Алекс Коста
За стеклом
Спустя много лет, мучений, тоски, жалоб и одиночества, вы почувствуете что-то настоящее. А заодно и увидите себя, настоящим.
Покрывшееся испариной, поцарапанное кривое стекло, за которым вы столько времени сидели, упадет. Вы увидите все краски этого мира, – внутри себя.
***
На моих семинарах по алкогольной зависимости, на столе, перед группой, стоят, в ряд, бутылки с выпивкой.
Возглавляет «парад» бутылка виски. Универсальный напиток, который, в первой половине дня, вздергивает, во время обеда подправляет начавшийся шум в голове, а вечером усыпляет, как будто накрывая многослойным одеялом из целлофана. Потом идет джин, как универсальное средство от похмелья. Дальше текила, которая у многих ассоциируется с чем-то бунтарским. Замыкает когорту крепких напитков наша «национальная идея», в последнее время, вышедшая из моды, но все еще чтимая, – водка.
Дальше идут напитки средней крепости, несколько видов вин и, в конце, почти что невинные: пиво и сидр. Когда алкоголики не по-настоящему пытаются бросить, они используют эти напитки, успокаивая себя тем, что пиво – почти как квас, а сидр – это всего лишь яблочный сок. Ну и еще, как вы понимаете, сотни похожих успокоений.
Я начинаю семинар с того, что беру пару стаканов в руки, один для виски, другой, высокий, манящий своей изогнутой «талией», подходящий для пива или вина, задаю вопрос аудитории:
– Кто хочет выпить?
В ответ, конечно же, тишина. Как и на любых таких мероприятиях, выпить, разумеется, хотят все. Само по себе признать, что у вас проблема с алкоголем – уже большой стресс, узнать про мероприятия, которые проводятся на эту тему, стресс вдвойне. Тем самым, вы не просто признаетесь себе, что проблема все-таки существует, а еще и даете ей официальное подтверждение. Ну, а записаться и пойти!? Это даже не третья степень. Думаю, когда любой участник только заходит в подъезд здания, узнавая у администратора «а где тут… кхе-хе», стресс достигает такого уровня, что к человеку можно подключать генератор и снимать ток. Не говоря уже о том, что внутри что-то бьется «зачем-зачем, у меня все нормально, все хорошо… я сегодня выпью, просто чтобы успокоить мысли, просто чтобы пена осела, и потом сам, смогу сам остановиться…».
Я знаю все это. Знаю не понаслышке. Я через все это проходил. И поэтому, я задаю следующий вопрос:
– Ребята, я знаю, как вам тяжело. Так что, одна маленькая стопочка или стаканчик пива, а!? Просто, чтобы «пена осела». – использую я свое прежнее любимое выражение, оправдывающее выпивку.
В этот момент, кто-то может поднять руку или сказать что-то из разряда «ну, может». Но, мне этого недостаточно. И я добавляю:
– Я знаю по себе, бросать сразу сложно. И даже вредно. Надо постепенно, не торопясь. Могу вам сказать, что так даже наш семинар пройдет гораздо эффективнее. Ну же! Напитки бесплатны. Но, по одной порции, не больше. Мы тут не пьянствовать собрались. – я делаю паузу, разводя руки, в которых, под лампами, притягательно искрится дорогое стекло, говорящее красноречивее любой фотографии эротического содержания «возьми меня, возьми».
В конце, я полностью разрушаю защиту участников, добавляя одну фразу, только одну:
– Давайте выпьем по одной! Это – для дела!
«Для дела» – универсальное заклинание, особенно для мужчин-алкоголиков. Мужчины, вообще, такие создания, которые живут ради идеи, просто идеи у всех разные. Ошибочно полагать, что мужчины, например, делают что-то ради денег или ради карьеры или, чтобы построить новый дом. Это всего лишь следствия, в основе которых лежит какая-то, более абстрактная идея. Надежность, мир во всем мире, наследие… что-то вроде этого.
Поэтому, если сказать мужчине «это для дела», он вряд ли откажется. «Ах, для дела… ну да-да, конечно, раз так!»
Так и происходит. Сразу после начавшегося шума, поднимающихся рук, отдельных выкрикиваний «мне стакан красного, пожалуйста», «мне стопку текилы», ну и так далее. Сразу после этого, но за секунду до того, как люди начнут вставать со своих мест, я очень громко говорю «СТОП!».
Тут аудитория замирает. На миг, попадая в какой-то вакуум. Этот вакуум неприятный, похож на то, как будто вам протянули руку, но за мгновение до того, как вы собирались ее пожать, убрали.
Так же и тут. Люди поверили. Их организмы настроились. Они сглотнули, облизали губы, представили, как жидкость вливается внутрь, барабанная дробь в висках утихает, внутри растекаться что-то теплое и мягкое. Их мозг уже начал посылать сигналы этого комплекса удовольствия остальным частям тела.
А тут, вдруг «СТОП»!
Но, мне очень важно это состояние.
После того, как в аудитории повисает вакуум от «стоп», я говорю:
– Загляните внутрь, попробуйте почувствовать то, что вы сейчас испытываете. Это очень сильные чувства. Но, увы, они ненастоящие. Это не вы. Это часть вас, которая изменилась, подстроилась к каждодневному отравлению вашей алкогольной зависимостью. Чувствуете!? Это не вы.
Кто-то чувствует сразу, но таких мало, кто-то ничего не чувствует. Большинство станет агрессивными и раздражительными «ну вот, опять надувательство». Конечно, а как вы думали, если у алкоголика, буквально выдернули рюмку изо рта!?
Потом, на протяжении следующих встреч, я, разными способами, возвращаю людей к этому ложному чувству, одновременно стараясь пробудить в них что-то настоящее, что было давно забыто. То, что я испытал однажды, и что помогло мне бросить пить.
***
Когда я пишу об этом, то вспоминаю одно утро, когда я первый раз понял, что уже давно не был настоящим, не мог быть настоящим. Между мной и миром выстроилась преграда, жуткий барьер мутного стекла.
Тот день был вполне обычный. Головная боль с утра и слабые попытки проглотить что-то на завтрак. Переругивание с женой, сопровождающееся ощущением «чего это я с ней так», и последующее натянутое примирение.
Сборы на работу, восстановление списка дел в памяти, как следствие, новое раздражение… поиск подходящей одежды, все время натыкаясь на неподходящую, раздражение… воспоминания, что вчера пошло не так, и что это теперь уже не исправить, опять раздражение… новая ссора с женой, снова раздражение, усталость, пулеметные мысли «когда же все это закончится». Чувство обреченности, тоски, бессилия что-либо изменить. И последующий вывод: а раз ничего не изменить, то… да… надо как-то все это закрыть, загладить, замаскировать.
Быстрое раскаяние по поводу второй ссоры с женой. И такое же быстрое, еще более натянутое, примирение.
Я хотел открыть входную дверь, когда жена сказала: Давай что ли, обнимемся!?
Внутри екнуло от этого «что ли».
Но, вместо того, чтобы вскинуться «что еще значит, это «что ли», я молча подошел и обнял ее.
Ну, обнял и обнял. Спустился во двор, сел в машину, поехал на работу. Но, всю поездку меня не отпускало какое-то странное ощущение. Оно было от этого объятия. Как будто, я обнял и не почувствовал человека – с другой стороны этих объятий. И не потому, что с этим человеком что-то не так, а потому, что со мной что-то не так.
Я перебирал отдельные фрагменты объятия. Как сделал шаг навстречу, перенес вес на переднюю часть подошв, как поднял руки, как чувствовал ткань одежды под ладонями, прядь ее волос, попавшею мне на ухо.
Все это я разобрал по частям, как конструктор лего. Но, в руках, точнее в ощущениях, оставались только отдельные, безжизненные детали. Россыпь каких-то, ничего не значащих, кусочков, которые когда-то что-то значили.
Доехав до работы, я долго не мог выйти из машины. Все спрашивал себя «что не так, что не так». Как будто перекатывал в ладонях детальки, разбитые и разрозненные.
Удивительно, но я до сих пор не знаю почему, но в это утро, я не стал впадать в обычное желание алкоголика – обвинить в чем-то других или все мироздание, тем самым, найдя отличный повод продолжить пьянку.
Да, я не стал думать «она меня разлюбила, вот и все!» или более меланхолическое «с годами, все отношения становятся такими».
Вместо этого, я представил, как мою жену обнимает манекен с моим нарисованным лицом.
Тогда я первый раз понял правду: я превратился в манекен. Злость, раздражение, разочарование, жалость, апатия… – набор чувств, испытывая которые я орал, рвал отношения с людьми, закрывался от мира и себя, связаны не со мной. Это все – лишь часть, увертюра к тому, чтобы нырнуть в бутылку так глубоко, что уже не выберешься.
Я понял, что как бы я не думал о себе, я давно, уже очень давно, не чувствую ничего настоящего. Ни во время объятий, ни, когда смеюсь или расстраиваюсь. Ни во время секса, ни в момент, когда засыпаю, ни в тот момент, когда просыпаюсь.
Я вообще ничего не чувствую! Очень, очень давно! Может, с тех самых пор, когда я, пятилетний, залез ночью под дачный домик, чтобы принести взрослым спрятанную бутылку водки? Может быть, настолько давно!? Нет, наверное, все-таки что-то я чувствовал настоящее потом. Но, эти чувства постепенно угасали, растворялись в… в чем!?
В чем они растворялись!? Что их растворяло?
Тогда я не ответил на эти вопросы. Я еще не видел всей картины, это было только начало моих открытий про самого себя и свою зависимость.
Ответил я позже. И этот ответ, ответ на вопрос – чем же я (как и другие алкоголики всего мира) заменили настоящие чувства, этот ответ: тем, что испытывает вся группа и каждый ее участник, в отдельности, за миг до того, как сказано уничтожающее «СТОП».
***
Вам не обязателен я, не обязательна группа, не обязателен семинар. Вы можете попробовать испытать это сами, прямо сейчас. Попробуйте мысленно разрешить себе выпить, подобрать напиток, который вы считаете самым подходящим именно сейчас, представьте идеальный, по вашим меркам, стакан, поверхность, на которую вы его поставите. Потом, в деталях представьте, как услужливый бармен или официант открывает бутылку, мастерски наливает ее содержимое. Вы берете стакан, подносите на миллиметр к своей нижней губе и потом громко и настойчиво говорите себе «СТОП» и убираете стакан, без всяких «но».
Ваша цель – почувствовать, запомнить весь тот «букет», за миг до «СТОП». Это – все, вы – ненастоящий: ваша ненастоящая радость, облегчение, смирение, покой, смелость, гордость, стыд… я не знаю, ради какого «букета» чувств вы пьете, но это ненастоящий вы.
Это и есть первый шаг. Дальше будет еще тысяча шагов. Сложных, изматывающих. Но, в конце пути, вас будет ждать маленькая фигурка, появившаяся на линии горизонта.
Эта фигурка, пока еще размером со спичку, – вы сами. Вы – настоящий. Вы, наконец, увидели себя самого, настоящего. Вы идете навстречу друг другу, и в конце вас ожидает лучший подарок – встреча с самим собой.
Каким бы не был весь пройденный путь, это стоит того, поверьте.
ШАГ 2. НЕТ-НЕТ! ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Я расскажу, как понял, что алкоголь – моя реальная проблема. Ни богемный стиль жизни, ни средство от стресса или необходимый допинг для творчества и работы. И даже не просто вредная привычка. Что это – проблема, серьезная проблема, связанная с постоянно растущей, зависимостью.
Увы, я понял это не после того, как испортил отношения с большинством моих близких, друзей, в парах алкоголя, бросаясь на них с обвинениями из разряда «это все вы» или «если бы не вы».
И не после того, как несколько раз подвергал смертельной опасности свою трехлетнюю дочь, возя ее в машине после нескольких бутылок вина. Как подвергал опасности еще многих людей, пока был пьяным и злобным.
Может, конечно, эти события и наталкивали меня на мысли, что что-то не так, но ответы никак не были связаны с тем, что я давно и основательно погружаюсь на самое дно бутылки.
Говорят, время все лечит. Я думаю, эта фраза – некий завуалированный вариант на тему «все, что ни случиться, все к лучшему», «все образуется» и прочие варианты самоуспокоения, которые, к сожалению, в большинстве случаев – действуют во вред, особенно при алкогольной зависимости.
Время не все лечит. Рукописи горят, а вот, некоторые слова и поступки – никогда не забываются.
В своем пьянстве я довел себя почти до белой горячки. В один из таких дней, я пожелал своему старшему брату, с которым мы были вместе с самого детства, – смерти. Даже, хуже. Я сказал «желаю тебе сдохнуть», предварительно осыпав его десятками других жутких оскорблений. И этого я не забуду никогда. Это все оставшуюся жизнь будет приносить мне жуткую боль и разочарование, самый худший вид разочарования – в себе самом.
Я почти загубил свой бизнес, который много лет вынашивал и растил, считая почти ребенком. В какое-то время, я даже перестал писать книги. Делать то, к чему, как я думаю, всегда призывало меня все мироздание. И это еще полбеды, что пальцы не попадали в нужные кнопки. Мысли в голове были похожи на рвотную массу, которую иногда прожигали острые и больные вспышки, казавшиеся мне, озарением. Но, прочитав эти «озарения» позже, я убеждался, что это ни что иное, как банальнейшая ерунда, к тому же, плохо выраженная.
В какой-то момент, все прежние ценности моей жизни, полыхали, трещали, готовы были рассыпаться на черные головешки: семья, бизнес, творчество, здоровье. Но, даже тогда я еще не осознал проблему.
Осознание пришло ко мне позже.
В тот день я приехал в аэропорт. Шесть утра, жуткое похмелье, никаких сил. Я толком не понимал, какой и когда у меня рейс. Чемодан волочился за мной, кувыркался, сбивал что-то по дороге. Яркий свет из магазинов жутко резал глаза. Я отворачивался, но всполохи вывесок не пропадали.
Наконец, среди всей этой боли и суматохи, я увидел бар. Толком, забыв, зачем я вообще здесь, сел за стойку и заказал двойную порцию виски. «Надо, чтобы пена осела». – дал я себе оправдание своей излюбленной фразой и глотнул.
Но, ранним утро, на голодный желудок, и так измученный этанолом, виски не хотел проглатываться, застрял где-то между горлом и носом, встав поперек жуткой тошнотворной перегородкой.
Пока я пытался продышаться, отправить жидкость внутрь или, хотя бы, наружу, услышал, что заканчивается посадка на мой рейс. А я еще даже не знал, далеко или близко мои ворота.
Я расплатился, с омерзением посмотрев на не выпитую двойную порцию, взял чемодан, и уже готов был бежать искать ворота. Но, в последний момент, как будто сам не свой, будто это был не я, схватил стакан и вылил в себя все, что там осталось.
Следующий момент, который я помню, это как я бегу по траволатору, а из меня брызгают фонтанчики виски, смешанные с желудочным соком.
Потом был провал. Следующее воспоминание, как я сижу в кресле самолета, в поту, с заляпанным блевотиной, рубашкой и пиджаком. Справа от меня, у окна, отвернувшись, посторонившись, сидит пожилая дама.
Опять провал. Пожилая дама поворачивается ко мне и просит сходить и переодеться. Я замечаю, что и стюардесса, проверяющая, как уложен багаж, смотрит на меня с омерзением и тревогой.
Я иду в туалет. Переодеваюсь, умываюсь. Еле-еле успеваю до включённого табло «застегнуть ремни».
Самолет взлетает, я разговариваю с Богом. Возможно, это немного по-детски, но мне всегда казалось (и кажется), что на большой высоте, Бог ближе, а значит, с ним проще поговорить, дотянуться до аудиенции.
В тот раз, во время такого разговора, я вспоминал и прокручивал, как сильно я все ухудшил в своей жизни, за последнее время. Я думал и перематывал отдельные моменты, фразы, события. Чувствуя, как внутри все сжимается от горя и стыда. Испытывая отвращение к самому себе. И, конечно, обещая измениться и все исправить.
Все это я делал ровно до того момента, как погасло табло «пристегните ремни», а самолет набрал высоту. В следующую же секунду, как оно погасло, я позвал стюардессу и попросил принести два стакана вина. Дважды повторив, что надо нести не один, а потом второй. А сразу, сразу, сразу… сразу – два! Обязательно два, и обязательно сразу!
В этот самый момент, я понял, что у меня есть большая проблема.
***
Примерно, с четырнадцати лет, мои взаимоотношения со сверстниками, были построены на выпивке. Не только на самом алкоголе. Еще на том, как его купить, где спрятать, как в нужный момент достать и выпить, как продолжить (где взять вторую порцию), как распорядиться своим временем, когда уже почувствовал, что «дало».
Тебе «дало»!? – обычно, спрашивали мы друг друга, подразумевая такую стадию опьянения, когда обычный мир становится необычным, и в этом необычном мире – все происходило по-другому: движения, слова, мысли, поведение людей. Но, признаться первому, что «дало» – было зазорно, можно было получить «слабака».
Почетом не пользовались и те, кому вообще не «давало», они нарушали всю концепцию, к тому же, зря переводили, с трудом добытый, продукт. Признаваться, что «дало» лучше было где-то посередине, между тем, как одна половина компании уже начинала давить рвотный рефлекс, а другая, еще сидела, сдвинув брови домиком, выражая серьезность и непоколебимость.
Мой юношеский алкоголизм был, до предела, примитивным. Как, наверное, у большинства, кто таким образом, попал в водоворот возрастной неуверенности, страха, и острого одиночества перед таким большим, таким незнакомым, таким жестоким, миром. Обострялись и так обостренные инстинкты, возрастала конкуренция, происходила расстановка ролей: кто главный, кто второстепенный. Происходили первые контакты с противоположным полом и первые попытки заработать деньги. Юношеские взлеты и падения… во взрослом возрасте, все эти воспоминания похожи на детские поделки парусников и самолетов. Безусловно трогательные, но ценные только для того, кто их делал.
Но, среди всего этого вороха детско-юношеской беготни, с постоянными обидами на жизнь, было кое-что, что даже сейчас кажется мне важным. Как один из сотни детских рисунков, оказывается не мазней, а по-настоящему, гениальным своей непосредственной красотой.
Эту историю я вам и расскажу, вспомнив своего друга тех лет, Лешу.
Талантливый и веселый парень, программист с четырнадцати лет. Теперь уже бывший программист. Леша был из тех, чья фантазия в сочетании с харизмой, подкупала, сглаживала острые углы, извиняла.
Напиваясь, он не просто злился, жаловался или к кому-то приставал. Леша играл «бывалого». Это так у нас называлось, «играть бывалого». В зависимости от того, в каком настроении мы были, мы изображали (пытались изображать) лихих парней из криминального мира, ветеранов горячих точек или агентов секретных служб.
Под эти роли вытраивалась предыстория, развивался конфликт, за которым следовал артистичный «занавес», бурно отмечаемый, конечно же, потоками того, на что хватало денег.
В один из таких дней, мы играли в спецназовцев. Ну а какие спецназовцы без спецназовских трюков!? К тому же, мы были молоды, и сил на что-то хватало даже у Леши, у которого к тому моменту, алкогольный стаж равнялся пятилетке.
Во время той «спецоперации», все началось с вермута и взаимной демонстрации приемов захвата и устранения дозорного с помощью ножа, а продолжилось в виде перцовой настойки и бега с препятствиями по парку.
Эх, парки конца девяностых… одинокие и хмурые, тем более, в будние дни. Кривые, упавшие на одно «колено», лавочки, грязные дорожки, битые бутылки и повсюду россыпи бычков. В одном из таких полузаброшенных парков, мы и устроили бег с препятствиями, конечно же, не забывая регулярно останавливаться на выпивку.
Но, этого было мало. Чем больше было алкоголя внутри, тем коллизия двух спецназовцев должна была все сильнее закручиваться – в сторону финала. А именно, пьяной капитуляции.
Когда дело дошло до водки (ведь на войне пьют спирт и водку, все остальное – от лукавого), мы решили навестить бывшую девушку Леши. А поскольку спецназовцы не звонят в дверь, нет, просто войти через дверь – это позор, то мы придумали кое-что получше.
А именно: забраться на крышу дома, чтобы попасть в квартиру с помощью пожарной лестницы, которая проходила в метре от окна ее кухни, на уровне второго этажа.
В общем-то, рассчитали мы все верно. Был примерно час дня и Катя (так звали девушку) еще должна была быть дома, а ее родители – уже уйти на работу, лестница действительно там была и действительно проходила рядом с окном. Не приняли во внимание мы только одно. Если внутри шестнадцатилетнего организма болтается полуторалитровая смесь из этанола, то вполне может не хватить координации, чтобы удержаться на хлипкой старой лестнице, проходящей в нескольких десятков метров над землей.
Конечно, мы не думали об этом. И вообще, возникают ли у спецназовцев такие вопросы!?
Спе-ц-на-ззз па-а-а-шел… – Леша гаркнул, выбив с ноги дверь на чердак.
Моему изумлению не было предела. Одно дело рассказывать, как снять пару часовых, показывая несуществующим ножиком резкие движения, сзади, по горлу, или прыгать через поваленные лавочки. И совсем другое, выбить настоящую дверь с ноги, с одного удара.
Стоит ли говорить, что после истории с дверью, я не мог даже заикнуться, что лезть по лестнице, с которой осыпалась вся краска и уже начали отваливаться куски ржавого металла, как бы… немного опасно, даже для бывалых спецназовцев.
Только потом, гораздо позже, я узнал, что с этой дверью на чердак, Леша имел дело ни раз. То ссорясь, то мирясь со своей девушкой, он уже предпринимал попытки полезть по пожарной лестнице, и уже ни раз «пробовал» дверь на прочность, поэтому знал, что та хлипкая, держится на старой задвижке, вкрученной в трухлявую доску.
Правда, до самой лестнице он, как выяснилось тоже потом, он никогда не добирался.
На крыше, мы глотнули для храбрости, смотря на пестрый «ковер» крыш, раскинувшийся перед нами, и я, вдохновленный и подогретый, спустил ногу на первую перекладину. Почти сразу, даже через водочные пары и подошвы зимних ботинок, почувствовав, насколько та тонкая, непрочная.
Но, в этот момент, я был спецназовцем. А значит… да, спецназовцы ничего не боятся. И назад не отступают.
Я спустился, примерно на половину высоты. Наступил тот момент, когда обратной дороги не было. Когда понимаешь, что какой бы глупой и страшной ни является затея, а придется идти дальше. Глупый, юношеский максимализм. Увы! Скольких шестнадцати-восемнадцатилетних он изувечил и сгубил!
Я полез дальше и через несколько перекладин, попал рукой во что-то склизкое, бело-зеленое. Может, кто-то высморкался, стоя на балконе, и его «добро» повисло на лестнице, может это был помет птицы, превратившийся в слизь. Я не знаю.
В этот момент, меня посетило странное ощущение. Я его хорошо помню. Именно из-за него, и рассказываю вам эту историю.
Это ощущение было: я – как эта сопля (птичий помет), на ржавой лестнице.
Дрожа от страха, но отпустив испачканную руку от перекладины, я вытер ее о штанину, посмотрел вверх, где увидел испуганное лицо Леши. Потом посмотрел в ту сторону, где открывался вид на крыши, коричневые, серебристые, черные, с битумными подтеками, старые, износившиеся, некоторые еще середины века, с нефункционирующими трубами печей и уютными маленькими домиками, торчащими из чердачных этажей.
Какое-то время, я смотрел на открывшийся передо мной, большой враждебный город, чувствую себя перед ним, самым-самым одиноким человеком.
Подростки часто чувствуют себя одинокими, непонятыми. Подростки, принимающие алкоголь, гораздо чаще одиноки, чем те, которые не пьют. А подростки, принимающие алкоголь и, под алкоголем, играющие кого-то ненастоящих, – это, наверное, самые одинокие люди в мире. Особенно, когда начинают сомневаться в правдивости своих игр.
А я, вися на хлипкой лестнице, на большой высоте, вляпавшись рукой в чьи-то сопли, смотря на все эти старые крыши, чувствовал себя самым одиноким среди самых одиноких.
Я начал спускаться дальше, но что-то поменялось в моих движениях. Я преодолел вторую часть лестницы, как робот, на счет раз-два-три, повторяя движения ногами и руками.
Раз-два-три… раз-два-три… раз-два-три… – повторял я, больше ни о чем не думая.
Когда, наконец, обе ноги стояли на асфальте, ко мне, из подъезда, выбежал Леха. Он кричал «Костян, Костян, брат», протягивая мне бутылку.
И тут… да, наверное, если бы целью этой книги была бы художественная выразительность, я бы соврал вам, написав, что это был переломный момент, который все изменил, я оттолкнул водку и стал жить новой жизнью.
Но, цель этой книги – честность. Честность – бывает куда выразительнее. Но, главное, я уверен, честность, в первую очередь – с самим собой, – единственное, что помогает по-настоящему работать с алкогольной зависимостью.
Поэтому, я буду честным. Я взял у него бутылку и выпил довольно много, не замечая сорокоградусной крепости.
– Ну, братан, ты даешь! – Леша похлопал меня по плечу. Без сомнения, мой «подвиг» с лестницей котировался куда выше, чем его, с дверью. – Это надо отметить! – добавил он, взяв заслуженный «брейк». Потом, демонстративно выбросил четверть недопитой бутылки в грязный, доживающий последние мартовские дни, сугроб, сказал: – А ну, пойдем, найдем, чего получше!
Этим же днем, ближе к вечеру, размашистыми движениями, как будто пауки, мы искали эту бутылку в грязном сугробе.
