Алекс Д
Имитация. Явление «Купидона»

– Информация о планах Кертиса нам поступила утром, – спокойным уверенным тоном произносит Морган. – Я вылетел сразу, как только смог. Мы опоздали, Джером. В случившемся есть доля моей вины, но мой брат хорошо прятал свои секреты и редко следовал правилам, которые устанавливал для других. Ответственность за его непродуманные действия, которые привели к трагедии, легла на мои плечи. И поэтому я здесь.

– А как насчет Дайаны? Моей биологической матери? – требовательно спрашиваю я.

– Ты помнишь ее? – взгляд Логана меняется, становится настороженно-острым.

– Нет, – ложь.

– Совсем ничего? – вопросительно прищурив глаза, настаивает он.

– Абсолютно.

– Это очень хорошо. А теперь забудь даже ее имя. Это в твоих же интересах.

– Кто такой Квентин Моро? – задаю я финальный вопрос, понимая, что не добьюсь от Логана большей информации. Ни один мускул не дрогнул на лице мужчины, когда он услышал названное мной имя.

– Действующий президент корпорации «Медея», избранный правлением после отстранения моего брата, – коротко отвечает он.

– Почему Кертис сказал, что я должен его остерегаться?

– Кертис и Квентин очень часто не сходились во взглядах на ведение бизнеса. У них имелись и территориальные разногласия, и споры. Я уже говорил, что твой отец не всегда умел договариваться. Если это все, что ты хотел у меня спросить, то я вернусь к своим делам, и после обеда пришлю Лиен. Она поможет тебе расслабиться и собраться к ужину. За тобой придут без двух минут восемь. Опоздания в моем доме тоже недопустимы. Если все пройдет хорошо, и ты поведешь себя правильно, то сюда больше не вернешься. Если нет, будем продолжать воспитательные меры. Прояви благоразумие, Джером, и цени мое хорошее расположение. Я могу быть очень добр и щедр, но есть и абсолютно противоположная альтернатива.

Логан выходит в коридор, и дверь за ним со скрежетом закрывается, срабатывает механический замок, и я снова ощущаю давление стен своей тюрьмы. Не верил ничему, что поведал Морган, прикрываясь какими-то благородными целями и оправданиями. Однажды я выясню все правду и найду способ наказать каждого, кто превратил мою жизнь в кошмар. Надо только немного подождать. Один я не справлюсь. Я знаю, кто поможет мне призвать к ответу виновных. Он придет за мной. Придет.

Глава 4

2008-2014 года. Сент-Луис.

Переждать какое-то время… Когда я рассуждал таким образом, в моем представлении этот срок варьировался от недели до месяца. Потом я расширил его до полугода, но не переставал ждать каждый день. Иногда меня охватывали паника и отчаянье, и я впадал в уныние, теряя надежду.

Кеннета Гранта для меня не существовало. Это был мифический персонаж, о котором мне рассказывал Логан, пытаясь украсть у меня самое главное – веру в то, что моя прошлая жизнь была настоящей. Точно также для меня не существовало Кертиса Моргана с его кровной местью.

Я думал обо всем, что произошло, думал часами, анализируя каждый кадр из событий той ночи, и все, что случилось после. Я искал оправдания и причины, по которым отец не может вытащить меня из этого чертова семейного гадюшника Морганов. Меньше всего я хотел, чтобы отец подвергал риску себя и близнецов. И, если нет способа вернуться за мной, я… приму это, смирюсь. Ради отца, ради Эби и Гектора. Они заслужили лучшую жизнь, спокойную, свободную от преследования Морганов. Да, я заставлял себя так думать, но в глубине души продолжал ждать. В глубине души мне хотелось кричать и бросаться на стены от отчаянья, ярости и боли. В глубине души я знал, что тоже заслужил лучшую, тихую и спокойную жизнь. Я не сделал никому ничего плохого. Я любил своих родителей, сестру и брата. А они любили меня. И в одно мгновение у меня отобрали их, убили мою мать. Женщину, которая принесла свет и солнце в мою жизнь. То, что Эмма Спенсер сделала для меня, не измерить словами. Я видел собственными глазами, как она умирала. Вместе с ней умерла часть меня. Возможно, я потерял их всех. Маму, отца, Гектора и Эби… Больше никаких чудес. Я знаю… все закончилось.

Я ненавижу Морганов, в целом и каждого поодиночке. Ненавижу их каждую минуту, каждую секунду своего существования. Это разъедающее темное чувство пропитывает меня насквозь, оставляя внутри черные дыры, в которых исчезает все лучшее, что было во мне когда-то. Мечты, надежды, планы, иллюзии, которыми живут простые люди, не ведающие, что творится за кулисами этого мира.

Попадая в ад, ты или сгораешь, или становишься одним из этих демонов, которые правят кровавым пиром – третьего не дано. Я знал, что Морганы не позволят мне уйти, пока не выполню предназначенную мне роль. Если я попытаюсь сбежать – меня вернут обратно, буду спорить – отправлюсь в запертую комнату с бронированным окном. Откажусь повиноваться – мордовороты Логана с удовольствием покажут мне, что я неправ. Морганы не гнушались физическими наказаниями. Логан считал, что через боль уроки усваиваются лучше, и к концу следующего года я был с ним практически согласен. Он дрессировал меня, как загнанного в угол и огрызающего щенка, и в какой-то момент поверил, что у него получилось. Логан не учел одного – человек отличается от животного силой духа, разумом и умением приспосабливаться к любым условиям ради собственного выживания. Сдаются только те, кому не за что сражаться, и я не вхожу в их число.

Последний год я оканчивал уже в другой школе, которая находилась в элитном районе Ladue. Школа для избранных: избалованные манерные сучки, высокомерные мажоры. Я был там изгоем, и на меня смотрели отчасти со страхом, отчасти с пренебрежением, считая больным социапатом, после того, как я избил одного из популярных красавчиков Троя Маркулиса. Сейчас я даже не вспомню, что послужило причиной. Он просто сказал то, что мне не понравилось, и я отреагировал. Больше ко мне никто не пытался подходить. Я ни с кем не общался. Я ненавидел и своих одноклассников тоже, хотя они не были виноваты в том, что их родители, наделенные властью и богатством, сукины твари. Однако ужасная репутация действовала на дочерей судей, банкиров, прокуроров, политиков, адвокатов и бизнесменов, как особый вид афродизиака. Их притягивало мое темное обаяние, и вызов, который я всем своим видом бросал окружающему меня обществу. Все эти пафосные куклы знали, кто я, и, устраивая короткие свидания в раздевалке или туалете, конечно же, понимали, в какую опасную игру играют. Но чем неадекватнее я вел себя, тем сильнее эти идиотки меня хотели. Я не был против. Несмотря на испытываемое мной отвращение к пустоголовым куколкам, отказывал я только единицам – самым страшненьким. С физиологией не поспоришь. Мне только исполнилось восемнадцать, и я испытывал те же потребности, что и мои одногодки. Скажу больше, я искал некое утешение в своем распутстве. Мной владели гнев и ярость, и я выливал их на наивных идиоток особым образом, который устраивал обе стороны. Ни одна не осталась неудовлетворённой. Это не хвастовство, так и было. Для своего возраста я имел довольно внушительный опыт, против которого у глупышек не было ни одного шанса. Лиен многому меня научила, но в силу возраста я стремился к разнообразию. В доме время от времени появлялись и другие девушки. Блондинки, шатенки, рыжие. Разных национальностей и уровней образованности, но их основной навык, который меня интересовал, был на высоте. В некоторых вопросах Логан был верен своему слову, и если он пообещал лучших, то только лучшие меня и удовлетворяли. Девушки исчезали так же внезапно, как и появлялись, а Лиен оставалась. Я не задавал вопросов, не думал о моральной стороне вопроса. Мне не было никого жаль, потому что меня тоже никто не пожалел. Ни меня, ни мою семью.

За пределами школы и огромного особняка Морганов на «Central West End», у меня практически не было никакой самостоятельной жизни. До школы и обратно меня доставляли в сопровождении телохранителя и шофера в глянцево-черном Мерседесе. Как я узнал во время одного из пафосных неуютных и напряжённых до скрежета зубов семейных ужинов, дом был приобретен Кертисом Морганом в тот момент, когда он вышел на след моего отца. Сфера его интересов располагалась в Чикаго, сюда же он приехал с одной целью… Или, скорее, с двумя целями. Занимал ли я первое место в его шкале ценностей, или все же второе? Ответа на этот вопрос я никогда не узнаю наверняка. Предположения и догадки – это все, что мне осталось. Глупо надеяться, что кто-то из Морганов скажет мне правду.

Кертис расстроил планы семьи своей вендеттой и внес сумятицу в имеющую схему. И, разумеется, они не были ему благодарны. Ни Логан, ни другие члены семьи не говорили вслух, но срочный переезд в Сент-Луис и вынужденная задержка здесь для Логана и его супруги стала не самым приятным сюрпризом, не говоря уже о свалившейся на голову обузе – то есть обо мне. Они исполняли волю Кертиса, так было нужно. Правила, которых я никогда не понимал, или не принимал. Биологический отец распланировал мое будущее, и его наследники следовали завещанию главы семьи. После окончания университета меня ждала руководящая должность в огромном офисном небоскребе в Даунтауне с видом на знаменитую арку, возвышающуюся над городом и являющуюся его визитной карточкой, на помпезный Капитолий на береге Миссисипи и многочисленные парки. Но эта идеалистичная красивая картинка моего будущего была лишь внешней стороной дела, яркой оберткой, внутри которой пряталась гнилая начинка. Радужные перспективы, которые обещал мне Логан, не были тем, чего я хотел на самом деле.

Но меня никто не спрашивал. Я был марионеткой, игрушкой для нового диктатора, наслаждающегося своей властью. Не только надо мной. Но и над другими членами семьи. Я неоднократно наблюдал, как Логан бил по лицу Зака, своего взрослого сына, за то, что тот осмеливался в чем-то возразить ему. Зак Морган присутствовал на семейных ужинах не так часто, большую часть времени парень работал в Чикаго. Но напряжение между сыном и отцом было осязаемым. Доставалось и Эрике – жене Логана, которая постоянно ныла, что хочет вернуться домой. И его малолетним дочерям Клариссе и Марии, за то, что не умели вести себя за столом. Со временем Эрика смирилась, перестала жаловаться и разговаривать вообще. Я подозревал, что супруга Логана нашла утешение в наркотических грезах, но это были исключительно мои предположения. Особенное место за столом во время идиотских семейных сборищ занимала еще одна гротескная персона. Самый возрастной и безумный член семьи. Меридит Морган являлась матерью братьям Морганам, а мне приходилась бабушкой. Безумная, вечно бубнящая себе под нос суеверный бред старуха с обвисшей кожей и рыбьим пустым взглядом, в бархате и кружевах; каждый день меняющая парики. Периодически бабулю помещали в клинику для душевно больных, но через пару месяцев она снова занимала свое место за столом, угрожая всем судным днем и проклятием. До меня дошли слухи, что Меридит тронулась умом, когда прямо на улице на ее глазах в упор расстреляли Даниэла Моргана – ее мужа. Когда случилась трагедия, сыновья уже были достаточно взрослыми, чтобы позаботиться о себе и матери. Кто стрелял в деда и почему – меня интересовало мало. У меня была своя трагедия и боль, и свои виновные, которых я жаждал наказать.

Куда больше, чем убийство Даниэла Моргана и свихнувшаяся бабуля, меня потрясло знакомство со старшим братом по биологическому отцу и мачехой. Джош и Аннабель. Высокомерная жертва пластических хирургов Аннабель возненавидела меня точно так же, как я ненавидел их всех… за исключением Джоша. Старшего брата я ненавидеть не мог и на то была веская причина. Джош Морган родился с серьезными отклонениями и нарушением центральной нервной системы, вследствие чего он сильно отставал в развитии, и не мог самостоятельно ходить. Каждый вечер сиделка привозила Джоша к столу на инвалидном кресле, но ни разу никто из членов семьи не бросил ни одного взгляда в его сторону, не попытался заговорить. Даже мать. О нем заботились, кормили с ложечки, хотя он вполне мог есть самостоятельно, возили на прогулку, в больницу, но все это делали посторонние, постоянно меняющиеся люди. Джош не был идиотом. Он все понимал и мог говорить, но его развитие остановилось на уровне двенадцати-тринадцати лет, хотя на момент моего появления в доме Джошу уже исполнилось восемнадцать. Это немного странно, но он был старше меня всего на пять месяцев. По всей видимости, мой биологический папаша не терял времени даром, усилено пытаясь оставить свой генетический след в истории человечества. Когда Кертиса Моргана посадили, новорожденному Джошу было всего несколько недель. Больной слабый мальчик, которого отец так ни разу и не подержал на руках, потому что ребенок находился в реанимации первые три месяца своей жизни. Интересно, испытывал ли он чувство вины за то, что первенец родился с огромным количеством патологий? Или свалил всю ответственность на супругу, и поэтому она так ненавидит собственного сына? Когда за столом разворачивалась нешуточная дискуссия, Джош начинал мычать, пытаясь внести в свою лепту, за что частенько получал по губам от Аннабель и полное презрения «заткнись, дебил». В эти моменты мне хотелось встать и задушить ее собственными руками. Однако у меня прав было еще меньше, чем у Джоша. И чтобы я ни сделал и ни сказал – ничего бы не изменилось.

Я пытался, но никак не мог понять поведение Аннабель. Джош был ее сыном. Единственным. Не его вина, что он родился таким. Я неоднократно представлял, как однажды смогу встать и впечатать лицо этой холеной суки в стол, но сейчас… Сейчас я оставался сидеть на месте, с тяжелым сердцем наблюдая, как Джош по-детски обиженно хнычет. Сиделка, как правило, сразу увозила его, когда случались подобные эпизоды, а я приходил в его комнату позже, после ужина и проводил с ним какое-то время, читал книжки, разговаривал, рассказывал, как прошел мой день. Точно также я делал в далеком прошлом, в котором были Эби и Гек, мама и папа….

Так вышло, что именно Джош оказался якорем, в котором я нуждался, чтобы сохранить хотя бы часть себя неразрушенной. Он позволил мне остаться человеком….

В какой-то мере мы оба с ним были калеками. Как физически, так и духовно. Когда я жил со Спенсерами, никто и никогда не напоминал мне о моем физическом недостатке. И я забывал о нем, не обращал внимания. Но Аннабель… Эта неудовлетворённая злобная тварь каждый раз презрительно кривила губы, глядя на мои пальцы, когда я подносил стакан к губам.

– Твой отец был способен плодить исключительно уродов, Джером, – ехидно говорила она. Ее перетянутое пластическими хирургами, лишенное мимики лицо искажала глумливая улыбка. Аннабель была омерзительна, хотя многие мужчины, возможно, сочли бы ее внешние данные неплохими. Я же видел то, что у нее было внутри – смердящая клоака, полная червей. Обычно Логан ее затыкал, но на следующий раз она продолжала снова тыкать мне моим физическим недостатком. Я не пытался развеять ее заблуждения. Я родился с пятью пальцами на каждой руки и ноге. Изуродовала меня жизнь. Хотя я себя уродом, конечно, не считал. И Джош, я уверен, тоже. Когда мы с ним сошлись поближе, оказалось, что у него прекрасное чувство юмора, он отличное рисует, и очень любит классическую музыку, Байрона, Достоевского и Уайльда. Джош был эстетом и очень ценил все прекрасное. Аннабель ошибалась. Кертис не плодил уродов. Уродом был он сам, а Джош поплатился за грехи своего отца здоровьем. Я не сильно верил в карму и возмездие свыше, но в данном случае, сомневаться было очень сложно. Меня карма за его преступления тоже настигла. Дважды.

Но я знаю, что это еще не конец.

Моя жизнь перевернулась с ног на голову, и сейчас от меня почти ничего не зависело. Чтобы пытаться как-то барахтаться против течения, я должен стать сильным, обрести подобие свободы, до которой было еще очень и очень далеко.

За каждым моим шагом наблюдал немногословный сурового вида телохранитель. Каждое мое действие оценивалось Логаном с дотошным вниманием. Я даже одежду не мог сам себе выбирать. Меня коротко подстригли, облачили в брендовые шмотки, и совсем скоро я перестал узнавать свое отражение в зеркале. Единственное, чему не стал препятствовать Логан – занятиям спортом и восточными единоборствами. И это было, пожалуй, последнее, что связывало меня с прошлой жизнью. Во время тренировок я всегда думал об отце, вспоминал каждое слово, совет, напутствия, которые он давал мне когда-то. Я не мазохист, я просто боялся забыть… Боялся стать тем, кем хотели видеть меня Морганы.

В восемнадцать я окончил школу, и поступил, как и было запланировано, в университет Сент-Луиса. Логан купил мне пентхаус, недалеко от главного корпуса и темно-синий Майбах, выделил водителя, но обязанность жить и присутствовать на семейных ужинах в жутком неуютном доме никогда не делась. Квартира была своего рода поблажкой, которой я практически не имел возможности воспользоваться. Там я мог разве что устраивать непродолжительные свидания со своими многочисленными подружками. В университете их стало еще больше и роскошный двухуровневый пентхаус под самой крышей с выходом на вертолетную площадку и личным бассейном под открытым небом, оказался еще более мощным афродезиаком, чем зловещая репутация, которая тянулась за мной из старшей школы. Учился я под фамилией Морганов и часто слышал за своей спиной перешёптывания. Одна из одноразовых подружек рассказала мне, что по университету ходят сплетни, будто я протеже мафиозных авторитетов, а пальцы на правой руке мне отрезали во время пыток или похищения. Я решил не развеивать миф, и загадочно улыбнулся, когда она спросила, правдивы ли слухи.

Где-то с середины второго курса Логан решил, что мне пора постигать азы семейного дела. Как легальной его стороны, так и теневой. Он стал повсюду брать меня с собой, показывая те уголки Сент-Луиса, о существовании которых я не представлял. Постепенно он посвящал меня в преступные схемы, сводил с людьми, которые работают на Морганов. И, нет, это не были бизнес партнеры в белых воротничках, а встречи проходили вовсе не в стеклянных офисах. Спустя несколько лет я понял, что Логан не хотел меня шокировать и показательные вылазки в гетто имели совершенно иную цель. Страх – вот, что я должен был чувствовать. Испуганным парнем куда проще управлять, но ему не удалось меня запугать. Поток информации, который я получал, был настолько перенасыщен самого разного рода данными, что я с трудом усваивал не более десяти процентов услышанного и увиденного. Тогда я еще смутно представлял, в какое болото меня угораздило попасть, но с каждым днем оно засасывало все сильнее.

Иногда, выставив очередную одноразовую подружку за дверь, я оставался наедине с самим собой в своем пентхаусе в стеклянном небоскребе, вдали от «замка Дракулы», обессиленный и разбитый. Я искал утешение в чистых и светлых воспоминаниях. Только они дарили мне короткое забвение, напоминали о том, кто я есть. И с каждым днем их становилось все меньше. Надо признать, что в последнее время отношение Логана Моргана ко мне несколько трансформировалось. Он больше не видел перед собой мальчишку, который огрызался на каждое сказанное им слово; спорил, перечил, устраивал «показательные» выступления, попадая в разного рода передряги. К окончанию университета, я усвоил основные правила игры.

А еще я перестал ждать. Сам не понял, в какой момент это произошло, но иллюзии семнадцатилетнего парня о торжествующей справедливости и героях, постепенно улетучивались из моего взрослеющего сознания. Слишком много мне довелось увидеть и узнать – продажные полицейские, сговоры властей и главарей банд, откупы, сделки, в которых не было ни тени законности или справедливости.

И когда я понял, что никто не придет за мной, не спасет и не вызволит из-под влияния Морганов, мой мир не рухнул. Со мной остались холодное опустошение и бесполезная злость. Только слепая вера в единственного героя – в моего отца заставляла сражаться и идти дальше. Я не знал где он, не знал, встретимся ли мы когда-нибудь, но я мысленно умолял его спрятаться, как можно дальше и не предпринимать ни малейшей попытки связаться со мной. До тех пор, пока живы те, кто помнит.

Внутри почти не осталось уязвимых мест, и внешне я ничем не отличался от Зака, который покорно следовал правилам, установленным отцом. Мы могли обсуждать дела втроем в ночном клубе, казино, офисе или фешенебельном ресторане, производя впечатления сплоченной команды. Нас боялись, уважали, перед нами заискивали, нам были открыты все двери…. Власть, тот наркотик, о котором говорил Логан, попала в мою кровь, наполнив вены ядом, но не сделала зависимым. Несомненно, Морган был уверен, что я смирился и доволен новой жизнью. Но, если бы Логан знал, что творится в моей голове, то без колебаний пристрелил бы меня.

В двадцать два года я получил двойной подарок от «семьи». Вступил в должность генерального директора компании «Бионика-Холдинг», являющейся ответвлением многоотраслевой корпорации «Медея», специализирующейся на производстве медицинского оборудования, строительстве и запуске фармацевтических заводов и химических предприятий по всему миру, разработках в сфере биотехнологий, включая обсуживающие сферы бизнеса – продажа, транспортировка и многое другое. Мне достался один из модернизированных фармацевтических заводов холдинга, приносящего колоссальную прибыль. Но никто не знал, что под видом сырья по 66-му шоссе из Лос-Анджелеса в Сент-Луис завозили запрещенные препараты, которые распространялись в гетто и следовали далее, в другие города. Схема была отработана задолго до моего появления. Все пропускные пункты по пути из Калифорнии в Миссури были «прикормлены». Это был не единственный путь. Контрабанда ввозилась и речным транспортом. Все самые крупные порты на Миссисипи негласно принадлежали основателям «Медеи», теневым королям бизнеса. Сферы влияния каждого из них имели четкие границы. Логан не врал, когда говорил, что они бизнесмены. Не основатели Медеи ввозили контрабанду в города Северной Америки, они позволяли использовать торговые пути, назначали и снимали мафиозных главарей, покровительствовали и наставляли, использовали свои связи и за вознаграждение позволяли преступному сообществу вести свои темные делишки, а сами только снимали сливки. Но, как бы Логану, и его деловым партнёрам не хотелось выглядеть чистенькими, они имели прямое отношение к разгулу произвола на улицах городов и являлись частью преступного синдиката, который плотно сочетал в себе не только бизнес, торговлю и производство, но и власть и политику.

Разумеется, обо всем, что творится за успешным разрекламированным фасадом успешной корпорации, я узнал не сразу. Логан, вообще, предпочитал постепенное погружение в дела семьи, выдавая ежегодно новый пазл из общей мозаики, которая потихоньку складывалась в некую схему. Первые полгода в должности гендиректора я занимался только документацией под присмотром куратора и пристальным контролем Логана.

Да, кстати, вторым подарком стало разрешение Логана покинуть «замок Дракулы» и переехать в пентхаус, который находился в пятнадцати минутах от офиса. Но, разумеется, этот кусок свободы был лишь иллюзией. Я прекрасно знал, что за мной ведется круглосуточное наблюдение, но был рад даже видимости независимости. Меня огорчало одно – я не мог общаться с Джошем так часто, как раньше. За пять лет мы сроднились, прикипели друг к другу. Я понимал его без слов, и мне никогда не было скучно в его компании. Душа Джоша, его мысли, его улыбка – были невинны. Если бы я мог забрать его, то сделал бы это, но Аннабель проявила завидное упрямство, а Логан поддержал ее, и мне пришлось отступить. Нет, не гребаное благородство заставило меня потребовать доверить мне заботу о Джоше. В пентхаусе было достаточно комнат, в которых разместился бы Джош и его сиделка и еще целое отделение врачей и массажистов. Он не стал бы для меня обузой. Напротив, рядом с Джошем я не чувствовал острого одиночества, которое преследовало меня почти постоянно. Когда я прощался с ним, он плакал, искренне, по-детски. Я обещал навещать его и держал слово, хотя свободного времени на первых порах у меня было не так уж и много. В выходные я часто брал его с собой на прогулку по паркам города, возил по музеям и набережной Миссисипи, я показал Джошу небоскреб, в котором располагался мой офис, на что он равнодушно повел плечами. Джош мог часами рассуждать о творчестве Байрона, но ничего не понимал в бизнесе. И хотя не все его слова я мог разобрать с первого раза, основную мысль я улавливал. Джош сильно заикался и не выговаривал множество букв, а когда волновался, начинал нечленораздельно мычать. Мне же Джош доверял полностью и чувствовал себя расковано и легко в моем присутствии. Он был мечтателем, вечно-юным мечтателем… Светлым, чистым, по-своему очаровательным. Иногда я завидовал ему, его неспособности осознать, в каком мерзком мире мы существуем и способности радоваться каждому дню, каждой приятной мелочи всем сердцем. Даже его необычные рисунки были красочными и яркими, наполненными насыщенными радужными оттенками и каким-то своим неуловимым чарующим смыслом. Многие из цветастых психоделических работ Джоша украшали стены в моей квартире. И, что удивительно, когда я смотрел на них, оставаясь один, мне становилось спокойно и легко. Иногда я позволял своему сознанию вырваться из привычной тюрьмы с жесткими правилами и вернуться в прошлое, к тлеющим воспоминаниям о счастливых днях.

Сейчас один из таких моментов. Раскинувшись на своей королевских размеров кровати, я курю, сбрасывая пепел в пепельницу на прикроватной тумбочке, смотрю на мазки золотого и зеленого, сливающегося в закрученные спирали на белом холсте. И оказываюсь… в заснеженном саду на заднем дворе дома Спенсеров.

Начало января. Мне шесть. Всю ночь шел снег, валил огромными хлопьями, и к утру все вокруг было припорошено белоснежными пушистыми сугробами по щиколотку. К обеду потеплело, и снег стал липким. Вернувшись из школы, я начал катать снеговика на заднем дворе. Мама время от времени выглядывала из окна, проверяя на месте ли я. Я лепил второй комок, когда с работы вернулся отец.

Я радуюсь, бегу к нему навстречу. Он серьезный, задумчивый, но улыбается, увидев меня, ловит в объятия и приподнимает. Потом резко ставит на снег и критически рассматривает мой «шедевр». Из дома, накинув пуховик, выходит мама. Она тоже немного странная. Они с отцом какое-то время смотрят друг на друга. Потом мама кивает, в ее глазах дрожат слезы, на губах появляется слабая улыбка. Я в недоумении перевожу взгляд с одного на другого. Я что-то не так сделал? – это первая мысль, которая приходит в голову.

– Ты уверена, – спрашивает отец. Ещё один короткий кивок. Счастливый возглас отца, и они начинаются обниматься. Сначала вдвоём, потом подключают меня к какому-то странному слезливому счастью.

– У тебя скоро появится братик или сестренка, – говорит отец, выпуская меня из своих сильных рук. Лицо мамы светится радостью.

– Двое, Стивен, – с улыбкой поправляет она. – Два эмбриона. Это Джером принес удачу в наш дом. Я знала, что на этот раз все получится.

Тогда я не понял, что означает «два эмбриона», но по счастливым лицам родителей догадался, что нечто очень хорошее, и они почему-то решили, что я как-то причастен к этому событию. Мои губы опаляет улыбка, и я переношусь в другое воспоминание.

Снова задний двор. Конец декабря. Медленно падающий снег. Пушистые редкие снежинки опускаются с неба на мое лицо и медленно тают. Мне десять. Я лежу на спине с закрытыми глазами. Справа Эби, слева Гектор. Те самые загадочные «два эмбриона». Мы два часа носились по заснеженному саду, играя в прятки, потом снежки, после чего выдохлись и увалились на землю. Видела бы мама… Им по четыре года. На мне нет шапки, только капюшон от куртки. Мы делаем ангела, двигая руками и ногами. Открывая рот, Эби ловит снежинки губами, и мы с Гектором непроизвольно повторяем за ней.

– Он сладкий. И холодный, – делится своими ощущениями Эби, смешно причмокивая.

– Соленый, – сразу вступает в спор Гектор. Противоречить сестре – его главное развлечение.

– Снег есть вредно. Горло заболит, – заявляю я напутствующим тоном. Эби прикрывает ладошкой губы, смеется, убирает руку и высовывает язык, слизывая очередную снежинку.

– Вкусный, – вздыхает она. Я грожу ей пальцем, встаю, отряхивая снег с одежды. Потом помогаю подняться близнецам.

– Холодает, пора ужинать, – говорю, глядя на вспыхнувший свет в окне кухни.

– Ты уже придумал, какой подарок попросишь у Санты? – спрашивает Гектор, глядя на меня. Его светлые волосы выбились из-под шапки и упали на глаза.

– Я бы хотела замок для Барби, – опережает меня с ответом Эби. – Но я не представляю, как он поместится в мешок Санты.

– А я хочу космический корабль из «Звездных войн», – озвучивает заветное желание Гектор, – Санта – волшебник. Он все может, Эби. Только надо придумать, как ему передать наши желания.

– Давайте, я напишу ему письмо? – с улыбкой предлагаю я, потуже завязывая голубой шарф, поверх курточки Гектора.

– А ты можешь? – хором спрашивают близнецы, заставив меня рассмеяться. Я коротко киваю, взяв их за руки. – Сразу после ужина и займёмся.

– Подожди, Джерри, а твое желание? – остановившись, Эби запрокидывает голову, глядя мне в лицо огромными глазами с задорными изумрудными искорками, ее темные косички, торчащие из-под розовой шапочки, намокли от снега, щеки раскраснелись.

– Мое главное желание Санта уже исполнил, – отвечаю я. – Но, если уж мы решили написать письмо….

– Ну же, скажи! – дернув меня за пуховик, требует Гектор.

– Я попрошу у Санты сделать так, чтобы папе дали отпуск пораньше, и мы все вместе поехали на Бали, как в том году.

– Было бы здорово, – мечтательно поддержала мою идею Эби. – А где это Бали?

Я снова смеюсь, удивляясь избирательности детской памяти. Эби хорошо запомнила, что ей подарили на четыре года, но напрочь забыла о недельном отпуске в Индии, который мы провели всей семьей сразу после Рождества.

Стоит ли говорить, что в десять я уже не верил в Санту, и догадывался, кто на самом деле дарит подарки, которые мы находили под елью в рождественскую ночь. Но я выполнил возложенную на меня миссию и написал письмо с пожеланиями, которое оставил на столе в гостиной.

Разумеется, Санта услышал наши просьбы. Эби получила свой замок, Гектор космолет. И мы поехали на Бали, но не зимой, в апреле. Я не расстроился из-за задержки. Чем лучше подарок, тем дольше его приходится ждать, но зато результат почти всегда того стоит.