Алекса Гранд
Пари на отличницу

Глава 7

Егор

– Кто вы?

– Мы друзья.

– Друзья друг друга в табло

прикладом не бьют, не кидают

в лодку и не везут черти куда.

– Только самых близких.

(с) к/ф «Остаться в живых».

– Свидание. Сегодня.

Повторяю с нажимом и замираю. Меня забавляет, как сосредоточенно Вика морщит маленький аккуратный нос, пытаясь отгадать причину внезапного потепления наших отношений. Как стягивает черную резинку с высокого хвоста и неосознанно зарывается пальцами в рассыпавшиеся по плечам волосы цвета темного шоколада. С каким воодушевлением отщипывает кусок бисквита и отправляет его в приоткрытый хорошенький рот, забывая облизать с губ сладкую глазурь.

А уж как смешно Смирнова подпрыгнула вместе со стулом, когда я нарочно залез в ее личное пространство, с грацией медведя потоптавшись по выставленным границам. Загляденье!

– Я не могу себе позволить лишние пропуски и отработки, представляешь?

Горячечно тарабанит Вика, а я чувствую, как азарт, незамутненный, безудержный, безрассудный, будоражит кровь. Заставляет подмечать созвездие из родинок на правой ключице, то, как хмурится Вика, изредка потирая левое запястье, и то, как сильно ей идет улыбка. Не привычно едкая и саркастичная, а мягкая, едва уловимая, согревающая теплом светло-зеленые глаза, с интересом изучающие мою персону сквозь тонкие стекла стильных очков.

Ровно на секунду мне даже подумалось, что Смирнова с легкостью могла бы использовать свою внешность в качестве оружия массового поражения самых притязательных мужчин. Каталась бы сейчас с каким-нибудь богатеем на мерине, запивала клубнику шампанским в джакузи номера «люкс» и не знала бы бед, ведь все при ней. И стройная фигурка с аппетитными округлостями, и миловидное личико, и гладкая ровная кожа, без постороннего вмешательства хирургов и косметологов.

Но Вику не назовешь содержанкой. Врожденная гордость исправно толкает девчонку на работу и спозаранку поднимает на пары, не позволяя манкировать своими обязанностями. Чтобы не прогибаться под сильных и успешных, оставаясь самостоятельной и независимой. И, несмотря на ряд сложившихся и прочно устоявшихся стереотипов и имевшие место стычки, я немного ей завидую и уж точно не откажу в уважении.

– Благодарю за обед. Это, кажется, твое, да?

Отвлекаюсь на опускающиеся на стол часы и не успеваю поймать Смирнову за запястье, а потом и вовсе прощаюсь с надеждой догнать беглянку, вздрагивая от громкого окрика.

– Пота-а-ап!

Возникшее у меня на пути препятствие улыбается во все тридцать два зуба, сияет, как начищенная монета, и загораживает узкий проход между столиками. Источая непрошибаемый оптимизм, от которого моментально хочется утопить жизнерадостного приятеля в ближайшем водоеме или прикопать в студенческом парке, без суда и следствия, так сказать.

– Веселый, – обреченно тяну я и глубоко вздыхаю, желая приложиться головой обо что-то крепкое, металлическое. Щурюсь, прикидываю что-то в уме и заключаю: – Слушай, иногда мне кажется, даже если я лягу в гроб, ну так, чтобы просто отдохнуть, замуруюсь изнутри, заколочусь снаружи, ты меня все равно достанешь…

– Посвят перваков. В «Метле». Через три недели, – игнорируя мою кислую физиономию, восклицает Пашка, размахивая красочными флаерами, и чуть ли не причмокивает от открывающихся перспектив: – халявная выпивка!

– Такого отвратного качества, что наутро голова будет трещать как битое стекло? Спасибо, я пас, – выхватываю у друга буклеты, чтобы отправить их в урну, и хмыкаю, ни на йоту не разделяя чужого энтузиазма.

– Откуда столько занудства? – Веселовский обходит меня кругом, пытается пощупать лоб, но тут же нарывается на тушащий его пыл шлепок, после чего авторитетно озвучивает диагноз: – тебя Смирнова, что ли, покусала?

– Еще одно слово, и…

Намеренно даю простор чужой фантазии, обрывая ее на середине. Я в принципе никогда не отличался большим терпением, а сегодня запасы недостающего качества и вовсе устремились к минус бесконечности, грозя Пашке очередным увесистым подзатыльником.

– Понял – не дурак, дурак бы не понял, – сдается Веселовский, вскидывая руки вверх и провожает меня цитатой из подаренного мною же томика. – Теперь беги: блеск утра все румяней. Румяней день, и все черней прощанье.

– Знал бы, что ты не то что оценишь шутку, а зачитаешь до дыр шекспировскую трагедию и заучишь ее наизусть, подарил бы тебе «Войну и мир» или «Преступление и наказание».

Всерьез вознамерившись купить другу что-то из «серьезной» литературы, Я выскакиваю в коридор и ловлю врезавшуюся в меня Анну Львовну вместе со сделавшем в воздухе кульбит журналом. Аккуратно ставлю преподавательницу на пол, ничуть не смущаясь, озорно ей подмигиваю, пока она одергивает строгое синее платье в мелкий белый цветочек, и исчезаю с места происшествия. Чтобы, завернув за угол, нос к носу столкнуться с Викой, пытающейся на ходу отжать мокрые волосы.

– Смирнова, ты ничего не перепутала? – поддеваю девушку, с долей удовольствия разглядывая влажный топ, прильнувший к телу и явственно облепивший его изгибы, и добавляю. – Физ-ра по расписанию в пятницу. Сегодня у нас нет плавания.

– Потапов, соблюдай, пожалуйста, дистанцию, – выставив ладони вперед, Вика на корню рубит мои попытки приблизиться, меряет меня снисходительным взглядом и гордо удаляется, бросив через спину: – хватило мне купания в раковине из-за тебя, кстати. Благодарю покорно.

И, в то время как я пытаюсь сообразить, какое отношение имею к внезапным водным процедурам, на горизонте появляется Леночка. Стильная, в кипенно-белом пиджаке, такого же цвета ультракоротких шортах, и как только ее пропустила внутрь доблестная охрана уважаемого учебного заведения.

Ее туфли-лодочки с неизменными каблучищами, звонко цокают, заранее предупреждая прохожих о приближении первой красавицы потока и заставляя расступаться первокурсников, теряющих папки, челюсти и остатки мозгов при виде Семеновой. Меня же весь этот пафос с каких-то пор бесит.

Тем не менее, довольная произведенным эффектом, девушка грациозно подплывает ко мне, пробегается пальцами с угрожающим кроваво-красным маникюром по груди и, облизав полные губы, ядовито спрашивает.

– Новую игрушку нашел? – под бурные перешептывания близняшек Леночка внимательно осматривает ногти и недовольно фыркает, обнаружив микроскопический скол на мизинце. Я же категорически отказываюсь вестись на провокации и заявляю с флегматичным спокойствием самого Будды.

– Не твое дело.

– Егорка, а ты случайно рассудком не повредился? Да ты же рядом с ней на второй день сдохнешь от скуки.

Уверенная в своей правоте и неотразимости, Семенова пытается до меня достучаться. Ее низкий грудной голос сочится притворной жалостью, может, и вводя кого в заблуждение, но меня оставляет бесстрастным и безразличным. Так что я недоуменно выгибаю правую бровь, засовываю большие пальцы за пояс джинс и своей невозмутимостью заставляю Семенову снять дружелюбную маску и криво усмехнуться.

– Лена. Не лезь.

Обращаюсь вроде бы тихо, размеренно. Только Леночку от моих предупреждающих интонаций колотит крупной дрожью и окатывает паникой, словно ушатом колодезной воды. В общем, приоткрывшийся для очередной гадости рот стремительно захлопывается, и ни единого звука больше не вылетает наружу.

Глава 8

Вика

Ватрушка – лучшее девичье утешение.

А с леденцами и жизнь краше становится.

(с) «Внучка берендеева в чародейской академии»,

Карина Демина.

– С такими, как Потапов, лучше не связываться.

Бурчу себе под нос и поглядываю на балкон. Там сохнут мокрые топ вместе с курткой. А я, переодевшись в теплую пижаму с недовольной, вечно не высыпающейся (точь-в-точь как моя несчастная тушка) совой на груди, грею руки о большую ярко-оранжевую кружку. Неспешно потягиваю крепкий черный чай с бергамотом и чайной ложкой густого травяного бальзама и очень надеюсь не заболеть после взбодрившего, а заодно и напомнившего о месте в пищевой цепочке душа.

– Да он же… – сидящая напротив Милка вторит нестройным эхом, задыхаясь от переизбытка чувств, и даже теряется, подбирая подходящий эпитет, зато я за словом в карман не лезу.

– Глобальная термоядерная катастрофа? Проблема мирового масштаба? Ноль, возведенный в квадрат? – Курочкина глубоко вздыхает, не разделяя радикальных взглядов, и явно считает меня городской сумасшедшей, невесть как сбежавшей из-под надзора санитаров.

– Вика, ты его фигуру видела? – Миленка возводит небесно-голубые очи к требующему косметического ремонта потолку, а я боюсь уточнить, при каких обстоятельствах подруга могла оценить по достоинству телосложение Потапова. – Какие плечи? А пресс? Да он из зала стопудова не вылезает!

– Да обычная фигура, – я отмахиваюсь от Милки, с упрямством барана не желая соглашаться с очевидным, в принципе, фактом. И вызываю очередную порцию хоть и молчаливого, но весьма выразительного порицания, которое успешно игнорирую. Опасно отклоняюсь назад на колченогом стареньком табурете и балансирую на нем подобно канатоходцу. – Оль, а ты знаешь, что я за твои отбивные продам душу дьяволу?

Никитина, очень редко вступающая с нами в перепалки, колдует у плиты. Солит, перчит, посыпает специями и выкладывает сочные пласты мяса на сковородку. Отчего по кухне плывет такой одуряющий аромат, что не закапать слюной накрытый клеенчатой бело-золотой скатертью стол ну очень сложно. И, пока я силой воли удерживаю себя на месте, дабы раньше времени не покуситься на полупрожаренный кулинарный шедевр, Миленка улучает момент и тянет загребущие лапки к вазочке с воздушным клубничным зефиром.

– Курочкина! – ей-богу, нашей слаженностью мог проникнуться сам Хор Турецкого, удавиться от зависти и залиться в сторонке горючими слезами. Только наметившей цель и не планировавшей от нее отступать пышечке все нипочем.

– Что, Курочкина? – Милка хватает сласть и в порыве экстаза оттяпывает от нее больше половины, бормоча с набитым ртом: – может у меня стресс? На фоне беспросветной глупости некоторых личностей. По чистой случайности, на нее обратил внимание самый крутой парень потока. Да куда там, потока – всего универа. А она? Дура ты, Смирнова!

Миленка красноречиво крутит пальцем у виска, описывая масштабы свалившейся на меня радости. Я же скептически хмыкаю и мысленно благодарю Ольку за поддержку.

– По-моему степень крутизны этого индивида очень и очень преувеличена, – заразительно хохотнув, Никитина расставляет перед нами тарелки с до безобразия аппетитными на вид бифштексами с рубиново-красным гранатовым соусом сверху. Заставляющими спорящие стороны на время зарыть топор войны и замолчать, поглощая то ли ранний ужин, то ли поздний обед.

– Нет, я не отрицаю, Егор не лишен привлекательности, – говорю задумчиво, смакуя последний кусочек идеального мяса – у меня такое никогда не получается. Как бы я с ним ни билась, в каким бы маринадах его ни держала и какие бы заклинания ни читала по ходу готовки. – Но я уверена на сто процентов, что ему банально нужна помощь в учебе. Тем более, после того как нас на линейке предупредили о грядущей аккредитации и неминуемых отчислениях.

– Смирнова, Смирнова, – обреченно вздохнув, Миленка роняет голову на подбородок и жалобно смотрит в мои глаза, тщетно ища в них крохи раскаяния. – Вот ты Чехова читаешь, Тургенева любишь, а где жажда романтики-то?

– Это ты у нас, Милка, вроде и взрослая, а до сих пор в сказки веришь, – беззлобно журит Курочкину Оля, нарвавшись на привычные причитания о несправедливости жизни, и лукаво мне подмигивает.

– И в какой очереди я стояла, когда всем принцев раздавали? – не найдя сочувствия, пышечка заводит извечную шарманку, повторяя частенько звучавший в стенах нашей кухоньки сакральный вопрос, и тянется еще за одной порцией мяса.

Я же под шумок ретируюсь и оставляю девчонок шутливо пикироваться, пропуская сто пятидесятую лекцию по психологии от специалиста в области бухгалтерского учета Никитиной. Выскакиваю на лестничный пролет, набираю крейсерскую скорость и буднично проношусь мимо сидящих на лавочке старушек, которые потом обязательно назовут меня наркоманкой, потому что не поздоровалась с ними. Выбегаю на освещенный фонарями проспект и огибаю будку с посредственным кофе, в жутком качестве которого я имела несчастье убедиться однажды.

Несмотря на непредвиденные задержки, вроде вцепившегося в мою ногу веселого кудрявого мальчугана, затребовавшего купить киндер-сюрприз и не сразу заметившего, что его мама стоит аккурат в десяти метрах от нас, в здание кафе я вхожу минута в минуту. Успеваю вовремя принять смену, сверить кассу и даже стать свидетельницей фееричного шоу под названием «Адская кухня». Правда, не с Гордоном Рамзи в главной роли, а с красным, как рак, Петей Назаровым.

Сегодня ему на растерзание отдали невысокую худенькую стажерку в великоватом ей поварском колпаке, из-под которого выглядывает тугая длинная коса светло-русого цвета. Девчонка сосредоточенно смотрит на новоиспеченного босса круглыми темно-карими глазами, как у того самого олененка из мультфильма, затаив дыхание, внимает каждому слову Петра и разве что не конспектирует его эмоциональную речь, щедро сдобренную непечатными конструкциями. И все вроде бы напоминает обычный день в дурдоме, если бы не шестое чувство. Тихо нашептывающее, что всех нас ждет коварный такой, большой подвох.

– Господин шеф-повар, – от высокопарного обращения Петьку нещадно кривит, ну, а я сдавленно хрюкаю, сдерживая подступающий смех. – А теперь говорить можно?

– Можно, – великодушно разрешает поварских ножей начальник, сковородок командир и зря считает миссию по воспитанию подчиненной выполненной.

– У вас бульон того. Сбежал, – и, уж не знаю, имеет ли девчонка какое-то отношение к произошедшей диверсии, но улыбка стажерки далека от невинной так же, как я – от балета.

Не дожидаясь, пока Петр зайдет на новый виток оскорблений, я выхожу в зал к клиентам. Насвистываю веселый мотивчик и гадаю, неужели нашелся достойный кандидат, способный выдержать Назарова дольше двух недель. И та же самая пресловутая интуиция подсказывает, что на этот раз ставки явно не в пользу зловредного шефа.

– Здравствуйте, меня зовут Виктория, и сегодня я буду вас обслуживать, – за барной стойкой сидит светловолосый парень, в пику эпохе гаджетов и электронных приложений разгадывающий самый обычный кроссворд. На серой бумаге в самой обычной газете.

Так что, умилившись подобному чуду, я записываю достаточно скромный заказ, и удаляюсь исполнять пожелания клиента. К своему удивлению, обнаружив, что на кухне воцарилась тишина. И непримиримые поначалу враги вполне слаженно работают в четыре руки, изредка переругиваясь. Но это ведь мелочь, правда?

– Я обычно так не делаю, но… – вернувшись с подносом, я растворяюсь в доведенных до автоматизма механических движениях, и не сразу понимаю, чего от меня хотят. Исподлобья пялюсь на того самого посетителя с газетой в руках, и складываю разрозненные буквы в слова. Так, что медленно краснеющему парню приходится повторить заданный минутой ранее вопрос: – я могу попросить твой номер телефона?

Глава 9

Егор

Может, я и эгоистичная сволочь,

но я никогда этого и не отрицал.

(с) «После – долго и счастливо», Анна Тод.

– Чертов юбилей. Чертов батя. Чертов костюм.

Откладываю в сторону дурацкий смокинг и остаюсь верен себе.

Рубашка. Черная. И джинсы. Пусть хоть выгоняют, мне все равно.

Я согласился на прием в честь дня рождения кого-то из деловых партнеров отца с боем. Скрипел зубами и наотрез отказался надевать что-то торжественное, искренне ненавидя галстуки, бабочки и фраки. И не то чтобы я чувствовал себя чужим в атмосфере лоска и богатства, но такие вечеринки навевали на меня смертную скуку. Заставляли зевать и считать минуты до того момента, когда можно будет встать и по-английски свалить.

Проскользнув в зал, я окидываю беглым взглядом черно-белую толпу и с изрядным облегчением выхватываю из нее знакомую фигуру товарища, одетого так же небрежно, как и я сам. Пестрой гавайской рубашкой и бриджами Веселовский явно демонстрирует, что просто проходил мимо и не планировал заскочить на огонек, за что мне тут же хочется пожать Пашке руку.

Так что я клинком разрезаю толпу, незаметно приближаюсь к другу и утаскиваю из его тарелки канапе. Отправляю в рот шпажку с сыром, клубникой и виноградиной, брызгающей Пашке прямо на воротник, и счастливо скалюсь.

– Здорова.

– Явился? – недружелюбно буркает Веселый, пытаясь смахнуть с ткани фиолетовые капли, а вместо этого только сильнее размазывает пятно. Смирившись с кляксой, Павел шумно выдыхает, наверняка про себя вспомниная пару египетских казней, и с гаденькой улыбкой интересуется: – ну, и как успехи на ниве соблазнения недотроги?

– По плану, – теперь настает моя очередь хмуриться и раздумывать, куда послать не в меру язвительного товарища. То ли в баню, то ли на деревню к дедушке. Без указания точного адреса, разумеется.

– Тик-так, тик-так, время-то идет, – не унимается Пашка, откровенно измываясь над кипятящимся мной, и не испытывает по этому поводу никаких угрызений совести. Либо спящей беспробудным сном, либо выброшенной за ненадобностью.

– Нет, я, конечно, понимаю, что в фантазиях ты уже рассекаешь на моей тачке, но губы-то закатай, – фыркаю, выразительно зыркнув на Веселовского, и, предупреждая даже намек на возражения, бросаю: – через пятнадцать минут у выхода.

Ровно столько я планирую потратить на беседу с отцом, поднимаясь на второй этаж и старательно сочиняя причину, по которой можно улизнуть с обязательного для посещения мероприятия. И никак не ожидаю встретить здесь Леночку Семенову, одетую в скромное пепельно-розовое платье ниже колен и для разнообразия смывшую обычный боевой раскрас со ставшего непримечательным лица.

– Привет, Егор, – блондинка, кардинально поменявшая привычное амплуа, даже говорит негромко и плавно, прикрыв тронутые мерцающими перламутровыми тенями веки.

– Здравствуй, Лена.

Высекаю равнодушно и не собираюсь тешить ее самолюбие. Не желаю ни отпускать фальшивые комплименты, ни верить в произошедшие метаморфозы, поэтому оставляю одногруппницу одну посреди коридора, притворяя за собой тяжелую дубовую дверь. С удовольствием забивая на законы вежливости и правила этикета.

В просторном кабинете с большим овальным столом в центре комнаты, обтянутым темно-коричневой кожей диваном и двумя большими книжными шкафами с преимущественно мотивационной литературой по личностному росту и эффективному ведению бизнеса тихо. Так что я с размаху плюхаюсь в удобное мягкое кресло, поясницей натыкаясь на что-то твердое.

На поверку этим чем-то оказывается светло-бежевый ежедневник с бусинами, стразами и атласными ленточками на обложке. По наитию я засовываю найденную вещь подмышку прежде, чем с балкона доносятся приглушенные голоса, оживленно о чем-то спорящие. И готовлюсь стратегически отступить, дабы не становиться свидетелем конфиденциального разговора, когда в спину мне прилетает басовитое.

– Здравствуй, сын. Уже уходишь?

Оборачиваюсь, сталкиваясь взглядом с батей. Николай Леонтьевич Потапов выглядит намного младше своих лет и вполне может сойти за моего старшего брата. Седина еще не посеребрила виски этого импозантного мужчины, чье крепкое тело поджаро и подтянуто, благодаря ежедневным тренировкам в спортзале. Ну, а хитринка в серых глазах выдает в нем человека проницательного и имеющего достаточно богатый опыт за плечами.

– Завтра важный тест, поеду готовиться.

Лгу без запинки. В свои двадцать лет я научился обманывать и выкручиваться виртуозно. Не моргнув, утаиваю лишнее, позволяю додумывать недосказанное и никогда не попадаюсь на вранье.

Ну, а как еще можно сосуществовать с разведенными родителями, которые в редкие встречи здороваются-то друг с другом сквозь зубы и сыпят взаимными обвинениями, как из пулемета? А ты не хочешь выбирать, кто из них тебе дороже, продолжаешь в редкие выходные ездить к матери и загружать продуктами холодильник. Потому что она снова заработалась, всю ночь писала статью и, по обыкновению, планировала питаться солнечным светом.

Покидаю кабинет до того, как батя успеет что-то возразить, и выбираюсь на улицу в мыслях о Потаповой Евгении Семеновне. Красивой женщине сорока лет с мягкими чертами лица и невероятными, как будто у героини фантастического фильма, ярко-голубыми глазами. Втягиваю носом воздух, пахнущий озоном, и бережно, словно лаская девушку, провожу пальцами по капоту верного зверя, на котором разноцветным бисером блестят полупрозрачные капли.

– В «Бункер»?

Окликает меня Пашка, а я гадаю, на каком топливе работает его организм, если Веселовский готов тусить ночь напролет семь дней в неделю, и, при этом, появляется в универе чаще, чем я.

– На заброшку.

Отбиваю твердо и мотаю головой, избегая столпотворения людей.

А уже спустя полчаса паркую синюю ауди рядом с недостроенным зданием, зияющим провалами черных глазниц. Манящим, гипнотическим и не позволяющим противиться его странному очарованию.

Оно зовет меня, заставляя перемахивать через груды мусора и торопливо карабкаться на сваленные друг на друга коробки. Чтобы в высоком прыжке достать до выступа и зацепиться за холодный бетон, все еще влажный после дождя. Потому что лестница на последний этаж с отсутствовавшей крышей так и существует лишь на чертеже неизвестного дизайнера, проектировавшего причудливое здание, отдаленно напоминающее Колизей.

Хватанув приличную дозу кислорода, я отточенным движением закидываю тренированное тело наверх и перекатываюсь ближе к краю. Хватаю ртом колючий свежий воздух, и чувствую, как адреналин вперемешку с эйфорией разлетается по венам. Знаю, что волшебные ощущения схлынут через пару секунд, потому что давно привык к высоте. Поэтому пробую все новые и новые аттракционы и трюки, лишь бы поймать это самое острое с перчинкой послевкусие, будоражащее все мое существо.

Помахав рассевшемуся прямо на бордюре и крутящему у виска Веселовскому, я достаю из-за пазухи блокнот, прихваченный под шумок из кабинета. Недолго верчу книжицу в руках, даже не задумываясь о том, что чужое брать не хорошо, а любопытство, в общем-то, порок, раз сгубило не одну кошку, и перелистываю первую страницу.

«Дорогой дневник…», – в витиеватых убористых строчках я без труда узнаю почерк одной своей знакомой и не хорошо так, недобро усмехаюсь, погружаясь в грозящие стать компроматом откровения.