bannerbannerbanner
Кай

Алекс Анжело
Кай

Полная версия

Ему требовалось время, чтобы осмыслить и прожить.

Так и не добившись успеха в усмирении мыслей, Кай вернулся к тому, что умел делать лучше всего, – к написанию картины.

Но спустя полчаса в дверь его комнаты постучала Герда – он узнал ее по ритму ударов. Герда всегда стучалась нетерпеливо, словно за ней гнались хищники. В этом была вся ее натура.

Пока Кай вытирал ладони о кусочек ткани, прежде чем открыть дверь, быстрый стук повторился вновь.

– Почему так долго? – на ходу бросила Герда, пролетая мимо него, стягивая красные вязаные рукавицы и снимая с головы расшитый розами платок – рыжие волосы, заплетенные в небрежную косу, слегка растрепались. Ее бежевое пальто, припорошенное снегом, немного намокло у подола. Герда прошла в комнату, оставляя мокрые следы, и склонилась над камином, протянув к нему замерзшие ладони.

– Давно не спишь? – спросила она, окидывая красноречивым взором все еще смятое одеяло на кровати.

– Недавно проснулся.

– Снова полночи сидел? – почти угадала Герда.

– Да, – кивнул Кай.

А она, смотря на заалевшие на все еще блестящих антрацитовых гранях угли, вдруг произнесла:

– Твоя одержимость картинами когда-нибудь тебя погубит.

В этот момент Кай, неловко сделав шаг в сторону, задел стул, который едва не рухнул, закачавшись на ножках.

Герда удивленно обернулась. Мгновенно переключив внимание на полотно, она, вскочив, направилась к нему, совсем позабыв о своих последних словах.

– Это новая работа?

Кай, все еще придерживая спинку стула, видел, как изменилось ее лицо, когда она увидела лишь начавший проявляться на холсте пейзаж.

– Хм… Должно получиться красиво, – задумчиво протянула Герда, ненароком заметив: – Тебе всегда удавались зимние и темные полотна.

Кривая улыбка на мгновение скользнула по лицу Кая и в ту же секунду растворилась без следа.

– Спасибо. Думаю, это важно – знать свои сильные стороны, – медленно проговорил он.

Герда всегда угадывала картины, которые он сумеет продать. Если ей нравилось его творение, то Кай обязательно находил для него покупателя. Вот только не в случае этого полотна. Оно создавалось не для продажи.

– Тебе его заказали?

– Скорее нет, чем да. Пишу для себя, – отозвался он, очищая кисть от краски.

– Для себя? – недоуменно переспросила Герда. – Ты давно не создавал ничего для себя.

– Сейчас обстоятельства иные, – опустил он взгляд, сосредоточив его на своих руках. – Если выйдет, хочу, чтобы оно попало на выставку. Пусть его увидит как можно больше лю…

– Ты что-то пролил на кресло? – раздался озадаченный голос Герды. Она села в то самое кресло, куда этой ночью опускалась Ледяница, и теперь придирчиво щупала подлокотник, что «совершенно случайно» заморозила Дева.

Кай приподнял бровь.

– Снег попал, – выдал он бессмыслицу. В голове все еще царил туман. Кай будто смотрел на все со стороны. Но Герда, вновь удивленно взглянув на него, больше ничего не спросила, продолжив как ни в чем не бывало:

– Трин мне сказала, что через несколько дней на озере лед собираются чистить. Можно будет выйти покататься на коньках вечером. Предупреждаю заранее. – Герда вытянула руку, грозя Каю указательным пальцем. – Поэтому найди время. – Она поднялась на ноги и, подойдя к нему, положила руку на плечо. – Всего пару часов. Ты сможешь прожить пару часов без красок, Кай, я верю в тебя.

По сравнению с ним Герда казалась миниатюрной, хотя на самом деле это было не так, просто Кай был слишком высоким.

Он медлил с ответом.

– Ладно, – все еще колеблясь, все же согласился он.

– Не обмани. – Герда мимолетно улыбнулась и направилась к выходу. – Обманешь меня, и я прокляну твою душу, Кай Ларс! – пригрозила она напоследок, обернувшись, и рассмеялась, увидев в этом прекрасную шутку.

Но, когда дверь за ее спиной захлопнулась, в мыслях Кая будто эхом прозвучала ее последняя фраза: «… прокляну твою душу…»

А была ли у него вовсе душа? Может, и терять ему было нечего.

6

Минуло два дня с момента соглашения Кая и Девы Льда, а для него будто прошло всего мгновение. Это время он провел в забытье, погрузившись в работу. Подавляя свои мысли и чувства, Кай ощущал, как окончательно истончается его спокойствие. Если раньше он считал, что горечь, поселившаяся в его душе, растворится сама собой, то теперь Кая снедала нарастающая ярость. Он стал раздражительным. Его злили любые мелочи, но в особенности люди.

Новый день начался, как и предыдущие, с помощи в булочной и чистки снега возле ее входа, который намело во время снегопада ночью. В последнее время снежных дней становилось все больше. Многие жители считали, что это дело рук Девы Льда.

Дорогу же из города уже занесло так, что лишь отчаянный глупец решился бы на путешествие из города.

Обычно на эту подработку Кай тратил несколько часов, после успевая поработать над фреской и даже заскочить напоследок в таверну, что зимой особенно полнилась людьми. В питейное заведение он зачастую заглядывал тоже по работе. Находилось оно на самой верхней по пологому склону улице, возвышалось над нижними домами и было прекрасно видно с берега озера. Особенно легко его можно было найти взглядом в конце весны – из-за цветущего дерева груши, «распятого» на фасаде дома. Шпалера поддерживала молодые ветви, заставляя их льнуть к стене и не позволяя разрастаться пышной кроной во все стороны. Но если весной и летом растение выглядело красиво, то зимой не покрытые снегом участки коры издалека казались трещинами на беленой стене.


Именно в этой таверне когда-то начался путь Кая как художника. Однажды летом, когда ему было одиннадцать, бабушка подарила Каю листы бумаги и его первые графитовые карандаши. Он открыл для себя новое развлечение – попытался перенести лица людей на бумагу. Поначалу рисунки совсем мало напоминали людей, но со временем обрели черты, что делали портреты узнаваемыми. Помимо этого, они выглядели смешно, словно, перенося на бумагу внешний облик того или иного человека, Кай утрировал некоторые детали. Выходило это неосознанно, поэтому Кай даже не мог предположить, что эти рисунки могут вызвать всеобщее осуждение.

Но он старался их никому не показывать, считая чем-то сокровенным. Только все тайное рано или поздно становится явным. Будучи старше Кая на пару лет и значительно крупнее, Петтер отобрал его папку с работами и разбросал их на площади, где собирающиеся летом горожане увидели их.

В то время Кай перепугался, ожидая, что его положение станет только хуже. Он боялся привлекать к себе внимание. Только хотя его и стали порицать оскорбленные своими карикатурными портретами жители, это неожиданно вылилось в более человечное отношение. Словно он на время перестал быть существом, которое не должно было появиться на белом свете, а стал обычным ребенком.

Соседские дамы качали головами и ворчали, что за его воспитание обязательно надо взяться. Мальчишка растет несносным. Ну еще бы, без твердой отцовской руки.

Но к этому моменту Кай уже так увлекся, что рисование не бросил, а попытался сотворить более реалистичные портреты. Точнее, тогда ему даже в голову не пришло изобразить не людей, а нечто иное. На удачу, тем летом в их городке гостил художник из столицы, и, хотя выпить он любил, это не уменьшало его знаний. Увидев рисунки Кая, он поразился его таланту. «Почему бы тебе не пойти в горы? У вас же такие живописные просторы!» – сказал художник. А после Кай все лето и начало осени провел бок о бок с ним, перенимая его опыт, учась работать с краской и другими материалами.

У его учителя было три любимых занятия. Либо он рисовал в мастерской, которую обустроил в одной из комнат, арендованных у бабушки Кая, – тот дом всегда был слишком просторным для двоих; либо гулял по горам и в окрестностях Малервега, забредая во все малопроходимые места, и делал зарисовки – уже в то время Кай был отличным проводником, словно чувствовал природу, всегда знал, в какой стороне город. Последним его излюбленным времяпрепровождением было выпивать в таверне, и занимало это не так уж мало времени.

Несмотря на последнее увлечение художника, то лето все равно для Кая стало особенным. Словно один из потерянных им кусочков пазла нашелся. Даже мучившие его тогда сны на время отступили, лишь изредка нарушая его спокойствие. Будь он старше и не останься бабушка одна, возможно, Кай бы покинул город вместе с художником. Совесть и любовь не позволили ему оставить самого дорогого в его жизни человека, который души в нем не чаял, в совершенном одиночестве.

С тех пор Каю стало мало душной комнаты, скучной, но стабильной работы и спокойной жизни. Он был мечтателем, но вовсе не тем, кто витал в облаках. Он всегда знал, чего желал.

Даже теперь, когда его жизни отмерен срок. Хотя ему потребовалось время, чтобы примириться с этим решением.

Кай зашел в таверну и занял привычное место. Раз в несколько недель он по традиции заглядывал сюда, рисовал карикатуры, которые с некоторой поры стали развлечением для местных завсегдатаев, а после получал плату от хозяина заведения. То, что поначалу порицалось, ныне приносило ему небольшой, но все же доход.

Работа в шахте оставляет отпечаток и на лице и на характере. Добыча соли была тяжелым занятием, люди весь день проводили в недрах горы, поэтому посетители здесь всегда имелись, даже несмотря на размеры городка.

Когда сумерки расползлись по городу, принеся с собой неплотный туман, дверь в очередной раз распахнулась, и внутрь вошел Петтер. Кай, даже не оглядываясь, понял, что это он, по запаху, всегда сопровождавшему его, горьковатому аромату полыни.

Кай не понимал, откуда взялся этот аромат, но всегда ощущал его, стоило Петтеру появиться поблизости. Прошло некоторое время, прежде чем он сел напротив, шумно опустив на стол кружку с элем.

 

– Слышал, дочка Хэстеинов положила на тебя глаз, – сказал он, а Кай промолчал. Ему говорили это не один раз с тех пор, как он написал несколько портретов для самой богатой семьи в городе. И о чем они все думают? Наверное, «хватай, идиот, пока она на тебя смотрит».

– Они настолько богаты, что отец может послушать дочку. Да и занятие у тебя… аристократическое. Только они могут себе позволить не работать и заниматься этим, – добавил Петтер, небрежно кивая на уголь в руке Кая.

– Это не твое дело, Петтер, – произнес тот. Ему немало доставалось, пока они оба были детьми, поэтому в любом их разговоре сквозило напряжение. Петтер всегда любил его задирать. Но прошло немного времени, Кай вытянулся и, несмотря на свою работу, вырос вовсе не слабаком. Возможно, в последнем немалую роль сыграла их вражда.

Решив, что на сегодня достаточно, Кай стал собирать материалы в футляр, который когда-то сам сшил из кожи. Отделений было много, а кистей мало – он всегда носил их с собой. Раньше он любил помечтать о том, что, когда переедет в большой город, сможет позволить себе все материалы. Но теперь он готов был признать, что его желание не исполнится.

Кай думал, что отнесся к ситуации хладнокровно, ведь у него еще было время. Но в горле встал ком, и горечь вновь заныла в сердце, сдавливая дыхание.

– Я беспокоюсь. Может, ты все же окажешься умнее, чем я думал, и воспользуешься возможностью. – Голос Петтера звучал стеклянно-чисто, будто в таверне они были одни. Он провел рукой по пшеничным волосам, ухмыльнулся, являя щербатую улыбку.

– Тебе стоит молиться, чтобы я не удивил тебя своим выбором. Иначе придется попрощаться с рабочим местом у Хэстеинов, – холодно бросил Кай, закидывая лямку сумки на плечо. Конечно, сорвавшиеся слова были ложью: даже если бы он пожелал, времени бы на выполнение угрозы не хватило.

– Думаешь, куплюсь? – не растерялся Петтер, перегнувшись через стол. – Ты всегда строишь из себя благородного. Наверняка думаешь, что такой низкий путь не для тебя.

Кай резко поднял сумку, так что она пролетела, лишь чудом не задев лицо собеседника.

Петтер инстинктивно отшатнулся.

– Ублюдок, – тихо прошипел он.

Кай поднялся и подошел на едва гнущихся ногах к стойке в центре заведения за обещанной платой. Несколько медных монет тепло легли в ладонь. Попрощавшись с хозяином, он направился к выходу.

Когда его пальцы сомкнулись на дверной ручке, послышался резкий треск древесины, будто он слишком крепко ее сжал. Но, не задумываясь над этим, Кай стремительно вышел на улицу, вдыхая прохладный воздух, который отрезвляюще колол щеки, но не унимал тяжесть в груди – ярость внутри его сердца продолжала нарастать, скручиваясь в тугой узел.

Кай успел пройти совсем немного, когда за его спиной раздался хлопок и донеслись стремительные шаги, захрустел снег. Улица тонула во тьме, слегка рассеянной светом окон.

Кай знал, когда Петтер сделает это. Слишком часто они сталкивались. Его мощный кулак обрушился со спины. И в этот момент время словно замедлилось. Еще мгновение назад Кай малодушно желал принять удар, где-то внутри теплилась жалость к самому себе, которая просила сложить руки, поддаться унынию и пасть на самое дно. Все же зачем он выпросил этот год? Это все равно что медленная смерть. Он лишь оттягивает неизбежное.

Другая же его сторона, подгоняемая упрямством и верой, словно потянув на себя нити его души, заставила воспрянуть. Все для чего-то родились, и в своем появлении на свет Кай тоже был обязан видеть смысл. В искусстве он обрел себя, искусство после смерти и должен оставить. Мазок краски его рукой на полотне мировой культуры.

Кай уклонился, слыша звук рассекаемого воздуха, – так близко от его лица пролетела чужая рука. Сумка подскочила, из нее выпал спешно сложенный футляр с кистями.

– Высокомерный выродок, – выплюнул Петтер, гневно сверкая глазами, как разъяренный бык. И ринулся на Кая, занося руку для нового удара.

Кулаки у Петтера были крупными, мышцы мощными из-за работы в шахте. Кай не смог полностью увернуться, и кулак Петтера вскользь задел его плечо. Кай сразу же ощутил стреляющую боль, но, словно не замечая этого, уже занес другую руку, давая сдачи. Кулак попал в лицо, да так, что голову Петтера повело, и он попятился.

Они застыли друг напротив друга, согнувшись и тяжело дыша. Петтер держал ладонь на левой стороне лица, которое опухало прямо на глазах, а Кай прижимал к себе поврежденную руку здоровой. Плечо ныло, боль пульсирующей волной била в голове. Разгоряченное, гневное дыхание вырывалось изо рта.

– Выродок… – вновь бросил Петтер, сплюнув на землю кровь. Словно попрощавшись этим, он развернулся и направился обратно к таверне. Коридор света рассек холодную тьму, а после сразу исчез – дверь захлопнулась за Петтером.

Кай прикрыл глаза, хрипло дыша. Плечо давало о себе знать, хотя боль и стала немного тише. Он нагнулся, подбирая футляр и проверяя целостность кистей. Петтер наступил на него, и Кай не сомневался, что сделал он это специально.

– Я могу перерезать ему глотку, – раздался голос среди тишины, пронзив ту, как стрела.

Она сидела на заснеженном балкончике дома, прямо над головой Кая. Белые волосы стекали по ее плечу. Каждый раз они меняли длину, то были слишком длинными, как сейчас, ложась на ее бедра, то едва достигали лопаток.

Кай ничего не ответил. Сегодня вечером он меньше всего желал видеть и слышать Деву Льда. Да, он жаждал встречи с ней много лет и даже теперь не мог сказать, что жалел о том, что она состоялась. Но сейчас он только начал осознавать свою участь и скорбеть по себе собирался в одиночку.

Положив футляр в сумку, все еще прижимая к себе руку, он пошел по дороге в направлении своего дома.

– Так мне перерезать ему глотку? – Она вновь оказалась рядом, уже на другом балконе.

– Ты можешь только убивать? – Кай остановился, мимолетно осознавая, что его сердце вдруг забилось слишком медленно, словно с расстановкой. Не дождавшись ответа и приняв молчание за согласие, он продолжил: – И поэтому тебя все ненавидят… Снежная Ведьма, – повторил он имя, которым называли ее местные при закрытых дверях.

Она спрыгнула с балкона. Когда ее ноги коснулись земли, снег всколыхнулся и словно застыл в воздухе. Похолодало стремительно. Прямо на глазах Кая окна ближайшего дома покрывались морозными узорами.

– Я предложила тебе помощь.

– Ты предложила кого-то убить, а не помощь, – процедил в ответ Кай. – Может, моей матери ты тоже предлагала помощь?

– Я не повинна в смерти твоей матери.

– Все в округе считают иначе, – с нажимом произнес он. Дева сделала к нему шаг и склонила голову. Ее глаза сияли, став еще одним источником света в окружающей их тьме.

– А ты глупец, раз слушаешь всех, – прошипела она, выделяя последнее слово, словно оно было ругательным. А в следующую секунду перед его глазами взметнулась стена снега. Когда та исчезла, от Девы Льда не осталось следа. Кай стоял один, все еще шумно дыша. Возможно, он был не прав, но сегодня у него не нашлось сил на понимание и любезность.

Поправив воротник, Кай зашагал к дому.

7

Снег на озере расчищали редко, всего несколько раз за зиму, и всегда в первые холодные месяцы, как только толщина льда становилась безопасной. Это время нередко напоминало праздник, ведь в период коротких дней и долгих ночей оставалось не так много способов для развлечения. Уже после полудня у озера собиралась едва ли не треть города. В это время работа в шахте останавливалась. Мужчины сгребали снег, перед этим разжигая на берегу высокий костер, который горел весь день, согревая в минуты отдыха. Женщины готовили еду. Временами Вигге приносил с собой аккордеон, развлекая народ, пока не замерзали пальцы. Играл что-то свое, веселое и залихватское.

Иногда он уверял, что одна из исполняемых им мелодий являлась особо популярной в столице в этот год. Когда ему кто-то возражал, то шум поднимался немалый – очень уж любил Вигге спорить и оказываться в центре внимания. В такие моменты выглядел он крайне оскорбленным, хотя сам был в столице лет десять назад и точно не мог знать о последних музыкальных веяниях.

С чисткой снега обычно заканчивали, когда солнце скрывалось за верхушками гор и наступали сумерки. Лед расчищали вплоть до Малервега, который спускался с холма к самому краю озера. Выходили кататься сразу же, а кто не надевал коньки, стоял у костра, греясь и попивая глинтвейн, что варился прямо здесь же, на огне. В эти вечера жизнь в городке кипела.

Кай сидел на каменном берегу, свесив ноги надо льдом. Левая рука, подвязанная куском ткани, висела на его груди. Плечо нельзя было тревожить, отчего он весь день проработал над картиной, непрестанно радуясь тому, что пострадала левая рука, а не правая. Но чистить снег, как и кататься, Кай не мог – слишком велик был шанс упасть и сделать еще хуже, сильнее повредив плечо. Зато щербатую издевательскую ухмылку Петтера видел издалека, впрочем, как и налившийся синяк у него под глазом.

Прохладный ветер обдувал лицо, небо затянули неплотные облака, пока не обещавшие снега.

Когда Кай в очередной раз посмотрел на Малервег, ему показалось, что он разглядел слабое белое сияние среди деревьев. От этого по телу разлилось напряжение.

Кай выискивал Деву уже несколько дней, лишь поэтому выходя на улицу, – ведь, когда схлынул гнев, пришло понимание: он не должен был говорить то, что сказал. По крайней мере, не так. Он имел право злиться, но не выплескивать свою ярость.

Так он ничего не узнает.

Кай запрокинул голову, и голой кожи шеи коснулся морозный воздух. Его окликнули, и он скосил взгляд на лед – кто-то из ребят помахал ему рукой. Трин, Йон и Герда катались вместе, хотя иногда в их компанию влетал Петтер со своей шайкой.

Сейчас он почти жалел, что не согласился на предложение Девы… Когда Петтер в очередной раз появился вблизи друзей Кая, в его сознании словно наяву пронеслись слова Ледяницы:

«Я могу перерезать ему глотку».

Он отвернулся, глянув в сторону берега.

Семья Хэстеинов, чей особняк высился на той стороне озера, недавно подошла. Стояли чинно втроем, словно были хозяевами не одной шахты, а всего города. Хотя почти так и было. Супруга Одена Хэстеина, как и их дочь Ханна, прятала ладони в муфту из лисьего меха. Из того же меха была сделаны и опушки на их пальто. К ним все время подходили поздороваться, а они величественно кивали, обменивались с говорящими парой фраз, улыбались, но не сходили с места.

Кай заметил, как взор Ханны переместился с катающихся на него и вновь на гладь озера. При этом ее лицо не выражало никаких эмоций, словно ее вовсе не интересовало происходящее – все это было следствием строгого воспитания. Дочь должна была поддерживать образ их семьи. Кай знал не понаслышке, что сама Ханна была вовсе не чопорной. Слегка наивной, но вполне приятной.

Над головой раздался высокий крик птицы. Огромный белый сокол стремительно пронесся над озером, и это заставило некоторых замереть, хмуро вглядываясь в небо.

Белый кречет. В некоторых людских историях, накопившихся за века, эта птица упоминалась вместе с Владычицей зимы. Кто помнил об этом, сразу обратил внимание на сокола.

Кай аккуратно спустился с каменного уступа, решив прогуляться в сторону леса. Он шел по льду аккуратно, хотя тот все равно был запорошен слоем снега, не позволявшим поскользнуться. Долгое время Кай смотрел себе под ноги, слыша, как похрустывает снег. Голоса людей остались позади, стали глухими, будто между Каем и озером возникла стена.

Кай продолжал идти, когда новый проблеск света среди высоких деревьев снова привлек его внимание. Он остановился в тревожной тишине, вдруг расслышав стук. Кай не сразу понял, откуда тот доносится, и даже удивленно покрутил головой, а после медленно опустил взгляд под ноги – жуткие посиневшие руки били по льду под водой. Длинные, худые, как палки, они напоминали изогнутые голые ветки. От ударов, становившихся сильнее, кожа мертвеца сминалась и слетала, словно шелуха, обнажая кости. Обглоданное рыбами лицо и взор мутных глаз был устремлен к нему, рот разинут, а в глубине глотки виднелось слабое сияние.

Кай дернулся, собираясь бежать, но не смог двинуться с места – его ноги примерзли ко льду. Он задыхался от собственного ужаса и был готов закричать, но в первый раз из горла вырвался лишь хрип, а второй попытки ему не дали. Послышался треск, и Кай провалился под лед.


Озеро Хальштеттер Йенни

– Мне, видимо, больше нечем заняться… – протянула Йенни, сидя на заснеженном берегу. Возле нее в ряд стояло несколько ледяных фигурок – миниатюрных, словно игрушки. В ее тонких и изящных пальцах они переливались, наполняясь магией Девы.

Среди них были юноша и маленький мальчик – оба один и тот же человек, только в разном возрасте. Там же находилась и человеческая девушка с пышным облаком волос, нашелся и Соманн. Ледяная фигурка Сеятеля была уже третья по счету – предыдущие Йенни по неаккуратности и несдержанности сломала.

 

Ведь как властитель снов не смог удержать человека во сне?

С людьми всегда было проще. Они подчинялись силе. Если бы Соманн пожелал, любой человек мог бы проспать месяцы, в итоге умерев от истощения – тела смертных удивительно слабы.

Но Сеятель выпустил Кая из сна, и результатом стало соглашение, которое она заключила с ним. Зачем она так поступила, если не желала этого? Для себя Йенни решила, что Кай прекрасно умеет убеждать.

Раздался треск, и еще одна ледяная фигурка, разбившись, осколками упала на снег.

– Идиотка, – прошипела она сама себе.

Птица крикнула, будто соглашаясь с ней.

– И что мне теперь, следить за ним? Будто и так забот мало. Еще обвинять меня в чем-то вздумал! – Дева Льда вскочила на ноги. Стоило словам Кая всплыть в памяти, она сразу начинала злиться и не могла усидеть на месте. – Варди, ты ведь понимаешь, какая это наглость?

Белый сокол, опустившийся на поваленное дерево, повернул голову.

– Это не повод обвинять меня, – гневно возразила Йенни. Сокола она понимала. Правда, каким именно образом, Деву не волновало. Как человек не задавался вопросом, каким образом возникают мысли в его голове, так и она никогда об этом не задумывалась.

Она остановилась, пальцы правой руки уперлись в лоб.

– У меня болит голова, – пожаловалась она. – Нет, это не потому, что я много размышляю. Мне просто хочется отыскать Соманна и вздернуть его. Но он знает, что сотворил, и прячется.

Белый сокол взлетел и опустился ей на плечо. Птица с блестящими полупрозрачными крыльями и заостренными, словно клинки, перьями была огромна. Вспыхнув светом, Ледяница сменила облик; послышался скрежет длинных острых когтей по льду – с такой силой лапы птицы сжимали ее плечо.

– Убила бы, если бы могла. Только смысла теперь нет. Я пообещала ему время и дала клятву. Если за ним придут, это иной разговор. А сейчас… – Йенни остановилась, хмурясь. Рассеченная бровь придавала ее облику дерзости. Впрочем, властность отпечаталась в ее чертах настолько, что одного взгляда хватало, чтобы почувствовать это. – Уже поздно. Я дала клятву, потому что его стремление показалось мне благородным. Что ж, слабоумием страдают лишь люди. У живущих вечно только одна проблема – безумие. И ни тем, ни другим я пока не больна. Но все равно раздражает безумно. – Ее глаза сверкнули, резко похолодало, и от перепада температур над землей растелился туман. – Он еще развлекаться может. Глупая людская забава… – Слегка повернув голову, она резко спросила: – Что он там делает? К друзьям своим пошел?

Йенни находилась на самом отдаленном от города берегу озера. Человек бы никогда не разглядел ее с такого расстояния – слишком она сливалась с белизной мира вокруг, впрочем, и Дева различала лишь темные силуэты, мельтешащие вдалеке.

Но у нее был Варди, а с остротой зрения белого сокола мало что могло поспорить.

– Провалился под лед? – переспросила она неосознанно, изящно складывая руки на груди. И вдруг воскликнула, напряженно выпрямившись: – Как это провалился?!

Сокол взлетел, кружа над ее головой, когда ноги Девы спустя мгновение коснулись льда озера. Снег взметнулся, прежде чем вновь опасть на землю. Йенни подняла взгляд к небу, на котором ярко сияло ночное светило.

– Если эти люди увидят меня… то со свету его сживут, – прошептала она, и ее белые брови озабоченно сошлись на переносице. Взор Девы Льда опустился под ноги. Поразмыслив, она криво усмехнулась: – Ладно, сделаем иначе.

А в следующую секунду она наклонилась вперед и упала, прямая и будто неживая, словно опрокинутая фарфоровая статуэтка. Неуловимое мгновение – и ее тело прошло сквозь лед, который с хрустом исполосовали трещины. И лишь серебряные волосы промелькнули под ним.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru