Александр Афанасьев
Дальше живут драконы

Полная версия

От автора

Много лет назад я прочитал приключенческую повесть, написанную Олегом Верещагиным, называющуюся «Прямо до самого утра или секрет неприметного тупичка».

Эту повесть, написанную про мальчишек и для мальчишек, я советую прочитать всем, в том числе и взрослым. Она написана в духе этакого «фантастического попаданчества», где главный герой, мальчишка, попадает в другой мир, но не становится главным советником Сталина и не переписывает набело историю России двадцатого века – чем сейчас грешат многие писатели, которые уж точно знают, как надо. Этот мальчишка, спасая своих друзей, попавших в другие миры не по своей воле, он идет за ними и попадает… даже в несколько миров, по очереди. Но в каждом из них он и его друзья проявляют те человеческие качества, какие, к сожалению уже редко встречаются – смелость, верность, честность, отвага. Это все – уже встречается в нашем мире с кривой усмешкой и недоверием – но это есть. По крайней мере – должно быть.

С последнего мира, описанного в этой книге автором – начался цикл «Бремя Империи».

Мир Олега Верещагина – если и не абсолютного добра, то чего-то близкого к этому. Это мир с огромным мостом, соединяющим Крым с Большой Россией, с экскурсионными дирижаблями и летающими платформами, с огромной площадью в центре Севастополя – Площадью Двух Оборон. И в этом мире – в городе Севастополе бегают мальчишки, которые знают, что это – их город, и их Империя, и с ними – ничего плохого не случится…

Я начал писать про этот мир как про мир, где над Россией, над Российской Империей не свершился сатанинский эксперимент большевизма, не началась гражданская война, вдребезги разбившая наше общество на озлобленные осколки целого, и продолжающаяся по сей день. Я начал писать про этот мир, в том числе и с надеждой на то, что может быть – кому-то мои строки подскажут – мир добра существует, его можно построить, создать. Только для этого надо сперва прекратить воевать друг с другом, ведь вместе – мы сильнее, чем порознь.

Этой книгой – я хочу решить сразу три задачи. Первая… один из моих читателей приватно спросил меня – займусь ли я более ранними годами… шестидесятыми, семидесятыми, восьмидесятыми. Это будет книга именно об этих годах – о страшном и неоднозначном времени, когда мир потихоньку скатывался ко Второй мировой войне – только не в Европе, а в Азии. Вторая … я хочу посмотреть, получится ли у меня достоверно описать мир подростков, живущих в Российской Империи, посмотреть, так сказать, на мир глазами подростка. Это не так просто, как кажется – не каждый взрослый способен сохранить этот взгляд. Более того – я хочу усложнить задачу до предела, попытавшись создать книгу, которая будет интересна и взрослому и подростку – людям с принципиально разными взглядами на жизнь.

Ну и третья задача … подарить вам, читатели, еще одну книгу цикла «Бремя Империи». Как я с этим справлюсь – решать вам.

А «Прямо до самого утра…» прочтите. Не пожалеете.

…

Часть 1

Но рано нас равнять с болотной слизью!

Мы гнёзд себе на гнили не совьём!

Мы не умрём мучительною жизнью!

Мы лучше – верной смертью – оживём!

Владимир Высоцкий

Пролог. Гонконг, Юго-Восточная Азия. Специальная административная территория – протекторат Ее Величества, Королевы Английской. 11 мая 1978 года

Громыхнул гром. Словно башенный залп линкора Императорского Флота «Ямато» – его раскат сотряс воздух, многократно отразился от стен высотных, увешанных световой рекламой домов, и медленно растаял в предгрозовом, жарком воздухе, оставив после себя лишь томительное ожидание теплого, летнего дождя…

– Дождь будет, а, мистер! – Ба, водитель гонконгского такси, показал на высокий потолок своей машины, косясь на пассажира такси, спокойно сидящего на заднем сидении. – Надо бы переждать, где-нибудь, а? Дождь сильно-сильно. Мокро – нехорошо. У Ба есть знакомые девочки, совсем чистые, сифилис – нет. Хорошие китайские девочки, да, мистер. Или если мистер желает, то мы можем свернуть, тут совсем недалеко, и…

Пассажир достал купюру в десять гонконгских долларов, бросил на сидение:

– Ничего не нужно, поехали дальше…

Ба с ловкостью ящерицы, ловящей муху, сгреб купюру.

– Как мистер желает… – чуть обиженно сказал он.

Ему начинал не нравиться пассажир, которого он подобрал в аэропорту. Явно американец, прилетел рейсом из Сан-Франциско, да и по лицу видно – американец. Белый господин, но не такой, как британцы, хозяева Острова. Видимо, прилетел в поисках приключений… Американцы часто так делают, у них законы совсем плохие. Нехорошие законы, да. За несовершеннолетнюю девочку – в тюрьму, за курение опиума – в тюрьму. Вот американцы и ездят сюда, развлекаются, как могут – как раньше в Сайгон ездили. Ба и в Сайгоне бывал, знает, что там к чему. Теперь остался только Гонконг – врата Азии, город на стыке двух миров, который британские господа и не пытались покорить по-настоящему: того, что китайцы лицемерно подчинялись им в незначимых вещах, их вполне устраивало. Здесь все можно. Только американцы обычно шумные, веселые. А этот молчун, и что-то странное в глазах. Хотя фотоаппарат на груди – как у настоящего американца.

Ба не просто так беспокоился о пассажире. Это только на Западе таксист – он таксист и есть. А тут… Ба знает, что к чему. Он и с миссис Во, владелицей домов терпимости в доле и всех хозяев опиумных курилен знает. Те деньги, которые американец заплатит ему за проезд – это тьфу! Хотя и заплатил он уже изрядно… третий час по городу крутимся. Но вот если ему удастся завезти американца в бордель или опиумную курильню… там его обдерут как липку, и во всем – будет его доля. А вы как думали? Гонконг – богатый город, он так и стал богатым. А у Ба семья, одиннадцать человек, ей помогать надо. Да и машину не грех сменить. Нет… все таки странный американец, странный. Например – все нормальные люди, когда фотографируют, просят машину остановить или фотографируют через открытые боковые окна. А этот – так и норовит сфотографировать то, что у них сзади, за багажником. И что он, спрашивается, там нашел?

Странные дела…

…

Капитан первого ранга Российского, Его Императорского Величества Флота, временно приписанный к разведотделу Тихоокеанского флота, Владимир Воронцов рассеянно улыбаясь, но на деле подмечая все, до последней мелочи – в этот момент снова посмотрел назад в видоискатель фотоаппарата. Никто, похоже, не привязался… так оно и лучше. Город он знал плохо, совсем не так, как следовало бы его знать, если придется рубить хвост. Нет… конечно, он изучал карту города, запоминал названия улиц, контрольные точки, назначенные американцами, возможные пути отхода. Но карты – это одно, а реальный город, с его реальной жизнью на улицах – это совсем другое. Тем более, если этот город Гонконг.

Такси притормозило в очередной пробке, водитель раздраженно выругался и наколотил кулаком по клаксону, проклиная только вчера купивших машину крестьян. Пора!

…

– Да что же это такое… Скотина, тебя мать от быка родила! Видите, мистер, что делается! Настоящий…

Ба взглянул в зеркальце, специально установленное в салоне так, чтобы видеть пассажира – и поначалу не понял, что не так. Только через несколько секунд он понял – пассажира нет!

– Мистер, вы где?.. – глупо спросил Ба.

Но обернувшись, увидел на сидении только купюру в сто гонконгских долларов.

Чудеса…

…

Его звали Ли – но это было не его имя. Ему было все равно на него: люди должны были, как-то к нему обращаться, как-то его называть – и это имя было ничем не хуже других. Было у него и другое имя – но никто, кроме таких же, как он, не понял бы, что оно означает. Ведь языка, придающего беспорядочному набору звуков положенный смысл, не существовало. Считалось, что последние его носители погибли во время Токугава бакуфу¹, когда, опасаясь смерти, приходящей на кошачьих лапах, сегуны из рода Токугава посылали на остров Хоккайдо, самый крупный и самый северный остров Метрополии одну карательную экспедицию за другой, чтобы истребить носителей смертельного знания и избавиться от страха, приходящего в самые темные ночи в замки в Киото и Эдо². Этот язык относился к группе северных диалектов и его по неизвестным причинам никто не изучал.

Он давно научился жить в больших городах и не испытывал страха ни перед чем – ведь умение слиться со средой, стать таким же как и все – было неотъемлемой частью учения смерти. Смерти, приходящей на кошачьих лапах³…

Сейчас он был одет как крестьянин, пришедший в город, чтобы наниматься на работу: бедно, но чистенько, так чтобы понравиться белому человеку, хозяину. Ночью – он добрался до аэропорта и несколько часов ждал, пока не прибудет человек, которого он ждал. Потом – он пошел за гайджином до стоянки такси, запомнил машину, в которую он сел – а сам бросился к автобусу, который отъезжал в город и привычно забрался на его крышу, где были установлены газовые баллоны. Он сделал это так быстро и незаметно, что никто не видел, как он это сделал. Но если бы и увидели – он был не более чем китайским поденщиком, у которого нет денег на билет.

Прямо в дорожном потоке – он перепрыгнул на крышу грузовика, едущего в одном и том же направлении, что и такси: он не был дикарем и мог воспользоваться автобусом нормально или даже нанять такси – но он не был уверен в том, что его не запомнят. Потом – такси въехало в город, скорость его движения резко упала – и он спрыгнул с грузовика и побежал. Так он и бежал за такси, передвигающимся от пробки к пробке – больше часа, не испытывая ни грамма усталости. Это не было сложно для него – его предки могли бежать всю ночь, потом день, а потом еще одну ночь со скоростью спасающегося от охотников оленя. Он сам – так уже не мог. Впрочем, его учитель рассказывал ему о том, как один лекарь заметил, что женские лекарства, ранее лечившие только женщин – теперь подходят и для лечения мужчин. Это было прискорбным свидетельством упадка в обществе…

Таких как он в Китае называли «ванг», что означало – кара, несчастье, бедствие. Ему было все равно то, как его называли. Как и то, какие бедствия он приносил – его учили быть верным лишь клану и подчиняться приказам. Ни больше, ни меньше…

Когда такси остановилось, и гайджин вышел – он уже был рядом, простой крестьянин, приехавший в благополучный Гонконг из нищей китайской деревни, чтобы наниматься на поденную работу. Никто не обращал на него внимания больше, чем на бродячую собаку. Гайджин пошел в питейное заведение… видимо, там будет встреча, или что-то в этом роде. Ему не приказывали узнать, с кем именно. Выклянчив несколько монет у прохожих и получив, в конце концов, пинка – он скрылся в переулке, потирая ушибленное место: его глаза уже присмотрели как минимум два места, где он может ожидать гайджина, оставаясь незамеченным…

…

Бар находился, как это и было принято в Гонконге, – не на самой улице, а в проулке, туда вела грязная, вонючая дорожка, заваленная мусором, гниющими пищевыми отходами, на которые китайцы совершенно не обращали никакого внимания. Гонконг находился на стыке двух миров, Востока и Запада, цивилизации и варварства. Асфальтированные англичанами дороги и здания-муравейники в двадцать этажей, построенные англичанами, здесь соседствовали с крысами, кучами мусора и трущобами, а меньше чем в миле от знаменитого отеля «Раффлс», одного из лучших в мире – была опиумокурильня, тоже одна из лучших в мире, где отдали Богу душу немало любителей приключений. В последнее время Гонконг сильно разросся, строились новые небоскребы, город занимал одно из первых мест в мире по количеству «Роллс-Ройсов». Виной всему был легендарный «золотой треугольник». Место в горах, куда почти невозможно добраться, там несколько генералов затеяли свой бизнес на широкую ногу. Выращивание опиумного мака – но не на опиум. Теперь – «звездой экрана» был наркотик нового поколения, первоначально созданный как лекарство, а теперь все более и более успешно вытесняющий опиум. Для опиума нужна была трубка, кровать, опытный служитель – для этого же нового наркотика нужна была только столовая ложка и шприц. И если опиумный наркоман хоть как-то мог держать себя в руках – то новый наркотик буквально за несколько приемов вызывал абсолютное привыкание. Имя новому наркотику было – героин.

Название бара тоже было самым обычным для этих мест – «888». Три восьмерки, по верованиям китайцев число 8 – счастливое, три восьмерки обозначает абсолютное счастье. Само название этого места – бар – было слишком громким для этой дрянной забегаловки, в нем обедали кули – носильщики, торговцы с соседнего рынка, местные бандиты и тому подобная шушера. Европейцев здесь не то, чтобы не жаловали, – просто они сами в такие места не ходили. За исключением тех, кто жаждет острых ощущений. Они и получали их – часто больше, чем рассчитывали.

Белый европеец чуть наклонился, входя в помещение – вход был явно рассчитан на местных, низкорослых жителей…

Внутри было шумно, накурено, как и в других подобных заведениях по всему миру. Пахло куриной грудкой, свининой, приправами. Приправы здесь были двух видов: острые и глютамат натрия. Первая свидетельствовала о том, что народу с такой кухней приходилось часто есть несвежее, тухлое мясо, омерзительный вкус которого маскировался ударными дозами острых приправ, а глютамат натрия – это специфическая особенность современной восточной кухни. Придумали японцы… Такая дрянь, кладется во что угодно, и так действует на вкусовые рецепторы, что даже самое неприятное по вкусу блюдо кажется вкусным и хочется есть еще и еще. Эта приправа распространялась везде, кроме самой Японии… японцы много чем осчастливили этот мир, в числе прочего – шестнадцатью годами Второй Тихоокеанской войны, сейчас временно затихшей. Но капитан первого ранга Воронцов считал, что ничего не закончено – и у него были все основания так считать. И капитан Воронцов старался не употреблять блюда, имеющие китайское происхождение – как бы заманчиво они не выглядели…

Хозяин сего почтенного заведения, высокорослый для китайца метис с черной косичкой и сильными, с набитыми костяшками руками – лично подошел принять заказ у нового посетителя, которого никто никогда здесь раньше не видел. К новым посетителям он всегда подходил сам – чтобы определить, настолько они опасны, сколько денег есть в их карманах и не стоит ли сообщить о них куда следует… отнюдь не в полицию. В этом городе, освещенном ядовитым светом рекламных огней бетонном муравейнике – даже стены имели уши, а люди – пропадали средь бела дня в самых благополучных районах. Это давно была не колония Британии, и британцы давно не контролировали здесь ситуацию – только делали вид.

Кстати, три восьмерки на вывеске заведения – один из признаков принадлежности хозяина к мафии. Далеко не каждому разрешат держать такую вывеску…

– Три восьмерки приветствуют вас, таши, – сказал метис на приличном английском, – надеемся, вы будете нашим постоянным гостем. Что желаете заказать? Один напиток за счет заведения.

Непроницаемо черные узкие глаза смотрели на незнакомца, будто впитывая его. Одет как американец – но совсем не из таких. Что-то не позволяло хозяину заведения определить гостя как типичного гуилао⁴ – оттого и обратился он к нему уважительно – таши. Таши, кунгфу таши – мастер боевых искусств, в которых и хозяин заведения знал толк – по крайней мере, хулиганы, так и норовящие вывернуть мульду с мусором или исписать стену, а то и витрину непотребщиной, обходили три восьмерки десятой дорогой…

Хозяин видел, как новый гость двигался и оценил, как он сел. Спиной к стене и рядом с дверью, ведущей в туалет, в туалете окно – выбил и был таков. Гость был опасен.

– Циндао⁵ – сказал гость – холодное, прямо из холодильника, бокала не надо. И… что-то соленое. Закусить. Пока все.

Метис утвердительно кивнул.

– Английские армейские крекеры устроят почтенного таши?

– Вполне.

Метис отошел к барной стойке и вернулся с требуемым. Видно было, что персонал он вышколил – подчинялись с полуслова, требуемое появилось в мгновение ока.

На столе уже лежала бумажка в десять гонконгских долларов

– Я предпочитаю платить за хорошее обслуживание… – иностранец кивнул на банкноту

Метис поставил бутылку и тарелку с крекерами на стол, впился глазами в руки клиента. Это была хитрость – пиво было закрыто, причем на пивоваренном заводе в Циндао, построенном немцами – закрывали крепко. Если гость попросит нож, или …

Иностранец легко, почти шутя, открыл бутылку указательным и большим пальцем правой руки. Пальцы у него были длинные и сильные, как у…

– Приятного аппетита – хозяин на мгновение склонил голову – если что-то еще будет нужно, только позовите…

Весьма обеспокоенный хозяин заведения – его, кстати, звали Ши – нырнул за стойку, хлопнул по плечу бармена, намекая на то, что некоторые время ему придется справляться одному. Потом – ловко, как обезьяна пролез в люк под баром – за баром был отгорожен небольшой кабинетик для него, где помимо прочего хранился дробовик двенадцатого калибра и старый пистолет – пулемет Томпсона. В этом кабинете был только один вход и один выход – вниз, в канализацию. Так можно было спастись при появлении полиции…

Ши подвинул к себе старомодный телефонный аппарат с дисковым набирателем, накрутил номер. Приказал себе успокоиться… сделал несколько глубоких вдохов, с каждым разом задерживая выдох. Говорят, что тело нуждается в максимальном количестве кислорода – но это не так, и он знал, о чем говорил. Ведь на этот бар Ши заработал, выступая на подпольных боях без правил, в одном из доков Виктория Харбор.

– Я слушаю.

– Это триста одиннадцать – двести пять – Ши назвал свой номер, какой использовался в триадах⁶ – ко мне пришел человек, выглядит как американец, но это не американец. Ростом чуть ли не пять цуней⁷, серые волосы, не азиат. Мне он кажется опасным.

– У него есть оружие? – поинтересовался сидевший на коммутаторе связник триады. Этот номер телефона – нигде не был известен, потому что его не существовало – связник сидел прямо на коммутаторе телефонной компании, а телефонная компания принадлежала триадам. Если бы полиция или кто-то другой сделали бы запрос относительно этого номера – оказалось бы, что этого номера нет. И никогда не было.

– Не знаю. Но у него сильные руки и пальцы, как у хорошего кунгфу таши.

– Хорошо, я записал, брат… – сказал связник триады – сфотографируй его, если сможешь и запиши, когда он от тебя уйдет.

– Слушаюсь…

Мастер Ши закончил разговор, затем начал рыться в больших, стоящих один на одном ящиках у стены. В барах – люди забывают самые удивительные вещи – и часть из них лежала здесь, потому что мастер Ши не знал, что ними делать.

Ага, вот…

Он достал фотоаппарат, с сомнением посмотрел на него. Забыли туристы… какие-то идиоты в прошлом году … захотелось хлебнуть экзотики… а хлебнули в итоге грязной воды из канавы, обильно кишащей всеми известными науке видами микробов. Мастер Ши никогда не испытывал потребности фотографироваться – но знал, как это делается… теоретически. Взвести затвор фотоаппарата, как на оружии… вот тут до щелчка, направить видоискатель на … то, что хочешь снять и нажать на кнопку. Щелк – снято. Перемотка тут автоматическая… кажется.

Ладно, он сделает только один кадр. И все.

Тут перед мастером Ши встала одна проблема. В стене, отделяющей бар от его кабинета, были несколько тайных смотровых отверстий для наблюдения… незаметных смотровых отверстий. Но если он будет смотреть в него видоискателем – то объектив будет смотреть на стену, а если объективом – то в видоискатель он не увидит ничего, кроме стены.

Почесав в затылке – мастер Ши решительно взвел затвор фотоаппарата и направился к стене. Он посмотрит в смотровое отверстие сначала глазом, увидит гуилао, потом приставит к дырке объектив и щелкнет. Если он увидит гуилао своим собственным глазом – то тоже самое увидит и стеклянный глаз фотоаппарата, верно?

Британская кровь в мастере Ши давала о себе знать – он считался умным и был одним из немногих полукровок, которых приняли в триаду. Китаец бы сначала минут десять озадаченно чесал затылок, а потом принялся бы звонить боссу и спрашивать, что делать…

Осторожно сняв фанерку, мастер Ши выглянул в зал. И увидел только недопитую бутылку Циндао, сиротливо стоящую на столике…

Обеспокоенный мастер Ши бросил фотоаппарат на стол и полез назад. Мимолетного взгляда из-за бара хватило, чтобы понять – нет, он не ошибся. Гуилао ушел.

– Ты! – спросил он бармена – когда ушел гуилао. Новенький.

– Да только что, мастер. За ним пришли – и он ушел.

– Кто за ним пришел?

– Двое.

Бармен сделал понятный любому гонконгцу знак – белый, осторожно…

Обеспокоенный мастер Ши полез назад – звонить.

…

Ну… конечно.

Иного и ждать не приходится. Эти идиоты – совсем не умеют маскироваться. Он тоже… но он то здесь как турист… американский турист, и вполне схож с американцем, и внешне и по манерам поведения – благо, довелось насмотреться. А эти. Местные… еще бы футболку надели с американским флагом, козлы.

Хотя это не его проблемы. Пока.

Американцев было двое. Оба крепкие… мясные, как откормленные бройлеры, есть у североамериканцев такая порода кур, исключительно на мясо. Один, который поздоровее – держит руку в кармане … и там, судя по размерам, QSPR⁸, не меньше. У второго – руки свободны, кожаная куртка расстегнута до самого низа… орлы!

Только не те, которые на североамериканском гербе изображены, а те которые сверху – и прямо на голову!

Чтобы не продолжать этот балаган – капитан первого ранга Воронцов встал и отправился навстречу встречающим…

Громилы молча кивнули – и они вышли на улицу. Небо почернело от сдерживаемой уже несколько дней грозовой ярости, с Виктория-Харбор дул резкий, порывистый ветер – но дождя не было…

– Сюда, мистер – сказал здоровяк, приглашающе показывая на распахнутую дверцу небольшого Лейланд Парсел Деливери, грузовичка для доставки товаров – добро пожаловать в Гонконг.

В этот момент – словно намекая на что-то, небо с оглушительным грохотом раскололось над ними, первые тяжелые капли дождя осколками посыпались на землю. Молния высветила на мгновение их в тесноте гонконгского переулка, сделав похожими на оживших мертвецов…

– Да, погодка не радует… – сдерживая гнев на двух дураков, сказал капитан Воронцов и полез в машину. Залезший следом за ним американец – с грохотом захлопнул прокатившуюся на роликах дверь, включил едва светящий плафон.

В этот момент – на крышу что-то упало… кошка, что ли. По звуку было именно так.

– Что это? – резко спросил Воронцов, подняв голову

Водитель хохотнул, садясь за руль

– Добро пожаловать в Гонконг, мистер. Нам на крышу выкинули какое-то дерьмо, здесь мало кому приходит в голову вынести мусор в контейнер, как полагается. Отчего везде вселенский срач, а когда бывает гроза, как сегодня – в нижнем городе по улицам какой только дряни не несет. Ничего, пока едем – смоет…

Воронцов настороженно прислушивался – но звук больше не повторялся, и у него не было такого ощущения, что на крыше кто-то есть. А потом – машина тронулась, и слушать стало уже невозможно…

…

Ему пришлось ждать достаточно долго. Гроза никак не начиналась, воздух был тяжелым, душным. Распластавшись по стене второго этажа, опираясь ногами на кронштейн, одетый в повседневный костюм китайского крестьянина боец клана Томо-рю непрестанно осматривал улицу, ища малейшие признаки опасности. Ими могло быть все, что угодно… если перестанут ползти машины по улице, если вдруг не станет людей, или в переулке появятся люди, которых тут быть не должно. Вряд ли даже самые опытные гонконгские полицейские, имевшие дело с бандитами всех мастей и видов смогли бы поймать бойца клана Томо-рю – но он боялся не этого. Не боялся он и смерти, смерти от пуль – часто она намного милосерднее, чем участь бойца – невидимки, попавшего в руки стражи. Он боялся не выполнить задания…

Потом в проулок въехал грузовичок, и Ли насторожился. Грузовичок был точно таким, на каком развозили продукты – но ни один безумец не рискнет развозить продукты днем. Он просто ни до кого не успеет добраться и сожжет свое топливо в пробках.

Из машины вышли двое – и Ли понял, что это те, кого он ждал. Американцы! Он не знал, что точно значит это сложное слово – но знал, что те, кто называется этим словом враги его народа, враги уже сто с лишним лет. С тех пор, как они подошли к берегам Японии и обстреляли их из огнедышащих драконов, каких тогда не было у его народа – они совершили преступление. Такое, за которое расплачиваются кровью.

Они совершили преступление перед самим Ли. Его старший брат, который как и он сам был бойцом клана – пришел домой с лицом, обезображенным адским дыханием дракона. Его лицо было столь искорежено, что никто не узнавал его с тех пор.

Драконы… Драконы, чье огненное дыхание слышно как гром, что изрыгают огонь, испепеляющий целые деревни. За это – враги тоже должны были уплатить. Сполна – и плата могла быть лишь одна.

Ли мог убить их обоих. Голыми руками. Он знал, что у них есть оружие – он знал, что такое оружие, умел его применять – но оружие в руках врага для него мало что значило. Опытный лучник не менее опасен, чем снайпер, опытный метатель шуракенов, боевых звезд – способен метнуть девять из них быстрее, чем самурай достанет свой меч. Этих двоих гайджинов, толстых, глупых, медленных и неповоротливых, просто нашли бы в проулке и никто не задумывался бы над причинами их смерти – Ли знал, что для этого надо просто вытащить из кармана бумажники. Но у него был приказ – и он заключался совсем в другом.

Ли с сожалением посмотрел на свои ноги. Они были голыми – забираясь туда, где он был, он снял свою обувь, представлявшую собой странную смесь балетных тапочек и резиновых тапочек для купания. Теперь, для того, чтобы надеть – нужно было время, а без них он не мог бежать, опасаясь поранить ноги. Подошвы его ног выдержали бы острый камень или ветку – но не битое стекло, а здесь его было навалом…

К тому же американцы появились быстро – и с ними был этот самый гайджин. Они пошли к машине – и стали в нее садиться…

Времени у Ли не было совсем.

В то время, когда они сели в машину – но она еще не тронулась – он решился на отчаянный поступок. Он прыгнул и приземлился на крыше машины гайджинов. Это был смертельный риск – гайджины не дураки, он это прекрасно знал. Он постарался максимально смягчить удар своего тела о крышу, к тому же подгадал под удар грома – но все равно, там внутри – не могли не слышать. Ли мог рассчитывать лишь на то, что глупые и самоуверенные гайджины – не потрудятся выйти под дождь, чтобы посмотреть, что это упало на крышу их гремящей повозки без лошади.

Так оно и вышло. Гайджины – поленились. Или они не хотели намочить свою дурацкую, сковывающие движения одежду?

Ли удовлетворенно улыбнулся, когда машина тронулась. Теперь ему не придется бежать – а удержаться на скользкой крыше машины для того, кто мог удержаться на отвесной стене замка в громовую, дождливую ночь – плевое дело…