Альберт Иванович Калинов
Сказание об Иле
– А!-А!-А! Жги его! – завыл тот из придавленных, что сумел выбраться первым.
Из толпы в сторону клена полетел факел.
– Жги-и-и! – орала толпа.
– Смолу сюда! Смолой надо! – завизжала одетая в грязную овчину тощая тетка.
И вот уже огонь объял весь ствол и, подгоняемый ветром, стал быстро взбираться вверх. Со стороны казалось, что ветер разносит по поляне белые цветки с того маленького деревца, но это был пепел. Обезумевшие люди прыгали и плясали вокруг огромного костра.
Аллая смотрела туда, в центр поляны, где возвышался обугленный ствол некогда цветущего клена. Рядом, прислонившись к нему, готовое рассыпаться в любой момент, дрожало почерневшее маленькое деревце. «Это же моя сестра… Сестра… Латель…» – вдруг мелькнуло в голове Аллаи. Она резко закрыла лицо руками.
Как больно!.. Еще никогда прежде ей не было так больно. Ее глаза на мгновение как будто оказались в этом костре. А потом мир померк.
Разом в небе все пришло в движение, и стаи птиц, сорвавшись со своих гнезд, как гигантская волна во время бури, взмыли ввысь и черным на черном закружили, закрыв собою звезды. В лесу жутким многоголосьем завыли звери, деревья закачались и страшный стон пошел вокруг.
Пламя, разгоревшись с новой силой, поползло по поляне, пожирая сухую траву. Людей охватил ужас; падая и толкая друг друга, они бросились к тому месту, где стоял оседланный Аллаей бык. Никто не оглянулся, когда упавшая тетка в панике пыталась сорвать с себя предательски налипшую к ее овчине сухую траву. Она вопила и извивалась, стараясь противостоять медленно пожиравшему ее огню.
Птицы, сделав новый виток в черном небе, с тысячеголосым криком стали падать на бежавших. Они впивались маленькими клювиками в их головы, руки, тела, затем взмывали вновь и снова атаковали.
Еще долго горел лес. Дым заволок округу, и мир погрузился в смрад. Верховые пожары докатились до самых дальних охотничьих селений, уничтожив их без остатка. Домашний скот обезумел, и над землей несся леденящий душу животный рев. Уцелевший при пожаре лес окаменел. Охотники, спасаясь от гнева природных сил, от лица света, проклиная все и вся, ушли далеко-далеко в норы, под землю. Так здесь погубили любовь.
Гнездо, Закрай
Закончив свой рассказ, Ив посмотрел на дорогу:
– Скоро Гнездо. К заходу солнца будем на месте.
Замерший лес закончился. Теперь перед путниками открывался еще более странный пейзаж – дорога ползла меж болотных кочек, удивляющих своими несуразными размерами. По правую сторону стояли сплошь обугленные и выше человеческого роста. По левую расположились рыжие, казавшиеся еще более огромными, чем те, что справа. День медленно уходил, и вдруг, непонятно откуда, на дороге стали появляться люди. Они буквально заполонили дорогу, и их лица то и дело возникали прямо перед повозками. Среди них объявились чумазые детские мордахи. Не видя для себя никакой угрозы, дети вконец осмелели, и вот они уже среди обозчиков. И уже скоро их грязные ручонки протягивали чужеземцам жирных болотных жаб. Вероятно, предполагался обмен. Томление было недолгим. Еще немного, и несколько из квакающих обитателей болот под хохот все тех же сорванцов были прицельно брошены в пришедших из Иля. А следом из-за кочек вынырнули две тетки и, ухватив одного из мальчишек, стали безжалостно лупить его палкой. По округе прокатился детский рев. Детвора разбежалась, а после какие-то люди окружили обоз. Вцепившись в повозки ручищами, обитатели кочек поволокли их за собой.
Их становилось все больше и больше. Ни Роха, ни его товарищи не могли справиться с этой стихией. Все они оказались во власти толпы, бурлящей, как вскипевшая вода, и все усилия отогнать людей от лошадей и повозок оказались тщетными. Менялись руки, но неизменным оставалось одно – их цепкая хватка.
Роха огляделся. Он искал Ива. Тот ехал чуть в стороне от толпы и был безучастен к происходящему.
Протискиваясь между кочек, толпа вышла к краю огромной ямы. В самом ее центре находилось нечто величественное, возвышавшееся над всем. Оно было похожее на огромный сноп и напомнило посланнику тот «шалаш», что Ив называл гостевым домом, только этот был выше и массивнее в разы. Опорами ему служили корни, корявые, толстые, в три обхвата. Дальше шла некая конструкция, материалом для которой служили бревна. Обвязанные меж собой и почерневшие от времени, они поднимались в небо на двести локтей.
Толпа расступилась. Вперед, к самому краю, выехал Ив. В его руках оказалась какая-то деревяшка, состоящая из двух половинок с расщепленными концами. Всадник поднес ее ко рту, и Роха услышал, как шум, вырвавшийся из этой штуковины, преодолев пространство, ударился о гигантские опоры. У-у-х! Толпа вздрогнула и умолкла. Ив, повернувшись к Рохе, махнул рукой, очевидно зовя его за собой. Поравнявшись с юношей, посланник Иля увидел спуск в яму, узкой змейкой уходивший вниз.
На тесном спуске колеса повозок едва умещались. Внизу Роха сразу же заметил каменного истукана, подпертого со всех сторон крепкими жердинами. Тот, напоминал пьяницу, нашедшего приют под ближайшим забором и неумолимо клонившегося к земле. Он был первым, кто встречал пришедших из Иля.
Роха поднял голову и взглянул на край ямы, ни Ива, ни людей наверху уже не было.
– По-видимому, это то самое Гнездо и есть… – пробурчал Туро.
Ненадолго приведшие обоз остались в яме одни.
– Ну здравствуй, посланник Иля! – донесся радостный голос откуда-то с другой стороны «Гнезда».
Перед глазами появилась высокая фигура. Человек шел навстречу, выставив перед собой руки. Его лицо скрывал шестиглазый золоченный лик. Широко разведя ладони, «высокий», без сомнения, демонстрировал свое дружелюбие гостям. За ним показались двое других, их лица также были спрятаны под круглыми дисками с несколькими отверстиями в виде раскосых глаз. В руках они несли большую корзину. Следом за ними еще двое, но у них уже ничего не было, а следом еще и еще… Наконец все те, что появились перед посланниками Иля, выстроились за спиной того, что простирал объятия. Всех их объединяла одна деталь – лунообразные диски с прорезями, напоминающими глаза. У некоторых маски были деревянными. У других, тех, что стояли ближе к высокому, металлические. Роха слез с коня и, оставив Гора, направился им навстречу. Теперь посланник Иля мог разглядеть гостеприимного закрайника. На нем длинный, почти до пят, балахон, отделанный кожей какого-то обитателя местных озер или болот. Личина, скрывавшая лицо, косилась во все стороны. В жилистых руках была самая обыкновенная кривая палка, точно такие же во множестве разбросаны вокруг.
Поравнявшись с закрайниками, посланник Иля их поприветствовал. Он положил руку себе на грудь и, наклонив голову, произнес:
– Я Роха, посланник Иля, отправлен к вам царем Миролеем.
«Высокий» приложил свои длинные бледные пальцы к плечу посланника и тихим, предназначенным только Рохе голосом сказал:
– А я – Ямых, правитель Закрая.
С этими словами он снял с лица маску, и перед Рохой предстало бледное и очень вытянутое лицо с каким-то нечеловеческим взглядом. Глаза Ямыха разного цвета. Мутноватый правый имел болотный оттенок, а левый, словно звериный, – красновато-желтый. Голова Ямыха была наклонена чуть в сторону, а взгляд, несмотря на высокий рост, показался Рохе как будто заглядывающим снизу и напомнил собачий.
Посланник Иля продолжил:
– Правитель, в честь светлого праздника Благодара Иль направил тебе этот обоз с подарками. – Роха провел рукой, указывая на царский обоз.
По лицу Ямыха расплылась улыбка.
– Иль?.. – демонстративно удивился он. – Ах, Роха, молодец. – Лицо главного закрайника вытянулось еще больше. – А я ведь ждал, и царь прислал… Мудрый царь, – почти пропел он.
После этих слов, продолжая улыбаться, Ямых направился к повозкам. Он погладил «подарочную» лошадь, та вздрогнула и подалась назад. Развернувшись, правитель Закрая окинул взглядом лошадей в обозе и, остановившись на Горе, одобрительно покачал головой.
С повозок сбросили настилы, скрывающие дары. Среди привезенных подарков были вещи практические, изумительные по красоте и мастерству исполнения. Серебряная, украшенная природным камнем и чеканкой посуда, аккуратно сложенная в первой повозке, заслужила лишь мимолетное внимание правителя Закрая. Из прочего в его руках оказался большой поднос из черного змеиного камня с серебряными узорами по краям. Повертев его, Ямых ухмыльнулся и отложил в сторону.
Еще в одной повозке лежали глиняные горшки, расписанные горною лазурью. Покрытая особым лаком, их поверхность казалась озерной гладью. Снова взглянув на них лишь мельком, правитель отправился дальше.
В двух других уложены различная конская упряжь, кожаные седла, ремни, уздечки, искусно выделанные медью и серебром. Среди прочего особое место занимали диковинные для Закрая орудия труда и инструменты, но они, к удивлению посланников Иля, также совсем не возбудили интереса в том, кто был в Закрае первейшим из первых. Так же равнодушно прошел Ямых и мимо следующих двух повозок. Лежали в них расшитые узорами ткани, все они были сотканы лучшими мастерицами Иля. Наконец на вытянутом лице правителя появилась радость, а в его глазах промелькнул неподдельный интерес. В предпоследней повозке лежали топоры. Уложенные на льняные тряпицы топорики и тяжелые колуны дождались своего часа. Ямых наклонился и, взяв один из них, осторожно, как будто играя, провел пальцами по острию. Затем довольно ухмыльнулся и вернул изделие назад. Потом бесцеремонно возвратился к повозке с инструментами и достал из нее самое, по его мнению, подходящее, это была небольшая стамеска. Держа ее как нож против медведя, Ямых подошел к одной из повозок и взял из нее вазу, украшенную природным камнем. Покрутив ее в руках, правитель с усердием стал выковыривать бирюзовый камешек из самого центра узора. Добившись своего, он поднял камешек на уровень глаз и, задрав голову, внимательно стал разглядывать его на фоне вечернего неба. Уголки рта Ямыха поползли вверх. Еще некоторое время повертев камешек в руках, он спрятал его в отворот рукава. Оглядевшись по сторонам, Ямых вспомнил, что посмотрел не все, и направился к последней, девятой повозке. Положив свою длинную руку на оглоблю, расположенную вдоль деревянного короба, он стал разглядывать ее содержимое. В этой повозке находилась всякая всячина – то, что любой путешественник взял бы с собой в дальнюю дорогу. Вдруг, словно увидев змею, Ямых отпрянул назад. Среди овчин, укрывшись коровьей шкурой, не шевелясь и поджав под себя ноги, лежал старик, встреченный спутниками Рохи на дороге. Как и прежде, старик бережно прижимал к своей груди холодный, бесформенный камень.
Трясясь всем телом, несчастный стал медленно выбираться из повозки. Когда он увидел Ямыха, его лицо болезненно скривилось, на глазах появились слезы, а беззубый рот расползся в юродивой улыбке.
– Ёя! – воскликнул правитель, вероятно узнав в плешивом старике старого знакомого. – Это же Ёя! Слуга моего отца! – И с удовольствием добавил: – И мой раб. Откуда же взялось это привидение? – с иронией в голосе спросил Ямых, обернувшись к Рохе. И снова обратил свое внимание на старика: – Я думал, ты давно издох! – Ямых продолжал насмехаться над беднягой.
Со стороны закрайников послышался хохот. Плешивый старик, делая над собой усилие, оторвал руки от груди и, с трудом выпрямив их, наконец выставил вперед тяжелую каменюку.
– Я нашел его… Я искал семь зим… Вот он… Последний… – шамкая беззубым ртом и проглатывая слова, еле слышно пробормотал он.
Меж людей пошел ропот, они переглянулись, начав подозревать, что старик сошел с ума. И впрямь слова его напоминали бред больного и замученного обстоятельствами человека.
– Хм… это он? Ты нашел последний? – с удивлением и недоверием спросил Ямых.
Теперь окружающим стало понятно, что старик не сошел с ума и не бредит, а что разговор этот имеет давнюю историю.
Правитель подозвал к себе двух крепких слуг. Те взяли из рук старого Ёи камень и направились к идолу.
– Пойдем Посланник, я приглашаю тебя взглянуть на это, – предложил Ямых, повернувшись к Рохе, и тут же отправился вслед за слугами.
Роха проследовал за ним, а потом двинулись все остальные.
Каменный истукан возвышался на высоту в два человеческих роста. С большой, непропорциональной телу головой и маленькими ногами, он казался уродцем. У него было почти плоское, как на тех масках-дисках, что теперь висели у закрайников на животах, лицо. Вдобавок ко всему такой же, правда каменный, диск был обозначен на его животе. Покрытый черной плесенью, он представлялся огромным клеймом все с теми же шестью прорезями в виде глаз. Особенностью изваяния, еще больше подчеркивающей его уродливость, было отсутствие одной ноги. Одутловатая конечность была лишена колена, и к основанию уходила сколотая часть голени на уродливой плоской стопе. Каменный балахон спускался до самой земли. Он был весь изъеден плесенью. Рохе показалось, что каменный уродец когда-то падал, так как состоял из множества собранных меж собой небольших кусков. Трещины покрывали его от пят до головы.
Ямых распорядился, к нему подошли двое слуг, один из них взял камень и приставил к изваянию на место отсутствующего колена. Ни у кого не возникло сомнений, что это именно та, недостающая часть. Правитель приблизился к истукану и, развернувшись к Ёе, неискренне улыбнулся.
– Это ж сколько времени? Сколько зим прошло? – обратился он ко всем присутствующим. – А?
– Двадцать одна или двадцать две… – ответил немолодой закрайник с улыбчивым лицом и, по-видимому, слабым зрением, так как он постоянно щурился.
– Двадцать две, – негромко произнес Ёя.
– Ну что же, Ёя… Каждый год поначалу ты приносил по несколько драгоценных кусков! – обратив свой взор к истукану, с надрывом почти проскулил Ямых. – А где твое копище? – И правитель ткнул бедолагу палкой в грудь.
Копищем закрайники называли тот диск, что висел у них на животе. Материалом для него могли быть дерево, или камень, или любой из металлов, на нем обязательно было изображение глаз, а иногда и ушей.
– Я продал его за последний кусок, – обреченно вздохнул старик.
Ямых презрительно ухмыльнулся, но, взглянув на посланника Иля, сдержался.
– Последний ты искал семь зим. Семь зим! Это долго… Ты свободен. Иди! – подытожил Ямых и, повернувшись спиной к несчастному, обратился к Рохе, приглашая его следовать за ним.
– Правитель, ты обещал вернуть мне жену и моих детей… – За спиной Ямыха послышался тихий голос страдальца.
Ямых недоуменно взглянул на Роху и развернулся к старику:
– Я обещал?
– Ты сказал, что отдашь мне их, когда я найду все.
Старик упал на землю и горько заплакал. Ямых, брезгливо поджав губы, даже не взглянул него. Он был полон решимости пнуть несчастного, но сдержался вновь. И, окинув взглядом посланников Иля, остановился на Рохе:
– Какие дети? Какая жена? Двадцать зим прошло.
– У меня были сын и дочь, – плакал Ёя.
– Где они? – Направив палец на лежащего у его ног старика, правитель Закрая обратился к улыбчивому соплеменнику.
Тот был человеком неприметным и, как указывалось ранее, с плохим зрением, но при этом обладающим удивительной памятью и умеющим оказываться рядом в нужный для правителя момент. Верный подданный криво усмехнулся – казалось, его раздирают эмоции. Его маленький, остренький подбородок заходил ходуном. Все внимание Рохи сосредоточилось именно на этой детали. Очевидным для него было и то, что именно этот человек знал здесь обо всем.
Ожидая ответа, Ямых вопрошающе приоткрыл рот.
– Дети его давно сгинули: сын умер еще маленьким, а дочь продана дарцунцам-разбойникам, но ленива была, да и лицом дурна… – При этих словах подбородок говорившего задрожал еще сильнее. – Так и зачахла у них, – каким-то елейным голоском закончил он.
– Вот видишь, раб, нет у тебя детей, – пожал плечами правитель.
– А что с моей женой? – в последней надежде поднял голову Ёя.
– Зачем тебе жена, старик?– рассмеялся Ямых.
Среди закрайников пробежал издевательский смешок.
Ямых снова взглянул на Ёю:
– Если она не издохла, то представляю эту ведьму… По всему видать, должна она быть красавицей… Беззубая, старая, ни к чему не годная. Зачем тебе такая?
– Отдай мне… ее, – не поднимаясь с земли, продолжал настаивать на своем Ёя.
Ямых снова взглянул на «улыбчивого», и тот сразу же удалился, взяв с собой еще двух человек.
– Тебе вернут твою старую ведьму, – сплюнул в сторону старика Ямых. – А теперь пошел вон! – добавил он и тут же зашагал к Гнезду.
За правителем последовали все остальные.
Их ждала черная огромная нора, никто не позаботился облагородить ее, и если это было жилище людей, то, скорее всего, отвоеванное у какого-то зверя. В нос ударил запах, какой обычно бывает в старой собачьей конуре.
Когда Роха оказался внутри, ему пришлось аккуратно ступать и внимательно глядеть себе под ноги. Лестниц здесь не было, лишь огромные корни, тянувшиеся от самой земли куда-то вверх, в темноту. Ниже было какое-то пространство, глухо закрытое массивными кольями, скрепленными между собой ржавыми навесами. Оно, как показалось посланнику Иля, тоже было обитаемо. Чтобы не оступиться, Рохе приходилось хвататься руками за углубления в черной от времени древесине. Вероятно, образовавшиеся здесь за многие века эти гладкие вмятины были оставлены теми, кому пришлось проделать этот путь. В некоторых местах корни уже окаменели, а в иных почти сгнили. Плесень властвовала повсюду.
Подъем показался долгим, путаным, а пространство, влекущее человека вверх, огромным. Рохе почудилось, что снаружи бушует ветер, потому что в ушах стоял вой, какой обычно бывает в трубе. Снизу то и дело доносились звуки стенаний и какой-то возни. Было ощущение что кто-то пытался вскарабкаться следом за идущими, но невидимое препятствие не позволяло ему этого сделать.
Вот и последние шаги к цели. Теперь Роха находился внутри сферического пространства, похожего на гнездо, наподобие тех, что устраивают себе грызуны, только очень большое.
– Вот почему гнездо… Это действительно гнездо!
Роха стоял завороженный.
Все те же черные, но уже меньших размеров, кривые корни и ветви были основой и потолком осязаемого пространства, укрытого прочной смесью из перьев птиц, смолы и чешуи. Последняя, под ногами вошедших, была чуть вздыблена, как бывает при чистке рыбы. Еще что сразу бросалось в глаза – это множество разных предметов, буквально утыканных в щели «гнезда». На первый взгляд невозможно было разобрать, что это за предметы, которыми так не по-хозяйски распорядились. Роха присмотрелся и все же смог разглядеть некоторые из них.
Седло и упряжь, забитые в огромную щель, никогда ни использовались по назначению, не знали они ни заботливого седока, ни лошади под собой в дальнем походе. Прялка, нелепо торчащая из сферического потолка, едва поскрипывала уже разбитым колесом, нависая над вошедшими острым конусом. Деревянный башмак, вбитый рядом, принадлежал какой-то великанской стопе. Множество предметов домашнего обихода – те, которыми пользовались хозяйки в любом месте западнее Иля, – были здесь чем угодно, только не помощниками в домашнем труде. Еще Роха увидел многочисленные зарубки, ими то здесь, то там были исполосованы черные корни. Одни из них были совсем свежие; другие, как старые шрамы, уже затянулись, оставив после себя лишь след. Были и те, что словно кровоточили, из них медленно вытекали светящиеся смоляные струйки.
– Вот… – задрав тощие руки вверх, громко обратился к Рохе Ямых. – Вот! – с явным удовольствием и торжественностью повторил он. – Мой дом! – Затем, ухмыльнувшись, ушел мыслями в прошлое, а потом продолжил: – И тех, что правили Закраем до меня. Ну что, посланник Иля, вот ты и здесь, ты удивлен? – Ямых приблизился к Рохе и заглянул ему в глаза: – Спрашивай, Роха, вижу вопросов много. Ты первый из Иля, кто оказался здесь, в Гнезде.
– Иль послал меня к тебе, правитель Закрая, как доброму соседу, живущему триста зим бок о бок в мире со светлым Илем. Мы надеется, что так будет и впредь.
В следующий момент к правителю Закрая подошел «улыбчивый» и, наклонившись вперед, что-то едва слышно прошептал своему хозяину, тот показал жестом на Роху.
И вот уже «улыбчивый» приглашал посланника пройти за собой. А потом тихо, почти на цыпочках, провел Посланника к некоему подобию люка, что находился в стене сферы и был незаметен с первого взгляда.
Открылся вид с высоты. Спасенный отметил для себя еще одну странную вещь. То место, где, очевидно, и находилось «гнездо» и где сейчас он стоял, должно было быть на немыслимой высоте. Те же ощущения возникли у него, когда он поднимался сюда. Но сейчас посланник прекрасно видел свои обозы и людей, пришедших с ним. Слышал, о чем те говорят, казалось, они были совсем рядом, так, что можно было дотянуться до них рукой. Роха наклонился и окликнул молодого обозчика, того, что стоял прямо под ним. Обозчик продолжал заниматься своим делом, словно был глухим. Тогда Роха окликнул другого, и уже так громко, насколько хватило голоса, но и тот не слышал его.
– Не получится, не докричишься, посланник, – прогудел «улыбчивый» у него за спиной.
Роха оглянулся и посмотрел на закрайника. Тот довольно улыбался.
– Чудеса, все видно как на ладони, но не слышно, правда, посланник? – «Улыбчивый», вышел на свет, а потом указал рукой вниз, снова приглашая Роху взглянуть.
Чуть в стороне от обозов сидел Ёя; казалось, силы совсем покинули его. Старик опустил низко голову и, как тогда, у дороги, казался отрешенным и несчастным. С южной стороны к нему направились три человека, вернее, двое мужчин толкали в спину старую бабку, едва шаркающую больными ногами. Ее тело прикрывали какие-то лохмотья. Своей нерасторопностью бабка ужасно злила здоровяков сопроводителей. Наконец ее кое-как до толкали до старика. Остановившись в шаге от Ёи, несчастная свесила впереди себя руки, как это делают дети, и начала тихонько плакать. Время от времени бабка чуть-чуть приподнимала руки вверх и, как будто объясняя что-то, поглаживала немытую лысину Ёи. Бубнящая и жалко всхлипывающая старуха напоминала ребенка, оставленного родителями.
Ёя поднял голову и как-то неловко стал подниматься на ноги, но завалился вперед и, ухватившись за ноги старухи, как за самое дорогое, завыл с ней в голос. Было хорошо слышно, как рыдали эти бедняги. И делали они это безутешно и горько.
Как будто вторя им, закапал дождь, и эти двое побрели куда-то прочь, подальше от этого места.
Дождик принес холод. Потемнело. Осень уже перевалила за середину, и день стал терять свою силу, все больше уступая ночи. Внизу зажгли костры; поставив обозы в круг, люди соорудили себе укрытия от ледяных капель.
– Холодно! – объявил всем присутствующим Ямых. – О!– крикнул он в сторону слуг.
От толпы слуг отделился один человек. Тяжело ступая, будто волоча за собой железные цепи, он направился к выступавшему из стены корню, сплошь испещренному неглубокими зарубками. Именно в нем нуждались сейчас закрайники, и имя ему было О. В руке О держал изъеденную ржавчиной секиру. Раздался глухой металлический звон. Все вокруг затряслось мелкой дрожью, голубые струйки вырвались из древесного тела и моросью медленно опустились вниз. Гнездо озарилось нежно-голубым свечением. Роха почувствовал тепло, вначале на своем лице, а затем оно, плавно окутав все тело снаружи, проникло внутрь. Посланник согрелся. Теперь обиталище Ямыха представлялось Рохе совсем другим – не тем жилищем грызунов, усеянным старым хламом, а пространством, где все было к месту и имело какой-то тайный смысл. Посланник подошел к источнику этого свечения, О стоял на том же месте, секира после удара была отброшена в сторону.
Роха протянул ладонь к святящейся смоле. Но О остановил его.
Только сейчас заметил воспитанник Мастерового, что конечность у О до локтя покрыта закостенелыми наростами. Пальцы и кисть представляли из себя нечто уродливое и имели цвет камня.
– Не делай этого, посланник, – с иронией в голосе из центра «гнезда» предупредил его Ямых. И, подойдя к Рохе, вопрошающе заглянул ему в глаза: – Ты же не хочешь иметь такую руку, как у нашего молчаливого О? Он тоже был любопытен и решил взять немного свежей смолы, а вернее, украсть ее. Да, О молчаливый?! – громко обратился правитель Закрая к стоявшему с серым лицом прислужнику. – Он даже какой-то мой родственник… И вот однажды взял… нет, совсем немного, всего лишь на палец капельку одну. На тот, которого у него уже нет. Да, а еще… – пробормотал Ямых, чтобы не засмеяться, – попробовал смолу на вкус…
Со всех сторон послышался смех.
– Не узнаем мы, какая она на вкус: онемел мой любознательный родственник. Окаменел язык, не помещался за зубами, и за большей ненадобностью пришлось-таки его выплюнуть…
Снова со всех сторон послышался хохот.
– А руки видел ты уже? С тех пор миссию сию мы ему доверяем. – И главный закрайник указал на ржавую секиру. – Надеюсь, не обидел я тебя, посланник Иля, – миролюбиво продолжал Ямых, по отечески положив тощую руку Рохе на плечо. – Никто там… – и правитель указал рукой куда-то за себя, – не знает, что здесь внутри. Они ничего не видели и не знают про этот свет, про эти корни. Вообще ничего им не известно. А кто узнает, тот сильно пожалеет. Он расплатится за знание своей жизнью. – И правитель оглядел внимательно своих слуг. – Здесь не было чужих. Ты первый, Роха! Разве не это признание Иля и тебя, его посланца? – с торжественным видом спросил Ямых.
Потом движением руки велел он оставить их одних: его и Роху.
В полной тишине главный закрайник продолжил:
– В младенчестве я заболел, да так, что дни мои, не успев начаться, уж были сочтены. Никто не в силах был мне помочь. Оставленный один, кричал я в агонии. Меня уступили смерти. И вот по этому стволу слезинкой стекла лишь одна капелька и скатилась мне прямо на распухший живот. И в тот же миг ушла болячка. Свидетелем тому стала нянька, что оставлена была при мне. Когда она о сем чуде рассказала моему отцу, тот взял с нее обет молчания. И смертью пригрозил. И случай этот не давал родителю покоя. Когда же сам отец вдруг однажды заболел – я думаю, его тогда отравили, – то вспомнил про рассказ своей служанки. Но дерево чудесной смолы своей не отдавало. Тогда отец нашел простой и верный способ… – Ямых ухмыльнулся – Никому не доверяя, первую зарубку сделал он сам. Собрал смолу в сосуд, а после выпил из него. Перед тем как окаменеть, он стал огромным, словно великан. – И Ямых указал Рохе на гигантский башмак, что был приколочен к потолку. – А затем убил всех: свою жену, слуг и няньку ту, что меня растила, а еще старую мать. – Правитель снова задрал свой палец и указал на деревянное колесо прялки, вонзенное в центре потолка. – Всех, кроме меня: я спрятался снаружи, пробыл там три дня на ветру. Так я избежал своей участи. Рассвирепевший отец обнаружил меня, но достать не смог.
Когда окаменели его ноги и тело наполнилось горною породой, он свалился здесь, но все же голова его продолжала жить. В бессилии он бился ею, пока и она не превратилась в камень, но оставались нетронутыми еще глаза. Меня искал он ими постоянно, они застыли, когда на небе поменялся месяц. Всю зиму пролежал отец здесь, уставившись в безумии застывшим взглядом вот на эту прялку. Никто не осмеливался подойти к нему тогда, лишь я решился, хоть лет мне и было от роду немного. И вот оказия… Папаша мой не оставил завещания, и оказалось, что жизнь моя теперь висит на тонком волоске. Народ и слуги… все засомневались в том, что выжил я. Думали: а вдруг я самозванец, выдававший себя за его сына? Поднялась смута, и настали черные дни. Но все всего боялись. Войти сюда было сильнее воли их, сомнения челяди и в тот раз меня спасли.
Услышал я тогда, что где-то в землях Каргуна живет слепая ведьма. И ведомо ей то, что людям непонятно, что скрыто от мирского бытия. И с камнем мертвым вела она беседы, как с родичем своим. Решил тогда я с помощью ее заклятий оживить отца. Ведь глаза его еще немного вроде шевелились. Пусть ненадолго заставит говорить его, чтобы подтвердил он, что я сын ему по крови.
Сам-то я только позднее узнал историю про свое исцеление. Нянька, давшая обет безмолвия, тайну ту не сохранила и разболтала родственнице своей, ну а я уж у нее выпытал.
А тогда, дождавшись ночи, с верными людьми мы вынесли наружу окаменевшего отца. Задача эта не была из легких и стоила жизни двум из моих помощников.
Нашли мы в ту же ночь самую крепкую повозку и шестерых быков хаананьских, в нее и запрягли. Ёя знал дорогу, и, связав потуже, повезли камень прочь. В третий день, когда я спал, утомленный трудною дорогой, быки взревели, как будто к их телам приложили раскаленное клеймо, и с крутого склона завалились вниз. И так своими тушами оставшихся возничих задавили. А каменный отец мой рухнул с ними вниз и раскололся на осколки.
Единственным из слуг, что были со мной тогда, остался в живых лишь Ёя. Слуга отца… Это он недоглядел, направил быков не туда. Впоследствии говорил этот разиня, что видел, как по дуге, вдоль горизонта, на запад упала яркая звезда. И это, мол, она и стала причиной наших злоключений. А я его лишил детей, жены и дома. Все, что было у него, забрал себе. Люди же, узнав об этом, пришли сюда и отца по маленьким кусочкам растащили. Скрывали их и почитали как знаки Провидения.
Рохе показалось, что у правителя выкатилась слеза.
– Я ценю твою откровенность, но разреши спросить, правитель, зачем ты мне, чужаку, рассказываешь тайное о своем отце?
– Вижу, друг мой, что жаль тебе то дерево, что полосуем мы секирой, а как же быть? Оно источник тепла и отдает его, лишь получая раны. Но будь это не так, я все одно его распорядился б мучить. Терзал в надежде, что чувствует сия деревяшка боль за моего отца. – Из глаз Ямаха снова скатилась слеза. – Не открывает оно тайны, а мне бы их хотелось знать. Отца меня лишило, и случай тот мне мог бы стоить жизни. В опасности живем. Так пусть же чувствует дерево и боль и страх. – Ямых выпучил глаза, полные безумия. Затем, успокоившись, продолжил: – Сироты мы с тобою, но тебе, Роха, воспитатель достался славный… Наслышаны о нем. А я оставался один, сам развязывал и запутывал узлы, и не было ни одной светлой головы, чтобы подсказать, как быть мне дальше. Уверен, будь рядом у меня наставник, подобный твоему Мастеровому, тайну дерева давно бы разгадал.
Подошел к концу и этот день. Роха вернулся к обозам. Он пристроился около костра и долго сидел там молча, обдумывая все, чему стал свидетелем днем минувшим.
– Ну что там? Что видел? – интересовались у Рохи его спутники. – Расскажи!
Роха же долго молчал, делая вид, что собирается спать, но затем все-таки коротко ответил:
