Алекс Норт
Шепот за окном
7
Не то что он особо хотел, чтобы его привлекали…
Пит исповедовал достаточно простую философию, которая настолько въелась в него за многие годы, что стала скорее безотчетной, чем осознанной, программой, на которой строилась вся его жизнь.
Дьявол найдет работу для праздных рук.
Дурные мысли найдут пустые головы.
Так что он старался, чтобы и руки, и голова у него были постоянно заняты. Дисциплина и установленный порядок всегда стояли у Пита на первом месте, и после безрезультатных поисков на пустыре он провел бо́льшую часть последних сорока с лишним часов, занимаясь в точности тем, чем и всегда.
Раннее утро он встретил в спортзале департамента: жимы от плеч, прокачка на латеральные крыловидные мышцы и заднюю дельту. Каждый день Пит работал над какой-то другой частью тела. Это не был вопрос тщеславия или здоровья – скорее он находил уединение и сосредоточенность, требующиеся для физических упражнений, хорошим успокаивающим и отвлекающим фактором. И после трех четвертей часа в зале частенько с удивлением обнаруживал, что его голова большей частью милосердно пуста.
Этим утром он ухитрился вообще не думать про Нила Спенсера.
Потом провел бо́льшую часть дня в своем кабинете наверху, где гора незначительных дел у него на столе представляла собой еще более эффективный отвлекающий фактор. Будучи более молодым, более импульсивным человеком, он, наверное, стремился бы к более захватывающим делам, чем те совершенно тривиальные, с которыми ему сейчас приходилось иметь дело, но в последнее время Пит больше ценил спокойствие, которое можно было найти только в скучной текучке. Захватывающие дела и возбуждение не только редки в полицейской работе, но и не сулят ничего хорошего – обычно это означает, что пострадала чья-то жизнь. Желать чего-то захватывающего означало желать зла, а Пит досыта поимел и того, и другого. Душевное спокойствие приносили угоны автомобилей, магазинные кражи, выступления на суде по бесконечным банальным правонарушениям. Они говорили, что жизнь городка, словно исправные часики, спокойно тикает дальше – больших поводов для радости нет, но и на части ничего не разваливается.
И хотя Пит и не имел прямого отношения к расследованию по делу Нила Спенсера, совсем избежать его было нереально. Бесследно исчезнув, маленький мальчик отбрасывал огромную тень, и это быстро стало самым выдающимся делом в управлении. Пит слышал, как коллеги обсуждают различные его аспекты в коридорах: где сейчас может находиться Нил, что могло с ним случиться… И его родителей, конечно. Последнюю тему обсуждали тише, и это официально не поощрялось, но он все равно постоянно это слышал – до чего же безответственно было отправить такого маленького мальчишку пешком одного. Пит слышал похожие разговоры и двадцать лет назад, поэтому быстро проходил мимо, не более расположенный обмусоливать этот вопрос сейчас, чем тогда.
Около пяти вечера он тихо сидел за своим письменным столом, уже прикидывая, чем займется вечером. Жил он один и редко с кем-либо общался помимо работы, так что его привычкой давно уже стало порыться в поваренных книгах в поисках чего-нибудь замысловатого, а потом съесть приготовленное в полном одиночестве за обеденным столом. А потом можно посмотреть какой-нибудь фильм или почитать книжку.
И, конечно же, ритуал.
Бутылка и фотография.
И все же, собрав вещи и уже почти готовый уходить, Пит осознал, что его пульс учащенно бьется. Прошлой ночью впервые за многие месяцы вернулся все тот же старый кошмар: Джейн Картер шепчет: «Вам нужно поспешить!» ему по телефону. Как ни старайся, но совершенно избежать Нила Спенсера никак невозможно, а это означало, что более темные мысли и воспоминания сейчас гораздо ближе к поверхности, чем он предпочитал их обычно держать. Так что, когда Пит натянул куртку, он не был совсем уж удивлен, когда на письменном столе зазвонил телефон. Никак нельзя было знать точно, и все-таки он каким-то образом знал.
Когда он потянулся за трубкой, рука его немного дрожала.
– Пит, – донесся из трубки голос старшего детектива-инспектора Лайонса. – Рад, что застал тебя! Поднимайся, надо коротенько переговорить.
* * *
Подозрения подтвердились, как только он вошел в кабинет старшего детектива-инспектора. По телефону Лайонс ничего не сказал, но детектив-инспектор Аманда Бек тоже находилась здесь, сидя спиной к нему за ближайшим к двери столом. Работала она сейчас только над одним расследованием, а это означало, что имелась лишь одна причина, по которой его вызвали.
Закрывая дверь, Пит постарался сохранять спокойствие. Пытался – с особым старанием – не думать о сцене, ожидавшей его, когда он наконец добрался до пристройки Фрэнка Картера двадцать лет назад.
Лайонс широко улыбнулся. Его улыбкой можно было осветить комнату.
– Хорошо, что пришел. Присаживайся.
– Спасибо. – Пит присел рядом с Бек. – Привет, Аманда.
Бек кивнула в ответ и одарила его мимолетной улыбкой – явно уступающей по мощности мегакиловаттной улыбке старшего детектив-инспектора и едва осветившей ее собственное лицо. Пит не очень хорошо ее знал. Она была на двадцать лет моложе его, но в данный момент выглядела гораздо старше своих лет. Вымотана до предела – и нервничает вдобавок, подумал он. Может, беспокоится, что ее профессиональный авторитет оказался под угрозой и дело может уплыть у нее из рук… Он слышал, что Бек довольно амбициозна. На этот счет он мог ее успокоить. Хотя Лайонс наверняка достаточно безжалостен, чтобы снять ее с расследования, если бы счел это нужным, он никогда не передал бы дело Питу.
Они с Лайонсом были примерно ровесниками, но, несмотря на неравенство в званиях, Пит вообще-то поступил на службу на год раньше, и во многом его карьера была более пестрой. Другими словами, сейчас он вполне мог сидеть за этим письменным столом на месте Лайонса, а тот – напротив него, и, возможно, так оно и должно было быть. Но Лайонс всегда был амбициозен, в то время как Пит, сознавая, что продвижение по службе само по себе способно вызвать неизбежные конфликты и драму, имел не слишком большое желание подниматься по карьерной лестнице дальше своего нынешнего положения. Он знал, что это всегда терзало Лайонса. Когда стремишься к чему-то так сильно, как он, мало что так раздражает, как наличие под боком кого-то, кто мог бы добиться этого куда проще, но, похоже, не имеет к тому ни малейшего желания.
– Ты в курсе расследования по исчезновению Нила Спенсера? – спросил Лайонс.
– Да. Я участвовал в поисках на пустыре, еще в самый первый вечер.
Старший инспектор секунду смотрел на него – очевидно, приняв эти слова за упрек в собственный адрес.
– Я там живу совсем рядом, – добавил Пит.
Вообще-то Лайонс и сам жил примерно в том же районе, но тем не менее не прочесывал улицы в ту ночь. Правда, через секунду он кивнул сам себе. Ибо знал, что у Пита имелись собственные причины проявлять интерес к делам о пропавших детях.
– В курсе о достижениях с того момента?
«Я в курсе, что никаких достижений нет». Но такое замечание могло рикошетом отразиться на Бек, а она этого не заслуживала. Из того малого, что видел Пит, она вела расследование достойно и делала все, что могла. Если ближе к делу, то именно Бек приказала своим подчиненным не критиковать родителей, и ему это понравилось.
– Я в курсе, что Нила так и не нашли, – сказал Пит. – Несмотря на широкомасштабные поиски и расспросы.
– Какая у тебя версия?
– Я недостаточно серьезно следил за расследованием, чтобы иметь какую-то версию.
– Вот как? – Лайонса это явно удивило. – По-моему, ты говорил, что принимал участие в поисках в первую ночь…
– Это когда я думал, что его быстро найдут.
– Так что, теперь ты не думаешь, что его найдут?
– Я не знаю. Надеюсь, что найдут.
– Вообще-то я думал, что ты будешь следить за этим делом, учитывая твою историю…
Вот и первое упоминание. Первый намек.
– Может, моя история как раз и дает мне причину не следить.
– Да, могу это понять… Это было трудное время для всех нас.
В голосе Лайонса звучало сочувствие, но Пит знал, что это очередной источник взаимной обиды. Пит был тем, кто закрыл самое крупное дело в районе за последние пятьдесят лет, – и все же тем, кто завершил его в судебном порядке, оказался именно Лайонс. Расследование, вокруг которого кружил разговор, было довольно неловкой темой для обоих, причем сразу во множестве разных аспектов.
Лайонс и привел эту спираль к конечной точке.
– Также, насколько я понимаю, ты единственный, с кем Фрэнк Картер вообще станет разговаривать.
Вот оно.
Пит давненько не слышал, чтобы это имя произносили вслух, так что, наверное, это должно было как следует его встряхнуть. Но лишь вызвало на поверхность ползучий озноб, скрывавшийся до сих пор где-то внутри. Фрэнк Картер. Человек, который похитил и убил пятерых маленьких мальчиков в Фезербэнке двадцать лет назад. Человек, которого Пит в конце концов поймал. Само это имя вызывало у него такой ужас, что всегда казалось, будто его никогда нельзя произносить вслух – словно некое заклинание, способное вызвать чудище у тебя за спиной. Но хуже всего то, как прозвали его газетчики. «Шептальщик». Это основывалось на том, как Картер втирался к доверие к своим будущим жертвам – уязвимым и беспризорным детям – перед тем, как захватить их. Он тихо разговаривал с ними через окно по ночам. Это была кличка, которую сам Пит никогда не позволял себе использовать.
Ему пришлось перебороть желание немедленно выйти из кабинета.
«Ты единственный, с кем он вообще будет разговаривать».
– Да.
– Почему, как ты думаешь? – спросил Лайонс.
– Потому что ему нравится прикалываться надо мной.
– Насчет чего?
– Насчет того, что он делал тогда. Насчет того, что я так и не выяснил.
– Но он тебе про это так и не рассказал?
– Нет.
– Зачем тогда заморачиваться разговорами с ним?
Пит помедлил. Это был вопрос, который он задавал себе бессчетное число раз на протяжении многих лет. Его пугали эти встречи, и ему всегда приходилось подавлять дрожь, которую он чувствовал, усаживаясь за стол допросной в тюрьме в ожидании появления Картера. Потом он чувствовал себя сломленным, иногда на целые недели. Бывали дни, когда его вдруг начинало неконтролируемо трясти, и вечера, когда было трудно устоять перед бутылкой. По ночам Картер находил его в сновидениях – огромная, жуткая тень, заставлявшая его с криком просыпаться. Каждая встреча с этим человеком все сильней разрушала Пита.
И все же он продолжал…
– Полагаю, есть смысл надеяться, что в один прекрасный день он все же проговорится, – ответил Пит как можно небрежней. – Может, случайно выложит что-нибудь важное…
– Что-нибудь насчет того, где он зарыл тело Смита?
– Да.
– И насчет своего сообщника?
Пит ничего не ответил.
Потому что опять – вот оно.
Двадцать лет назад останки четырех пропавших мальчиков были найдены в доме Фрэнка Картера, но тело его последней жертвы, Тони Смита, так и не было обнаружено. Ни у кого не было никаких сомнений, что Картер ответственен за все пять убийств, и сам он никогда этого не отрицал. Но правдой было и то, что в деле имелся ряд совершенно очевидных нестыковок. Ничего, что могло бы оправдать этого человека, – просто небольшие болтающиеся ниточки, которые оставили расследование растрепанным и неопрятным. Предполагалось, что одно из похищений произошло в совершенно определенный временной промежуток, но у Картера на большую часть этого промежутка имелось алиби, которое не делало похищение мальчика совершенно невозможным, просто оставляло место для некоторых сомнений. Имелись свидетельские показания, хотя и не очень заслуживающие доверия, описывающие отличающихся от него людей в совершенно определенных местах. Вещественных улик в доме Картера нашлось огромное множество, и имелись устные свидетельства, которые можно было бы счесть гораздо более конкретными и надежными, но всегда оставались сомнения в том, что маньяк действовал в одиночку.
Пит не был убежден, разделяет ли он подобные сомнения, и бо́льшую часть времени просто старался закрывать глаза на такую возможность. Но сейчас он здесь явно как раз по этой причине. И, как и любой ужас, который надо встретить лицом к лицу, этот тоже предпочтительнее было бы вытащить на свет и разобраться с ним раз и навсегда. Так что Пит решил не обращать внимания на вопрос старшего детектив-инспектора и сразу перейти к делу.
– Могу я поинтересоваться, к чему весь этот разговор, сэр?
Лайонс помедлил.
– Все, что мы сейчас обсудим, не должно выйти за пределы четырех стен этого кабинета. Ясно?
– Конечно.
– Записи с камер наблюдения, которые мы имеем, предполагают, что Нил Спенсер пошел в направлении пустыря, но где-то в его пределах бесследно исчез. Поиски на данный момент не принесли никакого результата. Все места, куда он, по всей вероятности, мог случайно забрести, тщательно осмотрены. С ним не было ни друзей, ни кого-то из родственников. Естественно, мы были вынуждены рассмотреть иные варианты развития событий. Детектив-инспектор Бек?
Сидящая рядом с Питом Аманда встрепенулась. Когда она заговорила, голос ее звучал немного ершисто.
– Понятно, что все эти другие варианты мы рассматривали и с самого начала. Провели подомовые обходы. Допросили всех возможных кандидатов. Но пока это нас никуда не привело.
«Тут явно предполагается что-то еще», – подумал Пит.
– Но?..
Бек сделала глубокий вдох.
– Но я повторно опросила родителей всего час назад. Пыталась найти хоть что-нибудь, что было пропущено. Любую зацепку. И его мать сказала мне кое-что. Она не упомянула про это раньше, поскольку думала, что это просто глупо.
– Что именно?
Но даже когда Пит задал этот вопрос, то заранее знал ответ. Возможно, не дословно, но близко. На протяжении совещания фрагменты нового кошмара уверено складывались вместе в единую картину.
Пропал маленький мальчик.
Фрэнк Картер.
Сообщник.
И вот Бек добавила завершающий фрагмент:
– Несколько недель назад Нил разбудил мать посреди ночи. Сказал, что видел за окном какое-то страшное чудовище. Занавески были раздернуты, как будто он действительно выглядывал наружу, но там никого не оказалось…
Аманда ненадолго примолкла.
– Он сказал, что оно ему что-то шептало.
Часть II
Сентябрь
8
Когда мы забрали ключи у агента по недвижимости в Фезербэнке, Джейк был в полном восторге, хотя я чувствовал некоторое беспокойство, пока мы ехали в свой новый дом. А что, если он окажется не таким, каким запомнился мне во время осмотров? Что, если я сейчас зайду туда, и там мне решительно не понравится – или, что еще хуже, там не понравится Джейку?
Все тогда будет напрасно.
– Прекрати пинать сиденье, Джейк.
Стук сзади было прекратился, но почти сразу же начался опять. Заворачивая за угол, я вздохнул про себя. Но зато он был в восторге, что само по себе было крайне редким событием, так что я решил просто не обращать на это внимания. По крайней мере, хотя бы один из нас был счастлив.
Впрочем, день стоял замечательный. Даже в своем взвинченном состоянии я не мог не признать, что Фезербэнк, греющийся в солнечных лучах на исходе лета, был просто прекрасен. Формально это пригород, и хотя от перенаселенного городского центра нас отделяли каких-то пять миль, ощущение было такое, будто попал в деревню. Вдоль реки, на южной стороне городка, протянулись мощенные булыжником переулочки, застроенные небольшими коттеджами. Дальше к северу, в стороне от единственного ряда магазинов, круто лезли в гору улицы симпатичных домов из песчаника, и большинство тротуаров были засажены деревьями, листва которых густым шатром нависала над головой. Ехали мы с опущенными стеклами, воздух снаружи пах свежескошенной травой, и мне было слышно, как где-то звучит музыка и играют дети. Атмосфера здесь казалась совершенно безмятежной и умиротворяющей – такой же неспешной и теплой, как то ленивое утро…
Мы доехали до нашей новой улицы, представлявшей собою тихую жилую дорогу, к которой с одной стороны примыкало большое поле. По краям его тоже густо росли деревья; солнце прорезалось сквозь листву, расцвечивая траву яркими пятнами света. Я попытался представить Джейка, бегущего по нему от нашего нового дома, – футболка ярко отсвечивает на солнце… Такого же радостного, каким он был сейчас.
Нашего дома.
Наконец мы приехали.
Я зарулил на подъездную дорожку. Дом по-прежнему выглядел так же, конечно, но казалось, что здание смотрит на мир несколько по-иному. Когда я увидел его в первый раз, оно казалось неприступным и угрожающим – почти опасным, – а во второй я подумал, что у него есть характер. Теперь, всего лишь на секунду, странное расположение окон напомнило мне избитое лицо, с одним глазом, вытаращенным над сильно распухшей щекой, с проломленным и перекосившимся черепом. Я тряхнул головой, и этот образ исчез. Но жутковатое чувство осталось.
– Ну ладно, пошли, – негромко произнес я.
Когда мы выбрались из машины, день был тих и спокоен. Ни ветерка в теплом воздухе – мы оказались словно в капсуле, наполненной тишиной. Но мир тихо гудел, когда мы подходили к дому, и мне показалось, будто его окна наблюдают за нами – или же кто-то, кого просто не видно за стеклом. Повернув ключ в замке, я открыл дверь, и наружу вырвался застоявшийся воздух. Секунду он пах так, словно дом был наглухо заперт гораздо дольше, чем на самом деле; возможно даже, что-то было забыто на солнце, – но через миг в ноздрях остался лишь аромат хлорки от моющих средств.
Мы с Джейком прошли по дому, открывая двери и встроенные шкафы, включая и выключая свет, раздергивая и задергивая шторы. Наши шаги эхом отдавались внутри – не считая их, тишина была теперь полной. Но, пока мы пробирались по комнатам, меня не оставляло чувство, что мы не одни. Что здесь есть кто-то еще, скрывающийся из виду, и что если я повернусь в нужный момент, то увижу лицо, выглядывающее из дверного проема. Это было совершенно глупое, иррациональное чувство, но оно было. И его, похоже, не избежал и Джейк. Он был в восторге, быстро перебегая из комнаты в комнату, но я то и дело ловил слегка недоуменное выражение у него на лице, словно он ожидал найти что-то, чего здесь не было.
– Это будет моя комната, папа?
Да, здесь должна была быть его спальня, на втором этаже, приподнятая над козырьком снаружи, так что его окно было меньше остальных – тот самый глаз, смотрящий на поле поверх распухшей щеки.
– Да. – Я взъерошил ему волосы. – Нравится?
Он поднял на меня взгляд.
– И он действительно наш?
– Да, – отозвался я. – Наш.
И тут Джейк обнял меня за ноги – настолько внезапно, что я чуть не потерял равновесие. Это было так, словно я показал ему лучший подарок, который он когда-либо видел, и Джейк волновался, что вдруг не сумеет его сохранить. Я присел на корточки, и мы уже по-человечески обнялись. Облегчение, которое я испытал, было буквально осязаемым, и вдруг только это и стало важным. Мой сын счастлив оказаться здесь, и я только что сделал для него что-то хорошее, а все остальное неважно. Я уставился поверх его плеча на открытую дверь и лестничную площадку за ним. Если и казалось по-прежнему, что там, прямо за углом, что-то есть, я знал, что это всего лишь мое воображение.
Мы будем здесь в безопасности.
Мы будем счастливы.
И первую неделю так все и было.
* * *
В тот момент я стоял, глядя на только что собранный книжный стеллаж и восхищаясь собственным мастерством. Умение работать руками никогда не было моей сильной стороной, но я знал, что Ребекка хотела бы, чтобы я это сделал, и я представил, как она сейчас прижимается ко мне сзади, прильнув щекой к моей спине, обнимая руками за грудь и улыбаясь своим мыслям. «Вот видишь? А говорил, не получится!» И хотя я едва успел распробовать вкус успеха, в последнее время даже такое было необычным для меня чувством, и оно мне нравилось.
Не считая, конечно, того, что я по-прежнему оставался один.
Я принялся заполнять полки. Ведь это тоже было одной из вещей, которую Ребекка обязательно сделала бы, и даже хотя в этот новый дом мы с Джейком въехали лишь сегодня, мне все равно хотелось этим гордиться. «Ты всегда раскидываешь книги, – сказала мне как-то Ребекка. – Это все равно что приманивать кота куском колбасы». Чтение было самым любимым ее занятием. Было так много теплых, умиротворяющих вечеров, когда мы уютно устраивались на разных концах дивана – я в меру сил писал на лэптопе, а она с головой уходила в роман за романом. За годы у нас накопились сотни книг, и теперь я принялся за работу по их распаковке, расставляя одну за другой по местам.
И тут дело дошло до моих собственных. Полки рядом с компьютерным столом были оставлены для экземпляров четырех моих романов, вместе с различными заграничными переводами. Выставлять их на всеобщее обозрение казалось некоторым бахвальством, но Ребекка гордилась мной и всегда на этом настаивала. Так что это был еще один жест в ее сторону – как и пустое пространство, которое я оставил на полках для книг, которые еще не написаны, но обязательно будут.
Я бросил опасливый взгляд на компьютер. Если не считать кратковременного включения, чтобы проверить, как работает вай-фай, за прошедшую неделю я практически ничего на нем не сделал. За год не написал ни строчки. Это тоже теперь изменится. Новая жизнь, новый…
Кр-к!
Какой-то скрип у меня над головой, звук единственного шага. Я поднял взгляд. Прямо над головой располагалась комната Джейка, но я оставил его играть в передней комнате, пока занимался сборкой стеллажа и распаковкой.
Я двинулся к двери и выглянул на лестницу. Никого на площадке не было. Вообще-то показалось, что весь дом вдруг погрузился в тишину и спокойствие, как будто здесь не было никакого движения вообще. Тишина буквально звенела в ушах.
– Джейк? – крикнул я наверх.
Молчание.
– Джейк?
– Папа?
Я чуть не подпрыгнул на месте. Его голос донесся из передней комнаты, прямо рядом со мной. Не сводя взгляда с площадки, я сделал шажок в сторону передней комнаты и заглянул внутрь. Мой сын сгорбился на полу спиной ко мне, что-то рисуя.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Да. А что?
– Просто проверяю.
Я отступил назад, а потом снова несколько секунд смотрел на площадку. Там по-прежнему было тихо, но в пространстве теперь появилось странное чувство напряженности. И опять, – словно кто-то стоял, скрываясь из виду. Это было смешно, конечно же, поскольку никто не мог войти сюда без моего ведома. Дома́, бывает, скрипят. Нужно какое-то время, чтобы привыкнуть к их звукам, только и всего.
Но даже если так…
Я стал подниматься наверх медленно и осторожно, тихо ступая, подняв левую руку, готовый отразить нападение того, что выскочит на меня с той стороны. Поднялся на самый верх – и, конечно, площадка оказалась пуста. Когда я ступил в комнату Джейка, там тоже никого не оказалось. Клин дневного света падал из окна, и я хорошо видел крошечные завитки пыли, висящие в воздухе, совершенно непотревоженные.
Просто скрипит старый дом…
Я более уверенно спустился вниз, чувствуя себя полным дураком, но и с бо́льшим облегчением, чем мне хотелось бы признать. В самом низу мне пришлось обойти раскиданную на двух последних ступеньках почту. Пока ее было достаточно много – обычные документы, которые неизбежно поступают с переездом в новый дом, вместе с бессчетным числом рекламных листовок заведений, работающих навынос, и прочими бумажным спамом. Но было здесь и три нормальных письма, адресованных некоему Доминику Барнетту. На всех трех имелись пометки «Лично» или «В собственные руки».
Мне припомнилось, что предыдущая владелица, миссис Ширинг, долгие годы сдавала этот дом, и, повинуясь какому-то непонятному побуждению, я вскрыл один из конвертов. Внутри обнаружился официально зарегистрированный счет от какого-то коллекторского агентства. Мое сердце упало. Кем бы ни был этот Доминик Барнетт, он задолжал этому агентству чуть более тысячи фунтов за услуги мобильной связи. Я открыл другие письма, и они оказались тем же самым – уведомлениями о невыплаченных долгах. Я внимательно изучил подробности, нахмурившись про себя. Суммы были не очень большими, но тон писем – угрожающим. Я сказал себе, что это отнюдь не непреодолимая проблема – во всем можно разобраться за несколько телефонных звонков, – но этот переезд означал для нас с Джейком начало новой жизни. Я не ожидал, что он окажется сопряжен с необходимостью преодолевать какие-то препятствия.
– Папа?
В дверях рядом со мной появился Джейк. В одной руке он держал свой Пакет для Особых Вещей, в другой – лист бумаги.
– Ничего, если я поиграю наверху?
Я подумал про тот скрип, который услышал, и на секунду мне захотелось сказать «нет». Но опять-таки, это было просто абсурдно. Никого там не было, и это его спальня – он имел полное право играть там. Однако в тот день мы не слишком часто видели друг друга, и казалось, что если он скроется наверху, то окажется в полном одиночестве.
– Пожалуй, – проговорил я. – А можно сначала посмотреть твой рисунок?
Джейк помедлил.
– А зачем?
– Потому что мне интересно. Потому что мне хочется.
– Это личное.
Вполне разумно, и какая-то часть меня хотела отнестись к этому с уважением, но мне не нравилась мысль, что у него могут быть от меня какие-то секреты. Священный Пакет – это одно, но казалось, что если сын сейчас не покажет мне свои рисунки, тогда разделяющее нас расстояние еще больше увеличится.
– Джейк… – начал было я.
– Ну хорошо.
Он сунул мне лист. Теперь, когда его предложили, мне было уже неохота его брать.
Но я взял.
Джейку никогда раньше не удавались простые реалистичные сцены – он предпочитал свои замысловатые, разворачивающие во множестве направлений битвы, – однако сейчас он все-таки сделал такую попытку. Картинка была довольно грубой, но все же в ней узнавался вид нашего дома снаружи, напоминающий оригинальную фотографию, которая привлекла его внимание в Интернете. Джейк неплохо уловил странноватый вид дома. Кривые, детские линии придали ему несколько странный силуэт, растянув по вертикали, удлинив окна и сделав его еще больше похожим на человеческое лицо. Из входной двери-рта словно вырывался плаксивый стон.
Но особо привлек мое внимание верхний этаж. В правом окне Джейк изобразил меня, стоящего одного в моей спальне. Слева виднелся он сам в своей собственной комнате – окно было достаточно большим, чтобы показать его тело целиком. На лице сияет улыбка, а джинсы и футболка, которые были сейчас на нем, закрашены цветным мелком.
А рядом с собой в своей спальне Джейк изобразил еще какого-то человека. Маленькую девочку, черные волосы которой почти сердито свесились набок. Ее платье было усеяно синими пятнышками, оставляя остальное белым.
Красные царапинки на одной коленке.
И улыбка росчерком-птичкой.