраться до Аллена первыми – они бы вцепились нам в задницу как клещи, и это бы обошлось нам намного дороже. Пришлось бы увеличивать размер помощи, а это – десятки, если не сотни миллионов. Негодяи просто полюбили нас шантажировать, они знают все наши больные места и бьют по ним каждый раз, когда представляется возможным. Вам, засранцам просто повезло, что бригадир Хабаяни играл в гольф в офицерском клубе, и я быстро его нашла – иначе бы от ваших карьер остались одни воспоминания.
– Премного благодарен, доктор Ричардс.
– Это только слова. Не забудьте их, когда мы приедем. Вернувшись в Вашингтон – я не хочу обнаружить, что начальник моей станции исподтишка окатывал меня дерьмом каждый раз, как только я отворачивалась.
– Да что вы, мэм…
– Не божитесь. Знаю я вас…
Лейтенант Аллен застонал.
– Он приходит в себя – сказала женщина.
Тут – все то, что скопилось у него в желудке – двинулось наружу, и он уже ничего не смог с этим поделать – но Дэвид Уильямс, его шеф и глава станции в Пешаваре ловко поставил большой пакет, такой, в каком продавали спиртное там, где его нельзя было пить открыто.
– Спокойно, парень. Ты среди своих. На, попей.
Лейтенант хлебнул газированной воды – и снова отрубился…
