Алан Олегович Башкатов
Новогодний зайчик
Стояла холодная зима 1914-го года. Подходила пора Нового года.
Первая мировая война в истории запомнилась, как «окопная», когда практически на всех участках боевых действий не велось никаких наступательных операций. Противники так хорошо оборудовали свои укрепления, что другие просто не могли взять их. Только в смелый бой пойдёт одна колонна, как вражеский пулемёт своей очередью тут же оборвёт решительность наступающих. Солдатам только и оставалось, что отсиживаться у себя в укреплениях и ждать нерационального шага от своих противников.
Один из солдат по имени Василий в это время проверял показания своих карманных часов.
– Десять часов, – вздыхал он. – Скоро Новый год.
– А мы продолжаем сидеть здесь. – Сыронизировал солдат Артемий Земельный.
– И не говори!
– Я понимаю, что каждый плацдарм важен, но на нашем воюет такое ничтожное количество людей, что, готов поспорить, нас даже не включат в книжки по истории. – Заявил третий солдат Михаил, сонно покачиваясь на своей винтовке.
Действительно. На данном участке, что располагался чуть южнее Галиции, с обеих сторон сражалось от силы по тридцать человек.
– Важный, не важный, а в корабле любая брешь может заставить того пойти ко дну. – Подметил Василий.
– Не всегда. Слышал я, что мол сейчас на кораблях устанавливают специальные переборки, которые не пропускают воду в другие отсеки.
– Только вот Титаник это не спасло!
– Да прекратите вы. – Вежливо попросил тех двоих Артемий, – Али вы забыли, кто здесь кому товарищ, а кто нет?
Они замолчали.
Война действительно была долгой, а сражения однообразными: утром бомбёжка, вечером гляделки на поле, как бы вражеский солдат вперёд не пошёл. Многим война уже успела надоесть, да и санитарные условия в окопах оставляли желать лучшего. Вечерами солдаты любили помечтать о своём возвращении домой.
Артемий ещё немного помолчал, а потом с задумчивым видом достал из кармана шинели фотографию двоих маленьких деток: мальчика и девочки. Под фото всегда лежал рисунок, изображавший солнышко, домик с дымом из печной трубы и деревце рядом с этим домиком. Был он нарисован простым карандашом и никак не раскрашен, но всё равно дарил тепло. Этот рисунок сын Сашка дал ему, когда Артемий отправлялся на фронт, чтобы тот их вспоминал.
– Знаешь, у меня, всё-таки, остались сын и дочь. Я обещал им, что вернусь к наступлению Нового Года. – Позже солдат окинул взором всё то, что творится вокруг, и добавил: – Эх. Не судьба.
– А кому сейчас легко приходится из нас?
– Это верно. Думали, что будет быстро всё, а по факту заняли плацдарм и не можем продвинуться дальше и на десять метров.
– Ну да. В военных песнях любая страна всех сильней, а на деле уж как пойдёт: единицы оправдывают сказанные ими слова…
Надо отметить, что на полях первой мировой войны существовали такие явления, как перемирие, во время праздника.
В тот вечер, когда бомбёжки из пушек уже оборвались, Василий в шутку крикнул австро-венграм:
– Эй, с Новым годом!!
Солдаты, что сидели в окопе по другую сторону фронта сначала опешили от такого предложения, но потом парочка голосов продублировала поздравление с ломанным акцентом:
– И вас с Новым годом!
– Тоже понимают, – толкнул в плечо своих друзей Василий.
Затем Василий замахал рукой из окопа и продолжил кричать:
– Давайте так: мы не стреляем, и вы не стреляете!!! Праздник всё-таки!! Обойдёмся без убийств в этот день?!!
С другой стороны долго не раздавалось ответа. Те прикидывали и рассматривали предложение. Потом послышалось долгожданное:
– Хорошо!!!
Василий посмотрел в бинокль. Австро-венгерцы подняли над окопом белый флаг, привязанный к палке. Недолго думая, Василий повторил это действие. Затем двое человек в военной форме австро-венгерской армии с противоположной стороны начали выходить из окопа. Василий, прихватив с собой ещё одного солдата, сделал то же самое. Маршем те прошлись до середины между окопами. Бойцы с обеих сторон затаили дыхание, ожидая, что дальше будет. Ни с одной, ни с другой стороны стрельбы не велось, а группа «делегации» о чём-то беседовала. Договаривались они о временном прекращении огня на время праздника – идеи, которая, видимо обоим понравилась.
Из далека было видно, что обе стороны в лице своих послов нашли общий язык.
Через пару минут все четверо уже смеялись, обнимались и обменивались фляжками, зовя жестами остальных по обе стороны присоединиться к ним. Солдаты сначала робко, а потом уже уверенно начали выходить друг другу навстречу.
– А могут, когда хотят. – пошутил Артемий.
Артемий Земельный тоже вышел из окопа.
К несчастью, не все в тот прекрасный день разделяли идею перемирия. Один из австрийских офицеров, в отсутствии которого и произошло это событие, не стерпел такого произвола. Он высунулся из окопа со своим маузером и выстрелил в сторону русской армии.
Артемий в это время радостно шагал к основной массе людей, когда почувствовал какую-то сильную боль в груди. Из рубашки наружу выплеснулась какая-то красная жидкость, а он сам почему-то падал назад.
Очнулся Артемий на стуле посреди белой комнаты. Вокруг не было ничего и только загадочные серые тени линиями бродили по стенам подобно туману.
– Каково это, умереть в Новый год? – раздался тут голос.
Артемий поднял голову и увидел пред собой высокого старичка с длинной бородой. На его лице практически не видно было морщин, зрачки были большими и чёрными. Одет он был в расписанную узором серую накидку, а на голове сверкал плетёный обод. Старик присел на стул напротив.
– К-кто ты? – спросил у того Артемий, – Где я вообще?
– Успокойся, Артемий. Ты в хорошем месте. Тебя здесь никто не тронет.
– Где же я?! – продолжал настаивать на более точном ответе Артемий.
Старик показал пальцем в туман и сказал Артемию посмотреть туда. В тумане Артемий увидел следующую картину: поле, окутанное в нескольких местах колючей проволокой и воронками от взорвавшихся снарядов. Казалось бы, ничего необычного: за месяцы войны Артемий уже привык к таким «пейзажам». Посреди этого поля стояли две группы солдат в разном обмундировании. «Наши и австро-венгерцы всё ж таки смогли подружиться в этот праздник» – подумал Артемий. Потом его внимание привлекло то, что солдаты столпились над одним телом, охая и скорбя. Тут тоже ничего необычного, но Артемия привлекло лицо павшего сослуживца. Где-то он его уже мог видеть… И тут Артемий пригляделся и узнал в павшем солдате самого себя. В глазах у него появился страх:
– Не…может быть… Как же так…?
– Всё верно. Ты умер. – Подытожил ему старик.
Артемий ещё несколько мгновений помолчал. Потом, решив, что не стоит переводить в панику то, что произошло и чего не миновать, он закрыл лицо руками и в спокойном тоне спросил:
– Стало быть, я умер. А это, значит, небесный суд?
– Не совсем…
– А…?
Старик уселся поудобнее и продолжил:
– На небесном суде присутствовали бы ангелы или демоны. Небесные казначеи, как мы их изволим величать. Но перед тобой сижу я. Новый год – это моё время. И мне, знаешь, ужасно обидно, что в такой праздник какой-то человек совершает такие зверства, как убийство. Это печально. Ты ведь, при хорошем раскладе, должен был прожить до шестнадцатого декабря одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года. По юлианскому календарю, разумеется.
– Так кто же ты?
Старец рассмеялся.
– Многие меня знают, но не все ведают, как меня зовут. Дед Мороз – так он бог холода. Санта Клаус – так он просто святой человек, на которого сетуют, мол он завел традицию дарить подарки детям. И лишь ты один из немногих, кто зовёт меня…
– Щедрец, – закончил фразу старца Артемий, вспомнив имя духа, к которому обращались в новогоднюю пору его дед, бабка, отец и мать. Имя этого чудотворца они всегда связывали с исполнением желаний на Новый Год. Знания об имени этого духа передалось и Артемию.
– Верно.
– Не ожидал, что встречусь с вами.
– Ну, мы много чего не ожидаем в своей жизни, что происходит в итоге. Так ведь и не я должен был встречать тебя после смерти, но, как видишь, я сижу здесь.
Артемий пожал плечами, даже не зная, как реагировать на всё то, что произошло. Он захотел узнать один момент, но дух его опередил:
– Не переживай, того офицера, что убил тебя, свои, да и ваши за компанию отпинали так, что тому мало не показалось.
Для Артемия была хоть какая-то радостная новость, от которой можно было на мгновение улыбнуться. Щедрец продолжал:
– Артемий, а я тебя знаю! Помню, как многие дети и взрослые просили у меня всякую игрушку, деревянную лошадку или сладости. Но не ты. Сколько я тебя помню, ты всегда говорил: «Да будет счастье во всём мире!» Ни разу ты не пожелал чего-то для себя. У тебя было, что хотеть, но ты продолжал желать что-то для общего блага…