Аким Простой
Депортация на тот свет. Приключения блогера в девяностых

Мама деликатно объяснила, что я на половину немец, по её, маминой линии и, что это идёт с Петровских времён, когда в Россию приглашали образованных иностранцев, для помощи в благоустройстве, строительстве, и тому подобное. Так же она просила не обращать на подобные высказывания внимания, не придавать этому значения. А отец просто махнул рукой: «Делом, а не словом докажешь, кто ты и на что способен! Стремись быть лучшим, сынок!»

Так, в доброте и детском восторге, рос, креп, развивался и потихоньку превращался из мальчика в юношу, Филип Штрих. Как-то летом, неожиданно для меня, мама с отцом задумали путешествие на автомобиле к морю. Резиновая лодка у нас была, как, впрочем, и всё необходимое, для путешествия «дикарём». Ну что же, сказано, сделано! Отцовские жигули были упакованы всем необходимым, а с зади, родители из пледов, одеял и подушек, приготовили для меня широкое и уютное спальное место, дабы я мог всю дорогу спокойно отдыхать в горизонтальном положении. В дорогу были собраны приготовленные продукты и рано утром, на рассвете, мы тихо выехали со двора и отправились в это не забываемое, не обыкновенное путешествие. Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем интереснее для меня открывался новый мир. Деревни, города, живописные опушки, неописуемой красоты пейзажи, бескрайние озёра. Это было потрясающе! Особенно запомнилась смена климатических зон. Где-то в районе Кубани, где вдоль дороги росли высоченные кипарисы, элегантные, будто постриженные, высокие и стройные тополя. Абрикосовые плантации, ореховые рощи, грушевые сады и, по всюду сказочное обилие вкуснейших ягод и фруктов. Всё это чудо никем не охранялось, и выглядело райскими пущами. Мы довольно часто делали остановки, разбивали стоянку, разбирали столик и стульчики, накрывали на стол и пировали. Все были счастливы!

Наконец мы добрались до моря. Чёрное, душистое море встретило нас ласковым шуршанием прозрачных волн о разноцветную морскую, вперемежку с ракушками гальку.

Родители сняли уютный дом, в так называемом частном секторе и мы, отдохнув от дороги, в полной мере зажили курортной жизнью, с частыми посещениями пляжа, но (!!!) в определённые для этого часы. Как правило утром и после трёх часов дня. С полуденным сном, южными обедами и вечерними прогулками. Нам очень понравилось и остались ещё и в общей сложности прожили около месяца. За это время я научился не плохо плавать, нырять с маской, задерживать дыхание под водой. Отец был профессиональным спортсменом и научил меня плавать разными стилями. Это был не забываемый опыт, который я в последствии развил и будучи юношей, заплывал в глубь моря на три, четыре часа туда и столько же обратно. И это без усилий.

Все, я, мама, отец, за время пребывания, на море, помолодели, и светились счастьем и здоровьем. Разумеется, мы загорели и стали похожи на афроамериканцев, только цветом кожи, наши русые волосы, а они были таковыми у всех, выгорели на солнце до белого, соломенного цвета.

Однако и здесь, не обошлось без казуса. Жизнь, как бы преподносила Филипу урок, за уроком, показывая всю многогранность человеческой жизни.

Как-то раз, совершенно случайно, оставшись не на долго на людном пляже один, я сидел в панамке и любовался морским пейзажем. Солнце, морской ветерок, лёгкий шум волн, не спешно перекатывающих гальку, убаюкали, и я практически дремал.: «Привет!» Разрушил, разрезал, эту курортную идиллию, мужской голос. Я повернулся в сторону говорящего и увидел худощавого, темноволосого, довольно молодого мужчину. Тот улыбнулся, показав ровную дырку на переднем зубе. Это было настолько правильной формы отверстие и в таком месте, что не могло не привлечь внимание. Улыбка сразу не понравилась и насторожила. «Привет!» Бойко ответил я. Продолжая улыбаться, незнакомец завёл разговор: «У меня сынишка, то же как ты, ну… в смысле то же твой ровесник, где-то здесь бегает, в розовых таких плавочках, шустрый, такой, голубоглазый, прямо как ты… Не видал случайно? В розовых таких плавочках, с якорьком?…» Не унимался незнакомец, тыча пальцем себе в пах.

Всё эта ситуация, мужчина, вопросы, дырка в зубе, улыбка, и всё остальное вызывало чувство близкой опасности. Ведь дядя не спросил: “ Где раздевалка?» Или что-нибудь подразумевающее простой и короткий ответ. Нет! Этот и выглядел мерзко, и подсел, как-то странно, приблизившись бочком и не унимался с вопросами. “ Аааа… Значит не видал… А что ты один отдыхаешь, местный наверное?» “ Да.» Соврал я, «Но я не один, ща пацаны придут, за газировкой побежали!» Опять соврал я и по реакции собеседника понял, что сказанное сразу провело, между нами, невидимую границу. Я немного успокоился, а незнакомец заметно занервничал и заёрзал на песке. “ А… Пацаны говоришь… Ага, ну ладно тогда. Ты моего сорванца увидишь, передай, пущай домой бежит!.. Ага… Так ему и передай! А его Серёжка зовут… Ага… А ты сам то, что вечером делать собираешься? Может часов в семь подойдёшь сюда, мороженным угощу. А то жена у меня ушла, плохо чего-то… Понимаешь?!!» Неожиданно закончил фразу мужчина и посмотрел на меня диким, звериным взглядом. “ Да, конечно, приду, мороженое я люблю.» Как ни в чём не бывало ответил я. “ Ну вот и хорошо!» Широко улыбнулся незнакомец, на этот раз показав и дёсны. Немного поёрзав на песке, оглядываясь по сторонам он встал и как-то очень быстро, украдкой, удалился. Больше я его не видел, как, впрочем, и его предполагаемого сына и родителям ничего не рассказал. Это, как и многое другое осталось со мной, в нутре, как очередной кроссворд, как ещё один ключ к человеку, к какой-то не правильной, не здоровой его душе.

Так, понемногу, по чуть-чуть, к Филипу приходило понимание, что в этом добром, светлом мире людей, есть и другие, от которых исходит какая-то не понятная, скрытая опасность. Тому были реальные подтверждения и их уже собиралась не большая коллекция.

В остальном отпуск на Юге, прошёл замечательно. Мы на прощанье расцеловались с хозяйкой нашего кемпинга и отправились домой, в Москву. Когда мы ехали по трассе, нас обогнал мотоциклист. Отец мотнул головой, в сторону уезжающего в даль, на высокой скорости водителя и тихо посетовал: «Быстро идёт, не к добру, да ещё солнце в глаза…» Мы проехали еще довольно долго и из далека увидели на отражающемся от асфальта солнце, то, что осталось от мотоцикла и его водителя. Это было зрелище за гранью реальности. От красной мокрой груды тряпок и частей человеческой плоти, в разные стороны, как по спирали, растягивались кровавые кусочки водителя, в стороне валялся почему-то расколотый ровно пополам шлем, по одаль я увидел ботинок. Мать прикрыла мне глаза ладонью, и мы медленно, молча проехали место чудовищной аварии, унесшей жизнь человека.

Мой эмоциональный фон был, как мне казалось, стабилен. Я не ужаснулся обилию органических останков и крови, ещё недавно составляющих не делимое целое, тело человека. Мне было чертовски жаль этого парня, поверившего в силу двухколёсного транспорта. Поверившего, в то, что на двух колёсах можно ездить гораздо быстрее и безопаснее чем на четырёх. Ведь он так лихо нас обогнал. И всё же опять весь отчёт о случившемся, со всеми подробностями, записался в мозгу, дополняя коллекцию Светлого и уже слегка различимого Тёмного. И с этим нельзя было ничего поделать.

Учёба в школе мне нравилась, я не помню каких бы то ни было трудностей с изучением предметов. Всегда удивляли одноклассники, которых учитель просил ответить на тот или иной вопрос из программы, а он или она, в ступоре, ссутулившись стоя у края парты не в состоянии были издать хоть какой-то звук. Кстати сказать, иные прости господи бездарности, как раз из описанных выше, добились потом, в так называемых «Лихих девяностых» в материальном смысле очень хорошего достатка. Да, были и те, которые не раз оставались на второй год и, кстати то же преуспели. В то же время несколько отличников из моего и соседних классов, покончили жизнь самоубийством. Это лишь одно из доказательств известной фразы, что страной может управлять и кухарка.

А вот людей вокруг Филипа становилось больше и больше. Я притягивал друзей, знакомых, и желающих быть рядом, это была черта моего характера. Я всегда находился в гуще событий, среди друзей и приключений.

Помню школьные игры в фантики и вкладыши из-под жевательной резинки. И, монеты, а затем и знаменитую «железку», уже в старших классах. Правда никогда не понимал, в чём прикол, от пустых обёрток, однако я играл. Если честно без азарта. Что-то выигрывал, что-то проигрывал. Надо отметить, мне повезло и страсть к азартным играм меня миновала. То есть я с детства был равнодушен к возможности, как правило мифической, что-либо заработать на азартных играх. Соответствующее отношение было и к Казино. Кстати, это спасло меня от возможных лёгких растрат в эпоху азартных игр. Хотя спасение это всё же не стопроцентное. Один раз я проиграл-таки довольно неплохие деньги.

Было это в одна тысяча девятьсот девяносто восемьдесят девятом году, в Москве. Жаркий июльский день близился к вечеру, мы сидели у Люгера, на Плетешковском, курили шмаль, слушали Dead Cannady’s, прикалывались и, как всегда, были шумными и весёлыми.

Представлю ребят; Люгер, он же Феликс, он же Феликс Паршивец, хозяин большой, трёхкомнатной квартиры, в историческом центре столицы. Центровой чувак, род деятельности-ВСЁ, от Буры до Бокса. Высокий, худощавый, лохматый, с вьющимися волосами, всегда модно и стильно одетый, при бабле. В недавнем прошлом панк, но не тот, что плюёт на себя и пьёт из грязной, уличной лужи, нет, панк по убеждениям, частично по образу жизни, музыке, приоритетах. Любитель кича, рваных Джинс, Сида Вишес, P.I.L, The Residents, The Cure и далее по списку. Был замечен на тусах с ирокезом. На задворках СССР хороший человек, учился в школе на четыре и пять, из интеллигентной семьи. После смерти Леонида Ильича Брежнева, нигилист, а в последствии, с приходом Михаила Сергеевича Горбачёва и далее вовсе социопат. Трагическая смерть поймает его в лагере общего режима пол Тамбовом, где он будет отбывать свой десятилетний срок за торговлю героином. Он не примет правила игры и там, в зоне. Администрация отпишется, указав самоубийство, как причину смерти, дело тёмное, говорят не обошлось без помощи зеков. Но, повторюсь человек хороший, по крайней мере таким должен был остаться. Запомни его, дальше он часто будет фигурировать в самых фантасмагорических действиях и ситуациях. Да и вообще личность одиозная.

Ян Лашкевич, Гроб, он же Ян, он же Пыль, он же Махно. Не высокого роста, русый, с утиными плечами, откляченным задом, щуплый, но очень дерзкий, с завышенной самооценкой. Вызывающего поведения, в изменённых сознаниях (алкоголь или наркотики) не контролируем. За что был часто бит, иногда очень жестоко, от того лицо в шрамах, нос приплюснут. Мелкий с большими и разбитыми кулаками. Род деятельности – Всё, от Буры до Бокса. Имел связи в хороших московских гостиницах типа» Интурист», от того, хорошо стоял по деньгам. Погоняло Гроб, получил от сокамерников в Ленинградской тюрьме Кресты, где отбывал срок за хулиганство. Мастерил что-то из фирменного рыбного тюремного супа, точнее из выловленных рыбных костей, всякую кладбищенскую хрень. Вот и прозвали Гроб. Да, заядлый игрок, выпивоха, слаб до наркотиков и женщин. С этим парнем всё сложно, тоже человечек не плохой, но его «накрыло» ещё в детстве. Отец военный, прапорщик, мама домохозяйка. Родился Ян где-то в Киргизии. Отец злоупотреблял алкоголем и бил мальчонку, однажды, в пьяном безумии папа Яна, на его глазах ударил табуреткой по голове, а затем изнасиловал на кухонном столе маму, чем нанёс ребёнку серьёзную психологическую травму, которая периодически давала о себе знать. В общем и целом, Ян у нас с «закрытым забралом» пожизненно. Но то же, как не крути жертва «Рок энд Ролла». Далее всё как положено, фирменная, с иголочки одежда, деньги, девочки, в общем чувак себе ни в чём не отказывал. На фоне вышесказанного, в этом человеке уживалась харизма и бешенный кураж. Не раз устраивал веселье и движуху там, где это не ожидалось за что его и принимали. Главное, чтоб не пьяный. В период Ельцинского правления Ян круто разбогател, обзавёлся семьёй, фотомодель жена принесла ему сына. В двухтысячном его, спившегося и омерзительного до смерти забьют случайные собутыльники, такие же опустившиеся на самое дно, убьют, а потом выбросят обезображенный труп в окно.

Был ещё Бёрнс, он же Александр. Старше нас лет на десять, центровой утюг. С уголка. Гостиница «Националь» – это его второй дом. Род деятельности валюта, валютные операции, антиквариат и камни, контрабанда и тому подобное. Выглядел Александр как голливудский актёр. Очень дорого, не просто хорошо и с иголочки, а именно очень дорого одет. Скрытен, малословен, не особо разговорчив. Знал несколько иностранных языков. Игрок. Через год-два, свалил из страны во Францию, с богатой дамой и больше о нём никто и ничего не слышал.

Да и конечно же я, Филип, ваш покорный слуга.

В общем прекрасный вечер, настроение, музыка, обстановка. Все при деньгах и при баулах с фирменной одеждой, кишками, с ударением на первое и. Маленький экскурс в историю, для тех, кто родился позже. Так вот, представьте город, в котором нет магазинов. Вы хотите купить скажем зимние ботинки, те, что случайно увидели на киногерое или в фирменном журнале, а их нигде не продают. Это касалось, любой одежды, парфюмерии, галантерейных товаров, электротехники. И были счастливые люди, которые знали Бёрнса, Яна или Феликса и немногочисленную тусовку. Они звонили и делали заказ на тот или иной товар, и мы этот товар доставали. В итоге все были счастливы. Мы и были этими магазинами, бутиками, возможностью модно одеться и просто купить практически любую дефицитную вещь. Очень часто, чтобы не тратить время, мы носили что-то с собой, Москва была крошечной и зайдя к тому или иному челу (человеку) можно было совершить несколько продаж. Прошу не путать с курьерами, коммивояжёрами и тому подобным. Всё, абсолютно всё было другое. Пустое пространство и мы, как луч света в нём. В общих чертах как-то так.

Так вот, сидим мы и у каждого по такому баулу, наполненному качественной, импортной одеждой. У каждого солидная сумма валюты и рублей. И тут Ян, как ни в чём не, бывало, берёт со стола колоду карт и обращается к нам: «Ну что, может перекинемся?» «Давай!» Подхватил Феликс, «В Бур козла, нас как раз четверо!» «В Бур козла так в Бур козла! Погнали!» Азартно прошептал Ян, шустро перетасовывая колоду.

В тот вечер мы засиделись до рассвета. Было весело! В общей сложности я оставил около трёх тысяч долларов, своих и чужих денег. Да, всё осело у Гроба! Ему вообще везло в карты.

С тех пор я вообще не играл на деньги. А Ян, сука Гроб, ходил у меня на мушке.

Школа, учёба, поведение, всё было безукоризненно! До пятого класса я был отличником. Ну может одна-две четвёрки в году. Прекрасно рисовал, занимался в секции настольного тенниса, куда меня отдал отец, чтобы развить хорошую реакцию. Так, собственно, и произошло, я стал одним из лучших и подающих большие надежды, теннисистом. За мои успехи в спорте, родители подарили мне ракетку Баттерфляй. Её специально для меня выписали из Японии в Гонконг, откуда и привезли в Москву. Такой ракетки не было даже у моего тренера международника. Теннис, конечно, хорошо, но успехи и перспективы в дальнейшем меня не впечатляли. Я стал присматриваться к восточным единоборствам, боксу. Подумав, я остановил выбор на боксе и поделился своими соображениями с папой. Он внимательно выслушал и ответил: “ Хорошо, для мужчины важно уметь хорошо владеть кулаками, но имей в виду, на освоение техники бокса у тебя только один год, а дальше будешь изучать Дзюдо. Голову беречь надо сынок, старайся её не подставлять на тренировках. Борьба, тем более Дзюдо тебя многому научит, можешь заниматься всю жизнь».

Я поблагодарил раздосадованного новостью о своём уходе тренера по теннису и, через две недели уже тренировался в секции по боксу, где опять старался быть лучшим, как учил отец, что у меня не плохо получалось.

По-прежнему я был добр, вежлив, дружелюбен и доброжелателен с окружающими людьми. Таким я родился, таким меня воспитали родители. Они тщательно оберегали меня от любой негативной информации. Даже профессиональная деятельность отца была очень хорошо замаскирована. Хотя я понимал, что за ночными звонками и неожиданными командировками, после которых он возвращался каким-то опустошённым и другим, скрываются очень важные дела. Да, командировки из которых он возвращался иногда как ребёнок добрый и открытый, а иногда наоборот, холодный, не многословный, тихий и вместе с этим очень сосредоточенный.

У папы никогда не менялся тембр голоса, интонация. Речь всегда была ровная, в одной звуковой тональности. Он звучал очень убедительно. И да, я никогда, ни разу в жизни, не видел отца в изменённом сознании или попросту говоря выпившим, а уж тем более пьяным. Хотя застолья у нас дома были не редкостью, и он не отказывал себе в удовольствии пригубить коньяку или выпить немного хорошего вина. К слову сказать я вообще в первые увидел пьяного мужчину в шестом классе, в автобусе, возвращаясь с тренировки домой. Увиденное ужаснуло, вызвало отторжение и запомнилось.

Вообще место работы отца не принято было обсуждать, так же, как и то, что именно входило в график его рабочих обязанностей. Это была серьёзная семейная тайна, о которой не принято было говорить. Но я чувствовал, что то, что он делал, было как бы за гранью обычного мира. От отца исходила энергия какой-то запредельной и, если угодно, ужасающей свободы. Это проявлялось во всём. В незначительном, указывающем на тот или иной предмет движение руки, в одобрительном кивке головой, во взгляде, манерах, лёгкой походке.

Я же, будучи сыном этого человека, видел и чувствовал во всём этом что-то очень страшное. Нет, не то, что пугало или могло меня испугать меня, нет, это было на интуитивном уровне. Отца отделяла от обычных людей не пропасть, а вселенная.

Мама же напротив была и есть воплощение ангела во плоти. От неё густо исходили флюиды добра, справедливости, любви и тепла.

Бытие

Человек должен быть порядочным, это осуществляемо в любых условиях и при любой власти. Порядочность не предполагает героичности, она предполагает не участие в подлости.

Фазиль Искандер.

В пятом классе я впервые в жизни увидел смерть человека. Это не было похоже на то, что я видел в Крыму на автомобильной трассе с мотоциклистом. В этот раз всё произошло на моих глазах и это был не несчастный случай, а как я потом узнал, самоубийство.

Дело было зимой, к тому времени отца с нами уже не было, он погиб при загадочных обстоятельствах в Африке, как нам сообщили в Конго. Мы с мамой переехали в Сокольники, в новый современный, многоподъездный и многоэтажный кирпичный дом. На одиннадцатый этаж. Новая школа, новые друзья, новые ощущения, новая территория, новая, как верилось жизнь.

Да, кажется, это был февраль. Мы с мальчишками, моими одноклассниками катались за домом на перевёрнутом автомобильном капоте с обледенелой горки. Это, по сути, был котлован строящегося под углом к нашему, нового дома. Песчаная, замёрзшая, заснеженная и обледеневшая горка. Нас было трое, Андрей Старостин, Серёга Конев и я. Уже темнело, шёл лёгкий снег, было прохладно, но не холодно и мы наслаждались лихо придуманной затеей, приспособить капот от «ЗИЛа», это основной грузовой транспорт в те годы, в качестве спускового средства с обледенелой горки. Капот был большой, вместительный, и практически новый. От куда он взялся я не помню. Мы просто взяли и перевернули его, в результате получилось некое подобие большого и вместительного полтаза. Мы затаскивали его на вершину горы, тащив за верёвку, глянцевой стороной по льду, затем двое располагались в нутри, а третий с разгона запускал нас с толкача в низ, на бегу заскакивая, и мы с радостными криками и визгом неслись по обледенелым ухабам в низ, с шумом и грохотом да ещё и на бешенной, как казалось, скорости.

Был обычный зимний вечер. Закончив очередной спуск, кто-то из ребят увидел на верхнем этаже моего дома мечущуюся вдоль лоджии фигуру человека, на как потом выяснилось тринадцатом этаже. Это выглядело очень странно. В доме, где мы с мамой теперь жили, со стороны двора были открытые, просторные, общего пользования лоджии, и вот по этой лоджии в зад и в перёд очень быстро ходил человек, одетый во что-то светлое, с длинными белыми волосами, развивающимися на ветру. Дом был рядом, можно было довольно хорошо разглядеть детали. Было слышно, что беснующийся, а это именно так и выглядело, что-то громко говорит, что-то или кого-то ругает. Мы с удивлением наблюдали эту картину с земли, пытаясь понять, что происходит. Время в глобальном смысле было спокойное и люди были сдержаны и спокойны и подобное зрелище выглядело крайне необычно. Так продолжалось некоторое время, мы в замирании продолжали смотреть на верх и, вдруг, этот человек, в одно мгновение перелетает через балкон и летит в низ. Летит, страшно размахивая руками, с шумом шаркнув о кирпичную стену и со с звуком огромной, тяжёлой мокрой тряпки падает в нескольких шагах от нас. Конечно, первое посетившее нас чувство, был шок. Мы подошли и увидели ещё живую, пожилую, седоволосую женщину, в неестественной позе. Она лежала на боку, почему-то лицом в снег, седые, длинные волосы веером, ровным кругом рассыпались вокруг головы. Из-под них, постепенно увеличиваясь показалась лужица ярко алой крови. Светлой одеждой оказалась ночная рубашка, комбинашка, как тогда их называли женщины. То есть она прыгнула в низ практически раздетая. Комбинашка задралась, оголив ноги несчастной, а вместе с ними и пояс с пристёгнутыми к нему лямками бежевыми чулками. Особенно запомнилась кисть руки, в сломанном изгибе с пульсирующими как при игре на фортепиано пальцами. Казалось, что бедняга ещё жива и мы побежали звать на помощь, пугая и озадачивая прохожих страшной новостью.

Быстро нашёлся человек, взявший контроль над происшедшим на себя. Это был дядя Коля, высокий, два с лишним метра, выпивающий, из рабочих, местный мужчина. Он перекрыл доступ к месту происшедшего местной ребятни, вызвал милицию и скорую помощь. По его реакции, а он первый после нас увидел распластавшееся на снегу, в зимних сумерках тело несчастной старушки, мы поняли, что она мертва. Он подошёл, быстро оглядел её, параллельно слушая наши возбуждённые, звучащие в параллель, истории о происшедшем, затем повернулся и диким басом погнал нас прочь, при этом размахивая своими большими и длинными руками.

Я не понимал, что именно заставило несчастную лететь с высоты на заснеженный асфальт. Конечно же первое, что пришло на ум, это то, что её убили и убийца где-то рядом, возможно даже ещё в подъезде и поджидает следующую жертву. «Надо предупредить маму, чтобы заперлась в квартире и никуда не ходила.» Подумал я и побежал домой, предупредить об опасности. Она сразу стала успокаивать меня, причём нисколько не испугавшись происшедшего. Видимо жизнь с папой научила её спокойно реагировать на не стандартные, как сейчас говорят, стрессовые жизненные ситуации. Я же, ещё долго не мог прийти в себя от увиденного. Какое-то время мы с ребятами даже разговаривали полушёпотом, вместе вспоминая увиденное.

Вскоре выяснилось, что эта женщина жила в нашем подъезде на тринадцатом этаже, переехала, как и все в этот дом не давно и у неё не ладилось в семье. И выбросилась она с этажа по собственной воле, самоубийца… Это была первая на моей памяти смерть в прямом эфире и увы не последняя…

Переезд в новый дом в Сокольниках был для Филипа неожиданным и как вскоре выяснилось, крайне неприятным событием. Конечно, неожиданная смерть отца, трагедия, которую невозможно полностью забыть и вылечить, исправить полноту души не получится уже никогда. С его уходом ушла и частичка меня. Увы так устроен человек. Но жизнь для тех, кто остаётся, продолжается и надо продолжать жить, продолжать играть по правилам, которые эта, уже новая жизнь выставляет.

В силу обстоятельств мы переехали, и я сразу почувствовал разницу. Новый дом, хоть и сверкал статусным лоском скрывал в себе какой-то не ведомый, скрытый, но вместе с этим ощутимый на уровне подсознания, порок. Кирпичная многоподъездная семнадцатиэтажная постройка в окружение довоенной инфраструктуры. Порочность была изначально заложена в само месторасположение. Сокольники, это на мой взгляд вообще геопатогенная территория. Не углубляясь далеко в историю и не затрагивая времена царской Соколиной охоты, а хотя бы начиная с двадцатого тысячелетия это статистически один из самых мрачных, зловещих и криминогенных районов Москвы. Здесь всё было пропитано духом крови невинных людей, запахов грязных денег, скверной, пороком и развратом. Не зря братья Вайнеры вписали этот район в свой роман, взятый позже за сюжет к легендарному кинофильму «Место встречи изменить нельзя». Бандитские притоны, «малины», зловещий Сокольнический лесопарк, где постоянно находили и находят трупы с признаками насильственной смерти. Генетический порок местности переходил из поколения в поколение, от старожилов этих мест к их потомкам. И, как наказание влился в души моих сверстников, да что там сверстников, это продолжает жить и никуда не денется, и будет проявляться, но уже на другом фоне и при других обстоятельствах. Замолить и очистить эту землю мне не видится возможным. Геопатогеность здесь жила и присутствовала во всём. Спрятанные во дворах деревянные, с почерневшими от времени дощатыми стенами и покрытые рубероидом крыши покосившихся двух, трёхэтажных бараков и проживающих в них людях. Маленькие магазинчики, скорее лавочки в таких же деревянных, пахнущих плесенью и грибком сырых домиках. Запах проходящей не далеко железной дороги. Высокие, почерневшего кирпича, мрачные трубы бойлерных. Быт и уклад микрорайона. Отсутствие освещения во дворах в тёмное время суток. А главное люди. Всё, что я увидел и прочувствовал это подавленность, скорбь, и на мой взгляд проказа. В общем мне не понравилось в новом месте жительства абсолютно ничего. Хорошо, что меня отдали в престижную школу, в которую правда приходилось ездить на метро и я общался там с адекватными, хоть и какими-то угнетёнными что ли детьми, по крайней мере это были не глупые дети, а глупость я не признавал с рождения.

Были и другие друзья, те самые дети из трущоб в округе. Это были не умные, не образованные, не воспитанные должным образом дети. Они, само собой разумеется, кучковались, подобно тому, как сбиваются в стаю бездомные собаки и с утра до темна шлялись по грязным улицам, выселенным домам, на стройках, железной дороге и вообще везде, где была грязь и воняло гнилью. Это гены, патология, исторически сложившаяся закономерность. Возможно, звучит через чур мрачно, но увы я лишь констатирую факты, разумеется, через призму своего мировосприятия. Да, это была настоящая, как их называют, шантрапа. С момента переезда из исторического центра, и дальше по жизни передо мной стояла задача искать и выбирать тех, с кем общаться и дружить. Бог, разумеется, помогал в этой не простой задаче, но основная работа, конечно, легла на мои плечи. Мне очень повезло родиться в правильном месте, среди правильных людей, в окружении правильных декораций, но на этом всё. Луч света с первым глотком воздуха остался там, на Университете, здесь, в Сокольниках солнце светило совершенно по-другому. Вернее солнце светило так же, только лучи проходили через плотную завесу и светили по-другому. Рановато для юного, доброго не порочного паренька, «заточенного» на спокойную, комфортную, предопределённую жизнь, но Высшие Силы распорядились иначе. Теперь передо мной была выложена цепь испытаний длинною в жизнь.

Мне пришлось принять новое, как должное. В школе, как и раньше всё шло хорошо, без нареканий. Образованные учителя, давали хорошие, базовые знания по всем предметам. По-прежнему прекрасно шло освоение английского и рисования. Точнее сказать эти предметы я особенно выделял, они были любимыми. Очень нравилась математика, физика. Точные науки. Спокойным было отношение к литературе, географии и химии. Хотя это, спустя время, мне кажется странным, ведь практическую химию в жизни я отработал на пять с плюсом, впрочем, как и литературу с географией, а вот способности к рисованию я так к сожалению и не развил до должного уровня. Да, я не плохо рисую, но для того, чтобы владеть кистью, уметь правильно смешивать краски, находя нужные оттенки цвета, нужны годы теории и практики под руководством талантливого наставника и педагога. Жаль, а ведь мог развить в себе любовь к искусству, стать художником и пройти мимо мясорубки. Уверен, убеждён на сто процентов, если бы мы остались жить на Университете, было бы именно так! Судьба сделала по-другому.

Учащиеся, одноклассники, сверстники и вообще так сказать коллеги по школе, приняли меня доброжелательно. Я быстро вписался в школьно-коммуникационные процессы и зажил одной со всеми школьной жизнью.

Филип очень скучал по друзьям с Университета, тосковал по той атмосфере, что царила в доме, часто вспоминал отца и испытывал острый дефицит в общении. Одноклассники были хорошими ребятами, но для меня казались слишком закрытыми и через чур зажатыми. В классе правда была одна персона, конечно же девочка, которая отвлекала от серых и унылых будней, но этого было недостаточно. Девочку звали Алиса и это была уже вторая или третья моя любовь.

Ребята со двора не интересовали меня в качестве друзей. Было похоже, что я их в этом смысле интересую не больше. Они были детьми трущоб, а новый дом, в котором я поселился, не вписывался ни в местный ландшафт, ни в их менталитет. Это было чужое строение, а люди, заселившиеся в него, а стало быть, на их территорию, были чужими и враждебными. Так работали мозги у этих людей и это формировало их действия и поступки. Видимо я, модно одетый, с невиданными до селя аксессуарами, как например школьный ранец, привезённый дядей Витей из Америки, выглядел как мажор, хотя я себя к таким не причислял. Разумеется, у ребят на фоне зависти и классового неравенства возникало желание меня унизить, оскорбить, обокрасть, избить в конце концов, что они наверняка бы и сделали не будь я крупным, спортивным и уверенным в себе пареньком. Видя меня, идущим к своему подъеду они группировались и смотрели. Смотрели дико, зло, с прищуром. А я шёл, просто шёл, не пряча глаза, временами спокойно посматривая в их сторону и оценивая возможные ситуации. Отец ещё в раннем детстве дал мне базовые знания по рукопашному бою, занятия боксом в секции, постоянные физические тренировки давали уверенность в себе. Я знал, что надо делать если случится драться и давно высмотрел первую жертву, в случае не обратимого конфликта. Это был переросток акселерат, явно лидер стаи. Да. у него единственного, кроме ненависти и необоснованной злости, в прищуренных глазах читался расчет. Он был старше всех остальных, с лидерскими качествами и видимо не дурак. Так, в немом противостоянии мы прожили до той поры пока время не подтолкнуло всех и всё к изменениям.