По моим наблюдениям, редко бывает, чтобы человек, наблюдая за поведением другого и пытаясь понять его, делал исключительно внутренние или исключительно внешние атрибуции, как предполагали, по-видимому, основатели «теории» атрибуции Хайдер и Келли (Heider, 1958; Kelley, 1967). Наоборот, производятся и те и другие, и речь может идти лишь о тенденциях превалирования или внешних, или внутренних атрибуций. Читатель, безусловно, заметил, как трудно было для автора привести примеры чистых типов атрибуций.
Более того, следует говорить о взаимодействии в психике наблюдателя внешних или внутренних атрибуций и даже о появлении атрибуций не просто смешанного, а нового типа. Именно это и сумел заметить, на мой взгляд, американский психолог Деси (Deci, 1975). Но до того, как рассмотреть его точку зрения и высказать собственные суждения, еще раз вкратце рассмотрим проблему оснований (и обоснования) поведения социального актера.
Мы уже видели, что, пытаясь понять поведение социального актера, наблюдатель должен отвечать на целый ряд вопросов, из которых наиболее важными являются следующие: 1) что за человек актер? 2) где осуществляются его действия? (Речь идет о пространственной локализации актера и его действий.); 3) когда осуществляются его действия? (Это уже вопрос о временно́й локализации актера и его действий.); 4) зачем он совершает эти действия? Это вопрос о внутренних мотивах актера. Иначе можно спросить: «Для чего действует он таким образом, а не иначе?»; 5) каковы причины его действий, или почему он так действует? (Этот вопрос уже касается скорее всего возможных последствий действий социального актера, т. е. тех целей, к которым он стремится.)
В связи с вопросами основ (или обоснования) действий актера нас, в первую очередь интересует соотношение мотивов и целей, основ и причин его поведения. Чтобы действовать, субъект (актер) должен иметь основания. Основания поведения локализованы в субъекте, в его внутреннем мире. Но это не значит, что они не соприкасаются с внешним миром, не взаимодействуют с ситуациями, в которых актер должен действовать.
Когда мы спрашиваем человека, «зачем» (или «для чего») он действует или выполняет данную социальную роль, его ответы касаются в первую очередь именно оснований его действий (хотя люди нередко плохо различают или совсем не различают основания и обоснование действия и его причинное объяснение).
Представление или поиск основ для поведения – это уже процесс обоснования. И, чтобы разобраться в этом вопросе, условно (или не очень условно, поскольку так и есть на самом деле) все основы и обоснования действий можно подразделить на две группы: 1) на внутренние, сугубо личностные основания, 2) внутренне-внешние основания, т. е. такие, которые возникли в личности в результате ее взаимодействия со средой, с ситуацией. Внутренне-внешние основания также являются внутрипсихическими явлениями, но они не возникли бы, если бы актер не взаимодействовал с ситуацией. Основания первой группы касаются внутренних возможностей личности (интеллектуальных способностей, знаний, внутренних мотивов и т. п.). Например, человека может «заставить» действовать привлекательность ситуации, но только в том случае, когда у него под воздействием определенных сторон ситуации возникла соответствующая установка. Переживание привлекательности ситуации или определенных ее сторон – психическое явление, возникшее у действующего лица в результате взаимодействия между его личностью (мотивами и т. п.) и ситуацией. Привлекательностью могут обладать лишь определенные аспекты ситуации, но не вся ситуация целиком. Например, я могу остаться в определенной ситуации и играть в ней какую-либо роль лишь потому, что здесь наряду с такими людьми, которые мне безразличны, присутствует один человек, который мне симпатичен или нужен. Подобная привлекательность является средним типом основания для поведения актера и, совершая атрибуции, мы должны отличить его от сугубо внутренних оснований, о которых я уже говорил. Определенные аспекты ситуации вызывают у актера интерес, желание и другие мотивы (соответствующие определенным потребностям), вследствие чего и становятся привлекательными, т. е. желательными.
Теперь уже, имея достаточно четкие представления об основаниях поведения для личности социального актера, мы можем перейти к рассмотрению концепции Э.Деси и посмотреть, какие новые элементы вносит этот исследователь в теорию мотивации и атрибутивных процессов.
Деси различает внутренние и внешние тенденции или мотивы поведения человека и соответствующие виды поведения
1) «Интринсивно» мотивированным он считает такое поведение человека, награду за которое индивид несет в себе. Совершая действия или определенную деятельность, индивид получает удовольствие и чувствует себя вознагражденным. Он ощущает свою компетентность и переживает самоутверждение. 2) «Экстринсивно» мотивированным является такое поведение, за которое человек получает награду извне, например, получает деньги.
Такое различение, конечно, не новость в психологии, где давно известно существование внутренних и внешних мотивов. Внешние мотивы обычно называют стимулами, чтобы отличить от внутренних мотивов. Здесь интересно то, что в этих двух случаях поведение человека внешне может выглядеть одинаково. Например, в обоих случаях человек изготавливает определенный предмет (например, стол) с помощью определенных инструментов. Но психологически это две разные виды деятельности. Желая понять и объяснить их, мы в первом случае делаем преимущественно внутренние атрибуции, а во втором – внешние.
Деси пытается применить к таким случаям теорию Келли и утверждает следующее: если некий Дэвид печатает на машинке только ради денег, тогда его поведение имеет: а) ярко выраженную особенность (Дэвид печатает только тогда, когда ему платят); б) низкую согласованность (люди с ярко выраженной экстринсивной тенденцией печатают на машинке только тогда, когда им платят), в) высокую стабильность (устойчивость): обычно желание печатать у Дэвида зависит от денег (Хекхаузен, 1986, ч. 2, с. 94). При интринсивной мотивации человек делает свое дело независимо от того, награждают его, или нет. В этих двух случаях, несмотря на существенные психологические различия, поведение человека эквифинально, т. е. приводит к одинаковым результатам. Для выполнения такой работы в обоих случаях человек пользуется своими способностями и навыками. В обоих случаях у человека имеется установка или интенция на высокое достижение. Но именно здесь и суть вопроса: в этих двух случаях действующие интенции личности генетически различны. Вот как излагает точку зрения Деси немецкий психолог: «При интринсивной мотивации интенция субъектно детерминирована (personally caused intention – субъектно обусловленная интенция), при экстринсивной мотивации она ситуационно индуцирована (environmentally caused intention – интенция, обусловленная окружением) (Хекхаузен, 1986, ч. 2, с. 95).[1]
Можно сказать, что в обоих случаях у человека имеется намерение действовать, но в одном случае оно возникло под влиянием внутренних факторов (внутреннее вознаграждение или ожидание такого вознаграждения), в другом – под влиянием внешних факторов (получение внешнего вознаграждения или ожидание такового). Фактически намерение (интенция), возникшая под влиянием внешнего награждаения, является промежуточным типом причинности. Есть, так сказать, чисто внешние причины (например, случай, трудности, особенно искусственные, обстоятельства – их имели в виду Хайдер и Келли), они составляют так называемую «объектную» причинность. Есть также чисто внутренние причины (или основания) поведения: это уже «субъектная» причинность. Деси же выделяет промежуточный тип причин поведения и причинения поведения. Речь идет о ситуационно индуцированных интенциях, которые, возникая, по существу переходят в ряд субъектных причин (оснований) поведения.
Исходя из этого Деси, Хекхаузен и другие психологи приходят к выводу, что, объясняя поведение социальных актеров, мы должны иметь в виду существование трех групп «причин»: внутренних, средних (ситуационно индуцированных) и внешних. Соответственно делаются три вида атрибуций, три вида (или способа) объяснения социального поведения людей (Deci, 1975).
Ясно, что подход Деси расширяет теории мотивации и атрибуции, позволяя охватить объяснительными принципами болшее широкий спектр социальных действий и взаимодействий людей. Фактически в отмеченных случаях имеются в виду процессы возникновения новых внутренних мотивов под воздействием внешних факторов и, в частности, внешних вознаграждений. Это процесс превращения внешней стимуляции во внутреннюю мотивацию.
Надо иметь в виду, что эти новые мотивы могут быть очень интенсивными. Например, страсть к деньгам. Внешнее вознаграждение превращается во внутреннее. Но оно в виде страсти опять обращается на внешний мир, вызывая поиск вознаграждений в виде денег, почестей и т. п. Накопительство и жадность (как, например, у бальзаковского героя Гобсека) вряд ли могут быть врожденными, поскольку ребенок от рождения не знает о существовании денег. Любовь к деньгам – мотивация среднего типа, т. е. интенция, индуцированная внешним вознаграждением.
Каким образом представление о трех видах мотивации учитывается при объяснении поведения социального актера или своего собственного поведения наблюдателем, т. е. при гетероатрибуции и автоатрибуции?
Считается, что на социального актера оказывают влияние сильный внешний фактор (в виде награждения или наказания), вступает в силу «принцип обесценивания» (Келли) сугубо внутренней, субъектной причинности: действию приписывается главным образом внешняя (экстринсивная) мотивация. Внутренним основаниям приписывается второстепенное значение. Деси и его коллеги доказывают реальность существования принципа обесценивания экспериментально (Хекхаузен, 1986, ч. 2, с. 96). Они показали, что на проявления этого принципа оказывает влияние целый ряд других факторов. Интересно то, что эти исследования касаются проблем достижений и успехов людей, которые заслуживают отдельного и подробного рассмотрения.
Экспериментальные исследования показали, что под воздействием эмоционального возбуждения (страха, смятения и т. п.) «испытуемые выносят суждения о других людях главным образом на основе их принадлежности к той или иной группе, а не на основе их поведения» (Бэрон, Керр, Миллер, 2003, с. 173). Авторы не делают всех полезных выводов из таких фактов, а между тем последние позволяют нам видеть следующее:
1) Существует еще два вида атрибуции причин поведения человека: а) атрибуция с учетом той группы, к которой принадлежит человек, поведение которого наблюдатель желает понять; б) атрибуция с учетом поведения как основы для понимания качеств личности; в) нет сомнения, что существуют и более сложные случаи двойной атрибуции: желая знать, что за человек Р, мы осуществляем атрибуции как на основе его групповой принадлежности, так и исходя из его поведения, о котором мы получаем информацию путем прямого наблюдения или другими путями.
2) В реальном процессе жизни и, в частности, под влиянием наших эмоциональных состояний мы переходим от одного вида атрибуции к другому. Страх, например, заставляет перейти к атрибуции на основе группового поведения, ослабление же страха позволяет человеку спонтанно возвращаться к атрибуции на основе наблюдаемого поведения.
3) Отсюда можно выдвинуть предположение, что если для человека (Р1) в обществе существуют группы людей, которых он постоянно боится (милиция, КГБ, ЦРУ, террористические группы и т. п.), то, пытаясь догадаться о человеческих качествах членов этих групп, он спонтанно будет пользоваться атрибуциями преимущественно на основе названных групп («Он же ведь милиционер!»; «Он из КГБ, и этим все сказано!»). Более реалистичны суждения нашего Р1 о членах таких групп, которых он не боится. За такими людьми он спокойно наблюдает, при этом преимущественно пользуясь атрибуциями на основе наблюдаемого поведения. Я полагаю, что эту концепцию следует развернуть, она сможет объяснить целый ряд феноменов.
4) Данную концепцию можно распротранить и на межэтнические отношения. Когда члены Э1 рассуждают о психических качествах этнофоров из Э2, они в зависимости от своих чувств преимущественно опираются или на свойства этнической группы Э2, или же на реальное поведение ее членов.
5) Я думаю, что речь должна идти скорее не о влиянии эмоций, а о воздействии социальных установок и их изменений во времени. Динамика установок приводит к переходам от одного вида атрибуции к другой и к их различным сочетаниям.
6) Поскольку каждый индивид, личность которого мы хотим определить, одновременно принадлдежит к нескольким социальным и этническим группам, то при создании атрибуций на основе групповой принадлежности мы опираемся на сведения о его групповой принадлежности, его референтных группах. В межэтнических отношениях эта референтная группа – в первую очередь этнос. Если Р – турок, то я начинаю производить атрибуции, не очень интересуясь тем, к каким социальным группам внутри турецкого общества принадлежит данный индивид. Но в целом знание определенного числа групп принадлежности индивида Р позволяет делать N групп атрибуций на основе его групповой принадлежности. Данный подход тоже можно расширить и конкрентно применить при исследовании атрибутивных процессов представителей различных этносов и межэтнических отношений.
7) Отмеченные выше типы атрибуций тесно взаимосвязаны по крайней мере со следующими социально-психологическими явлениями: а) с тенденцией упрощения картины мира и его категоризации; б) с процессами возникновения и изменения социальных установок, стереотипов и предубеждений. Эти связи подлежат тщательному исследованию.
8) Можно предположить, что при этноцентризме как гетероатрибуции, так и автоатрибуции становятся групповыми, т. е. производятся на основе предполагаемых свойств своего («мы») и чужого («они») этносов. Я полагаю, что на основе этой идеи многое из того, что известно об этноцентризме, можно обсуждать в проблемной сфере атрибутивных исследований.
Онтологический подход к явлениям в целом – осуществление попытки выяснить, что представляет собой предмет и явление сами по себе, безотносительно к нашему сознанию, психике. Типичным онтологическим вопросом является следующий: «Что это такое?» Такой научный подход встречается и в повседневной жизни. Отвечая на него, люди поступают двояко: а) ими проводится объективное исследование явления; б) или же делаются атрибуции. Такие атрибуции, касающиеся сущности явлении, я называю онтологическими.
Только после онтологических вопросов возникают вопросы о причинах возникновения явления, следовательно, каузальные атрибуции появляются после онтологических. Но я думаю, что каузальная атрибуция – лишь одна из группы гносеологических атрибуций, т. е. тех атрибуций, которые касаются познания, отражения явлений, существующих независимо от других. Атрибуция свойств – вторая разновидность, а атрибуция отношений с другими объектами – третья разновидность гносеологических атрибуций.
Мы предлагаем новое понятие «нормативная атрибуция», которое можно истолковать двояко, а именно: 1) как атрибуцию норм для объяснения того, почему другой индивид поступает так, а не иначе; 2) как атрибуцию чего-то, исходящую из каких-то норм. В этом случае сама личность, производящая атрибуции, придерживается в этом процессе каких-то норм. Например, может исходить из той нормы, что нельзья приписать другому только отрицательные черты и мотивы; может исходить из каких-либо общечеловеческих норм и ценностей (ценностных норм), например из такой: «Во взаимоотношениях с людьми надо быть справедливым».
Следовательно, существует и ненормативная атрибуция: а) это не атрибуция норм, а приписывание мотивов, черт и т. п.; т. е. под эту категорию подподают все остальные формы атрибуции; б) атрибуция как процесс, в ходе которого не соблюдаются никакие нормы. Иначе говоря, это такой процесс, который нормативно не регулируется (если такое вообще можно себе представить у вполне социализированного человеческого индивида).
Данную концепцию нетрудно подвергнуть эмпирической проверке. Для этого можно попросить одного индивида охарактеризовать другого и полученный эмпирический материал осмыслить с позиций тех идей, которые изложены в настоящем параграфе.
Метаатрибуцией называют процесс атрибутирования атрибуции. Например, если два человека (Р1 и Р2) взаимодействуют и если Р1 делает относительно атрибуции Р2 (А2) свою атрибуцию (Б2), то это уже метаатрибуция. Это означает, что, используя Б2, индивид Р1 объясняет, почему его партнер Р2 осуществил атрибуцию А2. Более конкретно: Р2 считает Р1 лжецом (А1), но когда Р1 получает сообщение о таком мнении о себе Р2, он (Р1) отвечает, что Р2 – подлец и враг (Б2), поэтому и высказывает о нем подобное мнение. Утверждение Р1 о том, что «Р2 – подлец и враг» – метаатрибуция, т. е. атрибуция, образованная с целью объяснения одной из предыдущих атрибуций.
Поскольку это так, то сразу же возникает необходимость провести различие между двумя видами метаатрибуции: 1) метагетероатрибуции и 2) метааутоатрибуции. В первом случае индивид Р1 сочиняет атрибуцию с целью объяснить какую-то атрибуцию партнера; во втором же случае он сочиняет новую атрибуцию для объяснения своей предыдущей атрибуции.
Примеров найти, как я думаю, не очень сложно. Так, я (Р2) утверждаю, что другой человек (Р1) честен. Это моя первая атрибуция (А1). Когда же меня спрашивают, почему я так думаю, я могу ответить новой атрибуцией (метаатрибуцией) для объяснения того, почему я думаю, что Р1 – честный человек. Например: «Р2 честный человек, потому что он справедлив и выполняет все свои обещания». Атрибуция справедливости в данном контексте является метаатрибуцией. По сходной логике люди делают также метаавтоатрибуции, с их помощью оправдывая свое поведение.
Вполне понятно, что концепция метаатрибуций имеет внутренние возможности дальнейшего развития. Для этого надо исследовать материалы различных споров, научных, политических и бытовых дискуссий и т. п.
Реатрибуция – освобождение от прежней атрибуции и применение новой. Например, больной считал причиной своей болезни фактор Ф1, но после лечебного процесса и с помощью врача понял, что подлинной причиной является Ф2. Предлагается альтернативная причина.
Деатрибуция – освобождение от определенной атрибуции без ее замены на новую. Альтернативная причина для новой атрибуции в этом случае не выдвигается.
Обычно атрибутивные процессы исследуются следующим образом: дают испытуемому задачу и после того, как он ее решил (или перестал решать), просят объяснить полученный результат. Испытуемый дает свои объяснения экспериментатору, стараясь не столько понять истинные причины своего успеха или неудачи, сколько оправдать полученный результат. Этот процесс я называю атрибутированием для других, а результат этого процесса – атрибуцией для других. Такая атрибуция предназначена для внешнего социально-психологического употребления. Ее мотив – это мотив не столько подлинно познания, сколько самооправдания, вследствие чего, как я предполагаю, индивид должен производить рационализации и интеллектуализации.
Однако уже во время таких экспериментов у исследователя должен возникнуть вопрос: а не занимается ли испытуемый сочинением атрибутивных суждений уже в самом ходе решения задачи? Не стремится ли он мысленно объяснить себе, почему решение задачи идет успешно или, наоборот, не продвигается? Известно, что многие современные исследователи считают интроспекцию ненаучным методом психологического исследования. Однако я уверен, что если бы они немного доверили собственной интроспекции, то без труда заметили бы, что в своей внутренней речи не раз пытались объяснить мотивы и другие аспекты своего и чужого поведения.
Подобные внутренние атрибуции предназначенны для себя. Я их называю просто атрибуциями для себя и предполагаю, что в них также атрибутивные процессы могут «выливаться» в целый ряд защитных процессов (рационализацию, проекцию и т. п.), однако в меньшей степени. В своей психике, только перед самим собой человек может быть более объективным исследователем своего и чужого поведения и личности.
Одно важное уточнение надо иметь в виду: нельзя путать «атрибуции для себя» со «служащими своему Я» искажением (ошибкой) атрибуции, о которой речь у нас впереди. Дело в том, что атрибуции для себя могут быть более самокритичными и опасными для своего Я, чем атрибуции для других. Служащие интересам Я атрибуции и атрибуции для себя выделены по совершенно разным критериям. Это разные типы атрибуций.
Исследователями атрибутивных процессов описаны некоторые условия, при которых обычно, по их мнению, у человека возникает потребность в каузальных атрибуциях (см., напр.: Хекхаузен, 1986, ч. 2, с. 87–88). Это, в частности, те ситуации, в которых возникают противоречия, или когда уже знакомый человек совершает нечто необычное, и т. п.
Однако я считаю, что названные и другие подобные ситуации лишь усиливают и конкретизируют атрибутивные процессы, направляя их на актуально протекающие или недавно закончившиеся события и людей – социальных актерав. Этапы подобной активизации, безусловно, представляют большой интерес.
Однако моя точка зрения следующая: у психически здорового и активного человека когнитивные процессы поиска причин явлений, своего и чужого поведения протекают почти всегда, даже на подсознательном уровне и в сновидениях. Эти процессы преимущественно подсознательны даже тогда, когда человек находится в бодрствующем и активном сознательном состоянии. В сферу сознания большей частью проникают результаты атрибутивных процессов и лишь в небольшой мере – сами эти процессы. Поэтому я предполагаю, что в сновидениях подлинные механизмы атрибуции должны проявляться более часто и неприкрыто, надо только уметь их обнаружить и описать. Более того, имея в виду реальность процессов психической регрессии в сновидениях и на подсознательном уровне вообще, я предполагаю, что исследование подсознательных атрибуций позволит раскрыть их самые элементарные и базовые формы, которые впервые возникли у далеких предков людей. В сновидениях можно обнаружить процессы первичного рождения индивидуальных, этнических и общечеловеческих атрибуций.
Поскольку сновидения – преимущественно образные процессы, то я думаю, что удастся обнаружить образные выражения атрибуций (в частности, ее проективных форм) и те процессы, с помощью которых эти образы вербализуются. Следовательно, мы должны выделить образные и вербальные атрибуции и исследовать их взаимосвязи и взаимопереходы.
Итак, нет сомнения, что атрибуции, возникая в психике человека, сначала выражаются в неразвернутой внутренней речи. Поскольку внутренняя речь тесно связана с мышлением и имеет свои особенности (Соколов, 1968), то нет сомнения, что и выраженные во внутренней речи атрибуции тоже должны иметь своеобразные черты. Своеобразны также те атрибуции, которые выражаются в устной или письменной речи. Устно выраженные атрибуции, подвергаясь письменной обработке, получают новые черты. Они, по крайней мере, приводятся в большее соответствие с нормами социальной жизни. Вообще публично выражаемые атрибуции отличаются от тех, которые индивид формирует для себя, для личного употребления, в качестве части своих представлений о мире и о людях.
Я считаю, что, как существует процесс перехода от внутренней речи к внешней, точно так же, будучи частью этого общего процесса внешней вербализации, существует процесс перехода от внутренних речевых атрибуций к внешним ее формам. От внутриречевых атрибуций происходит переход к внешнеречевым атрибуциям. Проблема состоит в раскрытии этого процесса и его механизмов, а также тех изменений, которые претерпевают внутриречевые атрибуции при переходе в форму внешней – устной или письменной речи.
Вернемся к проблеме этих двух типов атрибуций. Легко представить себе ситуацию, когда человек наблюдает за поведением другого и при себе, во внутренней речи, производит каузальные и другие атрибуции. Это атрибуции для себя, они протекают в психике личности, не сопровождаясь какими-либо заметными действиями. Используется лишь внутренняя речь. При этом наблюдатель молча, в уме может выразить любую мысль и мнение о действующем лице и его поведении, хотя и тут внутренняя цензура не дремлет. Она подавляет и вытесняет из сферы сознания наблюдателя ряд мыслей, особенно если социальные актеры – близкие наблюдателю люди.
Теперь попытаемся понять, что происходит с этими внутренними атрибуциями для себя, когда человека просят дать объяснение личности и поведению такого социального актера, которого он только что наблюдал или продолжает наблюдать? Ведь когда к нему обращаются с таким вопросом, он превращается в социального актера, играющего определенную социальную роль. Его роль сопрягается с ролью того актера, за которым он наблюдает, и даже с ролями остальных, присутствующих в данной ситуации индивидов. Они тоже могут быть активными участниками какого-то сложного социального процесса (ролевого взаимодействия). При этом роль нашего наблюдателя немедленно актуализируется в его психике, она актуализирует соответствующие нормы поведения и оценок, которые он интернализировал в ходе своей социализации. Теперь он не все может сказать о предмете своего наблюдения как личности и о мотивах его поведения. Атрибуции для себя преобразовываются в атрибуции для других, предназначенные для внешнего употребления. При этом могут актуализироваться стандартные, шаблонные объяснения социального поведения людей.
Частным, но очень важным является следующий вопрос: если предположить, что атрибуции для себя в основном внутренние, возможно ли, чтобы эта тенденция изменилась и в атрибуциях для других преобладающей стала противоположная тенденция? Если удастся доказать реальность подобного кардинального изменения атрибуций в процессе перехода от формы существования «для себя» в форму «для других», то станет возможным сделать неутешительный для проводившихся до сих пор исследований и полученных результатов вывод о том, что атрибуция для других не вызывает доверия к себе как подлинное выражение того, что есть у личности. Подобного рода внешние атрибуции как социально-психологические явления представляют интерес для науки, но с их помощью вряд ли можно раскрыть подлинные механизмы атрибуций, с помощью которых человек «при себе» и «для себя» объяняет как свое, так и чужое поведение. Лишь в моменты искренности и потери самоконтроля истинные атрибуции могут «вырываться» во внешнюю речь человека. Но в экспериментальных ситуациях это почти невозможно. Или возможно лишь тогда, когда социальный актер не имеет никакой власти над наблюдателем, не может отвечать ему, т. е. когда между ними нет реального ролевого взаимодействия.
По этой же логике мы можем предположить, что самоатрибуции личности при переходе от формы «для себя» к форме «для других» должны подвергаться еще более крупным изменениям. Человек может считать себя подлецом из-за какого-либо своего поступка, но подобное мнение о себе он, возможно, никогда не выскажет перед другими. Поэтому открытое, публичное выражение самоатрибуции заслуживает даже меньшего доверия как объяснение своего поведения, чем публично выраженные гетероатрибуции.
Для примера рассмотрим чрезвычайно интересное и важное явление из области психологии преступной личности: раскаяние. Внешне, исходя из своих личных итересов и мотива самозащиты преступник может сказать, будто раскаивается в содеянном, тем самым атрибутируя себе положительные человеческие черты и способствуя тому, чтобы другие участники уголовного процесса также приписали ему положительные черты и даже психический и моральный рост и зрелость. Но его внутренние самоатрибуции могут быть совершенно иными.
В свете всего сказанного становится очевидно, что методы исследования атрибуции требуют совершенствования. Мы должны больше опираться на самоотчеты и скрытые документы о людях. Нам следует больше знать о том, что делает человек, о чем и как размышляет, когда он один и уверен, что никто за ним не наблюдает.
Итак, исследование процессов перехода от внутренних самоатрибуций к внешним, предназначенным для глаз и ушей других, и обратных процессов чрезвычайно важно для обеспечения дальнейшего развития психологии атрибуции и целого ряда других связанных с ней разделов социальной психологии.