Аксель Петерманн
По следам зла. Отчеты профайлера
«НЕ ВИЖУ ДЛЯ ЭТОГО ОСНОВАНИЙ. Я ВЕДЬ ЗДЕСЬ, В ПОЛИЦИИ, ДОБРОВОЛЬНО. МНЕ НЕЧЕГО СКРЫВАТЬ!»
Вальтер Крабонке вел себя открыто и хорошо шел на контакт. Он с готовностью отвечал на наши вопросы и не выказывал видимого недоверия. Наоборот, он производил впечатление доверчивого, незрелого человека, почти мальчишки. Впечатление это было приятным. Вдруг он стал обращаться к моему коллеге и ко мне на «ты» и не стал возражать, когда мы начали обращаться друг к другу по именам. Его рассказы были подробными и даже утомительными. Без малейшего стеснения он в деталях рассказал о своей личной жизни, о том, чем занимался после знакомства с Агнес Брендель, и не стал уклоняться от ответа, когда мы спросили его о последнем половом акте с женщиной, о которой нам рассказал владелец пивнушки.
Тем не менее первые часы допроса тянулись медленно и не продвинули нас в деле ни на шаг. Всякий раз, когда речь заходила об Агнес Брендель, Вальтер Крабонке, как по шаблону, почти слово в слово говорил одно и то же – что они с ней расстались на улице перед его домом. Я даже улыбнулся, когда Крабонке перешел на диалект и назвал ее «девочкой» на восточно-прусский манер: «Мне понравилась эта девчушка, и я захотел ее трахнуть. Но она не согласилась пойти ко мне в квартиру. Ей вдруг захотелось пива и шнапса. Но у меня было только вино». Впрочем, Вальтер Крабонке честно признался, что был разочарован отказом. В конце концов, он же угостил ее пивом. Но в итоге он смирился. Потому что:
«ЧТО Я ДОЛЖЕН БЫЛ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ОНА ИЗМЕНИЛА СВОЕ РЕШЕНИЕ? Я НИЧЕГО НЕ МОГ СДЕЛАТЬ. У МЕНЯ ЖЕ НИЧЕГО НЕ БЫЛО. ДА И ОПЯТЬ ЖЕ, ДЛЯ МЕНЯ ЭТО БЫЛО НЕ ТАК ВАЖНО».
Снова и снова Вальтер Крабонке выдавал одни и те же ответы, словно заученные наизусть. И со временем его внутреннее напряжение стало ощутимым. Он курил одну сигарету за другой, пил кофе и колу. Мне было над чем подумать. Нужно было наметить новые промежуточные цели допроса и действовать последовательно. Первое, что я хотел сделать, – это заставить Вальтера Крабонке признаться, что Агнес Брендель все-таки зашла с ним в подъезд. Для меня это было первым шагом к дальнейшему признанию в преступлении, потому что оно делало более вероятным и то, что Агнес Брендель все-таки вошла в его квартиру. Но для этого мне приходилось надеяться, что Крабонке останется все так же красноречив. Поэтому попутно приходилось развлекать его болтовней. Сейчас было не время для конкретных обвинений. Это означало, что мне нужно было набраться терпения.
Первое, что я хотел сделать, – это заставить Вальтера Крабонке признаться, что Агнес Брендель все-таки зашла с ним в подъезд. Для меня это было первым шагом к дальнейшему…
Я решил продолжить задавать, казалось бы, безобидные, но необходимые вопросы, чтобы исключить разные теоретические возможности появления крови Агнес Брендель в его квартире, если, конечно, это действительно была она. Я узнал, что от квартиры Крабонке было три ключа. Один он отдал матери, а два других оставил себе. В последнее время он никому их не отдавал и не терял. К тому же, кроме него, квартирой больше никто не пользовался. Происхождение пятен на полу он по-прежнему объяснял следами от морилки. Он уверенно исключил возможность того, что мог пораниться во время ремонта и что это его кровь могла накапать на ковер. Когда я спросил Крабонке, работал ли он по дереву в своем подвале, он также ответил отрицательно. Он занимался этим только в прихожей в своей квартире, которую еще предстоит отремонтировать. Свои сексуальные предпочтения Вальтер Крабонке описывал так – он решительно против «орального секса». Не важно, кто кому это делает – он женщине или она ему.
В середине разговора Вальтер Крабонке попросил листок бумаги. На нем он записал дни с 29 декабря по 31 декабря. Через некоторое время он нарисовал фигуру рядом со средней датой – что-то вроде человечка из палочек.
«Я ЛЮБЛЮ НОРМАЛЬНЫЙ СЕКС, И ИМ Я ЗАНИМАЮСЬ ИМЕННО В ПОСТЕЛИ».
Он также считал ненормальным целовать грудь:
«ДЛЯ МЕНЯ ЭТИ ВЕЩИ ПОРОЧНЫ И НЕПРИСТОЙНЫ».
С такими и подобными ответами прошло еще некоторое количество времени, и постепенно я заподозрил, что наша беседа перерастет в своего рода допросный марафон. В середине разговора Вальтер Крабонке попросил листок бумаги. На нем он записал дни с 29 декабря по 31 декабря. Через некоторое время он нарисовал фигуру рядом со средней датой – что-то вроде человечка из палочек. Я вопросительно посмотрел на своего собеседника. Он объяснил:
«ЭТО НЕ ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК, А ОСОБЕННЫЙ. ОН МНЕ СЕЙЧАС НУЖЕН!»
Я напрягся. Зачем ему он сейчас? Он почувствовал себя загнанным в угол? Может, наши упрямые вопросы помогли ему осознать то, что он подавлял в себе в течение нескольких дней? Может, перед его мысленным взором предстала убитая и расчлененная им Агнес Брендель?
Вместо того чтобы строить догадки, я решил снова сменить тактику. Я остановил дословную запись протокола допроса и пододвинул свой стул очень близко к собеседнику. Этим я дал ему понять, что теперь между нами состоится откровенный диалог и что я ни на секунду не поверил его предыдущим показаниям.
Я использовал эту тактику всякий раз, когда чувствовал, что подозреваемый говорит неправду и в то же время он испытывает сильное внутреннее давление. Потому что именно так происходит с преступниками, которые действительно хотят признаться, но не могут заставить себя сделать это. Такой подход часто критикуют адвокаты на судебных заседаниях: ответственных следователей обвиняют в запугивании подозреваемого вне протокола или в попытках получить признание с помощью ложных обещаний или иного обмана. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому для меня всегда было важно, чтобы эти перерывы были отмечены в протоколе допроса, чтобы разговор строился правильно и чтобы его содержание было отмечено отдельным примечанием.
Я сказал Вальтеру Крабонке в лицо, что не верю ни единому его слову. Потом долго смотрел на него. Он занервничал, стал отводить глаза и смотреть в окно, когда я сказал ему, что они с Агнес не расставались на улице. Агнес Брендель готова была выпить что угодно и уж точно не стала бы отказываться от вина. И поскольку теперь мне известно, что он всегда находился в поиске сексуальных приключений, я уверен, что он не смирился бы с ее отказом. В конце концов, он затевал все это только ради секса. И теперь он пытался убедить меня, что даже не попробовал уговорить Агнес?
Когда я закончил, Вальтер Крабонке впал в задумчивость. Он поднялся и стал молча смотреть в окно. Потом снова сел. Он по-прежнему не говорил ни слова, лишь махнул рукой на картину с подсолнухами. Улыбнулся. А потом признался, что зашел на лестничную клетку вместе с Агнес. Однако она тут же покинула его. Нет, ее не было в его квартире. Он мог поклясться в этом.
Было ли это признание тем самым прорывом в ходе расследования, на который я так надеялся? Возможно, да, иначе почему Вальтер Крабонке так долго отказывался признаться в этой детали, в то время как на все остальные вопросы он отвечал охотно? Кроме того, теперь я был уверен, что Крабонке как-то связан с убийством.
Признание
Несколькими минутами ранее мой коллега попросил меня выйти из допросной, чтобы проинформировать о результатах осмотра помещений. Не только в квартире Вальтера Крабонке, но и в его подвале сыщики обнаружили в разных местах несколько крупных пятен засохшей крови, замытых лишь весьма поверхностно. Чтобы выяснить всю правду, я попросил, чтобы собранные образцы немедленно доставили вертолетом в Институт судебной медицины, сотрудники которого ранее уже установили время смерти и исследовали содержимое желудка убитой. Теперь мне оставалось только ждать результатов исследований.
Я тянул время и позволил Вальтеру Крабонке рассказать новую версию событий. Стенографистка записывала все его показания, хотя они и не имели большого значения.
Наконец я дождался. Зазвонил телефон, на том конце провода был мой коллега.
«ПЯТНА КРОВИ В ПОДВАЛЕ СОВПАДАЮТ С ГРУППОЙ КРОВИ ЖЕРТВЫ – ВТОРАЯ ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ».
Это означало всего лишь, что кровь, обнаруженная в подвале, принадлежала к той же группе крови, что и кровь Агнес Брендель, и имела тот же резус-фактор. Каким бы обнадеживающим ни был результат, мне необходимо было учитывать, что такое сочетание характеристик применимо и ко многим другим людям. В Германии чуть более сорока процентов населения имеют вторую группу крови. Аналогичная ситуация и с обнаруженным резус-фактором. Но насколько вероятным было теоретическое предположение, что какой-то другой человек с идентичными характеристиками крови истекал кровью в подвале Вальтера Крабонке?
Я мог с уверенностью предположить, что Вальтер Крабонке и был убийцей Агнес Брендель. С другой стороны, это утверждение порождало дополнительные вопросы. Как можно было связать этот факт с установленным временем смерти? Согласно заключению, Агнес Брендель, скорее всего, была убита днем 1 января – через три дня после встречи с Вальтером Крабонке. И как следует оценивать показания, сделанные Эгоном Финком и многочисленными свидетелями, которые утверждали, что видели Агнес Брендель или выпивали с ней после того, как она покинула забегаловку Гарри Штельцеля? Осталась ли тогда Агнес Брендель у Вальтера Крабонке или вернулась к нему в квартиру еще раз? И когда именно он убил ее? Так что допрос был еще далек от завершения, но теперь ситуация изменилась в нашу пользу. Теперь мы могли более уверенно задавать вопросы и выдвигать обвинения.
Я вернулся в комнату для допросов, снова сел рядом с Вальтером Крабонке и заявил ему, что дела его совсем плохи и что он арестован по подозрению в совершении преступления. Я рассказал ему об обнаруженных следах крови и результа- тах серологического исследования. Из свидетеля Вальтер Крабонке превратился в обвиняемого. Поэтому я обязан был спросить, желает ли он продолжать давать показания, хранить молчание или все-таки обратиться к адвокату. Он посмотрел на меня вопросительно, как будто удивился, что я снова предлагаю ему адвоката, и на этот раз тоже отказался от своего права. Я почувствовал облегчение, потому что адвокат наверняка посоветовал бы ему не давать показаний до особого распоряжения. Теперь же мы могли продолжать задавать наши вопросы.
Что сразу бросилось в глаза: его спокойствие и кажущаяся уравновешенность куда-то испарились. Он начал что-то нервно бормотать, а потом замолчал на несколько минут. Крабонке сидел неподвижно, сигарета потухла в его пальцах, и он тут же прикурил новую. В какой-то момент он начал тихо и протяжно плакать. Через несколько минут мужчина попросил у меня новый лист бумаги. «Только на нем ничего не должно быть. Он должен быть чистым», – пояснил он. Я взял чистый лист со стола и дал ему. Некоторое время он просто смотрел на бумагу, на которой «ничего не было». Мой коллега и я старались не отвлекать Вальтера Крабонке от процессов, происходивших в тот момент в его голове. Мы просто замолчали и ждали. Иногда молчание тоже является тактикой допроса.
Наконец, Вальтер Крабонке, похоже, решился. Детским и слегка дрожащим почерком он что-то написал в верхней трети листа. Потом скомкал его, задумался, но потом снова расправил бумагу и пододвинул лист ко мне. На нем было написано: «Это я убил ту женщину. Она поднималась ко мне в квартиру».
Это я убил ту женщину. Она поднималась ко мне в квартиру.
Я не выдал своего облегчения, потому что теперь нам предстояло подкрепить признание доказательствами, чтобы оно имело силу в суде. Теперь мы знали, кто был преступником, но нам не было пока известно, как именно произошло преступление и зачем Крабонке расчленил тело. И то и другое было очень важно для приговора и избрания меры наказания.
Итак, допрос не закончился, но я подумал, что пришло время перевести дух. Я спросил Вальтера Крабонке, не принести ли ему чашку свежего кофе, чтобы тот немного успокоился. Он молча кивнул. Я вышел из комнаты для допросов, сообщил информацию ожидающим меня коллегам и взял кофе.
После признания Вальтер Крабонке, казалось, почувствовал облегчение. Он охотно и подробно описал, как именно произошло преступление. Он начал болтать почти как человек, который рассказывает своим друзьям или приятелям о прошлых выходных или о последней ссоре с женой. Подбор слов и интонация иногда были уж чересчур откровенными. Но все ли происходило именно так, как он описывал?
Его окончательная версия событий была такова: в квартире произошла ссора. Внезапно Агнес отказалась ложиться с ним в постель. «Она начала нести что-то про своего парня и вдруг захотела выпить пива и шнапса». От вина она отказалась наотрез. «Тогда я ударил ее, потому что вышел из себя! Я чувствовал себя глупым мальчишкой. Сначала она хотела, а потом не захотела!»
После удара Агнес Брендель стукнулась головой о дверной косяк и рухнула на пол без движения. Он отнес ее в кровать в надежде, что ей станет лучше. Внезапно ее дыхание стало коротким и прерывистым, как будто она задыхалась. Когда ее вырвало, Крабонке накричал на нее и стал трясти. Так он хотел помочь ей, «ведь я прошел курсы оказания первой помощи». Но Агнес Брендель не реагировала на его манипуляции. В конце концов он понял, что женщина мертва, и стал размышлять, что делать дальше. Опьянение ушло, сменившись отчаянной трезвостью. Крабонке хотел сначала вызвать «Скорую помощь», но отказался от этой идеи, опасаясь попасть в тюрьму. Вместо этого ему пришло в голову раздеть Агнес догола и отнести ее обнаженный труп в свой подвал. Так он и сделал, но сперва завернул его в простыню. Затем он выкинул одежду и сумку женщины в контейнер для использованной стеклотары возле своей квартиры. После этого он пошел спать. Только на следующий день он приступил к разделке трупа – «ужасная вещь», как выразился Вальтер Крабонке. Так он хотел «надежно избавиться от нее».
И хотя Вальтер Крабонке прикладывал все усилия, чтобы убедить меня в своем описании преступления и своих мотивах, я не верил ни одной рассказанной им детали. Преступление не могло произойти именно так, как он пытался представить. Как, например, можно объяснить сперму во влагалище Агнес Брендель и прижизненные колотые раны на ее груди? Как кровь Агнес Брендель попала на ковер? Было видно, что Вальтеру Крабонке не нравились эти вопросы. Он извивался как уж, пытался оправдаться и отрицал иную версию событий, нежели ту, что рассказывал сам. Такое поведение меня не удивило. Даже если Агнес Брендель умерла именно так, как утверждал Вальтер Крабонке, и это было не убийство, а нанесение телесных повреждений со смертельным исходом, то он все равно не только расчленил труп, но и эякулировал в него. С его точки зрения, это должно было быть двойным нарушением его собственных табу, коль скоро он даже оральный секс считал ненормальным.
Моя версия заключалась в том, что увечья на груди и гениталиях жертвы указывали на сексуальное возбуждение, которое нельзя было объяснить только прагматическими соображениями транспортировки трупа. Именно это я и сказал подозреваемому: я поведал ему, что могу понять его колебания, его желание увернуться от неудобных вопросов, но все же я был уверен, что он не говорит всей правды.
Преступление не могло произойти именно так, как он пытался представить.
После череды оправданий, продолжавшихся несколько минут, мои возражения наконец возымели действие. Внезапно Крабонке признался, что, возможно, он не только ударил Агнес по лицу. Его новая версия звучала так: когда она «ударилась» головой о дверной косяк и он уложил ее в кровать, мужчина предположил, что Агнес Брендель уже мертва. Но на всякий случай он принес с кухни нож. Затем он дважды вонзил его в верхнюю часть тела жертвы. В итоге, как утверждал Вальтер Крабонке в соответствии со своей первой версией, он завернул мертвую женщину в простыню и отнес в подвал. При этом ее кровь вполне могла накапать на пол.
Было уже четыре часа дня. Допрос длился более восьми часов, а еще много вопросов оставалось без ответов. Мы сделали небольшой перерыв. Вальтер Крабонке съел два кусочка масляного пирога, и когда я спросил его, как он себя чувствует, тот заверил меня, что с ним все в порядке и что у него нет «нервного срыва». Мне тоже не казалось, что он нервничает. У меня сложилось впечатление, что он скорее чего-то выжидал и пытался оценить ситуацию. Он пытался хитрить. Повторив несколько раз свои показания и выкурив еще сигарет, Вальтер Крабонке начал рассказывать свою третью версию. Сначала запинаясь, но потом все более и более связно, бегло и с ожесточением: ударив Агнес Брендель и отнеся ее в кровать, он раздел ее.
«Я ТОЛЬКО ВЗЯЛ ТО, О ЧЕМ МЫ ДОГОВАРИВАЛИСЬ».
Он схватил ее за шею, «как делал это с предыдущими подружками», чтобы быстрее достичь оргазма:
«НЕМНОГО ПРИДУШИЛ, ДА, МОЖЕТ БЫТЬ, НО НЕ ЗАДУШИЛ. НЕ ЗАДУШИЛ!»
После оргазма он почувствовал сильную ненависть к бывшей жене, которую он выместил на Агнес Брендель, «хотя она ничего не могла с этим поделать». В гневе ему пришла в голову идея вставить ножку стола в анальное отверстие женщины. Но потом он вдруг понял, что для этого она должна умереть. Поэтому он дважды ударил ее ножом в грудь.
Крабонке вошел в раж. Он начал рассказывать, что происходило дальше. Очень подробно и нарочито вульгарными словами он стал описывать, как надругался над мертвой женщиной и стал «срезать ножом» ее грудь и лобок. Он смотрел на нее, всю в крови, и думал только о том, чтобы «растоптать ее и уничтожить все, что напоминает в ней о женщине».
«В ТОТ МОМЕНТ ВО МНЕ НАКОПИЛАСЬ ТАКАЯ СИЛЬНАЯ НЕНАВИСТЬ К МОЕЙ ЖЕНЕ ЗА ТО, ЧТО Я ЭТО СДЕЛАЛ! ВЕДЬ ЭТО ОНА ЗАГНАЛА МЕНЯ В ПРОПАСТЬ СВОИМИ НЕОБОСНОВАННЫМИ ПРЕТЕНЗИЯМИ НА АЛИМЕНТЫ».
Крабонке вошел в раж. Он начал рассказывать, что происходило дальше. Очень подробно и нарочито вульгарными словами он стал описывать, как надругался над мертвой женщиной.
Эта версия событий показалась мне правдоподобной и соответствовала фактам, которыми я располагал. У меня были сомнения только в одном моменте. Хотя ненависть к жене, которую он описывал, ощущалась даже в комнате для допросов, я не верил, что это была вся правда. Разве не было у него еще и сексуального мотива? Неужели он действительно изуродовал грудь и половые органы Агнес Брендель исключительно из гнева и ненависти? Неужели он действительно не испытывал дополнительного сексуального удовлетворения? Но Вальтер Крабонке решительно отрицал это. Нет, у него не было никаких сексуальных мотивов. Только гнев и ненависть. Он настаивал на этом. У меня все еще были сомнения. Но в тот момент для меня это было уже не так важно. Самое главное, Вальтер Крабонке признался.
Поэтому остальную часть допроса я посвятил вопросу о том, что произошло в промежуток между убийством, когда преступник уничтожил первичные половые признаки жертвы, и избавлением от тела. Эта часть была явно менее щекотливой для Вальтера Крабонке, потому что он рассказывал о тех событиях гораздо спокойнее. На этот раз у меня не было причин сомневаться в его версии.
Грудь и мягкие ткани, которые Вальтер Крабонке вырезал из лобка своей жертвы, он позже выбрасывает в мусорный бак на своей кухне, а также вытирает следы крови на лестничной клетке. Ночью он стирает свои окровавленные штаны, потому что вскоре ему предстояло их надеть – это его униформа охранника. Когда он приходит домой с работы на следующий день, то не находит себе места, потому что все отчетливее осознает, что у него в буквальном смысле этого слова спрятан скелет в шкафу. И от него нужно избавиться. Весь день он думает о том, как лучше это сделать. Затем он принимает решение. Труп нужно расчленить. Только так он сможет незаметно вынести тело из подвала и отвезти к школе.
Но сначала Вальтер Крабонке идет в закусочную Гарри Штельцеля и выпивает для храбрости. Затем он возвращается в свою квартиру. Он отпиливает у трупа оба предплечья, а потом голени. Затем, наконец, голову. Это дается ему нелегко. Он складывает «отдельные части», как их называет Вальтер Крабонке, в полиэтиленовые пакеты и незадолго до полуночи хочет отвезти их на велосипеде в ближайшую мусорную корзину. Он надеется, что в это время на улице никого не будет, но, выходя из дома, он встречает своих соседей, которые вышли выгулять собаку. Вальтер помнит, что они тоже были в закусочной, когда он познакомился с Агнес Брендель. Тут еще сумка с головой соскальзывает с багажника его велосипеда. Вальтер Крабонке приходит в ужас и чувствует себя на грани провала, но соседи ничего не замечают. Хладнокровно он подхватывает сверток с головой и толкает велосипед к ближайшему мусорнику, в который выбрасывает пакеты. Он сделал достаточно для одной ночи, так что труп остается в его подвале до 1 января. Вальтеру Крабонке нужны большие мусорные мешки для его транспортировки. Он планирует взять их на работе, где будет дежурить ночью в канун Нового года. В шесть часов утра в первый день нового года Вальтер Крабонке едет домой после работы с двумя синими мешками для мусора. Он ложится в кровать и пытается уснуть. Но сна нет. Встревоженный, он встает и пьет коньяк. Затем он спускается в подвал. Здесь Крабонке кладет туловище сначала в мешки для мусора, а потом в большой чемодан. С наступлением темноты он перевозит чемодан на своем велосипеде до школы на расстояние нескольких сотен метров. Там он вынимает труп из чемодана и торопливо оставляет его на подъездной дорожке. Эта школа ему знакома. Он тщательно выбирал место, потому что в это время там никого не должно быть. Его рассуждения оказываются правильными. Никто не видит его.
На следующий день он выбрасывает пилу и чемодан с набережной гавани в Везер. В последующие дни он живет в постоянном страхе и ужасе. Вальтер Крабонке не знает, как себя вести, чтобы не вызвать подозрений:
«СИЛА СТРАХА ЗАТМИЛА МОЙ РАЗУМ».
Около 18:30 мы закончили допрос, длившийся более двенадцати часов. Вальтер Крабонке сейчас производил на меня впечатление человека, испытавшего облегчение, – такую реакцию я позже буду наблюдать у многих преступников, которые, как и Крабонке, сделали признание после жестокой внутренней борьбы и многочасового отрицания.
В течение следующих нескольких дней Вальтер Крабонке продолжал сотрудничать со следствием и показывал места, где он выбросил одежду и части тела Агнес Брендель. Но мы ничего не нашли. Он также согласился на реконструкцию преступления в своей квартире. Используя манекен, он показал, как схватил Агнес Брендель за шею и изнасиловал ее. Затем при помощи резинового ножа он продемонстрировал, как ударил женщину, а затем и изуродовал тело. Однако он отказался показать нам, как отрезал голову и конечности. Вместо этого он все время повторял, что поступил ужасно.
Обстоятельства, приведшие к смерти Агнес Брендель, теперь были ясны, но оставалось одно ключевое несоответствие: Вальтер Крабонке признался, что убил Агнес Брендель поздно вечером 29 декабря. Однако, согласно результатам расследования, к вечеру 1 января она должна была быть еще жива. Поэтому в последующие дни я снова допросил всех свидетелей. Но никто из них не изменил своих показаний.
Визит к судмедэксперту внес ясность: я все время ориентировался на неверно установленное время смерти. В моем списке данных я обозначал отдельные факты с помощью тире. А судмедэксперт интерпретировал их как знак минус и поэтому для расчета времени смерти принял неверные значения. Поскольку он был не из Бремена, то не был знаком с погодными условиями в городе. Разумеется, установленное им время смерти определило ход дальнейшего расследования и проверку алиби. Теперь эти данные пришлось пересмотреть. Агнес Брендель на самом деле была убита раньше. По крайней мере за тридцать или более часов до обнаружения ее тела. Некоторые свидетели, должно быть, ошиблись. Как минимум сосед, якобы встречавший с ней Новый год, и свидетели, якобы видевшие Агнес Брендель до 17:00 1 января. Теперь многое говорило о том, что все действительно произошло так, как рассказал Вальтер Крабонке.
К судебному слушанию, во время которого после признания последовало дальнейшее выяснение фактов, уголовно-правовая оценка поступка и приговор, было подготовлено психиатрическое заключение, чтобы установить степень уголовной ответственности Вальтера Крабонке.
Для этих целей с Вальтером Крабонке несколько дней работал психиатр, а это значит, что он подвергался тщательным психологическим обследованиям. Согласно отчету, Вальтер Крабонке происходил из внешне вполне благополучной семьи, имевшей, однако, некоторые внутренние особенности. У него были очень близкие отношения с матерью, от которой он все никак не мог съехать. Это объясняет его недостаточную самостоятельность и нестабильную мужскую идентичность. Он склонен перекладывать вину на других и обвинять их в своем чрезмерном употреблении алкоголя. Крабонке также гордится тем, что не имеет никаких сексуальных проблем и «может всегда». Ранее такой проблемы, как агрессия в сексуальной сфере, не возникало. Однако в годы после разлуки с бывшей женой стали часто появляться признаки агрессивно заряженной сексуальности: во время осмотра Вальтер Крабонке заверил психиатра, что придушение во время полового акта для контроля над дыханием было для него такой игрой. Он утверждал, что то, что он сделал с Агнес Брендель, совершенно ему не свойственно. На самом деле это не он совершил этот «странный поступок». Он не хотел убивать, и у него не было никаких сексуальных мотивов. Во всем была виновата злость на бывшую жену.
Но специалиста это не убедило.
Вместо этого он трактовал расчленение трупа как «разрядку сексуализированной деструктивности», при которой такие чувства, как сексуальное возбуждение и гнев, настолько тесно переплетены, что их невозможно отличить друг от друга. Сам акт расчленения выражает «массивную деструктивную динамику, при которой уничтожению подлежит не только женщина как женщина, но и человек как человек».
Вальтер Крабонке происходил из внешне вполне благополучной семьи, имевшей, однако, некоторые внутренние особенности. У него были очень близкие отношения с матерью, от которой он все никак не мог съехать. Это объясняет его недостаточную самостоятельность и нестабильную мужскую идентичность.
При оценке степени уголовной ответственности психиатр установил, что виновный не является недееспособным. Он также не нашел признаков психоза или «органических поражений головного мозга», таких как травма или опухоль. Однако психиатр обнаружил, что у Вальтера Крабонке серьезные проблемы с самоидентификацией личности, которые следует рассматривать как «еще одно серьезное психическое отклонение». Самообладание мужчины и его способность управлять своим поведением были сильно нарушены из-за предположительно серьезного злоупотребления алкоголем, так что «на момент совершения преступления степень его уголовной ответственности могла быть снижена».
В своей заключительной речи прокурор выдвинул тезис о том, что Вальтер Крабонке преднамеренно убил Агнес Брендель, чтобы удовлетворить свое сексуальное влечение или скрыть другое преступление, и потребовал для него пожизненного заключения. Адвокат Вальтера Крабонке, напротив, выразил сомнение в том, что его клиент жестоко избил женщину. Он расценил его поступок как насилие над человеком, лишенным способности сопротивляться, и предположил, что половой акт имел место только после смерти Агнес Брендель. В качестве наказания он рекомендовал суду назначить лишение свободы на срок от одного года до десяти лет.
Суд отказался удовлетворить оба ходатайства. Он приговорил Вальтера Крабонке «к двенадцати годам тюремного заключения за изнасилование, повлекшее за собой смерть». Трое судей и два народных заседателя Большой судебной палаты окружного суда сочли доказанным, что он физически принудил Агнес Брендель к половому сношению и по неосторожности причинил ей смерть. Крабонке должен был знать, что сильное и продолжительное удушье может привести к смерти. Суд также отверг приведенные психиатром причины снижения уголовной ответственности. Мужчина не был сильно пьян, он «полностью ориентировался в пространстве». Его просто расстроил отказ Агнес Брендель от близости с ним.
В своем устно оглашенном приговоре председательствующий судья указал, что расчленение трупа не должно рассматриваться как отягчающее обстоятельство. Это было сделано исключительно для целей облегчения транспортировки. Увечья груди и гениталий суд никак не прокомментировал.
Судья указал, что расчленение трупа не должно рассматриваться как отягчающее обстоятельство. Это было сделано исключительно для целей облегчения транспортировки.
