Аглая Алая
Хороший доктор для плохой девочки
1
Все, хватит с меня!
Надоело быть хорошей девочкой!
Всю жизнь что-то из себя строю, работаю, учусь, а кому это в итоге всё надо?!
Моей маме?! Бабушке?! Или, может быть, моей кошке?! С которой, я по всей видимости, так и состарюсь?!
Тем более, судя по общей тенденции, недолго мне осталось!
– Аделаида Семёновна, опять размышляем о чём-то важном? – прерывает мои размышления властный голос.
Который я ненавижу.
Голос главврача моей клиники репродуктивной медицины, где я тружусь под его началом.
Врача от Бога, как все вокруг постоянно повторяют с придыханием.
Голос Игоря Олеговича Вершинина, врезается в мои мечты острым ножом, лишая меня последней опоры. Моей злости.
Я три года проработала здесь, брала все дежурства, в выходные и праздники, ассистировала, сидела на консультациях и круглосуточно была на связи с нашими дорогими пациентами.
Очень дорогими пациентами.
Которые готовы отдать любые деньги лишь бы завести ребёнка. Неважно какого: первого, второго или десятого.
И абсолютно всё равно, сколько лет так называемым родителям: двадцать или шестьдесят.
Они все приходят к нам, точнее к Вершинину, падают в ноги, умоляют сделать невозможное.
И каждый раз он это делает.
И вот от нас уезжает очередная счастливая семейка с кричащим свёртком на руках. Или даже двумя и тремя.
И я всегда верила, думала, что я работаю во имя высшей цели, чтобы делать людей счастливыми. Дарить им радость и детей.
Смотрела влюблёнными глазами на своего начальника, как на божество, как на оракула, ведь именно к нему все приходят, когда потеряли уже последнюю надежду, когда обошли уже всё и всех, что только можно, и им вдруг посоветовали клинику Вершинина «ПереСвет».
И вот теперь на нашем еженедельном собрании по понедельникам, Вершинин вдруг объявляет при всех, что теперь руководить отделом патологии беременности будет… Нет, не я, как я была уверена!
После стольких лет преданной работы на разрыв! Бессонных ночей!
А Инесса Плошкина!
Эта драная кошка.
А она ведь пришла сюда работать на месяц позже меня!
И вот теперь она довольно улыбается под восторженные и одобрительные возгласы всего нашего коллектива, как лиса, съевшая чужую сметану. Ну конечно, мою сметану она сожрала. Втихаря.
И теперь я даже не сомневаюсь, как, а точнее, каким именно местом она заработала себе это повышения.
И пока я была хорошей девочкой и добивалась всего исключительно своими мозгами и умом, хитромудрая Инесса утащила мой заслуженный кусок пирога. Моё повышение.
Я же вижу, какими глазами смотрит на неё Вершинин. Кто знает, чем они занимаются, заперевшись у него в кабинете? Точнее, теперь я в этом нисколько даже не сомневаюсь. Выбивают очередное повышение.
Только единственного, чего я не могу понять, как такой великолепный врач и руководитель, как Вершинин, всё-таки опустился до того, чтобы гадить там же, где ест. А точнее, заводить шашни на работе. Со своей сотрудницей. И даже подчинённой.
– Ну так что скажете, Аделаида Семёновна? – всё ещё вопрошает меня мой начальник, пристально глядя на меня своими тёмно-синими невероятными глазами, в которых я тону.
– Простите, вы не могли бы повторить вопрос, я немного задумалась, – бормочу я под его натиском.
И боюсь признаться себе, что на самом деле я безумно просто дико завидую этой Плошкиной.
Потому что это я хотела бы запереться с ним в его кабинете.
Это я бы хотела сорвать с него этот безупречно-белый накрахмаленный халат.
Это я бы хотела взобраться к нему на его стол их красного дерева.
Отшвырнуть ногой в каблуке подставку для карандашей и ручек и подойти прямо к нему.
Встать так, чтобы это он высоко задрал голову и смотрел на меня снизу вверх.
Восхищаясь.
Желая меня.
Изнемогая от ожидания.
Хотела бы встать на колени и притянуть его к себе, эти губы, которые сейчас вытягиваются в недовольную гримасу.
Прикусить их.
Почувствовать вкус крови у себя во рту.
Его вкус на своих губах.
– Я только что спросил у всех, как вы считаете, следует ли нам объединить отделение патологии беременности с обсервационным. Чтобы сократить расходы. Может быть, сообщите нам своё ценное мнение? Будьте добры, Аделаида Семёновна, снизойдите до нас со своего небосклона.
Ненавижу, когда он так разговаривает со мной. Снисходительно-пренебрежительно. Как будто дорожит моим мнением, а на самом деле издевается.
Тонкая ирония. Которую понимаю только я, или все мои коллеги меня за спиной? Оглядываюсь на наше собрание в белых халатах.
Все молча смотрят. Жду, что я скажу.
А что я могу сказать?! Объединить два функционально-разных отделения только для того, чтобы у этой Плюшкиной было больше полномочий и власти?
И больше рисков для нас?!
– При всём уважении к моей дорогой коллеги, – спокойно произношу я, глядя в серьёзные синие глаза. – Я не могу согласиться на это. Слишком большая нагрузка на одно отделение. Тем более вы планируете совместить серьёзные заболевания с совершенно незначительными. Кто в итоге будет за это нести ответственность? – вопрошаю я своего начальника. – Инесса Плошкина? Не думаю, Игорь Олегович, – встаю я со своего места, и мои глаза оказываются как раз напротив его шеи.
Чёрт, мне приходится задирать голову.
Как маленькой девочки перед учителем.
Это нехорошо.
Унизительно.
Но я всё-таки заканчиваю свою речь:
– Ответственность будете всегда и за всё нести вы, как главный врач клиники. Поэтому вы должны спрашивать не меня, а прежде всего, себя, готовы ли вы её взять.
И я выхожу из комнаты.
Мне надо отдышаться.
Чтобы пережить это унижение.
Может быть, мне стоит уволиться? – мелькает у меня шальная мысль.
Или уйти к конкурентами?
Но нет, это не вариант… Мне надо подумать…
2
Захожу в палату к своей любимой пациентке Ире. Я ведь веду её почти всю беременность, и прекрасно помню, как к нам в клинику примерно год назад пришла совершенно замотанная несчастная женщина.
Я помню, что меня испугало её лицо, не лицо, а какой-то измятый платок, и чёрные провалы вместо глаз. Лицо женщины, утратившей всякую надежду…
И всё у неё было в порядке: отличный бизнес, который приносил ей огромный доход, квартира в центре города и огромная вилла на море, шикарное авто с собственным шофёром и дорогущие шмотки, но жизнь её была пуста.
И да, у неё был молодой сногсшибательный любовник, который делал для неё всё. Кроме одного.
Потому что это ей не смог дать ни один мужчина.
Кроме моего босса.
– Сколько себя помню, я всегда хотела быть мамой, – сказала она тогда, грустно улыбаясь и теребя тонкими нервными пальцами свою итальянскую кожаную сумочку. – А вот, по иронии судьбы стала самой настоящей бизнесвумен, – посмотрела она своими чёрными глазами-колодцами на Вершинина, и я помню, как он тогда ей тепло улыбнулся.
Как он умеет улыбаться только нашим пациентам. Но никогда мне – его сотруднице, проработавшей с ним бок о бок много лет.
О меня он может только требовать, давать указания и делать выговоры. Ненавижу его.
Сейчас я это отчётливо понимаю.
Слишком много я ему всегда позволяла.
И вот в тот день мой начальник подарил очередной своей пациентке надежду. А потом и то, чего она желала больше всего в жизни, и теперь она лежит в своей белоснежной палате с книжкой, уже на девятом месяце и задумчиво смотрит в окно. Где тихо опадает золотым дождём летний день.
– Ну как вы сегодня, Ирочка? – ласково спрашиваю я её и сажусь рядом на больничную койку. Мы с ней так успели подружиться за всё это время, что стали почти близкими подругами.
– Всё хорошо, я чувствую, как они пинаются, – говорит он с тем блаженным выражением лица, которое бывает только у счастливо беременных женщин.
Которых я постоянно встречаю в нашей клинике.
Клинике счастливых женщин, где есть только одна несчастная.
И это женщина я.
– Смотрите, Аделаида, – кладёт она мне мою ладонь на купол своего живота, и я чувствую под кожей, как две рыбки плавают в своём тёплом аквариуме.
Две девочки.
Как целых два чуда, когда человек не надеялся даже и на одно…
И мне становится завидно.
Я помогаю стольким женщинам, вместе с ними провожу всю беременность, слышу первые крики их малышей, а сама живу сплошным пустоцветом.
Который даже особо то и не ценит начальство… И правильно: за что меня ценить, если я и сама себя не ценю?
Безотказно берусь за всё, принимаю роды, пишу бесконечные отчёты во все страховые компании, практически выполняю всю работу заместителя главврача, но почему-то должность достаётся какой-то Плошкиной с надутыми силиконом губами…
Не удивлюсь, что и над вечно её торчащей призывно грудью тоже поработал какой-нибудь наш коллега-пластический хирург.
– Вы будете со мной? – с тревогой спрашивает меня Ира. – Когда придёт время рожать? Осталось всего две недели.
– Всё будет хорошо, не беспокойтесь, – улыбаюсь я ей. – Я буду с вами, не переживайте.
Проверяю сердцебиение малышей: всё в порядке. Два маленьких сердечка стучат как два молоточка, и выхожу из палаты.
Конечно же, меня давно переманивает к себе новая модная клиника шведской медицины. Но на кого я оставлю Ирочку? И Лену? И еще других свих девочек? Им ведь скоро рожать…
С другой стороны, я могу довести их до конца и наконец-то подумать о себе!
Всё ещё мнусь в нерешительности, но всё-таки беру себя в руки и иду в кабинет Вершинина.
Мне надо с ним поговорить.
С глазу на глаз.
Без всех этих любопытных ушей, которым только дай разнести все сплетни потом по всей клинике.
Чтобы не говорила, а врачи – самый болтливый народ.
Циничный и болтливый.
Стучусь и сразу же распахиваю дверь, не дожидаясь разрешения, в конце концов, мы же в больнице, и к чему мне соблюдать все эти офисные церемонии: может быть, у меня пациентка на столе умирает!
И тут же жалею, что не дождалась ответа, потому что буквально натыкаюсь на оттопыренный призывный зад Плошкиной, которая склонилась над какими-то бумагами и что-то любовно шепчет Вершинину.
И я даже могу отчётливо разглядеть, как её пышная грудь вываливается двумя булочками из её чересчур низкого для медицинского работника выреза.
Ещё секунда, и она буквально воткнёт свои остро торчащие соски в лицо нашего главврача.
Как будто он не насмотрелся этого всего на приёмах!
– Простите, не помешала? – холодно, стараясь не показывать своё возмущение, интересуюсь я.
– Вообще-то – да, – начинает бренчать своим слащавым голоском Инесса, и я даже не смотрю в её сторону.
Меня не интересуют гипертрофированные женские железы. Пусть любуются всякие извращенцы.
Например, мой главврач.
– Ещё пару минут. Что вы хотели, Аделаида Семёновна? – смотрит он на меня, и его тёмно-синие глаза снова лишают меня воли.
– Я подожду, – многозначительно смотрю я на его протеже, давая понять, что ничего не скажу, пока она не покинет кабинет.
– Что вы хотели обсудить? – откидывается Вершинин на спинку кресла, и я смотрю в окно мимо него, чтобы не рассматривать его лицо. Эти губы. Это прямой, с небольшой горбинкой нос…
Всё, что когда меня в нём так привлекало. А теперь раздражает до зубовного скрежета.
– Я увольняюсь, – холодно бросаю я ему в лицо.
И смотрю на его реакцию.
– Уверена, клиника прекрасно справится и без меня, – продолжаю я. – Тем более с такими ценными кадрами, – пренебрежительно бросаю я взгляд через плечо, намекая на только что скрывшуюся за дверью Плошкину.
Нового заведующего отделения патологий.
И слышу твёрдое и громкое:
– Нет.
3
– Что?! – не верю я свои ушам. – Что значит «нет»?! – смотрю я на своего босса Игоря Олеговича.
– Аделаида Семёновна, вы свой трудовой договор вообще открывали? – спокойно отвечает он мне.
– Ну так, просматривала, – пожимаю плечами я.
Я же всё-таки врач, а не юрист.
– А что там такого особенного? – решаю уточнить я, усаживаясь поглубже в кресло.
И готовая уже морально к неприятным новостям.
Вечно со мной что-то не то случается!
– А вот там как раз очень подробно описано, что поскольку вы имеете дело с уникальными авторскими технологиями и научными разработками, то, во-первых, вы подписывали контракт о неразглашения, а во-вторых, вы можете уволиться, предварительно уведомив меня не позднее чем за шесть месяцев.
– Это целые полгода?! Да что это за условия такие?! – как будто в первый раз слышу я это всё.
Хотя припоминаю, что когда я поступала на работу к Вершинину, то что-то такое мне объясняли в отделе кадров, но я была такая окрылённая мечтой работать со светилом науки, что пропустила все эти юридические тонкости мимо ушей.
Точнее, я даже и подумать не могла, что мне вообще когда-то захочется уволиться. Уйти от него.
– Это стандартные условия для подобных учреждений, – растягивает губы он в своей обычной деловой улыбке.
И его тёмно-синие глаза мне сейчас кажутся практически чёрными. Бездонными.
– Мы должны быть уверены, что они не перейдут к нашим конкурентам, и поэтому полгода – это как раз достаточный срок, чтобы разработать новые протоколы лечения.
– Так я же эти протоколы вместе с вами и разрабатывала, – бормочу я.
– Вот именно, – холодно отрезает Вершинин. – Где гарантии, что где-нибудь через пару месяцев они не всплывут в какой-нибудь клинике швейцарской медицины, – внимательно изучает он меня.
Откуда он вообще может знать, что меня давно туда зазывают на работу?! Тем более я им не давала согласия, и она первые вышли на меня!
– И кроме того, – вдруг очень холодно и жёстко смотрит он на меня.
Встаёт со своего места и медленно подходит ко мне, словно решаясь на что-то.
И плюхает у меня перед носом пачку бумаг.
– Аделаида Семёновна, посмотрите, это ваша подпись? – указывает он своим тонким ухоженным пальцем на синюю закорючку.
У меня всё расплывается перед глазами.
– Подпись моя, – еле выдавливаю я из себя. – А бумаги – нет.
– И как же такое может быть, а? – покачивается он надо мной всем своим высоким подтянутым телом.
И ледяной холод окатывает меня с головой.
– Как ваша подпись вообще могла оказаться на акте закупок дополнительных препаратов для эпидуральной анестезии? – слышу я голос где-от надо мной, а у самой перед глазами расплываются строчки со словами фентанил, морфин, клофелин…
– Я не знаю… – поднимаю я глаза на главврача. – Но я же всегда ставлю свою подпись в закупках лекарств, но здесь, без согласования с вами, такие сильные препараты, я просто не могла…
– Вот именно, не могли, – усаживается он напротив.
Совсем рядом.
Но теперь его близость не вызывает во мне обычный трепет.
Моя голова раскалывается.
Здесь должна быть какая-то ошибка…
Кладёт руку на мою ладонь, и я поднимаю глаза на Вершинина.
– Теперь вы понимаете, что при всём моём желании я не смог бы вас назначить заведующей отделением, – смотрит он на меня.
Изучает.
Не верит больше мне.
– Но я не смогла бы так поступить с вами! – чуть ли не со слезами в голосе восклицаю я. – Разве вы мне не верите?!
– Мне очень хотелось бы верить вам, Аделаида Семёновна, – с нажимом произносит он. – Но откуда тогда ваше внезапное желание уволиться? Именно сегодня? – сверлит он меня взглядом.
«Да потому что я отдала тебе лучшие годы своей жизни и карьеры!» – хочется крикнуть мне в его лицо, но я лишь сдержанно отвечаю:
– Потому что я думаю, что в наших профессиональных отношениях пора поставить точку. Мы больше ничего не сможет дать друг другу. Пора двигаться дальше, – спокойно отвечаю я, хотя внутри всё переворачивается от этих слов.
Такие слова обычно говорят любовнику при расставании, а не своему начальнику!
– К тому же, – вдруг решаюсь я выложить ему все карты на стол: – Я не просто так выбрала своей специализацией гинекологию. Я не просто так пришла работать к вам в клинику.
– И почему же? – поднимает удивлённо одну бровь Вершинин.
Знак крайней заинтересованности! Я так хорошо уже изучила его за эти годы.
– Да потому что у меня проблемы! – выпаливаю я.
Всё то, что копила в себе все эти годы. Всю свою жизнь.
Сапожник без сапог.
– Да потому что я не могу иметь детей, – понижаю я голос до шёпота, словно это что-то такое постыдное, в чём никому нельзя признаваться.
Хотя так оно и есть.
Ведь предназначение женщины – это дарить жизнь!
И я помогла это сделать тысячам женщин.
Но только не себе.
И моё сердце разрывается от тоски и боли.
– Я пришла к вам в клинику, потому что я очень-очень сильно надеялась когда-нибудь забеременеть, – выдавливаю я из себя сухие слова. – Но со временем потеряла надежду окончательно, понимаете? – смотрю я на своего босса.
Которого когда-то считала всесильным.
Но больше так не считаю.
И почему бы мне не заняться карьерой, если вокруг все только ей и занимаются?
– Ну хорошо, – вдруг медленно тянет Игорь Олегович, и я с удивлением смотрю на него.
Он согласился меня отпустить? Просто так? Вот так легко?!
– Я помогу вам. Я сделаю вам ребёнка.
4
– Сделаете мне ребёнка? – переспрашиваю я.
Как-то это странно звучит…
– Ну да, вы же сами только что сказали, Аделаида Семёновна, что у вас проблемы с зачатием, и именно поэтому вы и пришли в профессию. Чтобы осуществить свою мечту, разве не так? – удивлённо смотрит на меня Игорь Олегович.
– Да, конечно, я именно это и имела в виду, – сглатываю я. – Но вы так уверенно мне обещаете то, чего я не смогла добиться за все эти годы.
– Ну, возможно, вы плохо старались, – берёт он листок бумаги и начинает что-то на нём записывать.
– Что вы имеете в виду?! – уже в возмущении переспрашиваю я. – Что значит «плохо старалась»?! Звучит как-то двусмысленно!
– Я имею в виду, перепробовали ли вы все методы консервативного лечения? И все традиционные способы? – совершенно серьёзно смотрит мне в глаза Вершинин.
Он не шутит.
– Вы же прекрасно помните, как азбучные истины, что диагноз бесплодие ставится после того, как беременность не наступает в течение года регулярной и активной половой жизни! – напоминает он мне то, что я и так постоянно твержу своим пациенткам. – А женщинам после тридцати пяти – после безуспешных попыток в течении полугода. Но это не наш случай, – мельком взглянув на меня, пока я сижу и заливаюсь краской, продолжает мой главврач. – Вот я вас и спрашиваю, у вас была регулярная активная половая жизнь в течении хотя бы последнего года? – сверлит он меня своим взглядом.
И я, медик с высшим образованием и стажем, сижу, и не знаю, что ему ответить!
Потому что половая жизнь у меня, конечно, была, но совсем неактивная и нерегулярная. А откуда ей быть активной и регулярной, если я всё время провожу на работе!
С ним, между прочим!
И секс у меня бывает исключительно моего мозга, когда его имеют все подряд своими проблемами! Медперсонал, пациенты, страховая и фармацевты, и вот он, в том числе!
– Можно сказать, что регулярно, – неуверенно мямлю я в ответ.
– Аделаида Семёновна, что значит «можно сказать»?! – уже чуть ли не сердито, но сдерживая себя, переспрашивает меня Вершинин. – Секс либо есть, либо нет. Ну так как? – вжимает он меня своим взглядом ещё глубже в кресло. – Есть или нет?
– Нет… То есть, я хотела сказать, есть! – не знаю, чтобы ему соврать.
Потому что признаваться, что за последние полгода у меня точно и совершенно категорически не было никаких контактов, мне совсем не хочется!
Но и рассказывать про свои попытки завести ребёнка с предыдущим своим молодым человеком, с которым я встречалась в прошлом году, я тоже как-то не тороплюсь.
Уф, даже не представляла, как тяжело отвечать на такие вопросы! Точнее, тяжело отвечать своему непосредственному руководителю, потому что это больше мне напоминает теперь какой—то фашистский допрос. В гестапо.
Я чувствую, как мой лоб покрывается испариной.
Особенно когда перед тобой не обычая замотанная жизнью женщина-гинеколог из районной поликлиники, а сексуальный мужчина-твой-босс, от которого буквально писает в трусики вся женская часть нашей клиники и все наши пациентки в придачу!
– Отлично, это мы выяснили, – продолжает что-то записывать на листочке Игорь Олегович. – Секс у нас есть… Точнее, у вас, – немного смутившись, поправляет он сам себя. И как часто? – снова поднимает он на меня свои глубокие глаза цвета горного озера.
– Что? Как часто? – начинаю нервно моргать я.
Так, надо вспомнить, как же часто я сама советую заниматься сексом своим пациенткам… И не могу… В голову словно песок насыпали. Точнее, солому.
Я прямо как Страшила из «Изумрудного города», смотрю своим незамутнённым мыслью взглядом на своего строгого начальника, пока у меня из головы сыпятся опилки. Или это из «Винни-Пуха»?
Я чувствую, как у меня учащается дыхание и потеют ладони.
Дожили.
Классическая паническая атака налицо.
– Да, насколько часто вы занимаетесь сексом? С целью забеременеть, – добавляет мой босс.
И тут я, сама не зная, почему, вдруг выпаливаю:
– Ежедневно! Каждый день. Утром и вечером, – зачем-то поясняю я.
И гордо выпрямляю плечи и спину. И с вызовом смотрю на своего главврача.
Пусть не думает, что у меня не бывает секса!
Очень даже бывает!
– Ну что же, это хорошо, – опускает глаза в свою бумажку Вершинин, и начинает что-то яростно писать на ней. – Хотя так часто и не требуется, – бормочет он, всё ещё не поднимая от своих писулек глаз.
– Да, я знаю, – гордо отвечаю я. – Но я, к сожалению, не могу… – думаю, как же лучше-то это объяснить… – сдерживать порывы, – наконец-то подбираю я выражение, – своего партнёра, – наконец-то заканчиваю я фразу.
– Ну что же, для начала вот, – протягивает мне Вершинин бумажку, и я с недоумением взираю на неё:
– Что это?
– Здесь я выписал витамины, препараты, ничего особенного. Рекомендации по… – прокашливается он, – ведению половой жизни…
– Раз в три дня? – читаю я.
– Ну конечно, и вы прекрасно это и сами знаете, Аделаида Семёновна. Давайте для начала попробуем снизить, так сказать, интенсивность ваших сексуальных контактов, – не глядя в глаза, произносит он. – До одного-двух раз в неделю, – смотрит куда-то мне за спину. – Чтобы повысить качество спермы. Договорились? – мягко улыбается он мне, но я вижу стальной блеск в его глазах.
– Договорились, я постараюсь, —растягиваю свои губы в довольной улыбке. – Но не уверена, что у нас это сразу же получится. С моим партнёром. С первого же раза, – встаю я со своего кресла.
– Ну что же. И жду вас на приём, – снова смотрит на меня в упор Вершинин.
– На приём?! – переспрашиваю я.
– Ну а как же мне вас обследовать, – разводит он руками.
Действительно: а как же ещё?
– Желательно на седьмой день цикла, – добавляет он. – Я здесь каждый день, так что найду время для вас. И не забывайте пить витамины.