Александр Абрамович Козлик
Дневник начальника следствия из «Матросской Тишины»
«Служить России» стало ремеслом тех,
для кого прислуживать – призванье.
Вл. Скворцов
Дорога
При слове «дорога» у нормального человека возникает образ улицы, шоссе или железной дороги, ведущих к теплому морю.
Но в тюрьме при слове «дорога» возникает совершенно другая ассоциация. Это связь, общение арестантов друг с другом.
«АУЕ»1, – кричит бывалый арестант, входя на продол (коридор, ведущий в камеры). Это означает «Арестантское уркаганское единство», этим он дает знать, что прибыл в тюрьму и готов к связи, ищет земляков, подельников и просто знакомых.
Связь для арестанта означает очень многое, это моральная и материальная поддержка. Да, я не оговорился, и материальная поддержка. В тюрьме имеется камера, так называемая «хата», где сидит «смотрящий», главный «урка» по тюрьме. Скорее всего, это «вор в законе» или много раз уже сидевший. В эту «хату» стекаются запасы продовольствия, курева и денег, так называемый общак, который он контролирует и распределяет.
Задача «продольных» (сотрудники изолятора, стоящие у камер), оперативных и других служб в тюрьме, – противостоять этой связи любым путем, пресечь на корню. Особенно тщательно идет поиск мобильных телефонов. Хотя именно через сотрудников изолятора они в камеры и попадают. Их продают по шесть-десять тысяч рублей, а затем при очередном «шмоне» (обыске) изымают и потом опять продают. Коммерция, одним словом. Ведь зарплата у них 12—15 тысяч рублей, себя не прокормить, не говоря уже о тех, кто имеет семьи.
Так что борьба со связью идет целенаправленно и начинается с утра. При проверке всех арестантов выводят из «хаты», идет «шмон», заходят «продольные» с деревянными молотами, опера начинают обстукивать стены, пол, «шконки» (койки), ищут всякие приспособления для «дороги» и телефоны. Такие проверки, «шмоны», проводят плановые и внеплановые при поступлении информации от агентов или сотрудников – «продольных» или «вертухаев» (как их по-разному называют). Они в течение дня ходят по коридору и прислушиваются, что делается в камерах.
В общем, одни налаживают связь, а другие ее обрывают или делают вид, что борются, по-разному бывает.
Все интересное начинается после ужина. Переварив как следует ужин, отлежавшись, любители «дороги» начинают перекличку. Идет она через улицу или вентиляцию. Определяют, кто будет запускать «парашют» (специальный полиэтиленовый мешочек), к которому привязывается ниточка. «Парашют» выталкивают за «решку» (решетку) с помощью «удочки» (палка с крючком, обычно она делается из свернутой газеты, а роль крючка выполняет бритвенный станок). Попав на улицу, «парашют» под действием ветра надувается, и его относит к соседним окнам. Регулируется его движение с помощью нитки. Соседи стараются изловить «парашют» с помощью «удочки». После его поимки раздается условный стук.
Кто читал книги о революционерах, находящихся в тюрьме в царской России, наверняка вспомнит об азбуке Морзе. В то время переговаривались с ее помощью. Теперь азбуку не знают, но условный стук остался.
Поймав и затащив в «хату» «парашют», к нитке привязывают «коня» (тонкая веревка, плетется обычно из простыней или другого подручного материала). Если дело происходит летом и хорошая видимость, то со стороны можно наблюдать, как из одного окна к другому медленно ползет, как змея, веревка, во всяком случае создается такое впечатление. Это «конь» осторожно переползает из одной «хаты» в другую. Медленно и осторожно, чтобы не порвать нитку. Связавшись уже с помощью веревки, к ней привязывают «карман» (его обычно делают из носков или из чего-то вроде этого), куда можно положить груз. Теперь связь налажена.
Вначале идет записка, «курсовая», где пишут, кто в «хате» находится с соответствующими обозначениями: какая это «хата»: обычная «людская», б/с (бывшие сотрудники милиции или других правоохранительных органов) или женщины и т. д. Сообщают, где сидит вор и другие «профессии». Наладив связь и сообщив все о себе, начинают передачу грузов. Кто передает продукты, кто просит телефон, кто сигареты, кто запускает «поисковую» (ищет конкретных людей), сообщают о готовящихся «шмонах», передают другие предупреждения.
И так целую ночь идет связь, великое общение. Заваривается «чифирь» или «купец» (чай крепкий или не очень), чтобы спать не хотелось, и ждут. «Конь» перепрыгивает из окна в окно, разносит вести, продукты и просто моральную поддержку.
Тюрьма есть тюрьма, главная в ней задача – это задавить человека морально, а если надо, то и физически. Разорвать его связи с близкими людьми и показать, что ты бессилен перед государственной системой.
Проходит ночь, к утру уже все реже раздаются крики: «01. 01-я 03. Как дела, что надо?» Все больше с кавказским акцентом. Постепенно все затихают. К утру убирается «конь», устанавливают «контрольки» (нитки, с таким условием, чтобы к следующей ночи опять начать общаться).
«АУЕ» – арестантское уркаганское единство.
20 декабря 2010 года, понедельник
«Матросская тишина», камера 741
Утро в тюрьме
Тюрьма просыпается в шесть часов утра. Подъем по расписанию, включают полный свет (лампочка горит всю ночь) и требуют вставать, застелить «шконку» (койку), и можешь ложиться опять. Главное, обозначить подъем. Я обычно просыпаюсь пораньше и имею возможность наблюдать за обстановкой.
«Хата» (камера) рассчитана на 40 человек, напоминает мне армейские будни. Камеры бывают разные по размерам количеству населения. У меня были разные: от четырех до 40 человек. Если небольшие, то там значительно спокойнее, но в данном случае «хата» рассчитана на 40 человек, а поместили около 30. «Шконки» расположены в два яруса, ну точно как в армии. В «хате» имеется «старшóй» – это в б/с (бывшие сотрудники внутренних дел и других силовых ведомств), а в «черной хате» (это для гражданских) «старшóго» называют «смотрящим».
При заходе, т. е. при водворении в «хату», новенького встречает старшой, он выясняет, кто да что, проверяет бумаги и определяет место, т. е. «шконку» или койку, как вам больше нравится. Место тоже определяется в зависимости от того, сколько ты просидел. Дележ идет от шести месяцев и далее. Тот, кто до шести месяцев, получает место недалеко от входа, наверху или внизу – зависит от наличия свободных мест. Перед ними стоит задача постоянно контролировать вход, чтобы не было внезапного проникновения, а в случае чего – отвлекать внимание на себя, реагировать на все вопросы «коридорных» или «продольных». По утрам, с подъемом, они обязаны вставать и начинать уборку «хаты». Проводится она дважды в день: с подъемом и вечером в 19 часов.
«Хата» делится на три помещения: «дальнее» (имеются три туалета и душ), «жилка» (спальня) и «дубок» (так называют кухню). Унитазы друг от друга отгорожены перегородкой, но открыты, поэтому мужики сами прикрывают их занавесками из простыней. Делают крючки из черт знает чего, плетут веревки из ниток. Вообще-то веревки, ножи – под запретом, и в случае их обнаружения – забирают. Нож выдается только на определенное время, перед едой. Хотя в других изоляторах пластмассовыми разрешали пользоваться, но не в открытую. При проверках веревки, ножи прячут, попадутся на глаза – заберут. Все понимают, что белье на чем-то ведь сушить надо. За чистотой «старшóй» следит особо, и это правильно, иначе грязью зарастешь. Кто любит мыться, кто не любит, но обязаны все, чтобы запаха никакого не было. Основное правило: «Живи спокойно и не мешай другим».
Так вот, среди тех, кто отсидел до шести месяцев, распределяются обязанности по уборке помещения: первый этап – уборка «на дальнем», затем «дубок» и «жилка». За подъемом, уборкой, ее качеством следит «старшóй», «менеджер», как в шутку мы его называем.
Передвижка по камере идет по мере поступления новичков. Большинство из тех, кто отсидел свыше шести месяцев, предпочитают после подъема дальше спать, хотя не все. Некоторые, в том числе и я, встают, занимаются туалетом, зарядкой, завтраком, а потом опять ложатся.
С 6:30 до 7 часов подается завтрак. Обычно каша или молочный суп с макаронами. Каша тоже на молоке. Но это только в этом изоляторе. На «Матроске» кашу на молоке выдавали только два раза в неделю. Здесь же изолятор в основном для женщин, есть и дети, поэтому готовят значительно лучше и больше. Но многие и этого не едят, сами готовят или перебиваются тем, что присылают с «воли».
На кухне имеется четыре стола, три холодильника и телевизор. Как я понял, вся эта техника занесена родственниками арестантов. Питаются «семьями» или «дубками». Члены «семьи» все поступающие им продукты складируют в общий котел «семьи», и только они имеют право ими пользоваться. В общий котел «хаты» идут только санитарно-гигиенические средства: мыло, средства для мытья посуды, туалета. В каждой из «семей» имеется дежурный, он готовит стол: нарезает сыр, колбасу и моет фрукты. Кроме него имеется общий дежурный по кухне, он нарезает хлеб.
После завтрака все отдыхают и ждут проверки, она проходит где-то в девять часов. Всех выстраивают в коридоре. В это время в камеру заходят сотрудники по режиму, коридорный с деревянным молотом, начинают все обстукивать и осматривать: ищут телефоны, ножи и прочие запрещенные предметы. Одни пытаются что-то найти, а другие что-то спрятать. После переклички всех опять загоняют в «хату». Очередной день начался.
Август 2011 года
Д
невник начальника следствия
из «Матросской тишины»
Предисловие
Этот дневник я писал прежде всего для самого себя, а не для публикации, так как мне необходимо было самому осознать, почему я попал на другую сторону «баррикады». Я отработал свыше 30 лет в милиции и всегда стремился к справедливости. Это было главным в моей работе, и вдруг по истечении 10 лет, как вышел на пенсию, сам стал обвиняемым. Народная мудрость не зря гласит: «От сумы и тюрьмы не зарекайся». Видимо, это присуще нам всем, проживающим в этой стране. Как писал в своей книге журналист Г. Пасько, попавший в аналогичную ситуацию: «Все население в нашей стране делится на тех, кто сидит, и на тех, кто должен готовиться к посадке». Страшно! Но ведь это соответствует истине.
Когда человек сталкивается с бандитским произволом, он знает, что может обратиться в государственные правоохранительные органы, где ему, по крайней мере, обязаны оказать помощь. Если же человек сталкивается с государственным правовым произволом, беспределом, творимым теми, кто его должен защищать, идти ему некуда.
Находясь в тюрьме, я читал все подряд, и мне в руки попала книга Жюля Верна. Перечитывая ее, я наткнулся на интересное изречение: «Строгое соблюдение законности прекрасно объяснимо нравами самих англичан, которые весьма щепетильны в вопросах неприкосновенности человеческой личности и не допускают никаких посягательств на нее». Может быть, поэтому все так стремятся к английскому правосудию и не доверяют нашему?
Если публикация моих дневников внесет хоть малую толику в то, чтобы понять необходимость коренных изменений в работе наших правоохранительных и судебных органов по своей сути, я буду считать свою задачу выполненной.
Выписка из постановления о привлечении в качестве обвиняемого
Гор. Москва 13 мая 2010 года
И. о. руководителя Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ государственный советник юстиции 3 класса Саменкова Е.А., рассмотрев материалы уголовного дела №18/432761-07
Установил:
Козлик Александр Абрамович, совершил мошенничество, то есть приобретение права на чужое имущество путем обмана и злоупотребления доверием, совершенное организованной группой и в особо крупном размере, при следующих обстоятельствах:
Так, он, Козлик А.А., являясь адвокатом… в составе организованной преступной группы под руководством Владыковского В.И. совершил хищение права на нежилое помещение и долю земельного участка, принадлежащие ООО «У Казанского».
9 июля 2010 года (пятница). Следственный изолятор «Матросская тишина», город Москва
Я начинаю вести дневник. Надо попытаться понять, что со мной произошло и почему. Не знаю, удастся ли записи передать на «волю», но все равно буду вести их, так легче все понять и проанализировать.
Сегодня день продления содержания под стражей в Басманном суде. Знаменитый Басманный суд, суд, олицетворяющий собой государственный беспредел. Кто мог подумать, что мне придется предстать в нем в качестве обвиняемого? Несколько месяцев назад в программе «В нашу гавань заходили корабли» я слушал песню в исполнении Г. Резника о работе этого суда и теперь все испытал на собственной шкуре. Хотя, честно говоря, я сомневаюсь, что наш питерский, Куйбышевский, или какой-либо другой суд чем-то сильно отличается от Басманного. Судья все внимательно выслушивает или делает вид, что слушает, а решения принимает те, которые удовлетворяют следствие, а не руководствуясь законом.
Вся беда наша все-таки кроется в судах. Ведь стоит только им занять независимую позицию и принимать решения строго в рамках закона, как ситуация резко изменится. Что должно быть главным в работе судьи? Строгое соблюдение Уголовно-процессуального закона – и все. Годик или два будет много оправдательных приговоров, как было в начале введения суда присяжных, но все станет на свои места. Суд научит следствие соблюдать закон, а следствие научит соблюдать закон оперативные службы. Для этого ведь и есть правосудие.
С утра меня подняли и загнали на «сборку», в одиночку: три шага вперед и три назад, настоящие казематы, дышать нечем. Главное для меня сейчас терпение, терпение и еще раз терпение. У следствия задача меня сломить, заставить признать то, что я не совершал, рассчитывают на мой возраст и состояние здоровья, а моя задача – выстоять. У меня есть примеры: Нельсон Мандела, Луис Корвалан были в таком же возрасте в застенке, громкие имена, они боролись за свободу своего народа. Но ведь это ориентир, на кого надо равняться, и потом, я ведь тоже борюсь, но только за свою свободу и за справедливость.
Повезли в суд, там четыре часа ожидания, полчаса рассмотрения, опять четыре часа ожидания, опять «сборка» и камера. Закон соблюден, и все в порядке.
Особенно тяжело, когда тебя ведут. Я преступник! Люди с испугом смотрят на тебя, и ты не можешь объяснить, кто ты и за что ведут. Я опасен для общества. Это я, заслуженный юрист Российской Федерации, полковник юстиции, свыше 30 лет боровшийся с преступностью, не «крышевал», взяток не брал и ничего, кроме болячек, не заработавший. За 30 лет службы получивший выходное пособие в размере 30 тысяч рублей, по тысяче за год. И за первый месяц работы в должности генерального директора охранного предприятия получивший зарплату в 30 тысяч рублей. Вот так государство ценит свои кадры.
Но сейчас для меня главное другое. Кто меня заказал? Ведь им никаких моих показаний не надо. Только признание своей вины, другое их даже не интересует.
Каждый день, находясь в тюрьме, просыпаюсь с одной мыслью: почему это со мной произошло? Наверное, это все-таки наказание, только за что? Ведь всю жизнь стремился к одному – быть честным и порядочным человеком. Видно, этого мало.
10 июля 2010 года (суббота)
Подъем, зарядка, завтрак и целый день читаю все подряд, лишь бы не думать. Да, еще прогулка: целый час в каменном мешке. Обед такой, что кушать не хочется, но есть что-то надо. Настроения писать нет никакого. Хотя бывает и хуже, но реже.
11 июля 2010 года (воскресенье)
Подъем, зарядка. Это обязательно, для поддержания духа и воли. Стараюсь не думать о родных, иначе горло сжимает, и подступают слезы. Жалко себя, жалко их. Ну ладно об этом. С утра все спят, подъем ведь в шесть утра, требуют вставать и заправлять «шконку», а потом опять можешь ложиться. Я же пользуюсь этим временем, никто не мешает, стараюсь все вспомнить, что же произошло?
12 мая 2010 года на мобильник позвонил опер МВД. Звонок не был для меня неожиданностью, я знал, что идет расследование по старому уголовному делу «У Казанской», но полагал, что следствие, тем более Генеральной прокуратуры, сумеет разобраться, кто есть кто. Наивный!
В конце прошлого года ко мне обратился Сергей Новиков, мой заместитель по юридической фирме, с которым я познакомился у Бадри Шенгелии Он сказал, что со мной хочет встретиться Панов. Я отказался, так как Панова не переносил на дух, жулик он, да и только. Через некоторое время Новиков передал мне, что Панов заявил, что если я не встречусь с ним, то он возьмет меня в соучастники. Я опять отказался. И это была моя ошибка, к сожалению, не первая в связи с этим делом. Я хотел по этому поводу обратиться в следствие, но меня отговорили, сказали, что лучше не лезть самому. Когда надо позовут, ты все объяснишь. И это была моя вторая ошибка: никто не позвал и слушать не стал.
Накануне звонка опера я позвонил Сергею и от него узнал, что следствие задержало Алексея Косенко и решается вопрос о его аресте. Поэтому я уже ждал вызова.
Опер попросил меня о встрече, и мы договорились с ним встретиться на площади Мужества. Я понимал, что это может быть задержание, и позвонил сыну, взял его с собой, чтобы он был в курсе того, что может со мной произойти. На площади было двое оперов, они предложили проехать в следствие. Я понял сразу, что речь идет о задержании, и сказал, что могли бы просто предложить приехать, я скрываться не собираюсь. Хотели посадить меня в свою автомашину, но я отказался, сказал, что поеду с сыном. В конце концов, они согласились, и мы поехали.
Когда приехали на Мойку, где размещалась бригада следователей, меня завели в комнату, следом зашел, как я потом узнал, руководитель бригады Пипченков. Он грозным тоном спросил у оперов: «Кто это?» – и, услышав мою фамилию, изрек: «Задержать и арестовать». Затем, гордый и страшно довольный собой, своим величием и властью, данной ему над людьми, удалился.
Я сразу понял, что никакого выяснения моей роли в совершении преступления не будет, все уже решено и определено. Пытался выяснить у оперов, чего они хотят. В ответ я слышу: «Признание своей вины и только признание». Я заявляю им: «О каком признании может идти речь, если они даже не знают, какое отношение я имею к этому делу». Никто слушать не захотел. Далее появился следователь, «шестерка», который даже не знал обстоятельств совершения преступления. На мой вопрос «Как же вы будете допрашивать, если не знаете обстоятельств совершения преступления?» он ответил: «Что скажете, то я и запишу». Видно, что-то новое в тактике следствия появилось.
По моей просьбе вызвали в качестве адвоката Горшкова Вадима и, как только он приехал, записали мой допрос в качестве подозреваемого. Я не пишу «допросили», потому что следователь был, как баран: что скажешь, то и запишет. Без всякого понятия. После допроса повезли опера меня в ИВС на Каляева. По дороге опять убеждали меня, что могут отпустить, если я признаю свою вину. Это я, бывший начальник следствия, у которого таких следаков было 120 человек, должен признаться в преступлении, которого не совершал. Бред, да и только.
И вот я в камере-одиночке. Держусь из последних сил, хоть головой об стену бейся, все бесполезно. Что делать? Признать свою вину? Но при этой мысли меня такая злость захлестывала, что все остальное отступало. Если бы я действительно был причастен, я бы согласился. Но преступление было совершено за моей спиной, и я даже не знал и не допускал, что Шенгелия может его совершить. Ведь мы с ним только юридическую фирму открыли, зачем же было так подставлять ее.
И опять я прокручиваю события пятилетней давности.
В то время я работал четвертый год генеральным директором охранного предприятия, принадлежащего иностранной фирме. Хозяева фирмы менялись, перепродавая фирму друг другу, но деньги вкладывать в свое развитие никто не хотел, а прибыль требовали, причем постоянно, клиентов мы должны были искать сами. Такая постановка вопроса стала меня нервировать. Надо было искать что-то другое.
Решили вместе с Сергеем Корякиным организовать свое охранное предприятие, что и сделали. Некоторых клиентов дал Сергей, некоторых я. Предприятие прибыли не приносило, но и дополнительных затрат не требовало, само себя окупало. Так и жили.
В это время у меня на горизонте появился Миша Шипинов. Он работал по безопасности у одного водочного олигарха. Стал часто заезжать ко мне, общались, ходили вместе в баню, в общем, стали приятелями. Затем он поменял работу и стал работать по безопасности у своего приятеля Бадри Шенгелии. Мне говорил, что тот является крупным бизнесменом по недвижимости и у него большие перспективы. От него же пошла инициатива по раскрутке нашего охранного предприятия и созданию юридической фирмы. Идея мне понравилась: одновременно увеличится охранное предприятие, оно, наконец, станет приносить прибыль, и я займусь юридической работой, что ближе мне по душе и знаниям. Единственное, что меня останавливало, это то, что я не знал Шенгелия, но был Миша, и через него я все мог решать. Это меня вполне устраивало.
Я посоветовался с Сергеем, он был соучредителем охранного предприятия. Тот мою идею поддержал. Начались торги с Бадри. Он хотел, чтобы мы отдали ему 51 % долей охранного предприятия, фактически хотел стать владельцем, да еще бесплатно. На это мы не пошли, предложили только треть долей, на том и сошлись. Он сразу же дал нам дополнительные посты, и работы значительно прибавилось.
Бадри Шенгелия представлял собой интересную личность. Окружил себя роскошью, любил пускать пыль в глаза: золотой мобильник, роскошные машины и куча приближенных, которые заглядывали ему в глаза. Среди них Дараселия, Панов, Корякин и другие, я их не запомнил, в основном, его земляки. Руководил он всем единолично, даже родной брат был полностью под ним. Не терпел возражений и был в полном смысле диктатором. Все остальные как «шестерки».
На сегодня все, люди уже встают, начинается очередной тюремный день.
12 июля 2010 года (понедельник)
Подъем, зарядка. Продолжаем исповедь.
При Шенгелии была группа юристов, которые готовили все документы и представляли его во всех судах. Как я понял, возглавлял их Новиков Сергей, хотя понятие «возглавлять» относительное, решения принимал не он. До него был Дима, фамилию его уже не помню. Дима заработал деньги, ушел и открыл свою фирму. Когда шла подготовка к созданию фирмы, мне представили юристов и навязали заместителем Новикова. Я хотел сам подобрать человека для работы по гражданским делам, но Шенгелия не согласился, и теперь я понимаю почему.
В общем, пока я уволился из охранного предприятия, пока отстраивали офис под юридическую фирму, закупали мебель, мне активно помогал Михаил. Он стал одним из учредителей, мы вместе с ним сложились на мебель, а ремонт сделали строители Шенгелии.
В первый же день открытия офиса Михаил привез Теслер, дочку, а затем появилась и ее мать. Я еще не знал всех юристов, которые появились в офисе, и кто из них что собой представлял. Вместе с ними появился Панов, и я полагал, что он тоже юрист. Старшая Теслер заявила мне, что у нас много общих знакомых, которые обо мне хорошо отзываются, и она бы хотела, чтобы мы ей помогли. Я позвал Новикова и представил ей его, как своего заместителя, он же еще привел юриста, к которому, в свою очередь, и подключился Панов. Все они вместе сели за стол и стали разбираться с делом Теслер. Активную позицию в разговоре стал проявлять Панов, и я обратил на него внимание. Сам я в разговоре участия не принимал, так как сразу же заявил, что я не специалист по гражданским делам.
На следующий день Новиков стал представлять мне сотрудников и наиболее грамотным назвал Рылова, так, кажется, его фамилия, но я не убежден в этом. Про Панова Новиков сказал, что тот не юрист вообще-то, просто участвовал в делах, как представитель Шенгелии. Я стал наблюдать за Пановым, так как не понял, какую роль тот играет. Если руководить фирмой, то мне его помощь не нужна, если надзирать, тем более. После этого я переговорил с Михаилом и поставил условие, чтобы Панова убрали, если Шенгелии нужен здесь представитель, то пусть будет Михаил. Михаил согласовал с Шенгелией этот вопрос, и Панов через
пару дней уехал. Но этих пару дней Панову хватило, чтобы он как клещ вцепился в Теслер и от нее уже не отходил.
В это время Новиков мне доложил, что подготовил договор с Теслер, и мы должны были представлять ее интересы в Арбитраже.
Я подписал договор, его передали ей, она тоже подписала. Для работы в суде необходима была ее доверенность, но она почему-то стала с этим тянуть. Почему я узнал позже.
Где-то через неделю, может, чуть больше, мне позвонил Михаил и попросил подъехать к Теслер, сказал, что у нее налоговая проверка. Был уже вечер, и я собирался домой, ехать к Теслер мне совсем не хотелось. Но он убедил меня, что ехать надо, так как это наш первый клиент и его надо обхаживать. Делать нечего, и я поехал к ней в кафе. Там я застал Панова, что очень меня удивило. Я спросил у Теслер, что он здесь делает, на что она мне ответила, что тот ей очень понравился и ей помогает, и она бы хотела, чтобы мы вместе с ним работали. У меня с Пановым сложились к тому времени неприязненные отношения, так как я его фактически выгнал из офиса. Я сразу заявил, что Панов не является сотрудником фирмы, и я ему не доверяю. На ее вопрос, чей он сотрудник, я ответил, что он человек Шенгелии. Тогда она уточнила, какое отношение имеет наша фирма к Шенгелии. Я ответил, что он является фактически соучредителем, но подчеркнул, что Панов и наша фирма – это разное.
Как потом выяснилось, к тому времени Панов уже ее полностью обработал. Он стал ухаживать за ее дочерью, и мать видела его уже в качестве жениха, как последнюю надежду. На все мои предупреждения Теслер ответила, что если будет что-либо подписывать, то только под контролем своей «крыши».
Предварительного сговора здесь ни с кем не могло быть, так как Теслер попала в руки Панова совершенно случайно, и решили они все в течение нескольких дней. Все было сделано под руководством Шенгелии, так как Панов не посмел бы подставить фирму, где соучредителем был Шенгелия, без его согласия.
Факт тот, что я просчитался. Для Шенгелии главное было – делать деньги, и ему было совершенно наплевать на нашу фирму и ее репутацию, у него таких фирм были десятки.
Когда я в очередной раз позвонил Теслер, ее уже обманули, она со мной даже не захотела разговаривать, заявила, что все мы заодно. Я ее мог понять, так как и за моей спиной стоял Шенгелия, но мне все равно было очень обидно, ведь я ее предупреждал и не раз, что нельзя доверять Панову. Надо было, конечно, ехать к ней и разбираться, но я обиделся и не поехал, поэтому теперь сижу здесь.
Когда возбудили уголовное дело, я сам пришел в следствие и дал показания, рассчитывая, что Панова привлекут к уголовной ответственности, однако дело потом в отношении его прекратили. В это же время мне сообщили, что меня стали причислять к «грузинской преступной группировке», во главе которой стоял Шенгелия, и он везде хвастается, что я у него работаю генеральным директором юридической фирмы.
Это было для меня ударом. Я, который всю жизнь боролся с преступниками, сам оказался в их среде. Я понял, что попался как кур в ощип, и надо уходить, пока не поздно. Я заявил, что ухожу, и предложил Шенгелии выкупить мою долю. Он согласился, но затем стал с этим тянуть. Я понял, что так просто мы не расстанемся, его все устраивало, и тогда я отдал ему свою долю без всякой оплаты и ушел.
В чем же моя вина? Надо знать, с кем ты имеешь дело и чего от него можно ожидать, особенно если это твой партнер по бизнесу. К сожалению, после выхода на пенсию я расслабился, и теперь за это приходится расплачиваться.
Ну все, я теперь в «Матросской тишине», получено продление ареста до 17 сентября 2010-го, и я следствие не интересую. Ни одного следственного действия. На суде главный «бугор» Мурвалов только улыбался, но в глаза смотреть не мог. Не представляю, как можно решать судьбы людей так наплевательски.
13 июля 2010 года (вторник)
Подъем в 6 часов утра. Кто-то спит, а я встаю, стараюсь физически себя поддерживать, иначе развалюсь влет. Года ведь не те, и здоровье подводит.
Постараюсь восстановить все события. В ночь на 13 мая меня отправили в ИВС города. Одиночка: туалет, кран, койка, стол, на столе какая-то еда, но в горло ничего не лезет. Одна мысль сверлит в голове: «За что?» Я рассчитывал, что будут разбираться, кто и в чем виноват. Но следствие определилось само, им нужно только признание вины.
Утром опять повезли в следствие, предъявили обвинение, какая-то чушь и только. Вменяют мне предварительный сговор с людьми, которых я даже не знаю, все основано на показаниях Панова и во главе стоит Дараселия. Я бы еще мог понять, если бы привлекали Шенгелию, но его в обвинении нет. Все сваливают на Дараселию. По всей видимости, это делают сознательно, поскольку Шенгелия у них основной свидетель по делу Кумарина. Но мы-то при чем? Я, Косенко, Шипинов, для чего нас тянут по этому делу? Мои показания ни на что не влияют и никого не интересуют. «Следак-мальчик» все аккуратно записал, и все, назад в ИВС. Тут ко мне подошли мои бывшие сотрудницы и говорят: «Мужайтесь и держитесь» – а у меня слезы на глазах, и горло сжимает. Старый, видно, стал, и нервы не выдерживают. Мысли: «А как моим все это выдержать?»
А ведь был еще Куйбышевский суд, и еще один «мальчик», уже судья, решал вопрос о моем аресте. Я до конца не верил, что арестуют, но следствие теперь диктует всем и все.
Объективно:
1. Преступление совершено пять лет назад.
2. Ни с кем не связан, нет никаких преступных связей.
3. Возраст, болезни.
Но всем на все наплевать. Завезли в больницу, смерили давление, и справка: «Сидеть в тюрьме может».
Выступление прокурора в суде достойно запоминания: «Несмотря на возраст обвиняемого, его заслуги, болезни, он ведет активный образ жизни, и поэтому его надо изолировать». Вот и все, приплыли. Потом следственный изолятор на Арсенальной, спецзак: шаг вправо, шаг влево – стрелять будут. Будучи в суде, на третьем этаже, глянул вниз и прыгнуть захотелось, оборвать все сразу. Но рядом был сын, глянул на него, подумал о жене, представил, что будет с ними. Отогнал мысли. Да и следствию это только на руку будет. Нет человека – и нет проблемы. Виновен.
Как интересно повторяется история. 30-е годы, хватают людей, ни в чем не виноватых, пытки, новое имя, и очередная группировка шпионов готова. Теперь уже в современном стиле, но фактически то же самое: пыток нет, но давай признание, для этого изолятор, психологический пресс, моральное давление – и давай новое имя. В изолятор ко мне приезжал опер и говорил: «Давай признавайся и скажи, кто причастен». Я ему в ответ: «Не виновен, готов на детектор лжи, хоть с применением химических препаратов и отключением сознания, я не причастен». Но его это совсем уже не интересовало.