Акулина Гаврилова
Как великан Колька драконьим горлом заболел
Колька Савоськин не был хорошим мальчиком. По крайней мере, так говорили тётя Надя из соседнего подъезда и баба Галя из квартиры напротив. А всё потому, что он всего-то лишь маму не слушался. Ну, как не слушался? Слушался. Только очень редко и очень плохо. Вот, например, скажет ему мама:
– Коленька, далеко от дома не гуляй, скоро тетя Аня придёт, стричь тебя будет.
А Колька и не уходит далеко! Он тут, рядом, в соседнем доме в Васькином шкафу прячется. Ну разве ж это далеко?
Или вот попросит его мама хлеба к обеду купить. А Колька пойдёт в магазин и вместо хлеба пачку галет притащит. А что? Мама хлеб всё равно не ест, она на диете постоянно, а Колька лучше галетами похрустит. Потому что просто обожает галеты! Особенно с кефиром. А мама ругается. Но тут его папа поддерживает, он тоже галеты любит, как Колька.
А уж как Колька кричать и горлопанить любит… Тут уж ему равных нет. Мама чаще всего именно поэтому замечания и делала:
– Коля, что ты так кричишь? Сейчас все соседи подумают, что ты страшно болен.
А он ведь и не кричал совсем, просто играл в пещерного человека, жил в пещере, а там эхо.
Бывало, ещё на улице или в магазине в очереди начнёт Колька в разведчика играть. И всё бы хорошо, но разведчика рассекречивает суперсекретный вражеский агент Фукс, а Колька, он ведь тоже не лыком шит, ка-ак выпрыгнет да ка-ак закричит:
– А ну сдавайся, морда вражеская!
И что ему делать? Сдаётся, конечно. И продавщица сдаётся, и дяденьки с тётеньками, и даже полицейский один раз сдался. И только мама хватает за руку и шипит:
– Ты что себе такое позволяешь? Ты же в общественном месте!
Ну разве же Колька виноват, что подлый Фукс его именно в общественном месте рассекретил? И что ему ещё остаётся? Только идти на опережение – пугать боевым криком. Тем более что любит Колька кричать. Вот только в этом даже папа его не поддерживал – как на природу отдыхать поедут, так папа и начинает:
– Чего кричишь, как голодный лось, сейчас всю рыбу распугаешь!
Как будто рыбы лосей боятся. Или того хуже:
– Колька, а ну тише, ёж тебе в ухо, на твои крики уже медведи собираются, а мы с мамой их сыном кормить не планировали.
Обидно. Нет, с кормлением медведей всё понятно, Колька и сам обедом становиться не планировал, а вот с ежом… За что его в ухо-то? Да и ежа жалко.
Вот только послушности все мамины и папины замечания ничуть не добавляли. И звук не убавляли – как кричал, так и кричит. Ну разве что поёт иногда, но тоже криком. Встанет, бывало, в коридоре или подъезде, ладошки рупором сложит, чтоб ещё громче быть, и ка-ак запоёт:
– Живёт моя награда в высоком терему,
А терем тот высокий взлетает на луну.
Собрались мы с друзьями во внеземной поход
И спрятали надёжно под крышей луноход.
Когда соседи первый раз Колькино пение услышали, сразу принялись на космодром звонить об угоне лунохода сообщать. Хорошо, что им не поверили. А может, просто все луноходы в этот момент на местах стояли, обедали. Ну да, в общем, так или иначе, а Колькина громогласность и в пении до добра не доводила. А тут ещё с ним такое приключилось…
В общем, гулял как-то Колька Савоськин по тёмному лесу. Ну как, по лесу, по парку рядом с домом. Он в этом парке каждый день с друзьями играл, а в этот раз один пришёл. Гришку мама не отпустила, Сашка на музыку записался, а Юрка с Лёшкой уроки делали. И поэтому Колька просто бродил между деревьев и, на всякий случай, строил планы на завтра. Как он с мальчишками будет в пиратские догонялки играть, куда они клад зароют и кого будут брать на абордаж. Он даже нашёл пиратский штаб-корабль, на котором можно будет понарошку уходить от погони и прятаться в секретном гроте. Правда, этот корабль больше похож на избушку, но что мешает избушке быть понарошку кораблём? Правильно, ничего. Нужно будет ещё флаг на неё повесить.
Колька обошёл вокруг избушки в поисках места для флагштока и вспомнил… Вспомнил, что ещё вчера никакой избушки здесь не было! Лужа здесь была под берёзой, а избушки не было. И откуда только она вдруг появилась? Сама, что ли, пришла?
– А разве избушки сами ходят? – вслух спросил Колька, ни к кому конкретно не обращаясь.
– А то как же! Ходють, конечно! И моя ходить, и сестрицы моей, бабули Ягули. Слыхал про такую?
– Конечно, слыхал. А вы где?
Колька огляделся по сторонам, но никого так и не увидел.
– И вообще, кто вы и как здесь очутились?
– А вот это, милок, вопрос – всем вопросам вопрос! Нет, ну кто я, это и не вопрос вовсе, Кикимора я Болотная. А вот как мы с избушкой моей здесь очутились – ума не приложу!
– Хорошая шутка, – усмехнулся Колька. – А что же вас не видно нигде, тётенька Кикимора? Может, вас уже волки съели, а вы и не знаете?
– То есть как это волки? Не могут они! Ей-ей не могут! Дружим мы с ними очень. А я за-ма-ски-ровалась просто. Понимаешь, нельзя чтобы нас, сказочных, вот так средь бела дня не сказочные видали. Заболевают они тогда. Страшной хворью сказочной заболевают. И нет от той хвори никакого лекарства в вашем не сказочном мире.
А Колька послушал-послушал, да и рассмеялся:
– Да враки всё это! Нет здесь никаких Кикимор и ходячих избушек, просто вечером новый аттракцион поставили, и кто-то его раньше меня нашёл. Осталось узнать, кто там внутри прячется…
Колька схватился за дверную ручку и попытался открыть дверь. Только у него почему-то ничего не получилось – дверь как будто сопротивлялась и даже немного толкалась.
– Ты что, её изнутри, что ли, держишь? – спросил Колька, продолжая тянуть и дёргать ручку на себя. – Имей в виду, я всё равно узнаю, кто там от меня прячется!
–Дичиво ты ди уздаешь, и воопче, педестадь тядуть медя за дос!
И тут его дверь ка-ак толкнула! Колька аж с порога упал и на землю шлёпнулся. Хорошо не в лужу, а то бы ещё от мамы за грязные штаны получил по первое число, а так просто пыль стряхнуть.
– Ты чего дерёшься-то?
– А ты чего, русского языка не понимаешь? Сказано тебе – нельзя тебе меня видеть, хворью лютой заболеешь. Так нет, ты старших не слухаешь, всё по-своему сделать норовишь, вот и поделом тебе будет! – сказала так Кикимора и принялась размаскировываться.
А Колька даже глаз оторвать не может, всё одно –таращится. И видит, как сперва дверная ручка в нос картошкой превратилась, потом на неё прям из двери глаза «выкатились», затем щёки, уши и зелёные волосы. И как это всё могло в двери спрятаться? Ну точно, волшебство! Потом р-раз – и Кикимора уже целиком стоит, в полный кикиморский рост, чуть меньше Колькиного. Нарядная такая, с мухоморами в косы вплетёнными, в сарафане в зелёный горошек и вязаной из мха шали. Колька даже дар речи потерял. Не от красоты, конечно, от неожиданности. А Кикимора вздохнула и сказала:
– Ну вот зачем я так, а?
– Не знаю… – неуверенно ответил Колька. Да и как тут уверенно ответишь, когда не знаешь, о чём речь идёт.
– А ты зачем?
– Тоже не знаю…
– Вот заладил – не знаю, не знаю… Делать-то теперь что? Ты-то ведь таперича хворый!
– Да? А я и не заметил.
Колька пощупал себя за голову, лоб, уши, нос, горло, даже попытался покашлять, но больным он себя ничуть не ощущал.
– Это пока. Сказочная болезнь, она так сразу не появляетси. И запросто не лечитси. Эх, придётся тебе, добрый молодец, за лякарством в сказку идти.
– Да за каким лекарством, если я здоров? Вот, смотрите!
Колька попрыгал на одной ноге, повертел головой и дважды кувыркнулся.
– Разве может больной вот так? Или так…
И Колька приготовился петь. Он уже даже придумал весёлую песню про Кикимору, про то, как расцветали в косах мухоморы и цвели веснушки на носу, но… Вместо песни из горла вырвались клубы белого дыма!
– Ну точно, драконье горло! – сказала Кикимора и зачем-то побежала в избушку.
