Алекса Дехаан
И завтра будут петь птицы
– Я не прикасался к ней, я не прикасался к ней, – кричал Марсель на всю комнату, он упрям и обижен, и в ответ тоже сжимал его предплечье. Его усилия небольшие, но очень аккуратны. Кажется, что он взорвется и задымится из горячего жерла вулкана. Сколько бы Эстеве этого не ждал, но этого не происходит. Марсель сверкнули, как красно-зеленая лампада, рот изогнулся дугой вниз, а уголки рта дернулись, словно невидимый незнакомец дергал за ниточки, ненасытно смеясь над развернувшимся зрелищем. – Мам, скажи ему.
– Хватит, – Неожиданно разгоревшаяся драка закончилась так быстро, что оба мужчины ослабили хватку, и Эстеве с братской любовью, словно защищая Марселя, притянул его к себе, сжимая рукой. Мария только что запатентовала их ссору и увековечила ее навсегда. Она упирает руки в бока и смотрит на детей усталым, знакомым взглядом уличной кошки. Она отводит всех в сторону, но Эстеве, кажется, не хочет отпускать Марселя и некоторое время прижимается к нему, как будто у него отнимают последний кусок хлеба, и успевает поймать первую скатившуюся слезу. Через мгновение Мария осознала отражение всей комнаты, неубранную постель, над которой медленно порхали комки пыли, очень похожие на июльских бабочек. Эстеве подходит к окну, ставит ногу на раму и хлопает себя по карману, не поднимая головы, чтобы найти коробок. С силой прижимает серный кончик спички, ведет вниз по склону и, искра вспыхивает ночным заревом, распространяется запах гари. Дым достигает Марселя, и он кашляет, трет глаза кулаком и одновременно вытирает слезы.
–Ты присмотришь за ним?– она показывает на ребенка. Эстеве невинно смотрит на них, потягивая трубку. Он сводит вместе два пальца, указательный и средний, все измазанные чернилами, подносит их к виску и резким движением машет рукой вверх.
Мария уходит, оставляя Марселя. На столе, среди беспорядочно разбросанных бумаг, лежит зеленое яблоко. Когда Марсель видит его, ему хочется облизать губы. Кожа восхитительного плода блестит полировкой. Он берет его, чувствует его вес, его острую гладкость. Широко раскрыв рот, он впивается в него острыми зубами, откусывая кусочек. На палец и дальше льется кисло-сладкий сок, капает на пол. Вкусовые рецепторы заряжены энергией, восхитительно возбуждены. Подушечки пальцев крепятся к мягкой мякоти, которая имеет структуру моющей губки, как будто она похожа на сыр, со множеством отверстий. Под давлением прессования липкая мякоть расплющивается, меняет форму и теряет божественный сок, который может напоить рой шипящих пчел. Сначала вы почувствуете кислый, покалывающий язык вкус, вам захочется выплюнуть его как можно скорее. Ваше нутро будет возбуждено и потеряно в пространстве, и вам будет казаться, что вы способны извергнуть эту беду безудержным огненным пламенем. Затем его сменит приятная сладость клубничного пирога с ванилью, наливной красной и розовой брусники. Вы найдете это настоящим удовольствием. Хорошие вещи никогда не длятся долго. Поэтому они, как правило, быстро заканчиваются. Но кто мешает вам пойти и купить второе яблоко? Хорошие вещи достаточно хороши, чтобы прожить всего пару минут, разве это не здорово? Видеть жизнь, которая рождается только для того, чтобы умереть, и умирает для того, чтобы вновь родиться. И быстро исчезнуть, тогда вы будете желать их снова с большей силой. И в любом случае, законно это или нет, вы найдете его. Какова цель преследования этих мелочей? Ведь на то она и мелочь, чтобы быть неважной. Гол за гол? Или ради восхитительного момента его дегустации?
Счастливое дитя улеглось на кровать. Он скрещивает ноги, закидывает руку за голову, проводит короткими пальцами по густой пряди волос и лукаво смотрит на Эстеве. А другой кружит по комнате, словно высчитывая шаги и бормоча себе под нос заклинания. Он попеременно то ерзает, как телега, застрявшая в болотистой грязи, то бросается к столу с больной лихорадкой, как будто получил хороший пендель. Подобно Святому епископу, Эстеве тщательно, но небрежно печатает буквы. Со временем они показывают образ разумных слов, их можно сложить вместе и получить стих. Видишь, он опять ходит по кругу. Его шаги широки, но он, кажется, не замечает этого. Все его сознание было далеко от того места, где оно было, затуманенное и разбитое вдребезги. Связь между телом и душой, вероятно, уже потеряна.